Культпоход в театр… тревоги нашей

Что нужно театру, переживающему кризис? Говорить и спорить об этом можно до бесконечности. До бесконечности можно ссылаться на хрестоматийные уже примеры: вот пришёл, дескать, Товстоногов в питерский Большой Драматический, которы

й к середине 1950-х стал самым настоящим аутсайдером театральной жизни – театром без своего зрителя, без чёткой репертуарной политики, с провальными спектаклями, идущими в полупустых залах, и со столь же провальным финансовым положением, – пр

ишёл и сделал его театром номер один не только в Ленинграде, но и в стране… Да, действительно, можно говорить и спорить. Но, поск

ольку речь идёт не о далёком ныне Санкт-Петербурге, а о Кировограде и его областном театре им. М.Л.Кропивницкого, то можно надеть выходной костюм, повязать галстук и, отложив наконец текущие дела, просто пойти в театр. Что и сделал автор этих строк в последнее воскресенье января.

Поводом для «культпохода» стали два премьерных спектакля, которые театр давал в один день, – утренний «Вождь краснокожих», по О.Генри, и шекспировская «Двенадцатая ночь», идущая вечером.

Строго говоря, премьеры обоих спектаклей состоялись ещё осенью прошлого года – 30 сентября («Двенадцатая ночь») и 30 октября («Вождь краснокожих»). Но оба спектакля театр показывал зрителю в конце января только в… третий раз. Что, по театральным меркам, давало им право именоваться премьерными, но одновременно наталкивало и на некоторые вполне понятные размышления.

На размышления, хотя и несколько иного рода, наталкивал и тот факт, что оба названных произведения уже многократно экранизированы, нет-нет да и мелькают в телепрограммах. «Двенадцатая ночь», например, только в СССР была экранизирована дважды – в 1955 году (с участием блистательных Аллы Ларионовой, Клары Лучко, Михаила Яншина, Василия Меркурьева и молодого ещё Георгия Вицина) и в 1978-м, как телеспектакль в постановке московского театра «Современник». Причём и телевизионная версия собрала ничуть не менее ярких и знаменитых актёров – Марину Неёлову, Юрия Богатырёва, Анастасию Вертинскую, Петра Щербакова, Константина Райкина, Олега Табакова и других.

Не менее обширна и фильмография «Вождя краснокожих», который снимался и отдельными фильмами, и входил в сборники киноновелл. Самой популярной из советских остаётся, видимо, экранизация Гайдая, сделанная в 1963-м по его собственному сценарию – с блестящими комедийными актёрами Вициным и Смирновым в ролях авантюристов, с удивительным 13-летним актёром Серёжей Тихоновым, трагически погибшим в 1971-м, и фантасмагорическим Георгием Милляром, который появляется в конце фильма в эпизодической роли папаши Эбенезера Дорсета.

Так, может быть, уж если ты соскучился по шекспировской комедии или по О.Генри, и незачем ходить в театр? А поставить на проигрыватель любимый диск или войти в Интернет и посмотреть on-line экранизацию по вкусу?..

Забегая вперёд, возможно, есть резон сказать сразу: ответ на эти вопросы оказался далеко не однозначным…

Помня старую истину, что театр начинается с вешалки, но главное в нём (если процитировать несколько более «молодую» шутку) – буфет, стоит сказать и о помещении, которое театр, пока в его историческом здании продолжается ремонт, арендует у завода «Червона зирка».

Да, вешалка есть – в фойе при входе. Но, пока лютуют морозы, сдать верхнюю одежду в гардероб рискуют немногие. Только на вечернем спектакле, когда зал успел уже несколько прогреться, нашлось несколько смельчаков. Буфет тоже есть. Но, если следовать по указателям, они приведут вначале к… туалету (что, возможно, тоже неплохо, но… не совсем то). И, лишь миновав сие значимое заведение, можно попасть к буфету – точнее к кафе. Но только для того, чтобы выяснить – в выходные дни буфет не работает… Что же касается зрительного зала, то он, если не брать во внимание проблемы с его обогревом, хотя и уступает в размерах залу в родных стенах, пожалуй, совсем не плох. Более того – театру уже удалось вдохнуть в него свою собственную ауру.

«Вождь краснокожих», по версии театра им. Кропивницкого и режиссёра-постановщика Оксаны Ильяшенко, – спектакль для семейного культпохода. И это верно. В нём много шума, грохота индейских барабанов и индейских же боевых кличей, пистолетных выстрелов, летящих через сцену дротиков и копий. Дети мгновенно включаются в эту атмосферу подлинно игрового театрального действа, начинают сопереживать героям и даже кричать, подсказывая, откуда ждать опасности. А их настроением зажигаются и взрослые. Главный же источник «опасности» (как, конечно, и в известном фильме) – это Джонни Дорсет (в исполнении актрисы Дарьи Риксиевой). То он раз за разом подкрадывается к спящим авантюристам Сэму (Владимир Бидаш) и Биллу (Евгений Скрипник), затевая очередную пакость, то изобретает новую каверзу, то начинает палить из выкраденного пистолета. Притом Джонни ещё и невероятно пластичен. Бесспорно, что пластична сама актриса, выступающая здесь в амплуа травести, но над постановкой пластики работал и хореограф Владимир Ермолаев.

А поозорничать вволю помогает главному герою и вся сценография спектакля (художник-постановщик Дарья Ярошенко). Если у Гайдая персонажи без затей обустраиваются в пещере, среди настоящего, но обычного леса, то в спектакле для Джонни выстроен отдельный вигвам (что логично – поскольку его крадут якобы для того, чтобы «поиграть в индейцев»). Чуть в стороне подвешен просторный сетчатый гамак. Да ещё выстроен и помост, создающий дополнительный простор для решения мизансцен.

Впрочем, сопоставление спектакля с фильмом даёт повод и для такого любопытного вопроса: не логичнее ли было бы, чтобы в театральной постановке, как и в кино, роль Джонни… действительно играл мальчишка? Интересно было бы задать этот вопрос самой Дарье Риксиевой? Наверно, да. Только так, чтобы не обидеть актрису, блестяще сыгравшую десятилетнего сорванца. А с другой стороны, разве сама эта только что сказанная фраза не является ответом? Если сыграла блестяще, органично – зачем (даже для мысленного эксперимента) пытаться представить на её месте настоящего ребёнка?.. Между прочим, оказывается, и Гайдай планировал пригласить на роль Джонни… Надежду Румянцеву. Правда, увидев Серёжу Тихонова, понял, что никто другой ему не нужен.

Общение же со специалистами в области театра заставляет понять, что с вопросом, кто должен играть детскую роль, всё далеко не просто. Действительно, в театральных постановках могут появляться (и появляются) на сцене и дети. Но кино снимается эпизодами, «кусочками». Ребёнок не успевает устать. И в театре дети появляются, как правило, в небольших (или относительно небольших) эпизодах и сценах. Совсем иное дело, говорит, в частности, Павел Босый (совсем недавно – профессор сценических искусств в США, а ныне человек, который смертельно устал от Америки и окончательно вернулся в родной Кировоград), если ребёнку придётся тащить полноценный двухактный спектакль. А ведь Дарья Риксиева именно и вытаскивает такой спектакль на себе.

Авторы украинской версии (инсценизация и перевод – Ирина Стежка, Ирина Стрельникова) добавили в пьесу эпизоды, которых нет ни у Гайдая, ни у О.Генри, введя своего рода элемент игры внутри игры. Это выигрышный в театральном и кинематографическом отношении приём. К примеру, в «Джентльменах удачи» скромный заведующий детсадом «играет роль» матёрого преступника, а тем самым Евгений Леонов играет и Доцента, и заведующего, и «игру» заведующего в Доцента. А в «Вожде краснокожих» Джонни, вдоволь наскакавшись на Билле, заставляет его играть в… школу. В этой игре Билл должен изображать Джонни, а сам Джонни по очереди изображает то школьного учителя, то своего собственного отца. И ещё одно различие с фильмом. У Гайдая это всё-таки история «двух злодеев», которые обожглись на мальчишке-хулигане. В нашем театре главный герой – бесспорно, Джонни. Билл и Сэм оставляют впечатление персонажей, которые лишь подыгрывают ему. А Дарья Риксиева словно и не играет, а, по выражению Фаины Раневской (в её последнем телеинтервью), живёт на сцене.

И почему так щемит сердце, когда в финале Сэм и Билл, набросив на Джонни гамак, словно ловчую сеть, тащат его на плечах, чтобы сдать папаше, как тащат охотники пойманного дикого зверя?

Ну, во-первых, нужно просто увидеть Д.Риксиеву в этом эпизоде. Во-вторых, здесь, возможно, выражена вся квинтэссенция спектакля. Этого нет, пожалуй, ни у Гайдая, ни у О.Генри. Джонни – не хулиган, озорничающий из страсти к озорству, а несчастный по своей сути ребёнок, не получающий со стороны взрослых ни внимания, ни понимания. Наверно, это то, что стоит увидеть в спектакле и детям, и взрослым. Может быть, это парадокс, но в новой ролевой ситуации Джонни полюбил своих похитителей и не хочет с ними расставаться…

Театр, как и живопись, как музыка, как литература, – это творчество. Но что приносит успех творцу, неважно, актёру, режиссёру, музыканту или литератору? Когда и как может прийти успех?

Наверно, только в одном случае – если сам творец в своём акте творения выложился до предела, сказал всё, что мог в этот момент сказать, и сказал по максимуму. Театру для успеха нужно, наверно, «не много» – хорошая драматургия, хорошая режиссура, хорошие актёры. Кто рискнёт сказать, что наш театр этих компонентов не имеет?

Но почему иные спектакли оставляют впечатление, что каждый из этих компонентов существует как бы сам по себе? Почему в разговорах о театре доводится слышать и такие признания: «Я вижу, что он – хороший актёр, но почему я не вижу, что он хороший актёр именно в этом спектакле?»

А в самом деле — почему?

Может быть, частично даст ответ сама ситуация, которую пришлось наблюдать автору этих строк в день его «культпохода в театр»?

В вечернем спектакле «Двенадцатая ночь» (в постановке Ярослава Ильяшенко; художник-постановщик Дарья Ярошенко, хореография Владимира Ермолаева) занято полтора десятка актёров. Но и те, кто играл в утреннем спектакле, здесь заняты тоже. И кое-что начинает «проясняться».

Дарья Риксиева (в шекспировской комедии она играет роль Виолы) выглядит выложившейся до предела на утреннем спектакле. Возможно, потому её короткий монолог в первой же сцене смотрится искусственным надрывом. И в последующих эпизодах актриса как бы «делает всё правильно», но чувства увлечённости её игрой, как на утреннем спектакле, не возникает. А два её партнёра по «Вождю краснокожих» (один из них играет герцога Орсино, второй – Мальволио) оставляют впечатление, что, наоборот, оба на утреннем спектакле берегли себя для вечернего.

Артистов нашего театра характеризуют как исполнителей «закалённых», «привычных к перегрузкам», легко играющих по два спектакля в день на выездах и т.п.

Но, может быть, это именно то, что способно убить творчество как таковое? Мне, зрителю, показалось немалой нагрузкой просто посмотреть два спектакля в один день. А что такое – сыграть в двух спектаклях в течение дня? Не начнёт ли актёр невольно «беречь себя» – не играть, не жить на сцене, а только имитировать?.. И не начинает ли это смахивать на обычную халтуру? А схалтурив раз, другой – не значит ли начать принимать собственную халтуру как норму?..

А что делает время со спектаклями, которые не играются?.. Это уже вопрос о репертуарной политике театра. Становятся такие спектакли лучше? Премьера – это, говоря современным языком, всегда драйв. Театралы знают, что уже второе-третье представление может оказаться менее ярким, чем самое первое, но спектакль играется, набирает обороты, так сказать, «наигрывается» – что-то, не самое главное, сиюминутное, уходит, что-то, наоборот, становится и глубже, и весомее, и в конце концов постановка приобретает свой законченный вид. В этом отношении не грех оглянуться и на опыт бродвейских театров – удачный спектакль играется до тех пор, пока на него идёт публика. При «бродвейском» подходе «Вождя краснокожих» можно было за три месяца сыграть не менее двенадцати раз, не считая дней школьных каникул. Да и третье представление «Двенадцатой ночи» – через четыре месяца после первого премьерного спектакля! – это тоже выглядит чем-то, мягко говоря, не вселяющим оптимизма… Вот так, значит, борется театр за своего зрителя?.. Или театр существует сам по себе, зритель – сам по себе?..

Вернёмся, однако, в зал театра, к «Двенадцатой ночи».

Профессионалы высоко оценивают режиссуру этого спектакля. Не будем оспаривать. К тому же и публика принимает спектакль доброжелательно, аплодируя после каждой сцены.

Но при сравнении с кинематографическими воплощениями тут же возникают недоумённые вопросы. И Клара Лучко, в фильме 1955 года, и Марина Неёлова, в телевизионном фильме-спектакле 1978-го, обе играют одновременно и Виолу (главную героиню комедии), и её брата-близнеца Себастьяна. Здесь тот же, уже упомянутый приём игры в игре: актриса играет свою героиню, кроме того, играет её же, но переодетую в мужское платье и изображающую молодого человека по имени Цезарио, и, наконец, роль брата, которого героиня считает погибшим. А брат, в свою очередь, считает погибшей сестру. Начинается череда недоразумений. Брата и сестру, чрезвычайно похожих друг на друга, все путают… Кировоградский же театр разделил эту роль, которая так и просит одного исполнителя, на двоих. Виола – уже названная Д.Риксиева. Себастьян – Антон Адаменко. Общего у них немного – худощавость и одинаковые костюмы. Зрителю же предлагается «верить на слово», что Себастьян и Цезарио неотличимы друг от друга. К тому же и в программке имя Виолы загнано почти в самый конец, тогда как имя главного героя должно открывать список действующих лиц…

Весь первый акт воспринимается как череда разрозненных, мало связанных друг с другом сцен (но публика, напомним, аплодирует). Лишь когда управляющему Мальволио подбрасывают фальшивое любовное письмо, начинает завязываться интрига. Да ещё холод в зале! На легко одетых (тем более – полуобнажённых) артистов страшно смотреть. Тут и в зимней куртке не жарко (нет-нет да и тянется рука к шапке на коленях – надеть хочется), а им каково? Или холод (а ведь и в родных стенах нашего театра зимой было не жарко) тоже способствует творчеству?.. Впрочем, не надо спешить уйти после первого действия – главные события развернутся во втором…

Не в сокрушительной критике, но и не в сладких, исключительно комплиментарных рецензиях нуждается театр – в серьёзном разговоре по существу дела. Кировоград остаётся театральным городом. Полный зал на спектаклях заезжих гастролёров – это норма. Но, чтобы конкурировать с гастролёрами, нужны новые спектакли, премьеры, о которых говорят и пишут, которые заставят зрителя оторваться от экрана телевизора или компьютера и пойти в театр. Однако о нынешней репертуарной политике судите сами. Сегодня в театре репетируются три спектакля. Но «Мирандолина» (Карло Гольдони) – это не новый спектакль, а возобновление старого, шедшего пару-тройку лет назад. Николая Горохова, главного режиссёра областного телевидения, уговорили возобновить «Восемь любящих женщин» (Робера Тома). Горохов – хороший театральный режиссёр. В театре им. Кропивницкого, прежде чем вернуться на телевидение, он оставил свой след. «Восемь любящих женщин» в его постановке были интересным спектаклем. Но сколько лет прошло? Двадцать? Или все тридцать?.. Можно ли войти дважды в ту же реку?.. Нужно ли дважды входить в ту же реку?..

И всё равно – следите за афишей. А вдруг?..

Анатолий Юрченко, «УЦ».