Внешне он похож на мальчишку. А в его душе — огромная сила духа и невероятное чувство патриотизма. Александр Цыпарский — бортпроводник авиакомпании UTair Ukraine. Не остался в стороне от событий, происходящих на Майдане, не смог не отправиться в зону АТО.
Старший лейтенант Цыпарский уже демобилизован. В интервью «УЦ» он рассказал о годе своей войны. В самом начале просил поблагодарить коллектив своей авиакомпании за понимание: руководство и команду бортпроводников, помогавших и поддерживающих с самого начала службы.
— Александр, была повестка?
— Был звонок из военкомата — меня попросили привезти копию паспорта. Я на тот момент состоял в Самообороне Шевченковского района Киева. (После расстрелов на Майдане милиция запряталась, и нам пришлось выйти на улицы и стать милицией. Потом уже работали вместе, и нам даже выдавали бронежилеты и рации.) В общем, звонок, патриотический всплеск эмоций. Привез документы и совсем скоро, 23 апреля прошлого года, был мобилизован. В этот день был призван офицерский состав, и этим же числом мы создали 17-й батальон территориальной обороны. Сейчас это 17-й отдельный мотопехотный батальон.
Сначала мы стояли в Кировограде, были какие-то минимальные учения, потом нас направили в Мелитополь охранять аэродром. Там было что охранять, и было много интересных случаев. Например, мы задержали иностранцев — троих англичан, которые пытались фотографировать технику. Оказалось, что это авиаспоттеры — люди, которые просто любят фотографировать авиацию. По-русски они не говорили, и мне пришлось быть переводчиком. Задолго до событий в Украине они запланировали поездку в нашу страну, посещение самых выдающихся украинских аэродромов. Убедившись в этом, мы путешественников отпустили.
В то время наш 34-й батальон понес потери, и мы, 82 человека, написали рапорта с просьбой направить нас в зону проведения антитеррористической операции. Таким образом наша отдельная рота 17-го батальона оказалась в АТО. Сначала мы поехали в Степановку, где базировался штаб 34-го, потом половина отправилась в Дебальцево, вторая половина — на блокпосты «тридцатьчетверки».
— Где оказались вы?
— Я был офицером, тогда еще лейтенантом, своей команды. Нас направили на третий блокпост. Мы ходили в разведку, минировали. Я руководил операцией по эвакуации Александра Чалапчия, подорвавшегося на мине и потерявшего обе ноги. С блокпоста мы доставили его в больницу Дзержинска. Там сказали, что, если бы на десять минут позже, могли бы не спасти бойца. Слава Богу, оказали квалифицированную первую медицинскую помощь, за что я благодарен своей авиакомпании: для бортпроводников самое главное — безопасность пассажиров. И пожар учат тушить, и жизни спасать.
Не устану благодарить коллектив UTair Ukraine. Девочки-бортпроводницы прислали мне большое количество лекарств, серьезных препаратов, которые спасали ребят неоднократно.
— Из этого следует, что централизованное обеспечение медицинскими препаратами практически отсутствует?
— Раньше не было ничего. Когда я поехал в АТО во второй раз (лежал в госпитале после контузии), то ситуация по обеспечению медикаментами была намного лучше.
— Вас кто-то менял на блокпосту?
— Конечно. Мы не отводили батальон, стояли на первой линии обороны. К нам приходили новые бойцы после полигона, мы их обучали всему, чему сами научились. Ставили двух молодых на блокпост вместе со «стариками», через несколько дней оставляли уже обкатанных бойцов. Мы проводили с ними занятия по медицине, тактические маневры: передвижения группой, за техникой, ведение огня из-за движущейся техники и так далее.
— А кто приходит в АТО? Какой контингент?
— Абсолютно разнообразный. Разношерстный и по возрасту, и по патриотическому настрою. Есть молодые алкаши и пожилые добровольцы, есть наоборот. Когда видишь их впервые, не сразу понятно, кто кем будет. После двух-трех занятий понимаешь, кого лучше не брать в разведку.
Вот им уже выдавали хорошие аптечки, натовские жгуты, кровоостанавливающий Celox. Они были лучше обеспечены. А нас привезли на третий блокпост, выгрузили, показали нашу позицию — и все. Не рассказывали, как выходить, учились сами. Мне повезло, что со мной были более опытные ребята — контрактники, афганцы.
Был с нами профессиональный охотник. По поведению лисицы мог определить, откуда идут люди. Поначалу мы так и ориентировались. Уже потом нам дали тепловизор.
— Кто дал? Волонтеры?
— А нам все давали волонтеры. Когда меня мобилизовали, авиакомпания выдала мне деньги, сумма которых позволила мне себя полностью обеспечить хорошими берцами, формой. Берцы, которые мне выдали, я обул и снял, не зашнуровывая, — они были на два размера больше. Выданную нам химзащиту мы возвращали, ни разу не надев, если не сгорела во время обстрела. Оружие покупать не приходилось, к счастью.
— А техника?
— На второй и третьей линии обороны мы видели хорошую технику, очень хорошую, которую показывают в телесюжетах. У нас стоял бронированный КРАЗ, он был единственный и никуда не выезжал. Все остальное — либо старье, либо от волонтеров. Ребята из Киева пригнали нам «бусик» — огромное спасибо. Все держалось на волонтерах.
Мой знакомый из третьего полка сказал, что ему выдали форму, в которой он по понедельникам ходит на построение. Все, больше она ни для чего не годится. Ткань должна дышать, не должна плавиться. Одно дело в форме красить траву возле штаба, другое — воевать. Желательно максимум комфорта хотя бы в этом. И так там нет диванчиков. И на бронежилетах спали с каской под головой.
— Как вас кормили?
— Питались сами. Готовили. Иногда нам привозили консервы и хлеб. Когда я был при штабе, там кормили хорошо, трижды в день. Блокпосты держались, опять же, на волонтерах. Сложно, наверное, было к нам подвезти пару ведер того же борща. А нам было бы приятно.
— Кто этого всего не делал? Это что, специально?
— Не думаю, что специально. Просто очень много лени и «синьки». А еще безответственности. «Я сижу в штабе, и мне хорошо. Алло, мам, в меня не стреляют, я поехал на баньку». То, что творится впереди, волнует намного меньший круг людей. Это то, что меня там постоянно бесило. Не хочу наговаривать на Нацгвардию, там хорошие ребята, но их одели хорошо, дали новую технику и поставили сзади нас. А нас одели ужасно, дали старую технику, забывали кормить и — на «передок».
— Что было неожиданно приятное из того, что привозили волонтеры?
— Все! Каждый приезд волонтеров был неожиданно приятным. Рисунки детские согревали душу. Мы их фоткали, цепляли на стену. Не было ни одного рисуночка, который бы затерялся. Мы их не забирали, оставляли ребятам. Единственный рисунок я забрал с собой. Мне его подарили в госпитале. Теперь он дома как память.
А сейчас, я знаю, волонтеры приезжают на блокпосты, берут у ребят грязную форму и на следующий день привозят ее выстиранную и высушенную.
— А как ситуация в госпиталях?
— В полтавском госпитале я ни разу не ходил в столовую — кормили волонтеры. Кто пиццу дома приготовит, кто картошку, кто одежду принесет. Огромное спасибо кировоградскому госпиталю. Врачи, медсестры — профессионалы. Я дважды там лежал. Волонтеры приезжали, детки выступали с концертами. Хорошая психологическая поддержка. В Харькове несколько дней был в госпитале. Туда очень серьезно раненых привозят.
— Пришлось терять побратимов?
— Пришлось… Хороших друзей. С одним мы были в Мелитополе, в группе спецреагирования. Андрей Пойда. Очень хотелось бы, чтоб его посмертно наградили. Парень был мужественным и погиб потому, что не прятался.
У нас было четыре боевых «двухсотых». Это считается «немного» по сравнению с другими, потому что постоянные минометные обстрелы, постоянные подходы ДРГ с той стороны. Вовремя замечали минные поля, вовремя реагировали, блокпосты прикрывали друг друга.
— Как на вас реагировало местное население?
— Всегда пытались поддерживать разговором и даже пропитанием. У них самих было негусто, но делились консервацией. Одна женщина приносила нам на блокпост молоко. Отблагодарили ее консервами и другими продуктами.
В Дзержинске осенью прошлого года население относилось к нам настороженно. Кто отворачивался, кто обходил. Было видно, что наше нахождение там людям неприятно. А со временем стали приветствовать. Одно село было разделено на две части: проукраинская и пророссийская. В пророссийскую даже хлеб не завозили. И это они сами решили, без нашего участия.
— Есть ли сейчас замполиты, которые воспитывают дух бойца?
— Да, есть. В нашем батальоне был такой майор, сейчас подполковник, награжден орденом Богдана Хмельницкого третьей степени. Он ничего не делал. Вообще! Но награжден за героизм. А многим ребятам даже спасибо не сказали. Но главное, что бойцы живы.
Справедливости нет. Когда 23 апреля 2015 года в Кировограде отмечали год нашему батальону, замполиту дали очередное звание, а ребятам — ничего. Я так скажу: есть несправедливо награжденные и несправедливо не награжденные. Это очень сильно бесит.
— Что теперь, после демобилизации?
— Снова летать. Выхожу на работу, восстановлю все свои летные документы, пройду медкомиссию. Если удастся — с удовольствием переучусь на пилота, это мечта детства.
— Чем для вас был этот год в АТО?
— Сейчас сложно сказать. Года через два-три, наверное, сформулирую. В любом случае это был год моей жизни. И это громадный, бесценный опыт, который, надеюсь, мне больше никогда не пригодится.
Записала Елена Никитина, «УЦ».