Я держу в руках книгу Валерия Жванко «Барокковые закоулки Александрии», или «Барокові закапелки Олександрії» – смотря, как ее повернешь. С одной стороны книга на русском языке, с другой – на украинском. Это не перевод, а разные статьи на двух языках, некоторые из них печатались раньше в газетах «Городской курьер» и «Сільський вісник», другие написаны специально для книги. Стиль текстов с разных сторон книги тоже разный: украиноязычные более публицистические, краеведческие, русскоязычные – душевные, ностальгические, скорее художественные – о детстве, о людях, о любимых местах. Но с какой стороны ни читай – написано прекрасно.
Выросшим в Александрии посвящается
Русскоязычная часть открывается небольшим рассказом «Дворы и задворки»:
«Большинство из нас выросло во дворах. Там проходило почти все свободное от школы и сна время нашего детства. Мы даже поесть в доме нормально не могли, если знали, что все уже “вышли”. Вышли во двор или вышли на улицу. Именно там, во дворе, мы и являли миру себя-настоящих. Дворы были нашим главным миром. Нашим первым миром.
Потому, на ходу дожевывая, мы убегали из-за стола. Или (вместо обеда) забегали в дом, макали хлеб в воду, посыпали его сахаром и – тикалы.
Мы никогда не жили во дворцах. Нашим настоящим царством был двор.
(…)
Мы лазили (именно лазИли!) по огромным деревьям, пыльным чердакам и сырым подвалам. Всего-то! Но владели тогда всем миром!
У бедного подъезда, с осыпающимся кирпичным крыльцом, мы подбирали камушки для наших рогаток и били окна (только в сараях!) тем соседям, которые запрещали нам играть в футбол во дворе. В нашем дворе! “Идите в парк…” Угу, сейчас, “біжемо, аж перечипаємся”!
А еще во дворе стоял сарай. В нем держали дрова и брикет. Для титана в ванной. В сараях жили старые книги и журналы, куры, удочки, санки, велосипеды, лыжи, кролики и елочные игрушки. Дети любили, когда их просили “сбегать в сарай”. Особенно – вечером зимой. Почти ночью… С фонариком, ведром, в валенках на босу ногу. В сарайных подвалах хранили картошку, капусту и консервацию. Это из легальных, взрослых вещей.
Мы же, пацаны, прятались там сами, а еще “ховали” в подвалах самопалы, селитру и сигареты, штык-ножи и самодельные взрывпакеты, дымовухи и ракеты. Ну а за сараем… Знаете, “засараем” – была просто другая реальность. За этими сараями мы курили (это очень плохо, но правда), строили там свои халабуды и штабы, собирали мопеды и велики из “сокровищ”, принесенных с чермета.
За сараем мы выплавляли из свинца томагавки и кастеты, прятали луки и клады, тушили костры мочой, “толковищу вели до кровянки”, выпиливали корпуса электрогитар, объяснялись в любви и плакали от одиночества.
(…)
Мы – хотели быть королями. Нам хотелось выбраться “наверх”. В любви, профессии, удаче, дружбе, спорте… И хотя верх у каждого был свой, теперь (через 45 лет после нашего детства) точно могу сказать – все получили то, что хотели.
Памяти наших родителей и настоящих друзей, дворам и задворкам нашего города – посвящаются эти истории».
Чудесно, правда? Читаешь – и слезы на глаза наворачиваются. Мы ведь все – александрийцы и кировоградцы – выросли в таких дворах со своими «засараями» и халабудами. И, кажется, нет уже таких дворов, хотя стоят на месте «сталинки» с теми же сараями и растут там, в этих дворах, сегодня уже отгороженных, закрытых на кодовые замки, такие же дети.
И этой ностальгией пронизана вся книга. Обычно за своим двором, улицей, городом ностальгируют те, кто уехал из родных мест, а Валерий Жванко не уехал. И каждая его история имеет продолжение, он пишет, что случилось с героями его рассказов, что было на этих улицах и дворах до и после описываемых событий.
Оцените, например, историю дома, магазина и человека «В гостях у дяди Яши»:
«Однажды, по какой-то причине, в старой александрийской аптеке, утром, такая штора не поднялась. И лет тридцать простояла закрытой. Пока не пришёл новый хозяин.
И тогда, в историческом центре Александрии, в одном из немногих уцелевших старинных зданий открылся кафе-бар. Он работает уже 26-й год. На его вывеске – милое и почти домашнее имя, что было на слуху горожан почти полвека: “У Яши”.
“Когда встал вопрос о названии, – рассказывает Анатолий Кожемяченко, хозяин бара, – мы решили сохранить то, старое, которое дали сами горожане. Ведь дядю Яшу знал и знает весь город”.
Да, это справедливо, что и человек, и магазин, получивший его имя, – стали частью городской истории. Ведь в Александрии никогда не говорили: “Привезли мясо в седьмой магазин” – или – “Побегу в седьмой, куплю на борщ”. У нас никто и не знал, где он, этот седьмой магазин. Но всё послевоенные поколения говорили только так: “Лучше возьмите арбузы у Яши. Яше привезли лук. Хорошей морковки взяла у Яши”. И всем было понятно – где и у кого все это происходило. Яшу принимали все. И все принимали безоговорочно. Даже антисемиты на время забывали, что он еврей. “Заскочили к Яше, взяли огурчиков, консервы и…” – говорили самые разные мужчины в день зарплаты.
Знали этот магазин и все городские дети. Ведь матери так часто отрывали нас от игры словами: “Оставь-ка мячик, да сбегай к Яше за картошкой”. Бежали к нему всегда с радостью, и была на то важная причина.
Потому что в витрине “дядияшиного” магазина сидел механический медведь. И он непрерывно пил “сок”. Много лет подряд. Как только его лапа с пустым стаканом опускалась вниз, стакан “волшебным” образом наполнялся ярко-вишневой жидкостью (наверное, по трубочке, спрятанной в лапе) … Медведь вместе с нами растерянно смотрел на это “чудо”, тяжело вздыхал, подносил стакан к морде и опять залпом выпивал очередную порцию.
И так до бесконечности, целыми днями… Он никогда не вставал (разве что ночью?), не отлучался из витрины, даже на минуточку, в туалет… И мы переживали за медведя.
Кто был автором этой рекламной игрушки, сейчас установить почти невозможно. Но без дяди Яши тут вряд ли обошлось.
А дядя Яша – живая городская легенда. Яков Меерович Грин. Он, будучи формально простым продавцом, сумел прилежанием и качеством своей работы, особым отношением к покупателям придать работе личностную окраску. Ах, как здорово он продавал простую свеклу и капусту! Если хотите, это был не только овощной магазин, но немного и театр одного актера. (Кстати сказать, городской театр Вишнивецкого был на втором этаже.)
В исполнении дяди Яши акт купли-продажи становился событием. И приятным событием. И если в других магазинах мы уныло меняли свои деньги на какие-то хмурые овощи, то у Яши с нами прежде всего говорили, расспрашивали, беседовали.
А как он неподражаемо шутил! Об этом вспоминают почти все, часто бывавшие в его магазине. Именно в его! И хотя ему там не принадлежало ничего, пожалуй, кроме пачки сигарет в подсобке, вёл он себя как настоящий хозяин, вкладывая в работу всю душу. Продажа пучка зелёного лука могла быть изящна, как шахматный этюд.
(…) Он живет с 1953 года в одном и том же доме. Открывает мне и приглашает в дом Лариса Яковлевна, дочь хозяина. “А дядя Яша где?” – задаю вопрос с порога. “А где ж ему быть? Конечно, дома! Вон, разбирает елку с правнуками”».
Живая история
В статье «Мы есть. Были. И будем мы» автор пишет: «Нас принуждают праздновать мелочные юбилеи, созданные кабинетными “распоряжениями” начальства. А мы, вопреки им, должны видеть и понимать эпохальные процессы». И самому ему это удается прекрасно: «В 60-х годах в Александрийской школе механизации несколько лет обучались граждане социалистической Кубы. Сама школа разместилась в бывшей синагоге, где афроамериканцы и готовились стать комбайнерами, чтоб собирать сахарный тростник на тропическом Острове Свободы. А спортом кубинские студенты занимались в Троицкой гимназической церкви. От синагоги до нее было всего 120 метров. Очень удобно». Речь идет о фактах, известных, наверное, всем александрийцам, но здесь в одном абзаце и дореволюционная история города, в котором синагога соседствовала с церковью, и то, что произошло потом с храмами всех конфессий, и театр абсурда с кубинскими трактористами.
Однако история Валерия Жванко не обобщенная, а, наоборот, очень личная, близкая, например, в статье «Александрийский холокост» он пишет: «Толчком к написанию сценария, а потом и к съёмкам фильма стали трагические воспоминания моей мамы, Екатерины Георгиевны (в девичестве – Адеркас) и её семьи. Она несколько раз рассказывала мне о массовых расстрелах евреев в Александрийском “тире”. По роковому совпадению их хата и хаты соседей (улица Калинина) были построены у “тира”. Здесь оканчивались их огороды… Вот так все эти люди превратились в невольных свидетелей и заложников трагедии. Эти воспоминания травмировали и тяготили их. А потом и меня.
Держать это только в себе было невозможно. Это начало сниться… В моей жизни не было ничего страшнее из того, что я потом видел, слышал и читал о войне, чем мамин рассказ: … и каждый раз, как только в конце улицы показывалась колонна приговоренных (чаще всего их везли на телегах, колеса страшно гремели), все жители улицы прятались в погреба.
Мы не могли спасти тех людей с детьми, и эта обреченность была ужасна. Взрослые, да и мы, подростки, понимали, что там сейчас происходит… Но, чтобы хоть как-то уберечь психику малышей, бабушка брала с собой в погреб металлическую посуду… и заставляла нас, старших, там её “мыть”, греметь, пытаясь этим заглушить выстрелы и крики».
Звезды и корабли Александрии
Тепло, с любовью пишет автор об архитектуре:
«Особенностью сохранившейся планировки старой части Александрии есть звёздные перекрёстки. Горожане – как автомобилисты, так и пешеходы – их хорошо знают. Проезжать и переходить их непросто, но если посмотреть на них с неба, то они действительно похожи на пяти- и шестилучевые звезды.
Первый перекрёсток находится в районе Братской могилы, второй – “возле слепых”. (Этим некорректным местным топонимом в городе издавна называют район бывшей пуговичной фабрики и общежитий УТОСа.) Третий звёздный перекрёсток – выше здания районной государственной администрации. Там даже сохранился кусок старинного дорожного покрытия. (…)
Возникли эти перекрёстки не волею случая, а благодаря творчеству неизвестного нам, но, безусловно, талантливого проектировщика.
И далее о центральной площади города: «В перспективе восьми (!!!) городских улиц до 1934 года можно было видеть Храм. Соборная площадь архитектурно-пространственно воплощала поговорку “Все дороги ведут к Храму”.
Глядя на план, понимаешь задумку архитектора: площадь своими расходящимися улицами как бы “простирала руки”. И призывая к себе, и отдавая себя. Кроме того, перезвон храмовых колоколов на площади заполнял весь город, “вплывая” в него по радиальным улицам, как по аккустическим каналам (…)
Специально для этих александрийских перекрёстков проектировались особые дома. Подчеркиваем, не прямоугольные дома со срезанным углом и диагональным крыльцом-входом, таких в Александрии было много, а именно треугольные здания, с выступом, напоминающим нос корабля.
Сохранилось таких домов на наших перекрёстках три. Пара одноэтажных домов у Братской могилы и великолепное двухэтажное здание медучилища в районе гимназии на улице Дибровы.
Именно оно своим суженым фасадом более других напоминает могучий крейсер. Высокий “форштевень” этого дома-корабля как бы рассекает каменные волны булыжной мостовой, оставляя справа “буруны” улицы Пролетарской, а слева – Розы Люксембург».
Процитировать хочется еще очень много – и о Дмитрии Чижевском, и о принципах постройки украинских хат в селах, об оккупации и об александрийских староверах. Увы, в рамках газетной публикации это невозможно. Да и незачем – книгу надо читать!
Скажу о своих впечатлениях. Прочитав «Барокковые закоулки», я захотела съездить в Александрию – не по работе и не к знакомым, а как турист: сходить на улицу башен, как называет ее Валерий Жванко, найти все четыре описанных башни и старинные часы с очень необычной историей, посетить все звездные перекрестки и дома-корабли, найти протестантский молитвенный дом, находящийся в здании бывшего кинотеатра, который оказался … синагогой. И, конечно, пообедать в кафе «У Яши», владелец которого, как пишет Валерий Жванко, не только за свой счет реставрировал старинное здание, но даже кирпич купил «правильный» – XIX века – из разобранного в Новой Праге особняка. И я обязательно это сделаю – благо дело, все адреса в книге есть и, настроив навигатор на телефоне, можно устроить себе самостоятельную экскурсию по городу. Потому что благодаря Валерию Жванко я уже полюбила Александрию – город, через который я проезжала сотни раз, не видя его…
Ольга Степанова, «УЦ».
