Украина Центр

Каким бы плохим здоровье ни было,
его хватает на всю жизнь.

Тема здоровья стала для нас, жителей Украины, главной. Мы еще не трясемся над состоянием собственного организма, как делают это граждане самых разных продвинутых и богатых стран, но уже говорим о нем при каждом подходящем и неподходящем случае.

Оснований для подобных разговоров более чем достаточно. Взять хотя бы свежий отчет ЦРУ, согласно которому Украина занимает второе (!!!) место в мире по уровню смертности с показателем 15,75 человек на 1000 жителей. На первом месте – Южная Африка (17,36), вслед за Украиной идут Лесото (15,02) и Чад (14,85). И если смертность в африканских странах несложно объяснить нижайшим уровнем жизни аборигенов, то понять, почему украинцы мрут как мухи (даже по сравнению с крепко пьющей Россией), очень трудно. Аргументы самых различных экспертов никого не убеждают – быть объективным и критичным по отношению к собственной перспективе досрочно перебраться в мир иной у нас могут только единицы.

Скажу сразу: ни поучать, ни воздействовать личным примером в вопросах сохранения и поддержания своего здоровья не имею никакого морального права. Глядя на собственную «историю болезней» с высоты прожитых лет, пожалуй, соглашусь с непревзойденным О’Генри: «Сколько здоровья и сил я угробил на свое здоровье и силы!» К этому лишь добавлю: «…и денег».

Сильно разочарую и тех, кто ожидает от меня уничижительного спича в адрес украинской медицины и медиков. Особенно в свете недавней трагедии – гибели прямо в женской консультации от анафилактического шока, вызванного применением лидокаина, 21-летней кировоградки Вали Тишаковой. Я категорически против любых скоропалительных выводов, пройдет немного времени, завершится следствие – напишем, а пока только сообщение о самом факте и искренние соболезнования близким. А сегодня давайте поговорим о нас с вами – уже больных или еще здоровых – и о нашем личном вкладе в столь удручающее место Украины в мировой статистике заболеваемости и смертности.

Буквально пару слов о здоровом образе жизни, о необходимости которого у нас знают все, но соблюдение его – подвиг немногих. В десятках стран – это уже не только норма, но и мода, следовать которой престижно. Первыми это поняли не учителя физкультуры, а богатые люди. Они быстренько подсчитали, что поддержание здоровья обходится дешевле, чем лечение запущенных болезней. А заодно придумали весьма глубокомысленный рецепт: чтобы быть здоровым и богатым, нужно иметь хорошее здоровье и много денег.

За двадцать лет существования «УЦ» предложила читателям несколько тысяч статей, которые, по идее, должны были помочь вам сберечь свое здоровье. Да разве только мы? Все газеты и телеэфиры просто заполнены полезными советами медиков. Бессчетное число раз звучат рекомендации, как не заболеть гриппом, как часто посещать стоматолога и гинеколога, как уберечься от диареи и туберкулеза… Мы, как книжные шкафы, полны знаний, которые в нужный момент успешно забываем. И при всем при этом невежественность миллионов наших людей в вопросах собственного здоровья иногда просто поражает.

По-моему, в нашей стране существует острая необходимость введения модернизированной школьной дисциплины «охрана здоровья», причем на все годы учебы. Пусть детки запомнят, как теорему Пифагора или «Заповіт» Шевченко, правила спасения человека при инфаркте или кровотечении; пусть поймут, в чем вред самолечения, и разберутся с правами и обязанностями больного. Пусть пройдут за 10-11 лет, скажем так, начальное медицинское образование. Может быть, этим, вместе с другими не менее важными факторами, удастся изменить наше отношение к самим себе, и все реже в наших застольях (без них никак) будет звучать тост:

— Глядя на вас, хочется ещё раз пожелать вам здоровья!

Ефим Мармер, «УЦ».

По дороге из Кировограда в Александрию находится ничем не примечательный посёлок Пантаевка. Непримечателен он лишь до тех пор, пока не побываешь на расположенном рядом Морозовском угольном разрезе. При виде этого громадья разум отказывается воспринимать реальные масштабы и создаётся впечатление, что стоишь у какой-то детской песочницы, где забывчивый малыш оставил свои уже надоевшие игрушки. И только когда начинаешь «включать» сравнение и находишь знакомые силуэты, вдруг понимаешь, насколько велико и величественно сие творенье рук человеческих.

Но обо всём по порядку. Дорога неспешно вела нас к какому-то старому промышленному зданию. Именно неспешно, так как выбоины, ухабы и лужи невменяемой глубины замечательно вытеснили асфальт с данной дороги. Еще минут 10 такой партизанской тропы, и мы благополучно оказались перед видавшим виды полуизъеденным коррозией шлагбаумом со строгой надписью «Вход воспрещён». Уверив себя, что мы на машине, а значит, это предостережение нас не касается, а также полагаясь на извечное «авось», мы двинулись далее, о чём пожалели метров через 200. Навстречу по колее, усыпанной гравием, надсадно пыхтя, полз в гору неопознанный поначалу автомобильный тягач, груженный уже разрезанным экскаваторным металлом. Его водитель за пару минут сообщил нам о нас так много нового, что не возникло никакого желания вступать в разговор и доказывать обратное, тем более что мы действительно помешали ему выполнять тяжелую работу. С трудом вернувшись наверх и оглядев дорогу, по которой нам не суждено было проехать, мы мысленно с благодарностью обратились к водителю старой «Татры» – проедь мы ещё сотню метров, возвращение назад стало бы, мягко говоря, очень проблематичным.

Бравая мысль «быстренько спуститься в карьер», владевшая нами еще полчаса назад, молниеносно потухла, не оставив даже тлеющего уголька. На всех подъездах к карьеру находятся домики охраны. Вот к одному из таких вагончиков мы и направились. Встретили нас достаточно строго, но не злобно. В последнее время Морозовский карьер очень популярен среди украинских любителей «индастриала». Правда, с каждым месяцем «экспонатов» становится всё меньше, а попасть к ним всё труднее. Карьер хорошо охраняется. Сверху – два поста. Охранники – отличные ребята, многие из них раньше работали здесь экскаваторщиками. Они нас просто предупредили, что спускаться вниз категорически запрещено, однако подсказали, где можно пройти поверху на безопасное расстояние к краю карьера, чтобы сфотографировать этих монстров. Подходить к краю реально страшно и опасно: обвалы на неукреплённых склонах – обычное здесь дело.

Морозовский разрез – еще одно предприятие, которое не выдержало перехода на рыночные отношения. Дело нехитрое – рынок, ничего личного, только бизнес, никакой политики. Вот и в Морозовском техника встала, персонал сократили, карьер быстро заполнился грунтовыми водами. Разрезом интересуются китайцы – они реально восприняли лучшие уроки индустриализации СССР. Хотя, скорее всего, их интересует больше соседний – Константиновский разрез. Там и ситуация получше, и техника поновее.

Если коротко вспомнить историю Морозовского разреза, то он был запущен в 1970 году. Плановая мощность – 2,75 млн тонн угля в год, а количество работающих в лучшие годы составляло 1400 человек. Уголь с «Морозовки» направлялся на ТЭЦ и брикетные фабрики, а также на завод горного воска. В 2004 году государство передало разрез в частные руки. Проработав чуть больше года, новые хозяева довели ситуацию до остановки комплекса и допустили его полное разграбление. Были раскурочены на металлолом механизмы и электрические сети, в которых присутствовал цветной металл. В 2007 году разрез опять вернулся в управление государству, но восстановление былых мощностей стало уже весьма проблематичным. С этого момента и по сегодняшний день «Морозовка» стоит на балансе государственного предприятия, которое создано специально, чтобы забрать активы, которые были в аренде. Из-за отсутствия платежей за электроэнергию в 2010 году системы водоотведения разреза были отключены, что привело к постепенному затоплению, которое продолжается и по сегодняшний день. И это несмотря на то, что подключить разрез к электроэнергии в 2010 году требовал лично вице-премьер Андрей Клюев.

В январе 2011 года Кабинет Министров издал распоряжение о начале разработки проекта ликвидации разреза «Морозовский». Этот документ поставил жирную точку в дискуссии, собирается ли государство возобновлять работу карьера. На дне осталось около 11 млн. тонн недобранного угля, ради которых теперь осушать разрез не имеет смысла. Сейчас разрез ожидает рекультивация, а всю технику режут на металлолом.

Местные жители, которых мы расспрашивали о дальнейшей судьбе разреза, верят, что технику починят и разрез заработает вновь. Но, оказавшись на месте, понимаешь, что ремонтировать тут уже нечего: от огромных машин остались лишь корпуса.

Ещё каких-то шесть лет назад эти монстры за час перегружали 5000 кубометров породы, а это – ни много ни мало – 800 полных КАМАЗов (!). Сейчас карьер затоплен и стал кладбищем для этих уникальных исполинских экскаваторов. Откуда взялись эти машины?

Тут всё непросто: техника частично немецкая (выпуска 30-х годов ХХ века), а частично советская, она помоложе. Удалось выяснить, что один из экскаваторов (DS 1500) назывался Roberts Hoffnung и работал в Бергвице (Германия) с 1929 года, однако после Второй мировой войны был разобран и вывезен в СССР в виде репараций. Оттуда же привезён и чуть меньший экскаватор DS 1000. Конвейерный мост – единственный в Украине. Тоже трофейный, со времен Второй мировой. Там он с 1929 года использовался на том же угольном разрезе Бергвиц. А теперь соединяет берега уже не нужного огромного Морозовского разреза. Все они приблизительно одного возраста и добросовестно «отрабатывали» за те разрушения, которые нанесли нашей стране немецкие оккупанты. Кстати, цифры в названии этих шагающих монстров обозначают количество квадратных метров породы, которое данный объект способен отгрузить за час! Повторяю, в ЧАС! Теперь же они морально и физически устарели и не способны выполнять свои функции, вот и разбираются на составляющие, для дальнейшей переплавки.

Конечно, главная достопримечательность карьера – огромнейший роторный экскаватор. На фотографии, если присмотреться, слева внизу стоит обычный – можно сравнить размеры. Это чудо было возможно только в СССР! Машина приблизительно 1970 года постройки. Запчасти привозили по отдельности несколько лет, и уже тут, на месте, рабочие собирали экскаватор. Весит махина 4 000 тонн. Нет, это не опечатка – четыре тысячи! Это примерно как 80 железнодорожных пассажирских вагонов. В обхвате реально почти с хрущевку-пятиэтажку. Двигался он со скоростью два метра в минуту. Медленно, но уверенно. Этот экскаватор разрабатывал карьер. Он шел по краю, срезал верхний слой, после чего драглайны (одноковшовые экскаваторы с ковшами до 200 кубометров и длиной стрелы до 100 метров) приступали к добыче угля, а он спускался на уровень ниже и копал там. На конце стрелы находилось огромное колесо – собственно ротор. Его диаметр – 16 метров. К нему крепилось 10 ковшей. Недавно их срезали на металлолом. Так сказать, выбили зубы… И воды с каждым годом всё больше. Местные говорят, глубина «высотой с три столба». А вот с зимы уровень поднялся еще метра на три, как уверил нас доброжелательный охранник. Эти кубометры выработки теперь потеряны, сейчас, конечно, проще сдавать эту чудо-технику на металлолом, чем ею добывать уголь. Это как дважды два – рентабельность и всё такое прочее… Капитализм, одним словом, закон джунглей в далёкой от этого климата Украине. Под водой – линия электропередач, конвейер и еще много чего. Тот же охранник уверял, что ещё весной были видны верхушки электрических опор последнего затопленного яруса. Почти утонул и один из шагающих экскаваторов. На фото они кажутся маленькими. На самом деле его стрела (а это не самый большой экскаватор) 70 метров, ковш – 10 кубов. Издалека они действительно напоминают скелеты каких-то динозавров. Или жирафов. Да, вымирающая индустриальная советская Эпоха выглядит для сваливающихся в феодализм жителей экс-советских республик именно так – словно после взрыва нейтронной бомбы. И все норовят унести свой кусочек бывшего социализма, хотя бы в виде металлолома.

А ведь были идеи использования этого рукотворного чуда. Как-то Степан Цапюк, в одну из своих мэрских каденций, предлагал напоить Александрию водой из «Морозовки». Экспертиза показала, что вода, отфильтрованная каолиновыми глинами (именно поэтому имеющая фантастически неестественный голубой цвет), почти не требует дополнительной очистки, а новый водовод длиной около двух десятков километров – не самое «неподъёмное» для бюджета капиталовложение. Однако идея так и осталась на бумаге, а александрийцы по-прежнему пьют днепровскую воду. Или вот, например, в России, на подобном отработанном разрезе, устроили центр экстремального туризма. На самОм подмосковном монстре вместо сдачи отработавшего свой срок металла мёртвым экскаваторам дали вторую жизнь, оборудовав дополнительными устройствами, гарантирующими безопасность. Теперь там можно и индустриальным альпинизмом заниматься, и банджи-джампингом (прыжками вниз с привязанным к ногам резиновым канатом). Судя по интернет-рекламе, стоимость посещения такого места отдыха колеблется от 20 до 200 долларов, в зависимости от «потребляемых» услуг. Чем больше экстрима – тем дороже. А мы ищем туристические достопримечательности на Кировоградщине, рисуем на тротуарах…

Алексей Гора, идея Александра Виноградова, фото Елены Карпенко, «УЦ».

Мы начинаем новый проект. Название его незамысловатое и само за себя говорящее. Мы хотим рассказывать нашим читателям о руководителях разных уровней: какие они изнутри, способны ли отвечать на нестандартные вопросы, как «докатились» до руководящей должности, какой видят перспективу развития своего коллектива.

Каждый из нас не рождается шефом, но у некоторых звезды складываются таким образом, что они становятся во главе и от них зависят судьбы: от нескольких человек до нескольких сотен, а то и тысяч. Насколько эти люди не такие, как остальное большинство, мы и хотим разобраться. Редакционный коллектив «УЦ» уже составил примерный список тех, с кем хочется поговорить. Но с удовольствием откликнемся на просьбы как коллективов, желающих увидеть своего шефа «в разрезе», так и самих руководителей.

Начать мы решили с Людмилы Шубиной, генерального директора «Друкмаш-Центра», шефа нестандартного уже потому, что она — женщина. А еще мы были уверены: Людмила Владимировна задаст такой тон, настолько поднимет планку откровенности, отвечая на вопросы, что следующим нашим героям быть неискренними просто будет неудобно. И мы не ошиблись: наша героиня была предельно искренней. Судите сами.

О шефе

«Она всегда так прекрасно выглядит. Она очень стильная, с прической, ухоженная, хорошо одета»…

«Кричит ли на нас? На меня лично — нет. И я не слышала, чтоб она повышала голос на кого-то. Вообще она справедливая. При этом не могу сказать, что строгая. Она всегда права»…

«Какие у нее недостатки? Так с ходу и не скажешь. Мне иногда ее жалко, потому что считаю, что женщина должна больше быть дома, в семье, чем на работе. А наша «шефиня», кажется, живет здесь, на заводе. Даже когда ее здесь нет, ее присутствие чувствуется. Вряд ли это можно назвать недостатком. Скорее, это то, что отличает ее от других руководителей»…

«А зачем вы спрашиваете о ней анонимно? Я готов во всеуслышание говорить о том, сколько доброго она для меня и моей семьи сделала. В моей жизни было много директоров, руководителей, и я никогда не думал, что женщина затмит их всех. Но так получилось»…

«Мне иногда ее жалко, чисто по-мужски. Хочется ее остановить в ее беспрерывном беге и приголубить по-отцовски. Но, с другой стороны, я понимаю, что иначе она не может, что это ее стиль жизни. Хотя есть опасения, что она, как говорится, сгорит на работе»…

Разговор по душам

— Людмила Владимировна, вы же не всегда были шефом. А какой вы были подчиненной?

— Сложной. Не конфликтной, потому что устраивать скандалы, уподобляться базарной бабе — это последнее дело. Когда я окончила институт, поступила на работу в Киев, на военный завод. Меня принимал на работу Косинский (на всю жизнь запомнила его фамилию), главный инженер СКТБ, который сказал мне, что пойду работать технологом. Я ответила: «Нет, я не буду работать технологом, я всю жизнь мечтала работать конструктором, получила диплом конструктора и буду работать только конструктором. И если я вам не нужна, пишите соответствующее письмо, и я обращусь, чтобы мне дали другую работу». В те времена дать открепление выпускнику — вызвать на себя, мягко говоря, неприятности. Меня таки послали работать в конструкторский отдел. Я довольно быстро сделала карьеру, у меня сложились товарищеские отношения с моим шефом. У нас вообще был хороший молодой коллектив, средний возраст — 28 лет, и работать было очень комфортно.

Но я приехала в Кировоград, так как в столице не было перспективы получить квартиру, а болтаться по общежитиям не хотелось. А вернулась домой я с приличным багажом опыта конструктора, но найти работу не могла. Меня взяли на «Пишмаш» заведующей техническим архивом. Это было ужасно! Я ведь до этого работала главным инженером проекта на военном заводе, где разрабатывали ракетно-космические комплексы. А тут — бумажки перебирать. Но мои знания были замечены, и меня перевели в конструкторский отдел.

Сложно было. В первую очередь потому, что начальники были намного старше меня. И, если они видели молодых и, может, не очень скромно, умных ребят, которые могут больше, чем они, старались их задвигать. Я не одна такая была. Как-то наш генеральный директор, уже покойный, Николай Павлович Малета проводил совещание, а мой непосредственный начальник заболел, и я пошла вместо него. Я сидела в самом последнем ряду, в углу, чтобы меня никто не видел. Директор выходил из себя, не мог понять, почему остановилось производство экспортных пишущих машин, почему нет отгрузки. Всех разрывал на куски, но все молчали. Он говорит: «Ну хоть кто-нибудь может мне сказать, что происходит?» И тут я говорю: «Я могу сказать». Он спросил: «Ты кто?» Я отвечаю: «Шубина из отдела главного конструктора». И разложила все по полкам. Он сказал, что я могу быть свободна. Я вышла, закрыв за собой дверь, но услышала, как он потом разговаривал с оставшимся мужским коллективом.

После этого меня назначили начальником КБ, потом мне предложили стать начальником технического отдела, потом Николай Павлович отправил меня учиться в Киев. И сегодня руководить заводом я стараюсь так, как это делал он, — жестко, но справедливо.

Так вот, о том, какой я была подчиненной. У Николая Павловича была целая плеяда замов. Им решать со мной вопросы по принципу «я начальник, ты — дурак» было бесполезно. Он стал приглашать меня на совещания и однажды, указывая на моего непосредственного начальника — своего зама, спросил: «Он тебе не мешает работать?» Я вначале опешила, а потом сказала: «По большому счету, я не даю ему мешать». И он произнес фразу: «Запомните все: Шубину завязывать морским узлом через колено бесполезно. С ней надо уметь разговаривать, она абсолютно договороспособный человек».

— Вы ежедневно даете распоряжения и поручения. Ставите ли вы себя на место человека, которому дали поручение?

— С ходу я не могу понять, хватает ли у человека мозгов выполнить мое поручение. Я даю задание и, если вижу, что он не тянет, предлагаю перейти на другой уровень исполнителя. Если не тянет и там, понижаю. Есть у нас, как я называю, пятый уровень исполнителя, когда человеку дается элементарное задание, и его надо проверить. Бывает, что и это выполняется неправильно, вплоть до того, что не переносится ведро из точки А в точку Б. Я не то что ставлю себя на место этих людей, я если вижу, что человек не тянет работу, сажу перед собой и объясняю, почему предлагаю ему более низкий уровень работы. Ведь он создает проблему не только мне, но и всему коллективу, ведь завод — это механизм, где все детали должны работать четко.

А требования такие у меня ко всем, даже к тем, кто убирает. Если женщина не может создать или поддерживать чистоту и уют, то ей надо работать в другом месте. Все знают, что я не переношу, если на перилах пыль или я где-то увижу паутину. С этим у нас строго.

— Есть несколько категорий шефов: «душа нараспашку», «не подступишься» и так далее. А какой шеф вы? На подчиненных отражается ваше настроение, состояние здоровья, отношения в семье?

— Я — разная. Иногда это действительно зависит и от настроения, и от состояния здоровья. А вот отношения в семье не влияют. У нас с мужем это второй брак, и у нас такое взаимопонимание, что не бывает, чтобы мы не нашли общей точки зрения по любому вопросу на производстве. А в быту у нас вообще не бывает проблем. Дома я — женщина. Мне так комфортно! На работе хватает всего: я могу на крышу лезть, в котлован опускаться. От этого устаешь, и очень хочется, чтобы кто-то о тебе подумал, позаботился.

На работе я общаюсь с такими структурами, как энергосбыт, обл­газ и прочие. А дома не знаю, как снять показания счетчиков, заполнить абонентские книжки, заплатить за квартиру. Этим занимается муж.

Но я готовлю еду, устраиваю ужины при свечах в сопровождении классической музыки. Я люблю готовить, и получается очень вкусно. Муж говорит, что ни один ресторан со мной не сравнится. Хотя питаемся мы довольно просто, без всяких понтов. И мне нравится, что ему нравится.

А что еще может повлиять на мое настроение на работе? Заезжая на завод, я успеваю побывать на других площадках. Почему-то я там «умудряюсь» появиться в самое неподходящее время. Я могу три месяца куда-то не заходить, но прийти в момент, когда застаю то, что заставать директору не надо было бы. Естественно, приглашаются все руководители, и происходит разбор полетов. Потом я приезжаю к себе в кабинет и говорю секретарю: «Передайте народу, чтоб часа два мне никто не попадался на глаза, потому что могу уволить»…

Под горячую руку могу дать чертей. Но все знают, что я не злопамятная. Могу крепко поругать, даже наказать материально (заслуженно, конечно), но потом зла ни на кого не держу.

— Чего вы никогда не позволите в отношении подчиненных или при них?

— Я никогда не позволю себе сделать больно человеку, унизить его. Я очень болезненно отношусь к физическим проблемам людей. В свое время у меня в нескольких местах была переломана нога, и, когда я была студенткой института, не могла достаточно качественно выполнить упражнение на уроке физкультуры. А мой одногруппник кричит: «Людмила, ну что ты? Давай прыгай!» Я прыгнула неудачно, после чего преподаватель в присутствии всей группы сказал: «Что с нее взять? Она же хромая…»

У меня и так был комплекс, а после этого… Слава Богу, что тогда в моду вошли брюки. После комплексы прошли. И сегодня для меня абсолютно не важно, на коляске человек или ходит, есть ли у него руки, хромает ли он. Главное — что он собой представляет. Но я так привыкла ходить в брюках! Недавно пошила себе юбку, но не решаюсь ее надеть. Дома в зеркало смотрю — вроде ничего. Но пока не приняла окончательного решения. Слова учителя физкультуры отзываются болью. Повторю: я никогда не сделаю больно никому из своих подчиненных и вообще никому. Да ко мне любой может подойти, пообщаться. У меня нет короны на голове.

— Сегодняшняя должность — это верхняя ступенька вашей карьеры или есть еще к чему стремиться?

— Знаете, в прошлом году меня приглашали работать в министерство на довольно высокую должность. Но я ведь не бумажный работник, я люблю конкретное дело. А что касается ступенек, то, если бы мне было поменьше лет, я на следующих выборах баллотировалась бы в мэры Кировограда. Потому что мне больно за наш город, и думаю, что я как мэр могла бы сделать много. Во-первых, я пахарь ненормальный. Во-вторых, я заставляю других работать. Признаюсь, это не всем нравится. Но тем, кому нравится, со мной комфортно. Я создала бы команду, которой хотелось бы, чтобы ее город был самым комфортным, самым лучшим. К сожалению, годы и здоровье мне не дадут этого сделать. Поэтому каких-то амбиций в плане карьеры у меня нет. Главное для меня сейчас — не дать погибнуть этому бизнесу.

У меня много идей, хочу освоить еще несколько направлений. Мой первый муж как-то дал мне две, считаю, очень точные характеристики. Первая: «В твоей голове миллион идей, и за ними невозможно угнаться». Вторая: «Ты и после смерти будешь бежать за собственным гробом, чтобы успеть доделать неоконченные дела». Наверное, в этом вся я. Я иначе не могу. Мне кажется, что, если не буду работать, очень быстро уйду.

— А вы не думаете о преемнике?

— Я о преемнике думаю уже много лет. К счастью, у меня две дочери, и на старости мне будет к кому голову преклонить. Зятья занимаются своим делом, они специалисты совершенно другого профиля. А младшая дочь, которая кандидат филологических наук, сейчас осваивает все аспекты управления такой структурой, как «Драйв». Думаю, что через год из нее получится прекрасный директор этого центра. По крайней мере, эту проблему мы закрыли.

Что касается завода, то с этим сложно. Мы уже шесть лет ищем способного менеджера. У меня такое впечатление, что сейчас грамотных инженеров, имеющих опыт работы, просто нет. Мое поколение отходит от работы, кто помоложе, торгуют на рынках, а смены поколений не произошло. У меня работают старики, золотой фонд завода, которым я плачу зарплату и буквально требую приходить на работу. Они учат молодых и этим живут. И таким образом продлеваем им жизнь. Появились молодые ребята, на которых я возлагаю надежду. Но пока среди них не вижу такого, кто мог бы стать директором завода.

— Шеф имеет пол?

— Нет. Когда я работала начальником отдела, сюда пришел новый директор. Мне было очень сложно с ним работать, он решал вопросы ударом кулака по столу. Я задерживалась на работе настолько, чтобы в любой момент ответить на его вопрос, когда на столе загорится кнопка вызова. Однажды очень поздно он проводил селекторное совещание и вызвал меня кнопкой. Задал вопрос — я ответила. Потом он спросил: «Почему вы до сих пор на заводе? Вы же женщина», на что я ответила: «Я не женщина, я руководитель на заводе, а руководитель мужского рода». А «шеф» ведь тоже мужского рода. Эта должность пола не имеет, но иногда я позволяю себе говорить и делать такие вещи, за которые мужчине оторвали бы голову. На очень высоких уровнях я говорю то, за что мужчину уволили бы за пятнадцать секунд. А мне, как женщине, прощается.

— Вы знаете коллектив изнутри? Кто с кем поссорился, у кого служебный роман?

— Я вообще стараюсь этого не знать, и до меня подобные вещи не доносят. Знаю, у кого женился сын, у кого родился внук. Ну это святое. А по поводу доносов расскажу такую историю. Начальник производства пришел ко мне в кабинет и стал говорить о главном инженере-женщине: она то-то не сделала, она то-то не выполнила, она то-то говорила о вас. Я ее вызвала к себе, посадила напротив него и попросила все повторить со словами: «Если это окажется правдой — я ее уволю в вашем присутствии». Он промолчал, я ее отпустила, а ему сказала по-мужски: «Встал и пошел…» Он был уволен. После этого я не знаю, кто с кем спит, кто где пьет и так далее. Мне жалко времени на всю эту чушь.

— Напоследок вопрос, который станет традиционным для всего цикла «Шеф». Пообещайте что-нибудь своему коллективу. И скажите, в какие сроки вы сможете это выполнить?

— С этим надо быть осторожней. Много лет назад, когда у моего коллектива была средняя зарплата 130 или 140 гривен, я пообещала, что, когда у них средняя заработная плата будет двести долларов, я уйду на пенсию. Тогда это казалось несбыточной мечтой. Мы давно переступили этот рубеж, и в этом году средняя зарплата будет не ниже пятисот долларов, но я работаю, не на пенсии.

Что еще? Я обещала, что все поедут на море. Мы отпускаем весь завод в отпуск, коллектив уже готовится к поездке. Оплачивает все предприятие.

Хочу не пообещать, а пожелать всем стабильности. Хочу, чтобы не только на этом предприятии, а во всей стране все директора могли пообещать своим коллективам, что они будут работать спокойно, получать вовремя зарплату, что их семьи будут жить в мире и покое.

Елена Никитина, «УЦ».