Мы продолжаем публикацию серии очерков одного из постоянных авторов «УЦ», писателя, юмориста, путешественника и по совместительству кировоградского преподавателя и ученого Бориса Григорьевича Ревчуна о его встречах со звездами советской эстрады. Весьма вероятно, они когда-нибудь станут частью большой и популярной книги. Но это – дело будущего, а пока читайте, вспоминайте изрядно подзабытое и узнавайте новое о хорошо известных вам людях.
Редакция «УЦ».
Начало в №№ 26-29.
Народные СССР
В этом разделе речь пойдет об артистах, получивших в разное время самое высокое звание «Народный артист СССР». Заслужить его в Советском Союзе было ох как непросто, и давали его, надо признать, в большинстве случаев за действительно выдающиеся заслуги в «окультуривании» такой новой общности людей, как «советский народ». За то время, когда я (совместно с работниками областной филармонии) занимался организацией гастролей артистов, только двое из гостивших у нас звезд уже имели в своем активе это столь почетное и вожделенное тогда звание. Певица Клавдия Ивановна Шульженко носила его с 1971 года, а артист театра и кино Евгений Леонов – с 1978-го. Четверо других стали народными артистами СССР незадолго до того, как об аббревиатуре, венчавшей это звание, начали говорить в прошедшем времени.
Над суетой
Клавдия Шульженко удостоила нашу область концертным туром, когда ей уже было за семьдесят. Возраст не всегда является критерием большей или меньшей популярности людей из мира искусства. Но для певцов возраст имеет большое значение. Большинство из них, особенно те, которые не хотят подмочить наработанный авторитет народных кумиров, относительно рано уходят на пенсию. Для людей искусства это, извините за каламбур, настоящее искусство – вовремя сойти со сцены. Что касается Клавдии Ивановны, то называть ее чистым вокалистом при её, еще раз простите за каламбур, чистом интонировании было бы незаслуженно узким подходом к оценке столь многогранного дарования. Пожалуй, она, особенно в зрелые годы своей сценической деятельности, была больше драматической актрисой, чем певицей. Более того, с годами голос многое теряет и в плане мощности, и по целому ряду других его характеристик.
Этими своими субъективными размышлениями я, «после третьей», даже поделился с администратором Клавдии Ивановны. Это было сказано вообще, безотносительно к Шульженко, но он (не помню имени) воспринял мои слова как некий намек или даже выпад против своей подопечной. По возрасту он был не намного младше певицы, и, может, это, кроме спиртного, тоже повлияло на эмоциональный накал его спича. В какого пассионарного адвоката певческих возможностей Шульженко стал превращаться на наших глазах этот седой лысоватый администратор! «Вы не слушали, как она распевается, как репетирует без микрофона! А я ее слышу ежедневно! Да она даст форы большинству сегодняшних малолетних микрофонных шептунов и хрипунов!»
Действительно, мне не посчастливилось послушать ни ее распевки, ни репетиционного пения, но микрофонная версия ее живого исполнения была вполне на уровне. И значительная часть публики приходила на проводимые в области концерты (преимущественно в стадионном формате) исключительно ради того, чтобы послушать своего многолетнего кумира, и было этим зрителям/слушателям, естественно, тоже немало лет. Да что там рядовая публика, когда немолодой (а мне тогда казавшийся довольно старым) заместитель директора Кировоградской областной филармонии А.И.Елисаветский, который на своем веку поработал с огромным количеством знаменитостей разных калибров и жанров, в придачу к нашему обкомовскому букету, купил за свои деньги еще один большущий, личный, с которыми мы на кировоградском вокзале встречали Клавдию Ивановну. Этот Еле-Еле-Советский (прозвище, которое не совсем безосновательно дали Елисаветскому коллеги) филармонический волк еле сдерживал свое волнение, спеша к поезду, и тем более во время встречи на перроне великой артистки, которую можно было считать одним из символов культурной жизни советской эпохи.
Выслушав от представителей обеих принимающих организаций (обкома комсомола и облфилармонии) высокопарные слова о счастье, привалившем жителям Кировоградщины благодаря ее приезду, Клавдия Ивановна как-то непринужденно и буднично понизила градус официоза и высокопарности, начав расспрашивать о местных базарных ценах на овощи-фрукты-ягоды, что, как ни странно, показалось мне признаком врожденной интеллигентности, которой так не хватает в сегодняшнем шоу-бизнесе, раскручивающем фишку под названием «гламур». Своей антигламурностью бывшая гимназистка Шульженко очень меня к себе расположила. Через эту призму я потом рассматривал всю ее сценическую и внеконцертную деятельность.
В отличие от «едущих на ярмарку» молодых, еще «голодных» артистов, она выглядела «большой остывающей звездой», испускавшей ровный холодный свет, который, тем не менее, всё еще грел немалое количество поклоняющихся ей фанатов. Ей не нужны уже были дефициты баз и хапчиков. Она была выше той бытовой суеты, которая одолевала еще «ненаевшихся» коллег. И, мне кажется, не потому, что у нее уже всё было, а, наверное, оттого, что с ней уже всё было. Её взгляд был не отрешенно-холодным и уставшим, а, скорее, мудро-умиротворенным. Взгляд любящей бабушки, присматривающей за резвящимися внуками. До личной встречи с артисткой я безуспешно пытался постичь феномен почитания Шульженко (в т.ч. со стороны моей матери). Я не стал ее верным почитателем и после кировоградских гастролей артистки. Однако я стал понимать и уважать ее поклонников, экстраполируя эти чувства на отношение ко многим прочим фанам артистов ее стилевого ряда и времени – Леонида Утесова, Людмилу Русланову, Вадима Козина, Петра Лещенко, Александра Вертинского. При случае я уже по-другому смотрел и слушал этих выдающихся исполнителей советского средневековья (имеется в виду всего лишь срединный период советской эпохи, без каких-либо намеков на мрачные и тяжелые нравы), начал по-новому открывать их для себя и даже получать определенное эстетическое наслаждение. И за это я остался Клавдии Ивановне премного благодарен, хотя и общался я с ней не много, по сравнению с другими артистами.
Не пара
Следующих два фигуранта этого раздела воспоминаний приехали к нам на гастроли в составе одной бригады, поэтому я счел целесообразным сделать один спаренный портретный очерк на двоих. Артист театра и кино Евгений Леонов добавил к своему артистическому имени престижную приставку «н.а. СССР» незадолго до приезда на кировоградские гастроли, другой, певец Леонид Сметанников, был удостоен такого титула спустя 9 лет, за 4 года до развала СССР. Сметанников в описываемом 1978 году был еще только з.а. РСФСР, но его документы на присвоение народного артиста РСФСР практически завершали свой долгий путь по высоким инстанциям. В середине 1970-х этого певца все хорошо знали, потому что из числа наиболее известных провинциальных артистов он был зван почти на все главные концерты, транслируемые на весь Союз. Его успех у публики был гарантирован. Редкостный по красоте баритон, легкая, непринужденная манера исполнения, стоявшая на прочной основе данного Богом уникального голосового аппарата и фундаментального вокального образования. Подобное сочетание встречается редко. Мне повезло поприсутствовать на нескольких его распевках. Слушать этого певца вживую, да порой еще в непосредственной близи и без усилителей звука – это, смею вас заверить, истинное удовольствие, переходящее в наслаждение!
Сметанников работал в Саратовском театре оперы и балета, но, еще будучи студентом тамошней консерватории, начал активную концертную деятельность, исполняя, помимо оперных арий, популярные романсы, народные и эстрадные песни. В 1970-х годах такой микс потрафлял вкусам всех категорий слушателей, и кировоградская публика не была исключением. В разножанровом репертуаре певца были проверенные, давно полюбившиеся народу хиты, но главным козырем артиста, безусловно, был голос. Леонид Анатольевич к нему бережно относился, но не щадил. И в этом утверждении абсолютно нет никакого противоречия. С одной стороны, он всячески ограждал свой голосовой аппарат от разных пагубных воздействий (в смысле вредно-приятных привычек), но, с другой стороны, ежедневно нагружал его пением по полной программе. Однажды он признался мне, что, стоит ему не попеть несколько дней, – и потом надо несколько недель опять разогревать горло, связки до оптимальных кондиций. Поэтому его профессиональное отношение к работе (каждодневные полноценные распевки перед концертами) оставило у меня самое хорошее впечатление о певце.
Увы, аналогичного мнения о Леониде Сметанникове как о человеке у меня не сложилось. Может быть, потому, что я наблюдал и оценивал его на фоне другого человека – Евгения Леонова. Как писал классик о другом Евгении, «Они сошлись. Волна и камень, Стихи и проза, лед и пламень». У Пушкина Владимир Ленский – антипод Онегина, призванный оттенить качества главного героя. Кто из двух именитых артистов кировоградских концертов был главным героем (хотя бы на сцене) и кто кого оттенял – вопрос спорный. До дуэли и смертоубийства, как в «Евгении Онегине», дело и близко не дошло, но отношение Евгения Леонова к Леониду Сметанникову за несколько первых дней гастрольного тура существенно поменялось. Мне показалось, что эти два артиста сошлись в одной концертной бригаде в первый (а возможно, и в последний) раз. Почему? Да потому что в первый же «поход в закрома» недавно открывшегося для покупателей кировоградского УТО Евгений Павлович отправился в отличном расположении духа и в таком же прекрасном отношении к своему напарнику по приобретению промтоварного дефицита. Я привел артистов в начальственный кабинет торгового объединения, где нас радушно встретила секретарь парткома Нила Скляниченко. Она всегда шла нам навстречу. Понятное дело: жена Николая Кирилловича, недавно перешедшего на партийную работу первого секретаря кировоградского обкома комсомола. Когда после вступительных церемониальных цирлих-манирлих она спросила, что из товаров интересует звездных гостей, Леонов как-то робко и стеснительно пожал плечами, мол, вы уж нас извините, что беспокоим по пустякам, уж чего изволите предложить, то и купим. Сметанников же, закинув ногу за ногу, сразу вошел в образ вечно недовольного и надменного барина, снизошедшего до личного взимания оброка со своих крепостных. И дело совсем не в том, что список затребованных им товаров был в несколько раз длиннее перечня песен в его богатом репертуаре. Просто большая часть пунктов этого списка тянула на номинацию «супердефицит», типа дублёнка, заморские джинсы или кожаная куртка (причем не какая-нибудь монгол-шуудан, а хотя бы югославская). Но более всего свидетелей этой мизансцены конфузило то, с каким апломбом и с какими нескромными модуляциями в прекрасно поставленном голосе эти потребительские претензии были выставлены.
Палыч (как величал его Сметанников) сразу же покрылся пятнами и заёрзал на стуле. Великий актер дал слабину: он явно не смог скрыть охвативших его эмоций стыда и неловкости. После этой вылазки Леонов наотрез отказывался ездить по базам и другим дефицито-злачным местам, тем более в одной компании со Сметанниковым. Однажды, проходя с ним мимо книжного магазина на углу улиц Т.Шевченко и К.Маркса, я предложил ему зайти «поторговать лицом» (ему я, конечно, сформулировал это уважительней и культурней), авось предложат что-нибудь интересное. «Да ну их, наверняка скажут: Леонтьев, пошел ты подальше!» Он специально исковеркал свою фамилию, чтобы подчеркнуть, что представители высокого искусства вряд ли могут состязаться в популярности и доставальческих возможностях с эстрадными попсовыми исполнителями.
И все же один раз Леонов купился на такое заманчивое приглашение, как посещение облкниготорга. Перед искусом пополнить свою домашнюю библиотеку дефицитными тогда книгами он не устоял, даже зная, что будущая покупка будет с нагрузкой – бесплатной творческой встречей с работниками облкниготорга. Те, пользуясь своим привилегированным положением «чахнущих над книжным златом» рыцарей, уже не раз приглашали к себе знаменитых гастролеров, которым позволяли порыться на полках многочисленных стеллажей и отобрать для приобретения небольшую библиотечку, которой можно было похвастаться даже в домах московского артистического бомонда. «Но, Боря, – взмолился Евгений Павлович, – нельзя ли этот марш-бросок совершить без Лёни?» Номера обоих артистов в гостинице «Киев» находились рядом, и мы, как дети, боящиеся, что родители застукают их за недозволенным поеданием варенья, начали разрабатывать настоящую операцию по незаметному исчезновению из гостиницы и посадке в обкомовскую «Волгу» в квартале от отеля (чтобы Сметанников не заметил нас из своего окна). Приобретенные актером книги планировалось потом временно хранить в моем рабочем кабинете.
Операция удалась на славу. Бартер тоже: артист накупил много интеллигентных книг (помнится, как он, в частности, радовался купленному томику пьес французского драматурга Ж.Б.Расина), а хозяева книжного дефицита выслушали бесплатную исповедь звезды театра и кино. Именно исповедь, а не заученный и в очередной раз воспроизведенный эстрадный номер.
Нечто подобное, но уже в односторонне благотворительном порядке, состоялось и в театре им. М.Л.Кропивницкого. Второй год подряд я вел там кружок комсомольского политпросвета для молодых актеров (представители творческой интеллигенции считались у нас молодыми до 35 лет). Я без особого труда уговорил Леонова пообщаться с моими подопечными. На встречу со знаменитым актером легендарного захаровского «Ленкома», естественно, пришел весь состав труппы. В придачу к доверительной беседе с кировоградскими коллегами Леонов при скромном актерском содействии сопровождавшего его в поездке директора Московского театра имени Ленинского комсомола Рафаила Экимяна сыграл небольшую сценку.
На обеих встречах меня поразило необычайное самоедское отношение актера ко всему, за что он брался. После двух этих творческих встреч он каждый раз меня спрашивал: «Ну как я рассказывал, нормально?» И в обоих случаях это было не дежурное выпрашивание еще одного комплимента для поддержания тонуса привыкшего к данному виду наркотика человека. В вопросе, в глазах актера чувствовалась какая-то неуверенность в себе, опасение, что я могу сказать что-то неодобрительное, критическое. Мне в такие моменты начинало казаться, что он меня разыгрывает, благо, актерского таланта для этого у него было больше, чем достаточно. Но я до сих пор пребываю в уверенности, что наигрыша и розыгрыша в разоружающих своей непосредственностью вопросах Евгения Павловича вовсе не было. Это был (увы, уже приходится писать в прошедшем времени) удивительно искренний, прямой (иногда чересчур – о чем несколько позже) и нелукавый человек. Я, например, очень хорошо запомнил такой случай, который может служить одним из свидетельств подобного вывода. Сразу после творческой встречи с актерами кировоградского театра мы, не заезжая в гостиницу, выехали на очередной концерт, который должен был состояться в Новоукраинском районном Дворце культуры. Вся остальная концертная бригада уже уехала туда. Мы оказались в роли догоняющих. Секретарь комсомольской организации театра принес мне в уже отъезжающую машину кипу заполненных членами моего кружка анкет. Накануне утром пространные вопросники были розданы лектором Центрального комитета комсомола Украины, который проводил анкетирование молодых актеров кировоградского театра корифеев и которому я должен был вернуть плоды их творческих познаний и раздумий. Узнав об этой акции, Леонов спросил, может ли он почитать анкеты своих коллег по творческому цеху. Почему нет – пожалуйста. Взяв стопку анкет, актер, сидевший рядом с водителем, углубился в чтение. Время от времени он начинал слегка покачивать головой, явно неодобрительно. Когда Экимян поинтересовался, в чем дело, Евгений Павлович мягко отмахнулся: «Эх, Рафка, лучше тебе не читать, а то тоже расстроишься». Но Рафаил Гарегинович не отставал, он был заинтригован. Леонов сдался: «Да уровень коллег, понимаешь, не всегда на высоте. Ну вот, например, на вопрос: “С кем из известных режиссеров вы бы хотели работать?”, уже второй отвечает “с Толстоноговым”… Грустно, однако».
С обоими артистами я распрощался очень тепло, сфотографировался на память, с моей стороны – долгую (может, не всегда достаточно благодарную). Эта веселая фотография, на которой я стою между двумя героями очерка, – одна из лучших в моем архиве, и, пожалуй, самая любимая. Уж очень лестные для меня надписи сделали эти народные артисты. А кто же перед нею, лестью, устоит? Слаб – привожу обе, уж простите за нескромность.
«Дорогому другу Борису на память о встрече с пожеланием больших удач и больших свершений в жизни! С ув. Леонид Сметанников. 1978».
«Милый, обаятельный наш товарищ Борис. Станете крупным руководителем – не забывайте про Винни-Пуха, проведшего вместе с Вами кусочек жизни. С уважением и благодарностью Е.Леонов».
Но окончательный финал моих взаимоотношений с Евгением Павловичем оказался для меня весьма неожиданным. Я до сих пор вспоминаю об этом с горечью и сожалением. Уже будучи аспирантом КГУ, я приехал в Москву для работы в библиотеках. Остановился у своего давнего друга, бывшего кировоградца Александра Котка. Он долгое время работал в ЦК ВЛКСМ, потом в АПН, а накануне моего приезда начал работать в журнале «Советское кино». Саша начал свою журналистскую работу с весьма обнадеживающими для себя перспективами. Ему нравилось общение с известными актерами. Он, например, в первый же день сообщил, что на кровати, которую он предоставил мне для ночлега, еще только вчера спал Александр Абдулов, который за рюмкой чая допоздна засиделся у интервьюера. Саша, между прочим, посетовал, что у него срывается редакторское задание: сделать репортаж с одним из главных актеров фильма «Время и семья Конвей», в котором одновременно снялись со своими сыновьями Евгений Леонов и Олег Табаков. Последний, как оказалось, за несколько дней до этого разговора отказался дать Саше интервью, чем обескуражил и опечалил начинающего хроникера советской кинотусовки.
Я сразу же вызвался помочь другу организовать встречу с Евгением Леоновым. В свое время, узнав поближе этого человека, я был на все сто процентов уверен, что он в моем ходатайстве не откажет. И, возможно, всё было бы именно так, как я предполагал, если бы я повел разговор с актером тактичнее и дипломатичнее. Что касается этого последнего качества, то я и сегодня не могу похвастаться наличием у меня изысканных манер и приемов дипломатической риторики, а во времена молодости, и даже ранней зрелости, дипломат из меня вообще был никакой. Кроме того, меня подвел искренне радушный голос Евгения Павловича, которому я тут же позвонил. После вступительных любезностей и кратенького дежурного разговора «за жизнь», я с места в карьер начал излагать основную цель моего телефонного звонка: мол, мой друг, корреспондент «Советского кино» получил от редактора задание – взять интервью с одним из звездных представителей двух семейных дуэтов «отец-сын», а Олег Павлович почему-то ему в этом отказал. Уж выручайте, дорогой Евгений Павлович! На другом конце провода на минуту повисла пауза. Я принял ее за обдумывание артистом удобного для него времени и места встречи с корреспондентом. Но потом я вдруг услышал огорошившую меня реплику: «Что, за неимением гербовой пишут и на простой? Я в запасе и на подстраховке, даже у Табакова, быть не собираюсь. Так дела не делаются». Я смущенно-скомканно поизвинялся и попрощался. И понял, что навсегда. Леонов бы, конечно, со временем поостыл и простил мою бестактность. Но я сам себе ее не простил. Мне до сих пор стыдно за нанесенную великому артисту обиду и за собственную недипломатическую «лажу».
Золотая звезда
В октябре 1977 года буковинская крымчанка София Ротару приехала в наши края уже народной артисткой, правда, еще только УССР. Тоже круто, если учесть, что это высшее для союзной республики звание она получила в 29 лет! Да и народную СССР ей тоже дали необычайно рано – всего-то в 40 лет, что для такого потолочного звания тогда было очень большим достижением. Более того, до Ротару это звание не давали ни одной современной поп-певице. Она была первой, торившей дорогу к самому высокому званию всем прочим коллегам по жанру и манере исполнения.
Встречая в аэропорту прилетевший со столичных концертов коллектив, я не на шутку встревожился, заметив, что София Михайловна была «вся в соплях» от сильного насморка. Она пояснила, что неожиданная ранняя снежная московская слякоть застала ее ансамбль по-летнему экипированным, а она оказалась слабым звеном. Я подумал, что ее муж, руководитель ансамбля «Червона рута» Анатолий Евдокименко, оказался еще более слабым звеном, т.е. вообще слег в московскую больницу. Но звездная жена успокоила меня, сообщив, что Толя сейчас на сессии в киевском институте культуры, где получает второе высшее образование режиссера-постановщика, и что он не сегодня-завтра прилетит в Кировоград и выйдет на сцену.
Забегая наперед, скажу, что Анатолий Кириллович прилетел из Киева только на четвертый день. За все «отсутствовавшие» концерты ему не было сделано никаких начислений, что его очень удивило. Мне запомнился наш разговор тет-а-тет в коридоре кировоградской филармонии. Скрестив руки на груди, руководитель-трубач начал надувать щеки. Всем своим видом и тоном речи он пытался показать, кто есть «ху». Он не качал права, не требовал незаработанных денег. Просто надеялся, что провинциальный обком комсомола учтет, что он не простой лабух, а как-никак муж самОй Ротару. Муж звезды, даже в статусе руководителя сопровождавшего ее инструментального ансамбля, даже будучи талантливым музыкантом, а впоследствии – режиссером-постановщиком всех концертных программ супруги, – это почти всегда закомплексованно амбициозный человек. Именно таким показался мне Анатолий Евдокименко, у которого плохо получалось мужественно держаться в тени знаменитой супруги. После нашего разговора я заметил небольшую возню: Евдокименко начал шушукаться с Михаилом Бубисом, администратором бригады, тот – с Ротару.
Надо отдать должное Софии Михайловне: она не унизилась до безосновательных хлопотаний за мужа. Более того, этот эпизод, как мне показалось, не отразился на ее отношении ко мне. Откровенно говоря, у певицы самОй в гастрольном шкафу был скелетик, о котором я мог узнать. И я узнал. Мой тезка, радист филармонии Борис, под страшным секретом поведал мне, что Ротару попросила его пускать фонограмму, что он и делал на каждом ее кировоградском концерте. К сведению молодежи: в те времена «фанера» все-таки была исключением из правил. У Софии Михайловны, следует признать, причина была уважительной: она была простужена, ее глубокий грудной контральто из бархатистого превратился в хрипло-сиплый. Ложь во благо кировоградской публики можно было если не поощрить, то хотя бы простить.
Несколькими годами позже Кобзон в разговоре о вокальных данных различных известных советских певцов рассказывал, что Соне в Канаде делали операцию на голосовых связках – удаляли узелки – и что ей во избежание рецидивов надо было бы временно поберечь себя и, конечно, поработать с педагогом. Фонограммы на кировоградских концертах позволили певице сохранить голос до победы над простудой, что через несколько дней позволило ей петь вживую на других концертных площадках области. И делала она это с блеском. Публика пыталась бисировать каждую песню, но Ротару, постоянно щадя свой хрупкий голосовой аппарат, умело укрощала зрительские эмоции и уверенно шла к финалу концерта. После каждого ее выступления у служебного входа концертных площадок, где она выступала, собирались толпы поклонников. Она работала в одном концерте с очень популярным в Украине в 1950-е-1960-е годы киноактером и мастером эстрадной репризы, народным артистом УССР Андреем Совой. В 1977 году карьера 65-летнего юмориста близилась к закату, но многие его хорошо помнили и тепло принимали играемые (а не только читаемые) им с эстрадных подмостков юморески. Мне запомнилось, как мы с ним вдвоем в машине у служебного входа поджидали отработавшую концерт Соню. Если мне не изменяет память, это было в Знаменке. Наблюдая, как поклонники восторженно встречают вышедшую из Дворца культуры певицу, Андрей Корнеевич пару раз кряду воскликнул: «Господи, как ее любят, как ее любят!» Такие восклицания дорогого стоят: они прозвучали из уст человека, знавшего успех, даже, можно сказать, славу.
Кстати, сама Ротару слушала из-за кулис каждое выступление Андрея Совы. Она очень меня удивила, когда первый раз спросила у меня, что сказал Андрей Корнеевич, почему засмеялась публика? Я сначала подумал, что она плохо расслышала, потому что из-за кулис порой трудно полноценно воспринимать уходящий в зал звук. Но потом, когда она стала частенько переспрашивать меня, что смешного в той или иной миниатюре, что значит то или другое слово, особенно идиоматическое выражение, до меня дошло, что эта рожденная в молдавском селе на Буковине певица очень плохо знает украинский язык, хотя публике догадаться об этом было трудно, так как песни на украинском языке она пела без какого-то особо заметного акцента. Однако по-русски она говорила хорошо, поэтому в Крыму, куда она переехала за два года до кировоградских гастролей, она себя чувствовала очень комфортно. И прежде всего потому, что нашла общий язык с директором крымской филармонии, переманившим к себе певицу из Черновцов.
«Исходу» из черновицкой филармонии на крымскую землю Софии Ротару вместе с ансамблем «Червона рута» под управлением Анатолия Евдокименко поспособствовал не столько директор филармонии благодатного курортного края, сколько первый секретарь Крымского обкома партии Николай Кириченко. «Эх, не уберегли вы у себя Николая Карповича, золотого человека!» – несколько раз замечала в наших разговорах певица. Дело в том, что Кириченко в 1960-х годах работал в нашей области, дорос здесь до первого секретаря Кировоградского обкома партии.
Кириченко сразу же «сделал» ей чудесную (по тем временам и понятиям) квартиру-«двушку» в самом центре Ялты, в новой многоэтажке на набережной. Тогдашний советский обыватель, естественно, ничего не знал обо всех обстоятельствах переезда звезды в Крым, поэтому начали рождаться и распространяться всевозможные слухи и домыслы относительно не только звонкой, но и «болезненно» тонкой Ротару. Одни утверждали, что Соня переехала в Ялту из-за астмы, другие, которых было большинство, уверяли, что она поехала лечить морским воздухом туберкулез легких. Моя мать, например, склонялась к последней, «чахоточной» версии. Накануне приезда певицы она даже попросила меня держаться от этой «тростиночки» на безопасном расстоянии. Я, конечно, материнских предписаний не выполнял, но в первые дни, прислушиваясь к покашливанию простуженной артистки, немного нервничал. Позже мне было смешно и стыдно за такую легкую подозрительность, особенно после того, как в одном из разговоров она сама вышла на эту тему. Слухи о ее «туберкулезе» не только доходили до ее ушей. Доходило до того, что чересчур простые зрители, бывало, вместо цветов, а то и вместе с цветами выносили ей на сцену пакеты с домашними яйцами, сметаной, свежим молоком. Это и умиляло, и немного расстраивало народную любимицу. Она, конечно, понимала, что слухи и их нежелательные последствия – это издержки ее профессии, особенно для тех, кто в ней преуспевает. Вначале она болезненно на них реагировала, но потом научилась философски-снисходительно относиться к подобным проявлениям заботы и любви простых людей. Она сама была из простых, не стеснялась этого, порой даже нарочито, как мне показалось, подчеркивала эту деталь своей биографии.
Под конец гастролей по Кировограду стали распространяться рассказы о том, что в нашем городе Ротару догола обчистили грабители. На этот раз слух был частично верным. Какой-то такой же худой, как Ротару, воришка, пока та открывала под фонограмму рот на сцене, открыл форточку и залез в филармоническую грим-уборную певицы. Он покусился на святое – фирменные джинсы и кожаную курточку Сони. Она была в шоке…
В 1973 году на конкурсе «Золотой Орфей» в Болгарии Ротару с песней молдавского композитора Евгения Доги «Мой город» завоевала первую премию. Эта песня стала своеобразным гимном Кишинёва. Не случайным поэтому было присвоение ей в 1983 году звания народной артистки Молдавской ССР. Более того, она получила Орден Республики – высшую государственную награду Молдавии. По уровню значимости, предоставляемым привилегиям и выплате льгот орден примерно соответствовал бывшему званию союзного Героя Социалистического Труда. Этих регалий она была удостоена позже, но уже на момент, о котором я повествую, историческая (в этническом отношении) Родина Софии Ротару всячески привечала и почитала своего кумира.
В Молдавию и простые-то украинцы частенько ездили за определенными продуктами и промтоварами, которых в открытой торговле в Украине было не достать. А уж для родной Сони там наверняка открывались двери самых закрытых и привилегированных лабазов. Нам с Андреем Совой во время одного из переездов по области она рассказывала о том, как частенько к ней за дефицитами приезжали младшие сестры Аурика и Лидия. Она такой щедрой рукой одаряла их лучшим тряпично-обувным импортом и продуктовыми деликатесами, что те в шутку называли старшую сестру «Соня Золотая Ручка». Я вспомнил об этом, когда в 2000 году София Ротару была удостоена титула «Золотой голос Украины», и подумал, что лучшего каламбура, чем «Соня Золотой Голос» и не придумаешь. Но титул «Золотой голос Украины» так заелозили и стольким вокалистам официально и неофициально присвоили, что произошла его неизбежная девальвация. Поэтому, когда я в 2002 году узнал о присвоении Ротару звания Герой Украины с вручением ей ордена Золотая Звезда, на ум пришел другой, более удачный титул, в котором сплавились и высшей пробы звездный артистический статус, и официальная государственная оценка реального вклада певицы в украинскую культуру – «Соня Золотая Звезда».
Борис Ревчун
Продолжение следует.
Точнее – рассматривает она на самом деле один проект, подготовленный депутатом горсовета Александром Горбуновым (напомним, проект предполагает создание в парке спортивного городка с футбольным, баскетбольным и волейбольным полями, теннисными кортами, веревочным парком, беговыми дорожками и скейт-площадкой). На наш взгляд, проект спорный, поскольку не учитывает природного богатства Горсада: краснокнижных растений и животных, которые здесь живут, уникального крымского микроклимата в береговой зоне и вообще необыкновенной красоты этого места, которая стала заметной, как только убрали кучи мусора. Но на то и специальная комиссия, чтобы изучить проект со всех сторон и, если понадобится, внести изменения.
Валентина Доленко считает, что единственный выход из ситуации — это отдельные договоры с облэнерго для каждого пользователя. Люди здесь давно приватизировали свои участки, имеют госакты на землю и свидетельства на право собственности на домики. Правда, это право собственности на садовые домики и госакты на участки для ведения садоводства. Но все-таки отдельные документы, и, казалось бы, энергетики вполне могли бы в данном случае вести дела не со всем садовым обществом, а с конкретными людьми (тем более что, по словам Валентины Доленко, прецедент есть — четыре домика, находящихся на территории «Дружбы», уже давно подключены к городским сетям напрямую).
Начало взрослой самостоятельной жизни – непростое время для любого молодого человека. Неопытность порождает ошибки, которые могут сказываться на всей последующей жизни. В это время очень важно иметь близкого человека, к которому можно обратиться в трудном случае, который поддержит и подскажет правильный выход. Детям-сиротам и выпускникам детских домов приходится выходить во взрослую жизнь раньше, чем ребенку из семьи. Наибольшее количество детей выпускается из детских домов в возрасте 15-16 лет. Их жизненный опыт очень мал, часто полностью отсутствуют навыки, необходимые для самостоятельной жизни: дети не умеют обустроить свой быт, распоряжаться деньгами, самостоятельно организовать досуг. Покидая Детский дом, эти молодые люди, по сути, совсем ещё дети, оказываются абсолютно неготовыми к жизни, и у них начинаются проблемы: получая материальную поддержку от государства, они ведут иждивенческий образ жизни, нередко страдают от алкогольной зависимости, даже совершают правонарушения. Это происходит из-за того, что большинство выпускников учреждений для детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей, оказываются недостаточно адаптированными к самостоятельной жизни. И вина здесь не воспитателей интернатов, которые желают добра своим подопечным, а, скорее, самой интернатной системы, которая сложилась в достаточно стабильном советском обществе и не претерпевала сколько-нибудь значимых изменений вплоть до нашего времени.
Сейчас «домиков» два, через наши руки прошло более 60 детей, треть из них была усыновлена, столько же перешли жить к приёмным родителям, некоторые вернулись в свои родные семьи. А вот судьба остальных пока не решена, трое прошлогодних выпускников сейчас живут с нами. Это главная проблема. Но мы её решаем. На сегодняшний день благодаря спонсорам мы арендовали квартиру для выпускников (в дальнейшем планируем купить), где они смогут жить. Кстати, наши американские партнёры и спонсоры готовы помочь в покупке квартир для наших детей, но они ставят одно условие: часть денег на квартиру должна быть заработана самостоятельно. Для этого они готовы помочь с поиском работы, готовы даже провести для ребят стажировку в Америке. Причём часть заработанных самостоятельно денег может быть меньше, чем половина стоимости квартиры, главное – продемонстрировать готовность и способность к самостоятельной жизни!
Своими впечатлениями от путешествия, которое продолжалось две недели и стало не только познавательным, но и поучительным, поделились руководитель группы, председатель организации «Нашите хора» Сергей Осадчий и методист Кировоградского машиностроительного колледжа КНТУ Светлана Илючек.
Специальности очень схожи с теми, что получают в Кировоградском машиностроительном колледже КНТУ. В Габрово это автотранспортная техника, компьютерная техника и технологии, машиностроение разных направлений и электрооборудование на производстве. Правда, последнего направления у нас нет, а габровские студенты не изучают экономику и бухгалтерский учет.
Ну и, конечно, в столице смеха и улыбок Габрово мы не могли не посетить Музей юмора и сатиры, где болгары очень откровенно подшучивают над собственными недостатками, главным из которых они считают свою чрезмерную экономность. Кстати, символом или талисманом Габрово является Кот с подрезанным хвостом – из-за длинного хвоста, по мнению габровцев, в дом, когда Кот туда заходил, проникало слишком много холода. Правда, после вступления Болгарии в Евросоюз габровцам запретили рекламировать свой талисман, поскольку это могло восприниматься как издевательство над животными. Но потихонечку они все равно своего Кота показывают.