И я там был, мед-пиво пил

Мы начинаем публикацию серии очерков одного из постоянных авторов «УЦ», писателя, юмориста, путешественника и по совместительству кировоградского преподавателя и ученого Бориса Григорьевича Ревчуна. Весьма вероятно, они когда-нибудь станут частью большой и популярной книги. Но это – дело будущего, а пока читайте, вспоминайте изрядно подзабытое и узнавайте новое о хорошо известных вам людях.

Редакция «УЦ».

ЗВЕЗДА КОМСОМОЛЬСКОГО ФУНКЦИОНЕРА

Из немногочисленных светлых полос моей жизненной зебры в молодости была одна довольно яркая, рассказ о которой, надеюсь, будет небезынтересен для читателей, несмотря на немалую временную отдаленность описываемых событий.

В конце 1970-х – начале 1980-х мне выпало большое счастье непосредственного и порой весьма неформального общения с целым рядом настоящих звезд советской сцены. Правда, в те времена определение «звезда» по отношению к отечественным артистам официально не употреблялось. Оно считалось не совсем советским, т.е. непролетарским, нескромным. Кроме того, «в своем отечестве» мы не привыкли при жизни признавать и чтить ни пророков, ни «незаменимых людей», особенно если они были выходцами из такой идеологически невыдержанной сферы, как эстрадное искусство.

Сегодня, однако, мы без самоиронии и самоуничижения, и как бы наверстывая упущенное, не скупимся величать чуть ли не всех своих артистов звездами, суперзвездами, мегазвездами… При этом многие критики и журналисты проявляют чрезмерную торопливость с выдачей подобных авансов. Автора данного материала обвинить в этом трудно, так как я взялся писать о звездах советской эстрады спустя более трети века. Считаю, что этого времени вполне достаточно, чтобы «оселась пыль», чтобы вынести окончательный вердикт относительно того, кто был (и кто все еще остается) звездой в отечественной шоу-индустрии.

Но откуда у меня, провинциального (кировоградского) комсомольского функционера невысокого ранга могла появиться возможность довольно тесного и продолжительного общения с Т.Дорониной, Л.Лещенко, С.Ротару, И.Кобзоном, Л.Сенчиной, А.Пугачевой, Г.Хазановым, В.Винокуром, Е.Леоновым, Р.Карцевым, В.Ильченко, А.Градским и многими другими популярными артистами советской эстрады, театра и кино? Отвечая на этот вопрос, мне придется сообщить несколько автобиографических сведений в контексте нашей недавней истории.

Итак, несколько пояснений касательно моего комсомольского прошлого. В отличие от рядовых членов ВЛКСМ, я был комсомольским «профи», «кадровым комсомольцем», так как в 1976 г. закончил отделение комсомольских работников Высшей партийной школы (ВПШ) при ЦК Компартии Украины. Между прочим, мое первое знакомство с актрисой звездного калибра произошло как раз тогда, когда я был слушателем вышеозначенного компартийного вуза. Мне и моему товарищу по комнате в общежитии Дмитрию Ткачу (в прошлом зам.министра иностранных дел, ныне – послу Украины в Венгрии и Словении) как двум наиболее активным участникам художественной самодеятельности было поручено пригласить для выступления в ВПШ Татьяну Доронину, находившуюся в Киеве на гастролях. В московском театре им.Маяковского всегда было немало звезд, но выбор парткома пал именно на эту актрису, что свидетельствовало о ее повышенной популярности в середине 70-х годов.

Разыскав Доронину в одном из номеров гостиницы «Москва» (сейчас – гостиница «Украина»), мы в ответ на приглашение были удостоены довольно длительного и приветливого приема со стороны заезжей знаменитости. На следующий день мы сопроводили ее в ВПШ, где после официальной творческой встречи состоялась еще одна – камерно-кулуарная, для членов художественной самодеятельности ВПШ. Своеобразным тамадой на ней был доцент ВПШ Леонид Смоляков (тоже участник художественной самодеятельности, впоследствии первый посол России в Украине). Доронина курила (что в те времена несколько нас эпатировало), рассказывала разные актерские байки. До этой встречи у меня было весьма сдержанное отношение к актерским способностям Дорониной. Мне, в частности, казались ненатуральными и придыхание, и аффектация, сопровождавшие ее игру. Однако благодаря личному общению я понял, что это не было искусственным актерствованием, каким-то ее фирменным артистическим приемом; это, я убедился, было (и есть) ее сущностью. Ее суждения и поведение были интересны и естественны, без позы и звездных претензий. Впоследствии я слышал и читал о Дорониной много всякого разного в связи с разделом МХАТа, взаимоотношениями с Олегом Ефремовым. Ради красного словца я даже придумал и опубликовал соответствующий каламбур – матриарМХАТ. Так случилось, что в 1996 г. в Москве моей жене довелось присутствовать на праздновании 40-летия журнала «Наш современник», на котором Т.Доронина в палантине из дорогих мехов сидела в одной ложе с экс-путчистом маршалом Д.Язовым и всячески демонстрировала свою оппозиционность «антинародному режиму» Б.Ельцина. Такому политическому позиционированию Дорониной я не очень симпатизирую, но, тем не менее, мне уже трудно изменить мнение о Татьяне Васильевне как о сильной личности и талантливой актрисе.

Будь мои знакомства с артистами столь кратковременными и случайными, я бы не набрался нахальства и не стал претендовать на внимание сегодняшних читателей (и одновременно – телезрителей и завсегдатаев Интернета), избалованных массой публикаций и сюжетов с многочисленными пикантными подробностями из жизни звезд. Однако моя последующая комсомольская карьера даровала мне возможность значительно более тесного и даже, можно сказать, систематического общения с артистическим бомондом 70-х-80-х годов. Многие его представители и до сих пор являются нашими кумирами, иные давно вышли в тираж, а то и вовсе ушли, и не только со сцен и экранов.

До того, как я сам вышел в тираж как комсомольский функционер, в упомянутые годы я занимал должность заместителя заведующего отделом пропаганды и культурно-массовой работы Кировоградского обкома комсомола. Эта скромная, с точки зрения комсомольско-номенклатурной иерархии, должность открыла мне, тем не менее, возможность больше других комсомольских работников области «снять сливки» с пришедшегося как раз на эти годы бума концерт­но-коммерческой деятельности, в которую комсомол ринулся, воспользовавшись временным недосмотром и попустительством «большого брата» – КПСС.

Комсомол, как известно, был отнюдь не концертной и тем более не коммерческой организацией. Вместе с тем в одной из инструкций ЦК ВЛКСМ («О привлеченных средствах») комсомольским органам разрешалась организация платных концертов для последующего финансирования разнообразных комсомольских мероприятий (фестивалей, смотров, слетов и т.п.). Несовершенство и нечеткость многих пунктов этой инструкции открывали возможность различного их толкования, чем и не преминули воспользоваться комсомольские работники на местах. Они смекнули, что несколько аншлагов в день при двух-трехрублевых билетах обеспечат только звезды советской эстрады. Но где обкому комсомола взять весь комплекс инфраструктуры концертной организации? Именно у нее и взять – пойти на сотрудничество с такой организацией – областной филармонией. Работали на паритетных началах: всю чистую прибыль делили «фифти-фифти». А что вынуждало филармонию идти на создание такого «временного СП» с обкомом комсомола, отдавая ему 50% чистой прибыли? Почему эта отлаженная государственная концертная структура не могла обойтись без молодежной общественно-политической организации? Почему по филармонической линии звезды приезжали в провинцию крайне редко и работали не более одного концерта в день, а по комсомольской – слетались как мухи на мед, срывая (под разными предлогами) концерты, предусмотренные планами таких серьезных организаций, как «Москонцерт», «Росконцерт», «Ленконцерт», «Союзконцерт»?.. Что заставляло самых популярных в стране артистов работать, как говорил Остап Бендер, «вдали от балета “Красный мак”» – в городах и райцентрах периферийных областей по 2-3-4 концерта в день неделю кряду?! «Деньги!» – догадается читатель. Да, они самые! За плановый концерт в Москве (разрешалось 8 таких выступлений в месяц) Хазанов, уже будучи знаменитым, получал 16 рублей 50 копеек, а за «левый» в Светловодске – 300 рэ (помножьте еще на 4 концерта в день). Из этого, правда, следует вычесть подарок врачу-фониатру за справку о «воспалившихся» голосовых связках, а также взятку чиновнику из «Москонцерта» за выдачу направления на гастроли в Кировоградскую (или иную тьмутараканскую) область… Так что рыночные (точнее, магарыночные) отношения даже в самые застойные годы умудрялись торить себе кривые («левые», «обходные» и др.) дороги, уродуясь сами и уродуя души и обывателей, и их кумиров. И, тем не менее, благодаря этим совковым рыночным отношениям в сфере шоу-бизнеса (при официальном их «отсутствии») провинциалы могли «живьем» увидеть и услышать целое созвездие отечественных знаменитостей; последние же могли получить более-менее адекватное их таланту денежное вознаграждение, а государство и комсомол – немалые дополнительные суммы в свои бюджеты.

Все, казалось, были в выигрыше. Ан нет! Были и проигравшие. Больше всех проигрывала Административная Система, ее идеологические принципы. Идеология, как стержень этой системы, не могла быть принесена в жертву материальной выгоде, особенно частных лиц. Подумаешь, Кобзон! Да, талант, да, уникальный голос, да, практически неутомимый голосовой аппарат!.. Но 1328 рублей в день (за четыре концерта) – это уже слишком! Никакой номенклатурщик, включая Генсека ЦК КПСС, так много легально заработать никак не мог, даже за месяц. А Ленинский комсомол, как он посмел попирать установленное профсоюзом нормирование труда, платить (а выплату артистам зарплаты как раз и брал на себя верный помощник партии) в два-три раза больше, по сравнению с госфилармонией, а главное – с установленной Госкомтрудом сметой?! Кто дал ему право фактически ломать планы государственных концертных организаций, подрывая самую суть Системы – ее плановость, подконтрольный, санкционированный государством распределительный ранжир?!

И последовало то, что и должно было последовать. После небольшой артподготовки (фельетонно-разоблачительной кампании против звезд и посадочно-профилактической перетряски кадров центральных концертных организаций) ЦК КПСС принял постановление, в котором комсомолу рекомендовалось (а не приказывалось, как всем другим причастным к этому ведомствам) прекратить практику широкомасштабной коммерческой концертной деятельности.

Конечно, гидру шоу-бизнеса окончательно придушить не удалось, но здоровье ее в первой половине 80-х годов было уже не то. Таким образом, мой уход с комсомольской работы в апреле 1980 г., можно сказать, совпал с резким сворачиванием комсомольского шоу-предпринимательства. Три последних года моей комсомольской карьеры оказались поистине золотым ее закатом. Этот период был буквально насыщен организацией гастролей известных артистов. Одна концертная бригада сменяла другую.

Официально мне никто не вменял каких-то определенных обязанностей, но, как правило, в их круг входило приглашение артистов (при содействии филармонии) и заключение с ними трудовых договоров, опека и контроль за качеством их работы, организация различных ублажительно-досуговых мероприятий, наиболее популярными из которых, безусловно, были «экскурсии» по торговым базам и блатным магазинчикам, к которым у столичных гастролеров всегда был повышенный интерес. Дело в том, что в Москве (Ленинграде, других крупных культурных центрах) «критическая масса» знаменитостей существенно девальвировала их «доставальческие» возможности, поэтому на периферии звезды старались получить максимальные дивиденды на капитал «всенародная любовь». Со стабильностью советского рубля могла посостязаться только стабильность дефицитов товаров, поэтому у тех, кто имел к ним доступ, рубль был подлиннее. Рубль звезды по своей покупательной способности приближался к рублю партфункционера и работника торговой базы. Правда, звезда должна была поклониться партбоссу или директору базы с тем, чтобы быть допущенной к заветным закромам с дешевыми дефицитами (последние два слова – такой себе «жареный лёд» экономической системы планового ценообразования). И большинство из знаменитостей шло на это, как, впрочем, и на другие компромиссы с порой недолюбливаемой Системой и собственным достоинством. Да, увы, народных и заслуженных артистов звал на поклон не только «бис», но и бес потребительства и приспособленчества.

Сегодня стыдно вспоминать, что мне, как и «другим сопровождавшим их лицам», иногда перепадали крохи с барского стола. Я даже гордился, что хожу в одинаковых туфлях с Л.Лещенко, что в моем серванте стоит точно такой же сервиз или подсвечник, как у Г.Хазанова, а на книжной полке – томики, приобретенные в облкниготорге «за компанию» с Е.Леоновым или А.Градским.

Советский обыватель застойных времен подозревал, что в быту звезды небезгрешны, но отсутствие у них святости связывалось, как правило, с непостоянством в супружеских узах, пьянством, мотовством, зазнайством и т.п. Рядовому «совку», как главному конформисту коммунистического режима, в голову никогда бы не пришло упрекнуть звезду в социальном приспособленчестве и двуличии. Вместе с тем многие из них, будучи ярыми кухонными диссидентами, на сцене, на трибуне или в высоких инстанциях превращались в высокоидейных пропагандистов Системы, а на торговых базах – в якобы снисходительных, а на самом деле заискивающих просителей-побирушек.

Надо, правда, отдать должное тем деятелям искусства, которые критически оценивают многие реалии прошлого, не ищут вчерашний день, осознавая всю его развращающую и унижающую художника сущность. Артистам не надо больше интриговать и выпрашивать автомобили, звания, категории, столичные прописки и выездные визы (все они были поделены на выездных и невыездных). Не надо расписываться в ведомостях за одни суммы, а получать другие и трястись при этом, как жуликам; получать официальные, но смешные усредненные ставки, зачастую меньшие, чем у бесталанных, но более пронырливых и идейно лояльных коллег, эксплуатировать свою популярность для унизительных добываний и выбиваний дефицитов.

Кое-что из этого закулисного антуража с близкого расстояния довелось созерцать и мне. Но больше – слышать. Из первых уст. Эти звездные откровения (а их, поверьте, было немало) я, избранник случая, благоговейно впитывал, реализуя свою привилегию «допущенного».

А еще – на память об этом значимом для меня жизненном периоде остались фотографии, в большинстве своем выполненные кировоградским фотомастером Василием Грибом (ныне живет и работает в Киеве, аккредитован как фотокорреспондент в ВРУ). Некоторые из них, полагаю, оживят мои эссе.

ЛЁВА

В марте 1977 г., буквально через несколько недель после моего прихода на должность зам.зав.отделом пропаганды и культурно-массовой работы Кировоградского обкома комсомола, надо было организовать концертное турне по области Льва Лещенко. Гастроли должны были начаться с г.Светловодска. Поехал я туда за день. Мое волнение и желание достойно приветить своего первого звездного подопечного было встречено работниками горкома комсомола иронично-снисходительно. Дело в том, что к тому времени Светловодский ГК ЛКСМУ, в отличие от других горкомов и райкомов области, уже имел немалый опыт приглашения звезд эстрады и организации их концертов. Поэтому его секретари спокойно и буднично готовились к приезду лауреата международных конкурсов Льва Лещенко. Завезенные накануне рекламные афиши именно так представляли столичного гастролера. Несмотря на свой тогдашний 35-летний возраст, устоявшуюся большую популярность и исполненный советской гражданственностью репертуар, Лещенко всё еще не был заслуженным артистом, даже какой-нибудь маленькой советской автономной республики, не говоря уже о РСФСР (звание заслуженного артиста России котировалось гораздо выше, чем звание заслуженного артиста любой другой союзной республики СССР). Хотя, по всем канонам Системы, да и по творческим, репертуарным параметрам певец вполне тянул на звание з.а. РСФСР. Впрочем, советская публика мало обращала внимания на официальные звания и регалии и уже давно «держала» Лещенко за звезду, поэтому все билеты на все предстоящие в области (а не только в Светловодске) концерты были раскуплены задолго до начала гастролей.

Мое волнение было естественным, так как у меня еще не было опыта работы со звездами. Ведь мне предстояло не просто общаться с эстрадной знаменитостью, а каким-то (тогда я еще не представлял каким) образом контролировать ход гастролей, обеспечивать надлежащий уровень работы, быта и отдыха приглашенных артистов.

Заехали гастролеры двумя группами, точнее, двумя ансамблями. Один из них – «Лейся, песня!» должен был работать в первом отделении. Вторым был широко известный инструментальный ансамбль «Мелодия» под управлением дирижера и композитора Георгия Гараняна. Сам Гаранян, правда, не приехал. Его заместитель по оргвопросам тромбонист Леонтий Черняк простодушно объяснил это очередным запоем мэтра. Льва Лещенко среди аккомпанирующих ему музыкантов «Мелодии» тоже не оказалось. Он должен был успеть закончить какую-то срочную запись (в то время Лещенко был солистом Всесоюзного радио и телевидения) и добраться до Светловодска самостоятельно.

Главное действующее лицо приехало в аккурат к началу первого концерта. Лещенко добирался на такси из Днепропетровска, который оказался ближайшим «открытым» аэропортом в тот туманный мартовский вечер. Изнервничавшийся Черняк, увидев «опаздуна», тут же позвонил в ДК культуры и дал, наконец, команду ансамблю «Лейся, песня!» начинать первое отделение, пока проголодавшийся Лещенко в своем гостиничном номере заглатывал поджидавший его ужин. Он рассказывал Черняку о перипетиях дороги, о проблемах, возникших во время записи, а я, разглядывая столичную знаменитость, невольно вспомнил фразу, накануне оброненную на аппаратном совещании заведующим финхозотделом обкома комсомола А.М.Гриценко, имевшим возможность пообщаться в Черкассах с певцом раньше нашего: «Красивый, гад, намного лучше в жизни, чем по телевизору!» С Анатолием Михайловичем трудно было не согласиться.

Впоследствии, после нескольких довольно продолжительных раундов моего близкого общения с артистом, могу от себя добавить, что Лещенко красив не только наружно, но также своей внутренней красотой, вобравшей в себя открытость, редкую откровенность, доброту и огромное обаяние. Больше всего меня поразила его демократичность в общении с коллегами по артистическому цеху. И музыканты «Мелодии», и члены ВИА «Лейся, песня!», вне зависимости от возрастных различий и ниши, занимаемой в официальной и негласной артистической иерархии, звали его просто Лёвой, женщины, зачастую, столь же просто, но ласковее – Лёвушкой. Очень скоро, как бы устав от моего уважительного «Лев Валерианович», он сам предложил мне обращаться к нему только по имени и «на ты», несмотря на ощутимое различие в возрасте (я на семь лет младше) и статусе. Кроме того, мы действительно подружились (как мне кажется), поэтому прошу читателей в заглавии этого очерка не усматривать панибратства, амикошонства или льстящей автору выдумки.

Одной из вменявшихся мне функций был контроль за тем, чтобы столичные артисты не позволяли себе халтуры по отношению к провинциальному зрителю. Априори, еще не занимаясь организацией концертно-коммерческой деятельности гастролеров, я, признаться, тоже был заражен распространенным в ту пору мнением о двух (и более) стандартах сценического поведения звезд. Все, и я в том числе, «знали», что в столице (или в крупном культурном центре) наши кумиры выкладываются, а в провинции дают по 3-4 концерта в день и, стало быть, работают в режиме самосохранения или профессионального небрежения.

На самом деле все обстояло несколько иначе. Во-первых, действительно, и плановые, и «левые» концерты на периферии артисты называют «халтурой» («чёсом» и т.п.). Количество концертов в день в самом деле было бОльшим, чем на главных концертных площадках страны. Вместе с тем никакой явный халтурщик (без кавычек) не мог рассчитывать в провинции на подобную интенсивную концертную деятельность, так как и на один плановый концерт в день или, что чаще, гастрольный заезд он не мог сделать полные сборы, даже при содействии горкома или райкома партии.

Во-вторых, специфика сценической деятельности такова, что настоящий артист, и в первую очередь добившийся определенной известности или популярности, очень дорожит своим реноме, боится уронить его, потерять престиж и славу. Они для него – своеобразный наркотик, уменьшение дозы которого (в силу минутного расслабления, самоуспокоения или неуважения к аудитории) артист моментально ощутит в общении с публикой, и эту нравственную «ломку», вызванную ослабленным вниманием, шумком или даже свистом зрительного зала, не компенсирует никакой материальный аванс распроданных за неделю билетов. Настоящие артисты начинают понимать это очень быстро, и их не надо никому контролировать, так как халтурить невыгодно ни материально, ни морально.

Конечно, за те несколько лет, на протяжении которых я имел возможность наблюдать и сравнивать отдачу и удачу разнообразных гастрольных бригад, работавших «по комсомолу», были и средние, и даже посредственные концерты. Это, однако, было следствием не высокомерного отношения к провинциальной публике, а большей или меньшей талантливости исполнителей, более или менее удачного репертуара и некоторых других факторов, не имеющих отношения к столичному снобизму.

В этой связи примечателен такой случай. Всё гастрольное турне по кировоградской области Л.Лещенко работал по три концерта в день. Все концерты с его участием шли с аншлагом. Очень многим не посчастливилось достать билеты (при тогдашних весьма умеренных или, как экономисты говорят, неравновесных ценах многое не покупалось, а доставалось – кто постарше, это помнят). Комсомольская организация «Красной звезды» обратилась с просьбой организовать дополнительный концерт для рабочей молодежи крупнейшего в области завода. Так случилось, что секретарь комитета комсомола завода высказал эту просьбу в присутствии администратора концертной бригады Г.Спектора. Гера, вальяжный, но очень цепкий делок, сразу же санкционировал дополнительный концерт, суливший ему дополнительное вознаграждение. При этом он попросил меня ничего пока не говорить об этом Лещенко. «Ты же знаешь, – пояснил он свою просьбу, – Лёва вечно комплексует, вечно ему мерещится, будто он не в голосе. Мы поставим его перед фактом, и он никуда не денется – споет, как миленький, и четвертый концерт». Я сначала поддался на уговоры администратора, но потом не выдержал и в конце того же дня проговорился Лёве. Тот сразу взмолился отменить, пока не поздно, четвертый концерт. « Боря, пойми, у меня довольно хрупкий голосовой аппарат. Я ж не Кобзон, у которого поистине луженая глотка. Тот может запросто и пять, и шесть концертов в день работать, да притом петь на каждом по 30-40 песен. Ты ж видишь, сколько я пою за концерт – девять, десять, ну от силы двенадцать вещей. А ты заметил, в какой я их тесситуре пою? Ведь у меня в дипломе записано, что я бас-баритон, а я, в угоду моде и зрительским ожиданиям, лезу в верхний регистр. Я ж не тенор, так и сломаться недолго! В общем, пока не поздно, надо эту затею отменить!» После такой откровенной и эмоциональной тирады я почувствовал себя подлым предателем и губителем всенародного таланта. Я начал оправдываться и валить всю вину на Геру. Мои угрызения совести были смягчены тем, что решение в самом деле было принято именно им. Я добавил, что отменить злополучный концерт еще не поздно. Инцидент казался исчерпанным. Однако я не учел хватки и коварства опытного антрепренёра. Оказывается, он предвидел подобную реакцию певца и успел уже обнадежить всю концертную бригаду насчет дополнительного концерта и, естественно, дополнительного заработка. На Лёву повели психологическую атаку, убеждая беднягу, что он в данный момент, как никогда прежде, хорошо звучит и ему вполне по плечу дополнительная голосовая нагрузка. В конце концов, Лёва сдался. В этот трудный для певца день все четыре концерта были отработаны без сокращения количества спетых в них песен (как предлагалось солисту его администратором и оркестрантами «Мелодии»).

Этот случай и подобные другие, с которыми я сталкивался по мере дальнейшего общения с заезжими знаменитостями, убедили меня в том, что контроль за качеством работы звезд со стороны комсомольских комитетов излишен.

Продолжение в следующем номере.