О еще одном нашем выдающемся земляке – человеке, который создал театр им. Франко и руководил им больше сорока лет, – мы знаем очень мало. То есть написано о Гнате Петровиче Юре и в советское время, и в независимой Украине много, даже слишком много – за рассуждениями театроведов об украинском реалистическом театре и отношениях между художником и властью почти не видно человека.
Сегодня Гнат Юра воспринимается как противоречивая фигура. Безусловно, гений, но гений практичный, умеющий приспособиться к обстоятельствам, – и это как-то раздражает современных историков театра. Гений, обласканный советской властью, в судьбе которого нет трагедии, – вроде бы уже и не совсем гений. Надо признать, повод осудить режиссера есть: в 1934 году в журнале «За марксо-ленинскую критику» вышла статья «Националистическая эстетика Леся Курбаса», подписанная Гнатом Юрой. Вскоре после этого Лесь Курбас был арестован по обвинению в национализме и осужден на пять лет лагерей, откуда уже не вернулся. О том, действительно ли Гнат Петрович написал эту статью, театроведы спорят по сей день. Сегодняшний директор театра Франко Михаил Захаревич, напротив, пишет о нем, как о борце с режимом, мол, ставя в 1937 году пьесы о диктаторах – «Бориса Годунова» Пушкина и «Дона Карлоса» Шиллера, – Юра таким образом выражал свою гражданскую позицию. Даже в образе бравого солдата Швейка искусствовед увидел завуалированный протест против власти. Захаревич утверждает, что самого режиссера от ареста спасло только личное покровительство Никиты Хрущева, который на тот момент был секретарем Московского областного комитета ВКП (б)…
Судя по всему, Юра не был ни ярым прислужником власти, ни борцом с режимом, он просто больше всего на свете любил театр – свой театр, созданный во время Гражданской войны как передвижная труппа, буквально за несколько лет ставший лучшим театром Украины и, что самое поразительное, остающийся таким по сей день.
«А звідки Гнат Юра взявся?»
– Так начал свое выступление на праздновании пятилетия театра имени Франко Остап Вишня. И сам ответил: «Народився, як кажуть, од батьків. Батьки його були селянами, самі на себе працювали, самі їли… Найманої праці не експлуатували…»
Гнат Юра родился в 1888 году в селе Федвар (сейчас – Подлесное Александровского района) в семье сельского писаря Петра Юры, который много читал, выписывал газеты и в то время увлекался учением Толстого. Официальная биография Гната дальше выглядит довольно странно: мальчик окончил земскую школу и в возрасте десяти лет (!) поступил на службу в Елисаветградскую нотариальную контору… Сын режиссера Юрий Гнатович Юра, воспоминания которого записала в 2008 году журналист Наталия Филипчук, объяснил, что его отец вообще нигде не учился: «В сім років забрав до себе дядько Микола. Він завідував нотаріальною конторою, тож у конторі цій батько і виріс. Там його навчили писати і читати, як став підлітком, то й складати документи. Писав вірші, вони друкувалися в місцевій газеті. До школи він не ходив, але пізніше здав екзамени екстерном і отримав свідоцтво реального училища». Что касается стихов, то Гнат Юра переводил Некрасова на украинский язык и сам писал «по-некрасовски»:
Ти знаєш, мій друже, є ще один край,
Де кривда існує, панує «глитай»,
Де з голоду діти, мов мухи ті, мруть,
Де з брата останнюю шкуру деруть,
Де кров неповинная морем хвилює,
Де зло над добром сміється-кепкує,
Де з брата здирають останню свитину – то… Україна.
Дядя, который был заядлым театралом, стал водить мальчика на спектакли. Сам режиссер вспоминал, что первым спектаклем, который он увидел, был «Бедный Генрих» Гауптмана, театральное действо его потрясло, а Гауптман навсегда стал любимым драматургом. Юра ходит на все спектакли, пишет рецензии под псевдонимом Загарий, посещает аматорский театральный кружок при клубе завода Эльворти. В Елисаветграде в самом начале века будущий режиссер знакомится с Николаем Садовским, Панасом Саксаганским и Марией Заньковецкой. В 1919-м, когда распался «Молодой театр» и Гнат Юра с частью труппы отправился через полстраны в Каменец-Подольский, чтобы попроситься в труппу к Садовскому, корифей ему отказал. Но плохого Юра не помнил. В 1926-м он помог Садовскому вернуться в Украину (в 1921-м Николай Карпович остался в Ужгороде) и пригласил его в театр имени Франко. И хотя Николай Садовский, как выяснилось, не имел права на советскую пенсию, он об этом так и не узнал – Гнат Юра до конца его дней каждый месяц сам приносил ему пенсию в конверте. Здесь же, в театре им. Франко, в последние годы жизни числилась актрисой и Мария Заньковецкая – на правах почетного члена труппы, в спектаклях она уже не играла…
В 1907 году антрепренер Максимович, посмотрев в Елисаветграде аматорский спектакль «Доки сонце зійде, роса очі виїсть», где Гнат Юра был и актером, и постановщиком, пригласил молодого человека в профессиональную труппу. В 1911-м его призывают в армию, но очень удачно – служит он в Александрии, недалеко от дома. К тому же там тоже есть театр. Александрийский краевед Анатолий Кохан писал о Гнате Юре: «Він брав участь у драматичному гуртку, виступав у виставах, поставив п’єсу М. Гордіна “Два начала”. В Олександрії Гнат Юра познайомився з Дмитром Чижевським – майбутнім філософом, славістом, істориком. В будинку Чижевських відбулося святкування Шевченківських роковин, на якому Г. Юра читав поему Тараса “Чернець”».
Юра мечтал о МХАТе… Сразу после увольнения из армии он едет в Москву на прослушивание. Его не взяли. «Сказали: здібності є, але треба позбутися малоросійського акценту», – вспоминает сын режиссера.
Театр-шапито
Зато бывший коллега по труппе Максимовича Семен Семдор позвал его во Львов, в театр «Русская беседа», где в это же время работает Лесь Курбас. Втроем молодые люди решили создать новый театр, разработали его концепцию и даже подготовили своеобразную программу: «Взвесив положение современного украинского театра, пришли к убеждению, что единое избавление для него есть учреждения образцового украинского театра, репертуар которого бы не ограничивался пьесами старого украинского быта, а, целиком уничтожив старый горилко-гопаковый балласт, ставил художественно новый и классический репертуар, каким бы языком он ни был первоначально написан. (…) Хотим по-украински играть Шекспира, Ибсена, Шиллера, а также Шевченко, Лесю Украинку, Олеся…»
И они создали такой театр, правда, уже после войны (Юра воевал) – в 1916-м и в Киеве. Уже в первые сезоны «Молодого театра» Гнат Юра ставит «Затопленный колокол» Гауптмана, «Доктора Керженцева» Леонида Андреева, «Кандида» Бернарда Шоу – последние два в собственном переводе (!). На первый взгляд, смешной, маленький, толстенький и лысеющий Гнат Юра сильно проигрывал Курбасу – потомственному актеру, утонченному красавцу, окончившему философский факультет Венского университета, который уже имел опыт режиссерской работы и играл в театре им. Шевченко, в той самой прославленной труппе Садовского. Но все было не так однозначно. Владимир Винниченко – на тот момент о-ч-чень не последний человек в Киеве, – отдавая «Молодому театру» свою пьесу «Грех», настаивал на том, чтобы ставил ее именно Юра, а не Курбас. Режиссеры просто были очень разными – Юра продолжал мечтать о реализме МХАТа, Курбасу хотелось строить экспериментальный психологический театр. В 1919 году «Молодой театр» распался, да и из Киева пришлось уезжать – война… К тому времени Гнат Юра был женат. И на этом стоит остановиться отдельно.
Приходилось ли вам когда-то читать, что Лесь Курбас жил с пулей в сердце? Я всегда считала это метафорой. Но, оказывается, это чистая правда. Еще во Львове в 1913 году Курбас влюбился в партнершу по сцене Катерину Рубчакову, замужнюю женщину намного старше себя, и стрелялся из-за несчастной любви. Курбаса спасли, но пулю вытащить не смогли. Катерина Рубчакова умерла в 1919 году, в том же году Юра женился на ее дочери – шестнадцатилетней Ольге Рубчакивне. Приданым молодой жены была «предсмертная» записка Курбаса: «Извини, что не смог сделать тебя счастливой», которую, как утверждают мои коллеги, Юра хранил, как самую большую ценность.
После отказа Садовского принять Юру в свою труппу Гнат Петрович создает собственный театр. То есть на самом деле Гнат Юра и актер Амвросий Бучма принимают решение назвать остатки труппы «Молодого театра» театром им. Франко и отправляться на гастроли по Украине – вот с того самого места, на котором стоят, потому что есть ведь что-то надо. Начали с сахароварен Винницкой и Черкасской областей, где с ними расплачивались сахаром, постепенно на телегах двигались на восток. Актриса Е. Ожеговская вспоминала: «Юзовка. Поселились в полуразвалившемся театре, который стоит на базаре. Четвертый час дня – страшная жара. Вся труппа после репетиции дома, занята своими домашними делами: шумят шесть примусов, на которых кипит, шипит, трещит какая-то еда, распространяя каждая свой специфический запах, чад и смрад. Кто-то стирает белье и как раз обливает его кипятком – поднимается целый столб удушливого пара. В углу стрекочет швейная машинка – кто-то шьет себе на спектакль костюм. Какая-то хозяйка рубит котлеты. Кто-то баритоном выводит песню. Кое-кто работает громко над ролью. Кто-то с кем-то спорит. Те громко хохочут. С какой-то кровати доносится богатырский храп. Кто-то завивает себе на вечер парик, пахнет паленым. Гнат Петрович сидит за столом с перевязанной полотенцем головой, работает над пьесой. Наконец, поднимается, хватается за голову и с отчаянием в голосе говорит: “Можно сойти с ума! Ничего не понимаю!”».
Первым спектаклем нового театра был тот же «Грех» Винниченко, а вообще за первый год франковцы поставили семь пьес главы Директории. Вообще интересное совпадение (а может, и не совпадение) – в разные периоды творчества любимыми драматургами Юры были Карпенко-Карый, Винниченко и Иван Микитенко – все наши земляки! Ставил он, хоть и немного, и пьесы Юрия Яновского.
В июне 1921-го произошла катастрофа. Амвросий Бучма ушел из театра и увел за собой 17 актеров – это была критическая масса, такой состав мог работать как отдельный театр. За помощью Гнат Петрович обратился к родным (старший брат Терентий Юра на тот момент руководил труппой «Украинского общества актеров “Сурма”» в Александрии, младший – Александр Юра-Юрский учился когда-то в студии при «Молодежном театре»). Вместе с ними в труппу пришли жена Терентия Феодосия Барвинская, сестра Татьяна Юрьевна и даже мама Меланья Григорьевна, которая готовила для всей труппы, стирала и зашивала костюмы. В это же время Юра пригласил в театр вторую жену Карпенко-Карого Софию Тобилевич. В своих воспоминаниях «Мої стежки і зустрічі» София Тобилевич напишет: «Молодежный коллектив Г. Юры осуществил мечты всей жизни Ивана Тобилевича (Карпенко-Карого) об украинском театре».
Позже режиссера, конечно, не раз упрекали в семейственности (все Юры так и работали в театре Франко и после войны даже поселились в одном и том же «актерском доме» в Киеве). Но тогда родственники спасли театр. Меланья Григорьевна, кстати, так и умерла на гастролях – в день ее смерти франковцы отменили спектакль, а дальше все пошло своим чередом.
Предвидение
Обновленный театр Франко отправляется на гастроли на шахты Донбасса. «У Юри спостерігалося своєрідне ясновидіння того, що саме порадить чи накаже завтра митцям партія, і це він виконував сьогодні за власною ініціативою, – пишет Михаил Захаревич в статье “Лесь Курбас та Гнат Юра. Фронт мистецтва і фронт влади”. – Душевно щирим і одночасно прагматично розрахованим вчинком Юри як керівника театру імені І. Франка в перші три роки його існування стала ініціатива по багатомісячному обслуговуванню копалень Донбасу. Акція увібрала в себе кілька агітаційно-мистецьких виявів – знайомство російськомовного регіону з українським мистецтвом (так би мовити, українізація без присилування), естетичне виховання (пом’якшення людської натури, як говорили колись) засобами театру». И Юру заметили! После гастролей по шахтам труппу приглашают в Харьков, и театр Франко становится Государственным театром УССР! Совершенно невиданный взлет для голодающей труппы без обслуживающего персонала (все актеры по совместительству выполняли обязанности художников, билетеров, гримеров и т. п.), которая путешествует на телегах.
На то время театр вовсе не был консервативным, даже наоборот. Юра пригласил режиссера Бориса Глаголина, который стремился превратить каждый спектакль в эффектное действо. В постановке «Полум’ярів» Луначарского Глаголин впервые в истории театра использовал киноэкран. Сам Гнат Петрович взялся ставить пьесу молодого неизвестного драматурга Николая Кулиша «97» о голоде 1922 года. «97» была сыграна 20 дней подряд, каждый вечер на аншлагах. Эта пьеса, безусловно, принесла Кулишу славу. Правда, это была не совсем его пьеса. Гнат Юра опять «почувствовал задание партии»: «Задовго до оприлюднення методу соціалістичного реалізму з його обов’язковим соціально мажорним звучанням, волею режисера Юри, всупереч небажанню автора, у виставі “97” замість трагічного з’явився життєствердний фінал. Цей мистецький жест на терені багатонаціонального радянського театру став ранньою моделлю жанру, що був остаточно сформований пізніше і поіменований як “оптимістична трагедія”» (Михаил Захаревич).
Напомним: у Кулиша в конце все умирают, куркули расстреливают бедняков, захвативших власть в селе, а глава сельсовета Серега Смык, слыша выстрелы, умирает от разрыва сердца. У Юры комиссар привозит в село 97 пудов хлеба, а бедняков отпускают. Николай Кулиш писал: «Я виношував в собі “97”, аж поки вони стали теплі, живі, засміялись, заплакали. І тоді я їх переклав на папір. Фінал може бути тільки один – загибель комнезаможу на селі під добу голоду». Гнат Юра в своих мемуарах объяснял: «З міркувань ідеологічного характеру четвертий акт перероблено. Виставу показали громадськості, й вона викликала одностайний протест. Що було робити? Написали грунтовного листа Кулішеві, він знову заперечив проти будь-яких змін. Тоді я переробив увесь фінал на свою відповідальність».
«97» в редакции Юры показали Луначарскому, и он пришел в восторг, именно в таком виде высший научно-репертуарный совет при Главполитпросвещении УССР в августе 1924-го рекомендовал «97» к постановке «за літером А», то есть для всех театров.
В начале 60-х, когда Николая Кулиша давно не было в живых, Юра хотел поставить пьесу в изначальной редакции. Но если в 1924-м все еще хорошо помнили голод, то в 60-е, вспоминают в театре им.Франко, читая пьесу, Юра поднял глаза на слушателей и вдруг осекся: «Ні, з такими фізіономіями, як у вас, про голод не поставиш. Хіба, може, скажемо, що це ви опухли?»
Время от времени «партийное предвидение» Юры принимало гротескные формы. Например, в партию он вступил не в театре, а на кабельном заводе – в гуще народного класса. А пьесы для постановки после худсовета утверждал еще и народ, например, «Платона Кречета» Корнейчука франковцы в ролях читали на квартире рабочего ударника и на 8-й обувной фабрике…
Моцарт и Сальери?
В апреле 1926 года состоялись первые гастроли театра в Москве. О франковцах заботился лично Луначарский. Но после возвращения им объявили, что решением правительства театр им. Франко переводят в провинциальный Киев, столичным театром становится «Березіль» Курбаса.
О вечном соперничестве Юры и Курбаса написано очень много статей и даже книг. В 1929 году нарком образования организовывает публичную дискуссию между двумя выдающимися театральными режиссерами. «Виступи на диспуті Юри і Курбаса – це їхні виразні психологічні портрети, тести світогляду, – пишет Захаревич. – Говорять вони на одну й ту ж тему, задану народним комісаром М. О. Скрипником, – про ставлення митців до театрального глядача. Юра жалкує, що народний комісар не дав нових директив з цього приводу і, по суті, робить це сам, аналізуючи досвід свого театру як взірцевий, як програму для всіх театрів, засипаючи аудиторію безліччю цифр, що свідчать про неусипну роботу франківців по вихованню пролетарського глядача. (…) Промова Курбаса багатоаспектна. Він мислить діалектично і конструктивно, шанобливо даючи керівникам мистецтвом корисні поради. (…) Найсміливіший і найнебезпечніший пасаж виступу: “Як усі безпартійні люди, – каже він, – я не берусь розв’язати для себе, чому лінія партії в даному випадку обов’язкова і правильна. Я не можу сказати, щоб це зобов’язувало нас до певних політичних дій. Ми зовсім у стороні від цього. Ми стоїмо на основі тих декларацій, які даються нам як певні директиви, і ми їх на своєму фронті розв’язуємо так, як уміємо, так, як вважаємо за єдино доцільне”».
А потом была та самая статья в журнале «За марксо-ленинскую критику». Политик и режиссер Лесь Танюк в книге «Талан і талант Леся Курбаса» пишет: «В історії українського театру є один ганебний факт, про який зазвичай не говорять, йдеться про статтю Гната Юри “Націоналістична естетика Леся Курбаса”, де той викриває “всі етапи курбасівського націоналістичного керівництва” (…) Найбільше дістається, звичайно, головному творінню Курбаса – театрові “Березіль”, вистави якого були, за Г. Юрою, “продиктовані ненавистю буржуазного ідеолога до пролетарської революції”. Далі випливає твердий висновок: “Націоналізм і фашизм – ось той прапор, під яким Курбас, об’єднавшись з цілою групою українських націоналістів, зокрема з ділянки літератури, починає виступати”».
28 апреля 1934-го Курбаса отправили на Беломоро-Балтийский комбинат, а потом перевели на Соловки. Дальнейшая судьба его долго была неизвестна. В 1997 году Научно-исследовательский центр Санкт-Петербургского «Мемориала» обнародовал распоряжение о расстреле 1116 соловецких заключенных и рапорт капитана госбезопасности Матвеева о приведении приговора в исполнение. За пять дней капитан собственноручно (!) расстрелял 1111 человек. В списке четвертого дня работы капитана, за 3 ноября 1937 года, под номером 177 значится драматург Николай Кулиш, под номером 178 – Лесь Курбас.
«Готуючи в 1962 році вечір, присвячений пам’яті Курбаса, я запросив до участі в ньому і Г. Юру, – пишет Лесь Танюк. – Він, пославшись на хворобу, відмовився. (…) Під час моїх відвідин Юри виникла розмова про статтю. Я спитав у нього, як таке могло статися? Гнат Петрович дав мені тоді клятвенне слово, що цієї статті не писав. Я попросив дозволу записати це його свідчення на плівку – і Гнат Петрович відмовився, пославшись на те, що краще сам заявить про це в пресі. Минули роки, але він так і не зробив жодної подібної заяви в жодній зі своїх мемуарних публікацій, яких було більше ніж досить. Не мені судити про причини, що спонукали його до мовчання. Але приховати все – з мого боку – було б нечесно по відношенню до пам’яті Курбаса».
В документальном фильме «В гостях у Юрия Игнатьевича Юры», который вышел на канале «Культура» в 2010 году, искусствовед Валерий Гайдабура спрашивает сына режиссера об этих событиях. Юрий Игнатьевич говорит, что отец не только не писал статью, но и в 1933 году, когда над театром «Березиль» нависла беда, встретившись с Курбасом на похоронах Садовского, позвал его в гости и предложил ему перейти в театр Франко. Курбас, конечно, отказался. После закрытия «Березиля» и ареста режиссера Гнат Юра предложил всем курбасовцам идти в его труппу, и многие пошли. Таким образом он стремился их защитить, но заодно и приобретал сразу нескольких блестящих актеров, потому что, как вспоминал актер Константин Степанков, «Гнат Юра був хазяїном, який, не вагаючись, прибирав до рук найкращих акторів України». А что касается спасения… Тогда, в 1934-м, никого из франковцев действительно не тронули. Но 1937-м году театр Франко перестал быть безопасным местом. Расстрелян был директор Кирилл Гетьман, исключен из партии и найден мертвым на окраине Киева еще один наш земляк – завлит Иван Микитенко.
А Гнат Юра в 1937-м ставит «Правду» Александра Корнейчука. Ленина играет Амвросий Бучма, вернувшийся в театр Франко (гениальный актер вообще то уходил, то возвращался раз пять, но Юра и тут плохого не помнил и каждый раз его принимал), похожий на вождя не больше, чем сам Юра. К тому же украинский язык не шел к ритму речи Ленина, и режиссер с актером долго мучились с ролью. Юра решается на почти крамольное новаторство – Ленин, у него не возвышается над толпой, а выходит на сцену сбоку, окруженный людьми. Новаторство сочли успешным. А Корнейчук стал самым востребованным драматургом УССР и новым завлитом театра имени Ивана Франко.
Смешной и великий
В июне 1941-го театр Франко поехал на вторые гастроли в Москву. 22 июня ставили «В степах України» Корнейчука, но после первого действия спектакль был остановлен. В Киев труппа не вернулась, а была сразу эвакуирована в Ташкент. В 1943-м актеры работали на Сталинградском фронте. В 1944 году театр вернулся в Киев. Как вспоминает Юрий Гнатович Юра, во всем районе, кроме самого здания театра, уцелел только один дом, Гнат Петрович обратился лично к Хрущеву с просьбой разрешить актерам там поселиться, и дом по Ольгинской, 2, был передан театру.
Директор-распорядитель театра Франко Даниил Федоряченко вспоминал: «Нам выдавали карточки на хлеб и бутылку масла в месяц как артистам. Носили мы тогда брезентовые туфли. Ребята тот брезент зубным порошком размоченным подкрашивали – чтобы белые были, холостяцкие. Приходишь домой, цыганская игла большая, нить, – ремонтируешь. День-два поносил, порвались, вновь ремонтируешь.
Гнат Петрович был очень скромный человек. Костюм носил потертый. А когда депутатом Верховной Рады стал, то на заседание брал в театре костюмы какие-то, в которых выступал. Подбирал там что-то».
В 1950-м Гнат Петрович снимается в фильме Игоря Савченко «Тарас Шевченко» в роли Михаила Щепкина. Юра снимался в кино и до войны («Кармелюк», «Запорожец за Дунаем», «Прометей»), и после («Мартын Боруля», «100 тисяч»). Но Щепкиным стал случайно. Режиссер Владимир Наумов в своих воспоминаниях пишет: «Савченко начал подготовку к картине “Тарас Шевченко”, сказал, что мы всем курсом будем проходить практику на съемках, и дал первое задание: “Ребята, ищите Тараса”. Параджанов предложил Гната Юру, прекрасного актера, который играл тогда в харьковском театре. Кто-то носился с идеей пригласить Амвросия Бучму, известного на всю страну великого украинского актера. У нас на курсе за исполнителя роли Тараса схватка шла не на жизнь, а на смерть: каждый воевал за своего кандидата. Пока мы с Аловым убеждали Савченко, что лучше Бондарчука (Сергея. – Авт.) никого нет, авантюрист Параджанов, не сказав никому ни слова, отправился в Харьков, привез Гната Юру и сбрил ему брови. Юра был народный артист СССР, очень уважаемый мастер, особенно на Украине. И вот он сидит, ждет встречи с Савченко, а тот говорит: “Гнат актер замечательный, но я его пробовать не буду, никак он не годится”. Параджанов еще некоторое время морочил мозги доверчивому артисту, Савченко прознал про параджановские фокусы и утвердил Гната на роль Михайла Щепкина. Договорились с ним о сроках съемок, посадили с бритыми бровями на поезд и отправили назад в Харьков».
В 1954-м франковцы опять едут в Москву (хотя, кажется, это всегда сулило беду). По возвращении Гнат Юра узнает, что он уже не главный режиссёр созданного им театра. К этому решению приложил руку «главный драматург» УССР Корнейчук. Юрий Юра вспоминал, что Александр Евдокимович, который близко общался с Юрой, этого и не скрывал: «Він бачив, що його п’єси – це вже не ті шедеври, які були. А то ж були дійсно шедеври: “В степах України”, “Фронт”. Він, звичайно, вирішив, що справа не в п’єсах, а в постановках. І заспокоював батька: “Гнат, ти вже не молодий…”».
На должность главного режиссера был приглашен Марьян Крушельницкий, а Юра остался художественным руководителем театра. Юра принял это смиренно, как принимал любое решение власти. Крушельницкого ситуация тоже не радовала – в первые годы двоевластия преданные Юре актеры активно сопротивлялись новому режиссеру. Но оба они сделали все возможное, чтобы избежать конфликта.
В интервью газете «Факты» в 2000 году режиссер Владимир Оглоблин рассказывал: «Между собой они не ругались, но и не дружили. Об их отношениях ходили легенды. Жили они в доме напротив театра. Помню, как-то после ночных монтировок “Короля Лира” я вышел на улицу и увидел, что Юра и Крушельницкий гуляют по периметру скверика, что возле театра, неумолимо приближались друг к другу. Остановился и жду: как же они встретятся? И вот дошли они до угла, шляпы приподняли над головой, поклон.. и разошлись. Потом с другой стороны скверика встречаются – то же самое.
А как мы на художественной коллегии распределяли роли одной эстонской пьесы! Целый месяц у нас на это ушел. Вот, например, выбирается актриса на роль главной героини. Гнат Петрович говорит: “Це, менi здається, Олечка Кусенко. Як ви, Марьяне Михайловичу?” Крушельницький отвечает так ласково-ласково: “А ви бачили руки Кусенко? Вона велика актриса, але руки в неї мужицьки. А то ж iнтелiгентка. Нi, я не згоден”. В общем, не сошлись во мнениях. Пару дней прошло – снова собираемся. Снова начинает Гнат Петрович: “Марь’яне Михайловичу, я тут подумав i згоден. Дiйсно, Олечка велика актриса, але це не її роль”. А Крушельницкий отвечает: “А я як раз то ж подумав. Чорт з ними, з руками, хай грає. В неї ж душа!” Опять, значит, ничего не вышло».
И там же: «Какой он был образованный человек, Гнат Петрович Юра! Как он знал живопись, его даже в Эрмитаж вызывали, чтобы определить подлинность картины какого-то итальянского мастера (у него и своя коллекция картин была замечательная)». О коллекции картин Гната Юры действительно ходили легенды. Причем коллекций было даже две: одна до войны (она пропала), вторая – после. Журналист Юрий Ягнич, который общался с Юрой в последние годы жизни, в книге мемуаров «Подих життя» писал: «Коли ж хвороба позбавила його можливості виходити на вулицю, я не раз заставав Гната Петровича за спогляданням улюблених картин, які прикрашали стіни його квартири. Подовгу стоячи біля полотен Пимоненка, Трутовського, Орловського, Глущенка, Шовкуненка, він, мабуть, подумки блукав у зеленому гаю, радів спокійному літньому вечору на березі річки, вдихав аромат квітучого саду, занурювався в тишу неповторної української ночі. Обличчя його затьмарював смуток, коли він вдивлявся в картину Шовкуненка “Зів’ялі маки”…» Нам удалось найти только одно упоминание о дальнейшей судьбе коллекции: якобы еще при жизни Гнат Юра раздарил свои картины украинским музеям…
Актриса Людмила Белинская вспоминала: «Тепер – тільки подумати – я живу на вулиці Гната Юри. А я ж не розуміла тоді, хто це такий! Звичайно, ми слухали його з відкритим ротом. Ну іноді підсміювалися, анекдоти розказували. Ось, наприклад, один. Гнат Петрович страшенно любив масовки. Коли він їх створював, то все бігав, допомагав, термосив усіх: “Ти сюди, а ти сюди!” І ось коли приїхали з управління культури приймати виставу, то сказали: “Все було чудово, тільки там хтось такий маленький все бігав і заважав”. А це був Гнат Петрович Юра! Ось так ми сміялися. Але насправді він був геніальною людиною, тому що у нього масовка – це був цілий образ вистави. Там “натовп не безмолствує”».
В 1961 году семидесятитрехлетний режиссер ушел на пенсию. И до конца своей жизни по вечерам сидел на балконе – смотрел, как люди идут в ЕГО театр. Фильм «Гнат Юра» из серии «100 видатних українців» начинается с рассказа народного артиста Украины Леся Заднипровского: «Він щовечора слідкував, чи не йдуть глядачи під час вистави, чи задоволені виходять після. Люди знали, хто це, і, йдучи з вистави, зупинялися під балконом і аплодували. Він важко, тримаючись за перила, підіймався і кланявся глядачам. Це було зворушливо до сліз».
На самом деле в биографии Юры очень много белых пятен. Вызывает сомнение уже само происхождение. Как это: нигде не учился, служил, воевал, а потом сразу переводит Бернарда Шоу? Причем «Фигаро», например, в переводе Юры, идет в театре Франко до сих пор… Куда делась коллекция живописи? Да и сама фамилия – не просто редкая, а уникальная. Остап Ступка когда-то высказал предположение, что Юра – французская фамилия и Гнат Петрович был потомком француза, потерявшегося здесь во время Отечественной войны…
В музее истории села Подлесного есть комната Гната Юры, в Подлесном даже установлен бюст режиссера. Два года назад возле театра имени Франко установили памятник Гнату Петровичу в роли Швейка – одной из лучших и самой любимой роли Юры. «Я понимал, что Швейк не бунтарь и даже не протестант, – писал он. – Тем не менее, он уничтожает этот порядок своим гениальным идиотизмом… его так называемый идиотизм – это только условность, только маска, одетая на умное и хитрое лицо».
Ольга Степанова, «УЦ».
