Генерал Ласкин, пленивший фельдмаршала Паулюса: «Прошу мне поверить, что я не шпион и не предатель»

Недавно мир отметил 70-летие завершения Сталинградской битвы, коренным образом изменившей ход Второй мировой войны. На берегах Волги проявились сила духа и твердость воинов Красной Армии, поверивших в себя, в свою силу, способную сокрушить гитлеровскую орду. Финальную часть битвы завершила 64-я армия Донского фронта, которая с 1 мая 1943 года стала 7-й гвардейской. В составе 2-го Украинского фронта 7-я гвардейская освобождала Кировоградскую область, в честь ее воинов названа улица Героев Сталинграда в Кировограде. Имя командующего армией генерала М.С. Шумилова также присвоено одной из кировоградских улиц.

В воскресенье 31 января 1943 года М.С. Шумилов получил приказ командующего Донским фронтом К.К.Рокоссовского принять капитуляцию окруженных войск противника и взять в плен командующего вражеской группировкой фельдмаршала Ф. Паулюса, который в ходе переговоров по радио заявил, что согласен на капитуляцию только перед командиром в звини генерала. Человеком, принявшим капитуляцию фельдмаршала, стал начальник штаба 64-й армии генерал-майор Иван Андреевич Ласкин.

Вот так описал И.А.Ласкин пленение фельдмаршала Паулюса в своих воспоминаниях «На пути к перелому», доступних широкому читателю: «Наш офицер бесшумно открыл дверь. Окно в продолговатой комнате не было заложено мешками с песком. Мы сразу увидели Паулюса. Одетый в шинель, заложив назад руки, медленно шагал от двери в противоположную сторону. Я вошел в комнату. Паулюс повернулся к двери и, увидев меня, остановился… Пятидесятитрехлетний фельдмаршал был выше среднего роста, худощавый, пожалуй, излишне прямой, подтянутый, выхоленный. Сейчас лицо его было бледно. Он смотрел на нас усталыми глазами. Я назвал себя и объявил его пленником. Паулюс подошел ко мне и, высоко подняв правую руку, на скверном русском языке произнес:

– Фельдмаршал германской армии Паулюс сдается Красной Армии в плен».

После победы под Сталинградом президент США Ф.Рузвельт наградил И.А. Ласкина крестом «За боевые заслуги» «в признание исключительного героизма и храбрости, проявленных на поле боя на советско-германском фронте против нашего общего врага — гитлеровской Германии». Вручал иностранную награду посол США в СССР.

Генерал Ласкин Кировоградщину не освобождал, но, тем не менее, в его биографии был эпизод, связанный с Кировоградщиной, сыгравший трагическую роль в судьбе героя Сталинградской битвы. После завершения битвы, в мае-ноябре 1943 года, И.А.Ласкин возглавлял штаб Северо-Кавказского фронта. За успешные бои на Кавказе награждён полководческим орденом Кутузова I степени. 9 октября 1943 года стал генерал-лейтенантом. В связи с расформированием Северо-Кавказского фронта 24 ноября 1943 года Ласкина вызвали в Главное управление кадров наркомата обороны и объявили приказ о назначении на должность начальника штаба 4-го Украинского фронта. Но вместо того, чтобы отправить на новое место службы, где фронт вел тяжелые бои по освобождению Северной Таврии, Ласкину настойчиво предложили отдохнуть в подмосковном санатории «Архангельское». А 18 декабря 1943 года чекисты предъявили ему подписанный самим заместителем наркома обороны, начальником Главного управления контрразведки «СМЕРШ» генерал-полковником В.С. Абакумовым ордер на арест и обвинение в преступлении, предусмотренном статьей 58-1, п. «б» УК РСФСР («Измена Родине»).

Из неопубликованной рукописи книги И.А.Ласкина «Размышления о прожитом и пережитом»: «Но в декабре этого года — внезапный вызов в Москву, меня принимает первый заместитель начальника Генерального штаба А.И.Антонов, который сообщает о назначении на должность начальника штаба 4-го Украинского фронта, затем начальник Главного управления кадров Министерства Обороны СССР Голиков Ф.И. знакомит с проектом приказа о назначении и отправляет на отдых в подмосковный санаторий “Архангельское”. И вдруг, холодным декабрьским вечером в мой номер вошел офицер в звании майора и потребовал поехать якобы по приказу Голикова, в машине были еще два офицера, которые сели по бокам, и машина поехала в сторону столицы, остановившись во дворе здания МГБ (тогда еще НКГБ. – В.Д.) на Лубянке. Офицеры отобрали у меня личное оружие и обыскали карманы. Во мне все встрепенулось, проскользнула мысль — за что? Меня ввели в большую комнату без окон, тут же сняли с плеч генеральские погоны, с груди — ордена, и два охранника, взяв мои руки выше кистей, повели по железной лестнице к самому главному лицу — начальнику Генерального (правильно главного. – В.Д.) управления контрразведки “СМЕРШ”, заместителю Берия — генерал-полковнику Абакумову, который осмотрел меня с ног до головы и свирепым голосом сказал: “Говори о своих преступлениях”. Я категорически ответил, что против Родины никогда и никаких преступлений не совершал и не мыслил… “Мы хотели арестовать тебя,- продолжил он, крича, — еще в 1938 году вместе с Федько, и напрасно этого не сделали. А ты до сих пор пытался игнорировать наши органы. Теперь узнаешь, кто мы!..”».

В издаваемом в годы горбачевской перестройки журнале «Известия ЦК КПСС» за ноябрь 1989 года указано, что Ласкину предъявили обвинение в «связи с разведорганами врага»: «В течение 8 лет т. Ласкин содержался в заключении без суда. В июне 1952 г. военная коллегия ввиду необоснованности предъявленного ему обвинения направила дело на доследование. Чтобы прикрыть свои незаконные действия, следствие составило новое заключение, вменив Ласкину в вину то, что, будучи в окружении немецких войск, он “нарушил воинскую присягу” (уничтожил партбилет, бросил оружие и переоделся в гражданскую одежду), и по этим обвинениям его осудили к 10 годам лишения свободы».

В «Военно-историческом журнале» № 5 за 2009 год опубликованы фрагменты архивно-следственного дела генерал-лейтенанта И.А. Ласкина, хранящегося в Центральном архиве ФСБ России.

Родился Иван Андреевич Ласкин 14 ноября 1901 года в деревне Васильевка Белебеевского района (ныне Республика Башкортостан). В сентябре 1919 года добровольно вступил в Красную Армию. После окончания Гражданской в 1921 году стал курсантом 5-й Киевской военной школы, в 1923-1931гг. командовал различными стрелковыми подразделениями в Закавказье, в 1932-1934 годах учился в Военной академии им. М.В. Фрунзе, после чего служил начальником штаба 132-го полка 44-й стрелковой дивизии в Житомире. С августа 1937-го – офицер для особых поручений при военном совете КВО, а с апреля 1938-го – на аналогичной должности при заместителе наркома обороны СССР. С декабря 1938-го – начальник штаба 85-й стрелковой дивизии Уральского военного округа, с декабря 1939-го – 151-й стрелковой дивизии Одесского военного округа. С мая 1940-го – начальник штаба 15-й Сивашской мотострелковой дивизии, которая в составе 2-го механизированного корпуса под командованием генерал-лейтенанта Ю.В.Новосельского встретила войну и после 20 июля 1941 года вела бои в районе Умани, пытаясь не допустить окружения 6-й и 12-й советских армий, сведенных в т.н. группу Понеделина. Мужество и героизм бойцов и командиров 2-го мехкорпуса задержали гитлеровские танковые дивизии более, чем на неделю. В выше упомянутой книге-воспоминаниях И.А.Ласкина «На пути к перелому» есть эпизод о его участии в оборонительных боях на территории Кировоградской области: «Окруженные войска еще шесть суток продолжали удерживать свои позиции, мужественно сражаясь с вражескими полчищами. Наконец командующие 6-й и 12-й армиями генералы П.Н.Музыченко и П.Г.Понеделин дали право подчиненным командирам действовать, согласно обстановке. Командир 2-го механизированного корпуса генерал Ю.В.Новосельский и бригадный комиссар С.П.Семенов 7 августа собрали командиров и комиссаров, в числе которых был я. После короткого совещания командир корпуса огласил свое решение: в полночь с 7 на 8 августа прорвать кольцо окружения врага и двинуться на соединение с нашими войсками. До наступления темноты весь немногочисленный состав нашей дивизии и соседних частей подготовился к ночной атаке. Бросок должен был начаться одновременно. Но за полчаса до установленного времени противник открыл сильный артиллерийско-минометный и пулеметный огонь. Наши боевые порядки оказались расстроенными, и мы понесли новые потери. В числе других погиб и командир нашей 15-й Сивашской дивизии генерал-майор Н. Н. Белов (условно похоронен в братской могиле в с.Подвысокое Новоархангельского района. – В.Д.). В командование остатками дивизии вступил я. Мы снова собрали и организовали людей для прорыва. В час ночи 8 августа началась наша атака. Рядом со мной с винтовкой бежал комиссар корпуса С. П. Семенов. А несколько левее вел людей в атаку боевой командир 47-го мотострелкового полка полковник А. В.Якшин (командуя 66-й гвардейской стрелковой дивизией, генерал-майор Якшин Аким Васильевич освобождал Кировоградскую область в 1943-1944 гг. — В.Д.). Враг вначале нас не обнаружил, но потом, спохватившись, почти в упор открыл огонь из орудий и пулеметов. Снова у нас большие потери. Но и мы уничтожили немало фашистов. Через некоторое время нам все-таки удалось выйти к своим войскам». Больше ничего о зеленобрамской трагедии в книге не сказано.

Благодаря педантичности немцев сохранились некоторые документы, подтверждающие героизм и мужество бойцов возглавляемой Ласкиным группы прорыва. В частности, заполненная карточка на погибшего от тяжелого ранения в вышеуказанном бою командира 203-го гаубичного артиллерийского полка 15-й моторизованной Сивашской дивизии харьковчанина майора Окулича В.В. с указанием места захоронения в с.Вишнеполь Уманского района Черкасской области. Как известно, немцы хоронили с отданием почестей только достойного противника.

Группа бойцов, в составе которой находились полковник И.А.Ласкин, полковой комиссар Т.Ф.Конобевцев, командир 14-го танкового полка полковник И.А.Фирсов, пыталась пробиться из окружения, но при движении во вражеском тылу рассеялась. Немцы задержали Ласкина, Конобевцева и Фирсова. Под охраной пожилого солдата они в течение суток находились в сарае, ожидая отправки в лагерь. Но вскоре Ласкину и Конобевцеву удалось бежать. 8 сентября 1941 года они перешли линию фронта и на территории Полтавской области были задержаны патрулем 14-й кавалерийской дивизии и доставлены в особый отдел. Перед этим Ласкин и Конобевцев договорились о кратковременном нахождении в плену молчать, что и сделали в процессе опроса. После проверки их отпустили, и они убыли для дальнейшего прохождения службы в разных частях. Как выше сказано, у Ласкина служба складывалась удачно.

Но и он, и Конобевцев забыли о полковнике Фирсове, который остался у немцев. 17 сентября 1943 года он с группой партизан оказался в расположении наступавших частей Красной Армии. При опросе в отделе контрразведки «СМЕРШ» Фирсов назвался командиром партизанского отряда, но партизаны это отрицали. 5 октября 1943 года Фирсова арестовали. При глубокой проверке выяснилось, что, будучи в плену, Фирсов отказался бежать вместе с Ласкиным и Конобевцевым, добровольно согласился работать на немцев в органах военно-полевой полиции (ГФП) и участвовал в карательных экспедициях против партизан, в поджогах деревень и расстрелах мирных советских граждан. Когда положение на фронте стало меняться, стал опасаться за свою судьбу и решил присоединиться к партизанам. Перед соединением с Красной Армией участвовал в нескольких боях против немцев.

На допросе Фирсов рассказал о том, что 15 октября (наверно, 15 августа. – В.Д.) 1941 года в селе Подорожное Кировоградской области (это в Светловодском районе. – В.Д.) немцы задержали его, Ласкина и Конобевцева. Сообщил, что Ласкина и Конобевцева сразу же отпустили, а его освободили только после того, как он добровольно согласился сотрудничать с немцами.

При изучении в «СМЕРШ» материалов опроса Ласкина и Конобевцева в октябре 1941 года обратили внимание на то, что они оба утаили факт нахождения в немецком плену.

23 ноября 1943 года был арестован Конобевцев. На допросе 26 ноября 1943 года он показал: «Я попытался скрыть факт ареста меня немцами на оккупированной территории. Хотя мне и тяжело, но должен признать, скрыл это в силу договоренности с бывшим начальником штаба 15-й Сивашской мотострелковой дивизии полковником Ласкиным, который вместе со мной находился в окружении войск противника и арестовывался немцами… Я действительно в моих объяснениях о выходе из окружения не указал бывшего командира 14-го танкового полка 15-й Сивашской мотострелковой дивизии полковника Фирсова. Однако я это делал не столько в интересах Фирсова, сколько в своих собственных. Фирсова я не назвал преднамеренно, потому что он являлся свидетелем нашего ареста немцами».

На допросе 23 декабря 1943 года арестованный Ласкин заявил, что о пребывании в окружении противника он изложил в объяснении, которое находится в управлении кадров Красной Армии. Признал также, что до допросов в Особом отделе НКВД 14-й кавалерийской дивизии он и Конобевцев договорились не рассказывать о том, что находились в плену, чтобы не вызывать подозрений: «Я, Конобевцев и Фирсов переоделись в гражданское платье и, уничтожив свои документы, условились, что в случае задержания немцами будем выдавать себя за бывших заключённых уманской тюрьмы, якобы освобождённых германскими войсками. Согласно этой договоренности, я назвался бухгалтером Макаровым, якобы арестованным органами советской власти за присвоение государственных денег. Конобевцев тоже назвал вымышленную фамилию. Сказал, что в уманской тюрьме оказался за избиение должностного лица. Фирсов же назвал свою фамилию и признался, что является командиром Красной Армии…»

У Ласкина добивались признания в том, что он, как и Фирсов, сотрудничал с немцами. Но получили категорический отказ: «Мне понятно, что следствие имеет полное основание подозревать меня в преступных связях с немецкой разведкой, тем более свой арест на оккупированной территории я скрыл для того, чтоб не вызывать к себе подозрительного отношения и избежать проверки моей личности по линии Особого отдела НКВД. Несмотря на это, прошу мне поверить, что шпионажем я никогда не занимался и никаких связей с немецкой разведкой у меня не было».

Но Фирсов на очной ставке с Ласкиным заявил: «Я удивляюсь, почему Ласкин не говорит о своих преступных связях с немцами». Но в подтверждение своего заявления по Ласкину он представить ничего не мог. Ласкин же на подобное обвинение неизменно отвечал: «Прошу мне поверить, что я не шпион и не предатель и никаких преступных связей с немцами не имел». Держался стойко и упорно боролся за свою правоту. Не раз объявлял голодовку. Дважды попадал в карцер. Из внутренней тюрьмы НКВД на Лубянке был перемещён в Лефортовскую, затем в Сухановскую особую тюрьму, где его содержали в невыносимых условиях: лишили связи с внешним миром, он не знал, где находится и что с его семьей, не получал передач.

Но И.А.Ласкин не сдавался, писал заявления в высшие инстанции: руководству ГУКР «СМЕРШ», НКВД-НКГБ, потом МГБ, М.И.Калинину, Г.М.Маленкову, даже И.В.Сталину, жалуясь на бездействие следователей. Просил очных ставок со свидетелями, проходившими по его делу. Показания допрошенных свидетелей подтверждали лишь данные об аресте Ласкина немцами, а также о его переходе через линию фронта. Никто, кроме Фирсова, не дал показаний о его сотрудничестве с германской разведкой.

И тогда следователь задавал вопрос — а где партийный билет? Иван Андреевич настойчиво повторял: «Закопал в землю». После многократных заявлений следователи вопрос о партбилете оставили, но в приговоре этот эпизод фигурировал.

Кстати, подобная ситуация с партбилетом была и у вырвавшегося из окружения и пленения в Зеленой Браме Е.А.Долматовского. После выхода из окружения он проходил проверку в Урюпинске, несколько раз писал объяснения по поводу утраты партбилета. В конце концов ответственный секретарь парткомиссии при Политическом управлении Юго-Западного фронта полковой комиссар Добряков в докладной записке «О ходе рассмотрения партийных дел коммунистов, вышедших без партдокументов с территории, временно занятой противником», отметил: «Писатель-коммунист тов. Долматовский, участвуя в прорыве вражеского кольца в районе г. Умань, 7 августа был ранен. Несмотря на ранение, он не покинул поля боя. Пробиваясь к своим вместе с группой командиров, т. Долматовский был схвачен немцами. Находясь в плену у фашистов в известном лагере военнопленных (Уманская яма), т. Долматовский вырвался сам и способствовал побегу группы командиров и медсестер из фашистского плена. По пути к линии фронта 12 сентября т. Долматовский был задержан немцами. 4 октября из Бердичевского лагеря снова бежал. Тов. Долматовский, находясь в плену у фашистов, уничтожил партбилет» (ЦАМО СССР. Ф. 229. Оп. 213. Д. 40. Л. 45-50). Спасло от расправы известного уже тогда поэта-песенника, на то время фронтового корреспондента «Комсомольской правды» только поручительство товарищей по писательскому цеху, в том числе Александра Твардовского.

12 марта 1952 года следователем было сформулировано новое обвинение в отношении Ласкина: «Он, будучи в 1941 году в окружении немецко-фашистских захватчиков, нарушил служебный долг и воинскую присягу, уничтожив партбилет, бросив оружие, сняв форму командира Советской Армии, и, переодевшись в гражданское платье, следуя на территории, занятой немцами, был арестован и допрошен немецким командованием, о чём скрывал от органов советской власти в течение длительного времени». Таким образом, в действиях Ласкина, по мнению следователей МГБ, содержались уже признаки преступления, предусмотренного «расстрельной» статьёй 193-17, п. «б» УК РСФСР, то есть подсудного Военной коллегии Верховного суда СССР.

Получив такое обвинение, Ласкин дважды обращался в Военную коллегию с просьбой простить его ошибку и реабилитировать.

29 мая 1952 года Военная коллегия Верховного суда СССР на подготовительном заседании вынесла следующее определение: состав преступления должен быть переквалифицирован на п. «а» статьи 193-17 УК РСФСР. По этой формулировке уже не грозил расстрел.

5 июня 1952 года на закрытом судебном заседании военной коллегии Ласкин заявил: «Предъявленное обвинение мне понятно, виновным себя ни в чём не признаю, за исключением только того, что я после выхода из окружения скрыл факт задержания и допроса меня немцами».

Военная коллегия не приняла окончательного решения, сочла, что доказательств вины Ласкина недостаточно, дело было направлено на дополнительное расследование в Главную военную прокуратуру. Наконец были допрошены бывшие сослуживцы Ласкина, которые в большинстве своем дали ему положительную характеристику. В частности, удачно вырвавшийся из окружения бывший военный комиссар 2-го мехкорпуса полковник (в 1941 году бригадный комиссар. – В.Д.) С.П.Семёнов заявил: «Каких-либо отрицательных явлений со стороны Ласкина не наблюдал… В период пребывания с ним в окружении он вёл себя как подобает командиру Красной Армии, каких-либо неправильных действий он не проявлял и высказываний отрицательного характера не допускал… Лично Ласкин при подготовке атаки прорыва и во время самой атаки руководил войсками хорошо. Надо прямо сказать, что своим личным примером при атаке на немецкую батарею Ласкин спас тяжёлое положение… Ласкин в нашем корпусе считался хорошим офицером, грамотным, волевым. И даже предполагать о каких-либо его грязных намерениях в период пребывания в немецком окружении я не мог…»

Полковник С.С.Покровский также характеризовал его положительно: «Мне никогда за время совместной работы с Ласкиным не приходилось наблюдать за ним каких-либо порочащих его действий, как на работе, так и в личном поведении… При личном контакте с Ласкиным за ним ничего отрицательного я не замечал… Мне неизвестен ни один случай, чтобы командующим фронтом отменялись бы распоряжения или директивы, разработанные и отданные от имени командующего фронтом начальником штаба Ласкиным».

В пользу Ласкина дали объективные свидетельские показания подполковник С.И.Родионов, полковник Е.В.Ханчин, генерал-майор Н.М.Трусов.

Бывший командующий 64-й (7-й гвардейской) армией генерал-полковник М.С.Шумилов характеризовал Ласкина как человека строго официального, хотя и несколько замкнутого: «С его приездом организация связи, управления войсками не нарушалась. Он нормально поддерживал эти свои обязанности, но инициативы своей не проявлял… Частные приказания Ласкина по вопросам текущим были правильны и мною не отменялись».

Но бывший командующий 2-м мехкорпусом генерал-лейтенант Ю.В.Новосельский заявил при допросе как свидетель, что Ласкин растерялся и струсил после открытия немцами сильного пулемётного и миномётного огня (имелась в виду ситуация при попытке прорыва из окружения в Зеленой Браме в ночь с 7 на 8 августа 1941 года в направлении с.Лебединка Голованевского района. – В.Д.). Однако позже, уже на очной ставке с Ласкиным, Новосельский уточнил:«В отношении Ласкина должен сказать, что это был хороший начальник штаба дивизии, знающий своё дело».

28 и 30 августа 1952 года Ласкин вновь обратился с заявлениями в Военную коллегию Верховного суда СССР, излагая доводы в своё оправдание и прося о снисхождении за его проступки.

2 сентября 1952 года состоялось второе закрытое заседание Военной коллегии Верховного суда СССР. Ласкин настойчиво добивался своего оправдания. Он заявил: «Кроме того, что я скрыл от органов советской власти факт ареста меня немцами при выходе из окружения, виновным себя не считаю и ни в чём не признаю».

Это же он повторил и в своем последнем слове: «Сокрытие ареста – это ошибка. Прошу понять, что это моя ошибка, а не преступление. Я не преследовал никакой преступной цели, скрывая свой арест. Ошибка это большая, но не преступление. Допустив эту ошибку, я честно воевал. Никогда в бою я не терялся. После выхода из окружения я был назначен начальником штаба дивизии. А через десять дней я уже был назначен командиром дивизии… Восемь месяцев я командовал дивизией, а затем сектором под Севастополем. Эти восемь месяцев были периодом непрерывных боёв. Я действовал на Ялтинском направлении. Когда создалось трудное положение (противник выходил к северной бухте), генерал Петров приказал мне своей дивизией восстановить положение. И из дивизии мне было разрешено взять на операцию только два полка. Несмотря на это, успех немцев действиями моей дивизии был ликвидирован. И Севастополь сражался ещё 6 месяцев. После Севастополя я 6 месяцев участвовал в боях под Сталинградом, начиная с дальних подступов, кончая пленением Паулюса. Затем участвовал в боях под Белгородом и оттуда был назначен на должность начальника штаба фронта. Я участвовал в организации десантной операции у Керчи, в освобождении Кубани. Мне дважды было присвоено генеральское звание. Меня дважды наградили орденом Красного Знамени, орденом Кутузова I степени, орденом США “Боевой крест”, которыми в то время награждали лучших командиров. Я считаю, я заслужил, чтобы пользоваться всеми плодами нашей Победы. Я могу ещё и хочу работать. Я буду честно работать на любом поприще. Я думаю, что суд меня простит, о чём я очень прошу. Сокрытие факта ареста – это не преступление, это моя ошибка, и никто от этого не пострадал, кроме меня».

И.А. Ласкин сумел доказать, что не виновен в измене Родине и шпионаже. В результате военная коллегия оправдала его по статье 58-1«б», но осудила на 10 лет ИТЛ по статье 193-17а УК РСФСР, которая предусматривала ответственность за «злоупотребление властью, превышение власти, бездействие власти, а также халатное отношение к службе лица начальствующего состава Рабоче-Крестьянской Красной Армии, если деяния эти совершались систематически, либо из корыстных соображений, или иной личной заинтересованности, а равно если они имели своим последствием дезорганизацию вверенных ему сил, либо порученного ему дела, или разглашение военных тайн, или иные тяжелые последствия, или хотя бы и не имели означенных последствий, но заведомо могли их иметь, или были совершены в военное время, либо в боевой обстановке». Срок наказания ему исчислялся с момента ареста 18 декабря 1943 года. Но на основании статьи 2 Указа Президиума Верховного Совета СССР от 7 июля 1945 года «Об амнистии в связи с Победой над фашистской Германией» Ласкин получил половинный срок наказания и 3 сентября 1952 года был освобождён из-под стражи. Сразу же уехал в Грузию, где его семья, лишенная всех прав, согласно приказу ГКО от 16 августа 1941 года №270, влачила жалкое существование. Не найдя работы, обратился с заявлением к тогда заместителю Председателя Совета Министров СССР Л.П.Берии, который переадресовал письмо заместителю министра государственной безопасности С.А.Гоглидзе. Ответа из МГБ СССР Ласкин не получил. Он снова обратился к Берии. Первый заместитель министра государственной безопасности СССР С.И.Огольцов написал: «Помочь с устройством на работу». Иван Андреевич начал работать на Тбилисской обувной фабрике заведующим кожевенным складом, продолжая сражаться за правду.

Младшая дочь И.А. Ласкина Елена Ивановна вспоминала: «Жизнь в Краснодаре в 1944-1945 году: мама и сестра все время плачут, нет еды, нас просят выехать из домика, в котором мы жили при папе. Мы покидаем дом и выезжаем в Грузию, на мамину родину, где в Тбилиси нас принимает семья маминой сестры, сестра Валя устраивается на обувную фабрику, мама устраивается на эту же фабрику в цех “на дублировку”, утюжить ткань, работа тяжелая. Мама постоянно в тревоге: завидев человека в форме, начинает собирать пожитки. Из еды у нас хлеб, картошка, кипяток вместо чая и не всегда сахар, живем мы в 9-метровой комнате в доме ИТР фабрики… В Тбилиси — осень, сижу в центре комнаты за уроками, спиной к двери, что-то падает, много голосов. Оборачиваюсь — узнаю папу (по фотографиям)… Папу берут на работу заведовать складом кож на обувную фабрику, затем приходят письма из Москвы, его вызывают туда, он снова генерал, и мы едем в Москву…»

На рассмотрение пленума Верховного суда в порядке надзора был направлен протест по делу генерала И.А.Ласкина: «В своих показаниях и заявлениях Ласкин утверждает, что он выходил из окружения с группой командиров, среди которых находились его непосредственные и прямые начальники, в частности командир корпуса Новосельский, комиссар корпуса Семёнов, комиссар дивизии Конобевцев, которыми было принято решение переодеться в гражданскую одежду, спрятать оружие и документы. Ласкин не отрицает, что скрыл факт задержания и допроса его немцами, но объясняет это желанием избежать каких-либо излишних подозрений со стороны соответствующих органов советской власти. Допрошенные по делу основные свидетели хотя и дали показания, несколько отличающиеся от показаний Ласкина, но подтвердили наличие сложности обстановки, при которой не только Ласкин, но и другие командиры выходили из окружения в гражданской одежде и без оружия. Таким образом, в действиях Ласкина нет состава преступления».

29 мая 1953 года пленум Верховного суда СССР постановил отменить приговор Военной коллегии Верховного Суда СССР от 2 сентября 1952 года и на основании статьи 4 и п. 5 УПК РСФСР прекратить дело по обвинению Ивана Андреевича Ласкина. 19 июня 1953 года ему была выдана справка о полной реабилитации. Решился вопрос и о восстановлении в партии.

Восстановленный в правах и в звании генерал-лейтенанта И.А.Ласкин 13 августа 1953 года стал слушателем академических курсов при Военной академии имени К.Е.Ворошилова. В 1955 году получил назначение на должность начальника штаба Южно-Уральского военного округа, с июня 1958-го по ноябрь 1965 года являлся старшим преподавателем Военной академии Генерального штаба на кафедре оперативного искусства. В 1965 году вышел в отставку по состоянию здоровья. Умер в июле 1988 года. Похоронен в Минске. Написал книги воспоминаний «На пути к перелому» и «У Волги и на Кубани». Рукопись «Размышлений о прожитом и пережитом» осталась неизданной.

Плененный И.А.Ласкиным фельдмаршал Ф.Паулюс в 1946 году выступил свидетелем обвинения от советской стороны на Нюрнбергском процессе. Несмотря на это и лояльность к СССР, фельдмаршал продолжал оставаться на положении военнопленного до октября 1953 года, когда правительство СССР по согласованию с руководством ГДР позволило Паулюсу и сопровождающим его лицам покинуть пределы Советского Союза (в 1949 году его не отпустили на похороны жены). В ГДР бывший командующий 6-й армией вермахта работал на должности инспектора народной полиции, преподавал в ее школе предметы, связанные с военной историей. Ни в одной из советских военных академий лекций Паулюс не читал. 1 февраля 1957 г. Фридрих Паулюс скончался, похоронен в Дрездене.

Василий Даценко, историк.