«Вместе победить и умереть»

Не будем утверждать, что открываем новую, никому не известную страницу истории советского Военно-Морского Флота. Об атомной подводной лодке К-27 класса «Ноябрь» ЖМТ (по-другому — «Золотой рыбке») и ее трагической судьбе написано уже немало. Множество материалов об этом можно найти в Интернете. Правда, с оговоркой — и Интернет не всеведущ.

АПЛ К-27, построенная по проекту 645, была в ВМФ первой подводной лодкой, оснащенной не имеющими аналогов ядерными реакторами с жидкометаллическим теплоносителем. Первой атомной подлодкой, которая, успешно миновав натовскую линию противолодочной обороны, дошла до экватора и (почти по Жириновскому) омыла свои винты в водах у самого Индийского океана. Первой лодкой, которая скрытно прошла сверхохраняемый Гибралтар, столь же скрытно, но эффективно имитировала атаку на американский 6-й флот, проводивший здесь свои очередные военные учения, после чего открыто всплыла и подставилась под фото- и кинообъективы американской разведки — демонстрируя: извечного натовского превосходства в Средиземном море больше не существует.

Но у этой медали есть и другая сторона: какой ценой, каким героизмом экипажа
К-27 были достигнуты эти результаты? Почему уже в наше время, когда минули сроки секретности, «Золотая рыбка» удостоилась в СМИ таких метафор, как «ядерный ад», «спящий на дне моря Чернобыль» и даже «субмарина “Нагасаки”»? Повторимся: в той или иной степени ответы на эти вопросы можно найти в Интернете. Однако в Кировограде по сей день живет Григорий Раина, бывший матрос К-27, который служил на «Золотой рыбке» начиная с 1963 года, когда она проходила государственные приемо-сдаточные испытания, по 1966 год. Участник первой двухмесячной автономки и боевого похода в Средиземное море. А живая человеческая память, как известно, способна хранить такие подробности, о которых нельзя прочесть ни в каких интернетовских материалах.

«Меня назвали в его честь»

С дистанции в сорок с лишним лет кажется, что судьбы Григория Раины и атомной подлодки К-27 не могли в какой-то момент не пересечься. Родился Григорий в 1943 году в эвакуации — в Сибири, в городе Тайга. О том, что у него есть третий сын, глава семьи узнал только по возвращении с фронта. Когда после войны семья вернулась в Кировоград, Григорий закончил семь классов и пошел работать на кировоградский завод «Красная звезда». Параллельно начал было учиться в машиностроительном техникуме, но скоро охладел к этой учебе и, забрав документы из техникума, окончил вечернюю среднюю школу. Зато на заводе получил специальность сварщика, а это многое определило в его дальнейшей судьбе.

Осенью 1963 года, получив повестку в военкомат, молодой рабочий заявил твердо: хочу служить в ВМФ. Откровенно говоря, в те времена, когда срочная служба в сухопутных войсках продолжалась три года, а в ВМФ — четыре, желающих добровольно отдать Родине «лишний» год было немного. Однако для парня, выросшего в степном краю, была в морской службе своя романтика. Но не только это определило его выбор.

— Я тогда занимался спортом, борьбой, — рассказывает Г. Раина, — чувствовал себя хорошо физически подготовленным. А кроме того, мой родной дядя, брат отца, был подводником, служил на Балтике и погиб во время войны. Это в его честь меня назвали Гришей… И наши «покупатели» из ВМФ, которые отбирали призывников, не скрывали, что служить придется на Северном флоте.

— И на атомной подлодке?

— Нет, это я узнал только в Северодвинске, в учебке, где готовили специалистов для атомных подводных лодок.

— Никаких плохих предчувствий тогда не возникло?

— Нет. И откуда? Мы были молоды, хотели ходить под водой, к тому же мы были матросами. О каких-то вещах, вызывающих опасения, могли знать офицеры. Но понятно, что они нам об этом не говорили.

Между тем к 1963 году мировая практика хождения на атомных подводных лодках знала уже немало трагедий.

«Первое трагическое событие в ВМС США относится к 1954 году, когда в результате аварии главной энергетической установки погибли четыре человека.

В июне 1960 года на борту “Сарго” при погрузке кислорода произошел взрыв, вызвавший пожар. Чтобы не допустить его распространения, лодку затопили прямо у пирса. После подъема ее поставили в сухой док и отремонтировали.

В 1961 году было отмечено повышение радиоактивности на борту подводного ракетоносца “Теодор Рузвельт”, вызванное неправильными действиями персонала при обслуживании первого контура реактора. В результате пришлось снять ракетоносец с боевого дежурства и провести его дезактивацию.

В октябре 1962 года на атомной лодке “Тритон”, стоявшей на судоверфи в Гротоне, возник пожар, который нанес значительные повреждения.

В катастрофе 10 апреля 1963 года, через двое суток после выхода с базы на глубоководные испытания в Атлантике, затонула лодка “Трешер” с экипажем из 129 человек. Шок, который испытала, получив это известие, нация, сопоставим с тем, который вызвала гибель “Челленджера” много лет спустя». (Интернет-сайт «Российский подводный флот».)

Подобного рода аварии имели место и на советских атомных подлодках.

«Подводная лодка К-8 (проект 627 класса “Ноябрь”) отрабатывала задачи боевой подготовки на полигонах Баренцева моря. 13 октября 1960 года произошел разрыв парогенераторов и трубопроводов компенсатора объема. Вся АПЛ была загрязнена радиоактивными газами. Оценить радиационную обстановку не могли, так как все приборы зашкалили. У 13 человек экипажа проявились внешние признаки лучевой болезни.

Первая чисто ядерная авария на АПЛ Северного флота случилась 4 июля 1961 года на атомной подводной лодке К-19 (пр.658 класса “Отель”) с баллистическими ракетами на борту во время учений в Северной Атлантике. Произошла разгерметизация первого контура реактора на неотключаемом участке. Для предотвращения оплавления активной зоны с нее было необходимо снимать остаточное тепловыделение, постоянно подавая в реактор воду. Было принято решение смонтировать внештатную систему проливки реактора. Эта работа требовала неоднократного и длительного нахождения специалистов (офицеров, старшин, матросов) в необитаемых помещениях реакторного отсека в зоне течи воды первого контура и воздействия радиации, в данном случае активных газов и аэрозолей. Весь личный состав получил значительные дозы радиации. Восемь человек погибли от лучевой болезни, получив дозы от 5000 до 6000 бэр». (По материалам отчета организации «Беллона» и архивным материалам ВМС США.)

АПЛ К-27, на которой довелось служить Григорию, была в советском ВМФ, как уже упоминалась, первой подводной лодкой, оснащенной не имеющими аналогов ядерными реакторами с жидкометаллическим теплоносителем. То есть в первом контуре циркулировал жидкий расплав свинца-висмута, непосредственно омывая тело ядерного реактора. Как свидетельствует днепропетровец Вячеслав Мазуренко, который пришел служить на лодку позже Григория Раины, а после истечения сроков секретности стал подлинным историографом АПЛ
К-27, посвятив ей несколько книг, этой лодке цены бы не было в случае войны, особенно внезапной. ЖМТ не просто обеспечивал определенные конструктивные преимущества, но и значительно повышал тактико-технические характеристики по сравнению с лодками, оснащенными традиционными водо-водяными реакторами. Вывод реакторов ЖМТ на рабочий режим занимал считанные минуты, в результате АПЛ
К-27 было достаточно 15-20 минут, чтобы уйти от пирса и скрыться под водой. На лодках с водо-водяными реакторами на это требовалось 2-3 часа.

Но практическая реализация блестящей теоретической идеи вызывала свои трудности. Например, американцы, которые использовали в качестве ЖМТ расплавленный натрий и проводили испытания реактора на подлодке с красивым названием «Си Вульф» («Морской волк»), в конечном счете отказались от проекта. Но наши ученые и военные, явно не собираясь сдаваться, продолжали работу, чтобы доказать: советской науке под силу и то, что не удалось «вероятному противнику». История эта по-настоящему драматична.

«Первый звонок о том, что ядерный реактор с жидким теплоносителем имеет и свои недостатки, — пишет В. Мазуренко, — прозвучал еще в 1959 году на стенде в Обнинске, в центре обучения подводников. Тогда в трубопроводе, по которому циркулировал жидкий металл, нарушилась герметичность, образовались микротрещины. При соприкосновении с внешней средой металл начал окисляться, в итоге произошла зашлакованность системы. Морякам, будущим первым членам экипажа К-27, которые прибыли на учебу, ничего не оставалось, как вручную демонтировать механизмы, при этом каждый из них получил огромную дозу облучения. Часть моряков была помещена в госпиталь, потом втихую списана на гражданку. На руки никто из них не получил никаких документов. Они дали подписку на 25 лет о неразглашении того, что с ними случилось. Так молча и уходили из жизни».

Другими словами, у АПЛ К-27 еще до ее спуска на воду уже была своя трагическая предыстория. Но, понятно, не Григорий Раина выбирал лодку, на которой будет служить. Она выбрала его.

Этот решающий момент был связан еще с пребыванием Григория в учебке. Точнее, со второй половиной пребывания матроса в учебном отряде, когда ему пришлось после перерыва в несколько месяцев вновь взять в руки сварочный аппарат. Для обучения подводников в условиях, приближенных к боевым, в учебке построили большой бассейн, в который курсанты должны были погружаться в макетах боевых отсеков. Макет центрального отсека, в котором работают командир, механики, рулевые, варил Григорий Раина. Молодого матроса отметили офицеры подлодки К-27, которые отбирали в экипаж срочнослужащих. Мысль о том, что в составе экипажа нужен не просто матрос-спецтрюмный, а квалифицированный сварщик, была более чем здравой. И время подтвердило правильность их выбора.

«Если тебе положено умереть…»

Атомную подводную лодку К-27 «Золотая рыбка», на которую пришел Григорий матросом-спецтрюмным, только-только спустили на воду. Это был опытный образец, ходовые испытания которого должны были дать ответ на вопрос, быть или не быть серии.

Собственно класс «Ноябрь» для ВМФ не был новым. Лодки этого класса уже успели себя зарекомендовать. Внешне АПЛ К-27 проекта 645 сохранила фамильное родство с первой атомной лодкой К-3 («Ленинский комсомол»). Новшеством были два реактора с ЖМТ по левому и правому борту, при установке которых пришлось изменить компоновку отсека ядерных реакторов, и ряд других нововведений. Классу «Ноябрь» соответствовало и вооружение «Золотой рыбки». Восемь торпед, две из них — с ядерными боеголовками, размещались в торпедных аппаратах. Плюс боекомплект для перезарядки торпедных аппаратов. Рабочим местом Григория стал четвертый отсек — реакторный.

Заводские испытания лодка прошла до того, как Григорий пришел в экипаж, и стояла после них в сухом доке. Плавбазой для экипажа служил эскадренный миноносец «Баку» — на нем экипаж жил и отдыхал, а рабочее время проводил на субмарине. Начинающий спецтрюмный осваивал лодку и вверенную ему технику, находил время, чтобы заигрывать с девушками-заводчанками, — они устраняли мелкие дефекты, которые были выявлены в ходе заводских испытаний при первом выходе АПЛ в море. Взялся помогать девушкам срезать излишки резины на уплотнителях и так вогнал нож в руку, что на всю жизнь остался шрам на память. И уже как полноправный член экипажа вышел на «Золотой рыбке» в Баренцево море на двухнедельные государственные приемочные испытания. Прошли они, как ему помнится, без сучка, без задоринки. Ну разве что вырвало пробку в четвертом контуре, в котором циркулировала вода, отсек заполнился белесым туманом, но, по большому счету, это никто не стал считать аварией — так, мелкой поломкой, которую тут же устранили и продолжили работу.

Но подлинным испытанием для «Золотой рыбки» стал первый автономный боевой поход, в котором моряки, выйдя из Баренцева моря в международные пространства, без всплытия, постоянно оставаясь под водой, прошли через Атлантику почти до Индийского океана и благополучно вернулись на базу.

«Первый поход К-27, — пишет В.Мазуренко в одной из своих книг, — носил испытательный характер. Предстояло проверить механизмы и технические средства корабля в условиях полной автономности. Кроме того, нужно испытать корабль и экипаж в различных климатических зонах, определить оптимальные режимы использования АЭУ. Поэтому курс К-27 был проложен из Арктики в экваториальную часть Атлантики. Кроме штатного личного состава в поход шли председатель правительственной комиссии вице-адмирал Г.Н. Холостяков (руководитель похода), контр-адмирал И.Д. Дорофеев и другие представители флота, а также группа специалистов промышленности, в которую входили главный конструктор АПЛ Л.К. Назаров и ведущий конструктор СКБ-143
Г.Д. Морозкин, возглавлявший при сдаче АПЛ испытательную партию энергетической установки».

В память об этом походе у Григория осталась грамота, удостоверяющая, что 12 мая 1964 года матрос Раина прошел экватор и был крещен самим богом морей Нептуном. Между прочим, на грамоте оставил свой автограф и руководитель похода: «Утверждаю. Председатель Нептунов вице-адмирал Холостяков». «Замечательный был дядька, — с симпатией говорит сегодня о прославленном подводнике Григорий Раина, — помнится, что-то такое рассказывали, что он чуть ли не в революцию был уже капитаном первого ранга, потом сидел при Сталине…»

Но, к сожалению, не только приятные воспоминания связаны с этим походом. Впрочем, по порядку.

Одной из первых проверок для АПЛ К-27 стало прохождение линии противолодочной обороны НАТО, которую лодка миновала, огибая Англию. По словам Григория Раины, линия постоянно патрулировалась натовскими самолетами и надводными и подводными военными судами. Существовало и нечто вроде «джентльменского соглашения»: обнаруженную советскую подводную лодку, разумеется, не топили — время все-таки было мирное, — но давали понять: ты обнаружен! Скажем, сбрасывали на нее нечто вроде взрывного устройства — повреждений оно не причиняло, но не заметить взрыва экипаж не мог. После этого подлодка была обязана всплыть и в надводном положении вернуться на базу, в свои территориальные воды.

— Но лодка у нас была классная, — рассказывает Григорий Раина, — рабочая глубина — 280 метров. На такой глубине обнаружить ее визуально было невозможно.

— А по шуму винтов?

— Конечно, гидроакустики могли нас услышать. Но ведь тогда и нас было мало, и их не много: невозможно разместить вдоль всей линии корабли и подлодки с гидроакустиками. В общем… прошли…

Но в Атлантике, когда «Золотая рыбка» уже шла к экватору, произошла авария ядерного реактора. Как свидетельствует Вячеслав Мазуренко, аварийный реактор заглушили и расхолодили, реакторный отсек загерметизировали, хотя радиационный фон во всех отсеках уже начал превышать допустимые нормы. Ситуация сложилась крайне серьезная. Вице-адмирал Холостяков и капитан второго ранга Гуляев, командир корабля, собрали в кают-компании рабочую комиссию. В числе прочих было выдвинуто и предложение прервать поход и вернуться на базу. Но удастся ли это сделать на одном реакторе и как этот реактор себя поведет, никто не мог дать гарантии. Практически в безвыходном положении оставался один выход — попытаться устранить аварию. В команду, которая должна была это сделать, вошли капитан третьего ранга Шпаков, спецтрюмные Григорий Раина и Петр Вознюк, также призванный из Украины, и представитель НИИ Парнев.

Если в самом простом изложении, то дело обстояло примерно так. В первый контур, в котором циркулировал жидкометаллический теплоноситель, омывающий тело реактора, дополнительно подавался инертный газ, препятствующий окислению сплава свинец-висмут. По оценке все того же В. Мазуренко, такие аварии на реакторе с ЖМТ случались и в период его заводских испытаний: по всей видимости, вследствие тех или иных причин возникал дисбаланс давлений и расплавленный сплав забрасывался в патрубок подачи газа.

Григорий Раина рассказывает о том, как устранялась неисправность, не вдаваясь в теорию:

— На нас с Петькой надели защитные костюмы, «наука» показала нам сверху, какую трубку надо разрезать, и мы начали работу.

— А сама «наука» в реактор не полезла?

— Парнев? Да там же люк был — вот такой! Он бы в него просто не пролез. Это мы с Петькой кое-как протискивались.

— А радиация?

— А кто ее мерял? Определили, что будем работать в выгородке реактора по очереди, по пять минут каждый, и начали.

Трубку, в которой застыл металл теплоносителя, вырезали с помощью сварки, прошомполовали вручную, очистили, и вварили обратно. Работа, конечно, была ювелирной: металл или шлак ни в коем случае не должны были попасть в систему, а герметичность шва должна была быть идеальной… И на бумаге, и даже в живом пересказе вся эта история кажется почти будничной. Но на самом деле она такой не является. Надо думать, и командование похода, и весь экипаж пережили немало тревожных моментов, пока Раина и Вознюк работали в отсеке, а потом — когда шел повторный запуск остановленного реактора. А уже тогда, когда реактор нормально вышел на режим, «наука», как вспоминает Раина, позволила себе лишнее. (По его словам, вообще ни один научный работник и близко не приближался к реактору, не выпив предварительно 100-150 граммов спирта. Не «для храбрости». Алкоголь активизирует работу сердца и кровеносной системы; считается, что благодаря этому из организма выводится радиация. Как, тем более, было не выпить, когда самое страшное осталось позади. А вот Раина и Вознюк удостоились личной благодарности Холостякова. Впрочем, по сто граммов сухого «Каберне» им полагались и так — по должности, ежедневно. Правда, по его словам, когда лодка вошла в пояс тропиков и температура забортной воды даже на глубине достигала 27 градусов, морякам было не до «Каберне»: из-за жары ни пить, ни есть не хотелось.)

Остались в памяти Григория Раины и два пожара, которые произошли в этом же походе. Первым загорелся второй отсек, в котором были размещены кают-компания, каюты офицеров, а внизу размещалась аккумуляторная. Причиной пожара стало банальное нарушение техники безопасности, не той, которую морякам вдалбливали еще в учебке, а той, которая как бы и не ассоциируется со словом «безопасность».

Ведь кто такой матрос? Он и защитник Родины, и специалист во вверенном ему хозяйстве, и воин, но одновременно он же и «всё про всё», в том числе и уборщик. А древние традиции военного флота, согласно которым все вокруг должно быть не просто чистым, а сиять и блистать, распространяются и на подлодки. И вот в те времена, когда не было ни «мистеров мускулов», ни прочих современных моющих и чистящих средств, матросы обнаружили, что существуют некоторые «маленькие хитрости». Если от регенераторной пластины, которые на лодках поглощают углекислоту и выделяют кислород, отломить маленький кусочек и бросить в ведро с водой, то вода приобретает такие мощные моющие свойства, что любая поверхность будет выглядеть так, будто ее только что покрасили. Но вещество регенераторной пластины невероятно агрессивно: промасленная ветошь при соприкосновении с этим веществом вспыхивает, как электросварочная дуга. Это и случилось во втором отсеке.

— Но гореть там, на счастье, особенно нечему, — говорит Григорий Раина. — Поэтому часа через два-три пожар потушили. Гораздо хуже был пожар в турбинном отсеке на обратном пути. От искры загорелось пультовое оборудование, и, пока пожар погасили, успело выгореть немало.

— Во время пожаров лодка всплывала?

— Нет. Оставалась на боевом курсе, шла на прежней глубине. Естественно, что весь экипаж был в полной готовности по боевому расписанию, но борьба с пожаром главной боевой задачи не отменяла.

Повышенная пожароопасность подлодок, вспоминает бывший подводник, связана еще и с высоким содержанием кислорода в отсеках. Если зажечь спичку, она мгновенно догорает до пальцев. Сигарета сгорает за три-четыре затяжки.

— Как, вам разрешалось курить?

— Конечно, нет. На других лодках, я слышал, были специальные места для курения, но не у нас. Однако курили все. И те же офицеры, которые сами курили, гоняли нас, матросов, чтобы не смели курить. Правда, никогда и никого не наказывали — не принято это в море. Между прочим, жены офицеров, оставаясь на берегу, всегда знали, на сколько суток муж уходит в поход — по тому, сколько пачек сигарет он брал с собой. Подождите, сейчас я смешную историю расскажу. Был у нас классный замполит, капитан второго ранга Петухов — отличный мужик, для нас как отец родной. Раз в сутки лодка подвсплывала на перископную глубину. Можно было новости по радио послушать. Нужно было получить радиограммы от командования, передать короткий зашифрованный доклад — буквально одним импульсом. А потом Петухов проводил политинформацию — по «Каштану», по внутренней связи. А завершал ее всегда напоминанием, что курить в отсеках нельзя, это может привести к пожарам. И концовка: передачу подготовил и вел капитан второго ранга Петухов. А зайдешь в первый отсек — там дымом тянет. «Ребята, кто курил?» — «Ну кто?!. Петухов!» Фильтры очистки воздуха на лодках были хорошие, но с табачным дымом они не справлялись.

Но пожары и аварии к числу смешных историй не относятся:

— У подводников принято так, — продолжает Григорий Раина, — если в твоем отсеке авария — пожар, забортная вода поступает, — ты борешься с ней сам. Закрываешь люк на клинкет, блокируешь механизм специальным болтом, чтобы с той стороны не открыли, — и борись. И если тебе при этом положено умереть — умри, но не дай погибнуть лодке. Это борьба за живучесть. А если по ту сторону люка, в аварийном отсеке, горит твой друг или брат, сожми сердце и делай то, что положено делать, не пытайся его спасти. В конце концов, кислород в отсеке выгорит и пожар сам погаснет. А когда я слышу или читаю, что выгорело два, три отсека, это значит, что кто-то дрогнул, нарушил суровый закон подводников.

Для экстремальных ситуаций в каждом отсеке, на каждого подводника, есть изолирующие противогазы, которые сами вырабатывают кислород для дыхания. В этих противогазах подводники борются с огнем. На каждого подводника имеются спасательные водолазные костюмы для всплытия с глубины — но, понятно, не с трехсот метров. В каждом отсеке — неприкосновенный продуктовый набор. Единственный отсек, в котором ничего этого не было, реакторный — рабочее место Григория. Ни противогазы, ни НЗ хранить там было нельзя — очень скоро они стали бы радиоактивными, и осталось бы их только выбросить…

Из этого похода моряки вернулись победителями. «В походе энергетическая установка устойчиво работала во всех широтах, в том числе в экваториальных, где температура воды доходила до +27 градусов и системы охлаждения действовали на пределе своих возможностей, — пишет В. Мазуренко. — Температура в реакторном и турбогенераторных отсеках поднималась до 60 градусов, а в остальных — до 45. Влажность доходила до 100%. И, тем не менее, корабль и экипаж выдержали все испытания. Это был первый поход советского корабля в режиме полной автономности. И это был мировой рекорд непрерывного пребывания под водой. Увы, сегодня об этом можно узнать даже не из всякого справочника…»

Возвращение в родной порт стало праздником, вспоминает Григорий Раина. Построение на пирсе. Рапорт командующему Северным флотом. Пауза, чтобы помыться и переодеться. А затем застолье, во время которого за накрытыми столами собрались и офицеры, и матросы срочной службы — все вместе. Вместе, под одним Богом, ходили в море, вместе сели за столы. По принятому у подводников ритуалу к столу подали двух жареных поросят — по одному за каждый месяц плавания.

— Командиру БЧ-5 голова досталась, по чину, как говорится: командир движения — голова всему. А он на нее смотрит — и что мне с ней делать?..

— А к поросятам что — всё то же «Каберне»?

— Ну… водка у всех тоже стояла. Под столом. Все-таки неудобно при высшем командовании…

«Ты, Гриша, как из похоронной команды»

После каждого похода полагалось полежать в госпитале. Сдать анализы. Брали медики и пробы костного мозга из грудины — шрамы от этих проб тоже по сей день украшают грудь подводника.

— Они на нас диссертации защищали, но нам-то ничего не говорили: здоров, годен — весь разговор. Недельку полежали — всё, хватит, ребята, пора в строй. Зато и первый отпуск у меня был 97 суток. 45 суток сам отпуск, плюс 27 суток за вредность службы, плюс по 10 суток за каждый месяц в море. Я в Кировоград приехал, а отпуск всё не кончается, меня уже спрашивать начали: «Гриша, может, пока пойдешь на завод поработать?..»

Второй боевой поход «Золотой рыбки», на этот раз в Средиземное море, начался летом 1965 года. В целом проходил он по тому же сценарию, как и первый поход. Только у Гибралтара лодка замерла на глубине в ожидании — кто ее «проведет»? Наконец, пристроившись под какое-то судно, под его прикрытием и под шум его винтов АПЛ К-27 проскользнула в крепко охраняемый пролив. Войдя в зону учений американского 6-го флота, подлодка всплыла на перископную глубину и провела атаку. Собственно, это была фотоатака, чтобы по возвращении представить командованию отчет о «потопленном» американском корабле. Сами американцы даже не заметили, что один из кораблей «потоплен». Лодку они засекли только после того, как она всплыла и пришвартовалась у советского крейсера «Михаил Кутузов».

— Лодку мы, конечно, «обезобразили», — рассказывает Григорий Раина. — Натянули брезент на рубку, на корме и на носу, чтобы было невозможно идентифицировать ее силуэт. Едва начало светать, появился американский самолет-разведчик. Сначала казалось, пройдет мимо. Но вдруг начал снижаться. Наши радисты, которые слушали американцев, потом рассказали, что пилоту объявил благодарность сам тогдашний министр обороны США Макнамара за обнаружение в Средиземном море советской атомной подводной лодки. И в течение двух суток американские самолеты, сменяя друг друга, кружили над нами на самых малых высотах. Мы отчетливо видели пилотов. Сидят в спасательных жилетах, улыбаются и снимают нас фото- и кинокамерами. Очень мне хотелось бы посмотреть кино, которое они сняли: можете только представить себе, каким образом мы их «приветствовали» с палубы лодки. А когда мы начали готовиться к погружению, американцы начали сбрасывать вокруг нас радиобуи с эхолотами, чтобы засечь направление отхода. А с «Михаила Кутузова» спустили катер и начали эти буи вылавливать. Те бросают, наши вылавливают. Несколько буев даже нам подарили. Интересные такие буйки — эхолот, антенна, а внизу два элемента питания, когда вырабатывают ресурс, растворяются в морской воде, и буй просто тонет.

Уход лодки дал возможность американцам и нашим поиграть «в кошки-мышки». Американцы несколько раз обнаруживали лодку и садились на хвост. Наши уходили и, в свою очередь, садились на хвост американской лодке. В этой игре испытаниям подверглись не только тактико-технические характеристики, но и боевое мастерство советских подводников. Правда, однажды во время этих игр, вспоминает Григорий Раина, лодка едва не погибла: войдя в воды, на которые не было карт дна, оказалась в опасной близости от банки. То есть только для надводных кораблей это место было банкой, причем совершенно не опасной. Для подлодки это была гора, вырастающая со дня моря. И если бы АПЛ К-27 врезалась в нее на полном ходу, это был бы конец.

— Даже если бы кто-то и уцелел в полузатопленных отсеках, нас бы все равно не нашли и не спасли, — говорит Григорий Раина. — Вне своих территориальных вод мы были смертниками: если что, то с концами — сверхсекретная лодка, у нас даже аварийные буи были заварены. В случае аварии они всплывают, обозначают положение лодки и обеспечивают радиосвязь. А я же их и заваривал. Мне ребята еще говорили: «Ты, Гриша, как из похоронной команды…» Недаром были для нас крылатыми слова «Только среди подводников существует такое братство: либо все побеждают, либо все погибают».

У той банки лодку и экипаж спасла интуиция штурмана, который добился, чтобы, несмотря на опасность обнаружения лодки «вероятным противником», ему дали возможность включить эхолот. Лодка поднялась до глубины 50 метров и благополучно миновала банку. А во время очередной аварии в этом плавании, когда в реакторном отсеке давлением подорвало крышку среднего парогенератора и концентрация радиоактивных газов в пять раз превысила норму, лодку спасали старший лейтенант Влад Домбровский и спецтрюмные Осюков и Раина. Лежа на асбестовых матах на раскаленном до 250 градусов железе, они осторожно затянули на шпильках более полусотни гаек, контролируя каждый шаг резьбы микрометром.

Последней точкой в судьбе К-27 «Золотая рыбка» стала авария 24 мая 1968 года в Баренцевом море, уже после увольнения Георгия Раины в запас. Проверялись, как свидетельствуют архивные данные, параметры ГЭУ на ходовых режимах после выполнения модернизационных работ. Мощность реактора самопроизвольно начала снижаться. Личный состав, не разобравшись в ситуации, попытался поднять мощность ЯР, но безуспешно. В это время возросла гамма-активность в реакторном отсеке до 150 Р/час и произошел выброс радиоактивного газа в реакторный отсек. Личный состав сбросил аварийную защиту реактора. Как выяснилось позже, в результате аварии разрушилось около 20% тепловыделяющих элементов активной зоны. Облучилось 144 члена экипажа. Пятеро моряков умерло в страшных муках в госпитале, один погиб через сутки после аварии в районе реакторного отсека, в течение следующих 36 лет ушло из жизни более половины экипажа. Причиной аварии стало нарушение теплосъема с активной зоны. И все равно командование флота не оставляло мысли, что эту загрязненную радиацией лодку удастся вернуть в строй! Но, простояв 13 лет у причала, АПЛ в 1981 г. была затоплена в Карском море.

Однако, даже зная все это, Григорий Раина говорит сегодня, что если бы он начал жизнь сначала, то снова пошел бы служить на К-27. Нет, эти слова не кажутся странными. Это было время молодости и не показного героизма. В память о нем хранит он и свои боевые награды. Более того, верит, что, если бы в 1968 году на лодке оставался тот экипаж, который служил в 1963-1966 годах, он справился бы и с той, последней для лодки аварией.

Почти три десятка лет члены экипажа «Золотой рыбки», связанные подпиской о неразглашении военных и государственных тайн, жили, не зная о судьбе друг друга. Но в последние годы те, кто дожил, друг друга нашли. Переписываются. По возможности встречаются. Жена Григория Раины Раиса Васильевна адресует слова благодарности всем, кто остался верен флотской дружбе, — Вячеславу Мазуренко, Шпакову, Агафонову, Домбровскому, Ганже, Ильченко, Ханицкому и другим.