Одесса готовится к юбилею — 210-у дню рождения. Городу обещано открытие первого в мире ароматического фонтана. Как говорят, он должен заглушить знаменитые запахи старых одесских дворов.
Одесса теперь — англо-американский город. Все цены не в родных гривнях, а в двоюродных — долларах и фунтах. За них покупают все — от одежды до еды. В других украинских городах эта иноземщина карается. В портовой Одессе иная история. Когда большинство ее жителей уехали на историческую родину, она вернулась в свое прошлое, когда была зоной свободной торговли “порто-франко” и жила по собственным законам.
Утечку одесского населения пополнили своеобразно — за счет почетных граждан. Первым стал Михаил Жванецкий. Ему дали дачный участок на знаменитом Фонтане, а потом посчитали — если всем почетным нечто подобное вручать, “нечетные” в неглиже останутся. Потому следующее высокое звание присвоили не менее популярному литератору — Александру Пушкину. Как справедливо рассчитали, Александр Сергеевич виллу не затребовал. Единственное, чего он удостоился, — рукотворного памятника себе. Его воздвигли возле колоритно замызганной одесской подворотни. Теперь Пушкин с тросточкой, но без Натали, выбирается на Дерибасовскую, спотыкаясь о мусорные баки и скользя на банановой кожуре. Бытовые трудности объясняет табличка, которая висит тут же, — Пушкин, как выяснилось, мучился тут, находясь в ссылке, сложности ему полагались по определению.
В Одессе любят и умеют ставить точки над “i”. На прилепленной к Пушкину табличке значится, что он “великий российский поэт” — стало быть иностранец, и здесь находится лишь милостью властей. Вообще-то поэта в городе почитают, но по-своему. Видимо, ради созвучности, бюсты Пушкина любят ставить рядом с историческими пушками, якобы защищающими город от “поталы”. Говорят, когда они стреляли, в городе возникал диалог: “Слышал пушку, мясо, что ли привезли? — Нет, начальство приехало. — А чего стреляли дважды? — С первого раза не попали.”
Не так давно Одесса, говорившая некогда на гремучей смеси идиша с южноукраинским и русским, решила украинизироваться. Указатели улиц для непонятливых продублировали на “мове”. Сограждане, не догадывавшиеся, что Дерибасовская и Дерибасiвська — одно и то же, теперь спасены.
Город украшают украинские плакаты, хоть и малограмотные, зато патриотические. “Любить свою Украiну!” — с ошибками призывают они. Как подозревают одесситы, агитацию придумали, чтоб их повеселить.
В последнее время город понял, что шутит не добровольно, а по долгу службы. Поводов для хорошего настроения у одесситов все меньше — хлеб у них один из самых дорогих в Украине, зарплаты — так себе, а цены такие, что киевские и московские меркнут. Говорят, даже памятник анекдотическому Рабиновичу сделали размером с ладошку потому, что на “натуральную величину” не хватило денег.
Одесса обеднела, ей не хватает на привычные безделушки, она расстраивается, теряется и скукоживается. Песенная Пересыпь превратилась в стандартный серо-грязный район, а фонари по ночам горят лишь на Дерибасовской, и то “невнятно”.
Дерибасовская теперь — Арбат средних размеров. Пешеходная, с кичевыми картинами художников и броуновски шатающимися туристами, она стала неродной Одессе. Французские, английские и немецкие вывески, одетый под швейцаров персонал бывших магазинов, нынешних бутиков и шопов не оставили улице ничего одесского. Это не скрашивает даже свежий монумент 12-у стулу и памятник Утесову, по-ленински облокотившемуся о скамейку. Место бронзового Сталина, ранее сидевшего в той же позе, может занимать каждый фотографирующийся. Ребятня в джинсовках стоит к Утесову в очереди: если снять трубку с его старого телефонного аппарата, из него зазвучат Утесовские песни. Народ их слушает — аттракцион все-таки…
Из забавного, пляжного и солнечно разморенного города Одесса превратилась в “потемкинскую деревню”, пятизвездочную для туристов и полуразрушенную — для своих. Говорят, что почти пять тысяч одесситов поселились в полуподвалах, изрядно потеснив бесправных крыс. Такие жилплощади прозвали “крысятниками”. Что в Одессе умеют, так это называть все своими именами. Район, где кучно селятся наркоманы, официально именуется Ширяево. “Ширку” его жителям приносят с ближайшего Марсельского рынка, зелье для него варят в поселке Палермо.
Здесь география простая — не ошибешься, не заблудишься. Неизвестно, она ли виновата, но около 70 тысяч одесситов — наркоманы. 60 процентов из них — ВИЧ-инфицированы. Многовато для миллионного города, но, как утверждают врачи, “у нас наркотик можно купить запросто и дешево — одна доза стоит, как пять буханок хлеба, — 7 гривен. Бери — не хочу”.
Теперь Одессу называют мамой наркомафии. Она не может отказаться от этого родства. Оказавшаяся на перекрестке скандинавского и афганского наркокоридоров, она должна была получить свою “дозу”.
Второй одесской дочкой зовут мафию нефтяную. Посреди города, у подножия знаменитого памятника Дюку, рядом с Потемкинской лестницей, разместилась нефтегавань. Ежегодно через нее перекачивают около 14 миллионов тонн российского горючего. На каждой из них теневые контролеры гавани зарабатывают 6-7 долларов, это 80-90 миллионов за год. Попытки государства контролировать нефтяные потоки закончились в Одессе массовыми отстрелами и исчезновениями госчиновников. Как утверждают уцелевшие, ситуацию провоцирует то, что местный криминалитет накрепко сросся с милицией. Нефтяные авторитеты стали персонами грата.
Самым шумным в городе стало дело Ангела, теневика, работавшего с нефтегаванью. Его имя — Александр Анатольевич Ангерт — хорошо известно не только милиции, но и мирным одесситам. Ангел не раз выступал по местному телевидению и компетентно рассказывал, почему Одесса стала мамой беспредела. Эту “телезвезду” милиции так и не удалось задержать. Ангел упорхнул в Англию, но дело свое не бросил — как революционер из ссылки, он продолжал “рулить” потоками…
Одесситы говорят: перед тем, как на город начинают сыпаться напасти, некто обязательно травмирует местную статую Лаокоона. Перед тем, как в Одессе исчезла вода, у Лаокоона пропала рука. Когда от него отсекли полбороды, в городе повысились цены. Я специально пошел взглянуть на этот “барометр перемен” — теперь у него отняли пару змей. Наверное, к выборам, — мелькнула мысль…
Бандитская Одесса Бабеля поникла перед нынешней, повзрослевшей. Ей исполнилось “два по сто с прицепом”. Выпивая за вышеназванную дату, ее жители говорят о том, что совсем недавно они жили в праздничной Одессе, а теперь оказались в городе, который устал смеяться…
