Необходимость разговора на заданную заголовком тему вызревала постепенно. Реалии нашего времени: журналисты часто пишут в рубрику “Из зала суда” — и не всегда эти публикации воспринимаются однозначно. Журналисты сами предстают перед судом в качестве ответчиков по опубликованным материалам и нередко остаются неудовлетворенными судебными решениями. Наконец, случается, что с исками против СМИ и журналистов обращаются в суд… сами судьи. Словом, проблема есть — она многогранна и, уверен, интересна для читателей.
Естественно, что и собеседником в планируемом разговоре должен был стать человек, мнение которого было бы максимально компетентным. По этой причине мы пригласили к беседе председателя Апелляционного суда Кировоградской области Виктора Телеганенко.
— Виктор Иванович, общаясь по роду деятельности с представителями вашей профессии, приходится слышать разные оценки журналистской работы. Диапазон мнений достаточно широк — от негативных до, скажем так, осторожно-позитивных. Поэтому и возникает невольный вопрос: а кто же мы друг для друга, что называется, “по жизни”? Где и в чем мы, журналисты и судьи, можем считать себя соратниками? А если возникает противостояние — не заложена ли почва для него в особенностях самих наших профессий?
— Безусловно, своя специфика в обеих этих профессиях есть, с этого и стоит начать разговор — естественно, я буду говорить о специфике профессии судьи и о специфике работы суда. По моему глубокому убеждению, наша профессия и наша работа по своей сути публичны — как, пожалуй, никакие другие, за исключением работы профессионального политика. Это то, о чем судья должен и обязан помнить ежечасно. Если в работе других правоохранительных органов есть те или другие элементы закрытости, то работа суда и сами судьи всегда открыты для общественности. А следовательно, и для прессы.
— Действительно, на примере апелляционного суда это видно, как говорят, невооруженным глазом. Если идет открытый процесс, то в зале можно увидеть самых разных людей — родственников участников процесса, их друзей, сослуживцев, журналистов, студентов юрфака и, не исключаю, случайных прохожих.
— Да, при закрытых дверях слушается очень небольшой процент дел, которые касаются государственной тайны или затрагивают определенные стороны частной интимной жизни, не подлежащие оглашению. Все остальные процессы — открытые. И я не случайно затронул этот аспект. Суд — вершина юридической пирамиды, а обществу и прессе, выражающей интересы общества, небезразлично — кто он, тот человек, которому доверено выносить судебные решения. Не случайно еще древние римляне говорили: “Что дозволено Юпитеру…” Поэтому судья должен отчетливо понимать, что ему, образно говоря, “не дозволено”, быть готовым к вниманию, может быть, даже повышенному вниманию прессы — это ее право. И таков мировой опыт. Судья должен знать, что его общественная личность и то, как он проявляет себя в каких-то ситуациях вне зала суда, могут быть преданы гласности, в том числе и с помощью СМИ. То, что зачастую нельзя сказать о частном лице, то можно сказать о судье — и это будет правильно. Такова реальность. Я убедился в этом, побывав во многих странах, знакомясь с их судебными системами и работой судов.
— Но есть и другая сторона дела. Порой, случается, судьи предубеждены против журналистов по очень простой причине. Журналист присутствовал в зале суда — но то ли что-то недослышал, то ли “не захотел” услышать. Взял у судьи комментарий по какому-то кляузному делу, а потом либо исказил суть, либо вообще не включил этот комментарий в свой материал…
— А это вопрос профессиональности журналиста. Но у меня против ваших коллег предубежденности нет: я не раз убеждался, что в большинстве своем журналисты — это профессионалы высокого уровня. А их работа — тоже своего рода расследование, не случайно и термин такой есть — журналистское расследование. Ошибки, неточности, искажения — они возможны. К сожалению, случаются и судебные ошибки, но, думаю, подлинный профессионал от них застрахован как раз в силу своего профессионализма, который позволяет увидеть проблему со всех сторон и не допускает предвзятости. Что касается судебных дел, то, представляется, писать о них лучше тогда, когда уже вынесен приговор.
— Я с вами не согласен…
— Объясню свою позицию. Приговор — это итог кропотливой судебной работы, это результат слушания дела. И предвосхищать этот итог судья не вправе. Точно так же не стоит спешить с выводами и журналисту, поскольку только в судебном вердикте судья высказывается окончательно — именем Украины.
— Виктор Иванович, однако есть так называемые резонансные дела — как, например, дело о маньяке, слушание которого недавно завершил апелляционный суд. Они обрастают слухами, домыслами, жуткими подробностями, которые были и которых не было. Убежден, что долг журналиста — писать о таких делах. Согласен — не предвосхищая приговор. Но общество вправе знать, что подозреваемый предстал перед судом, что суд слушает дело беспристрастно и объективно — волей-неволей журналист затронет и ход процесса. Ход, но не итог.
— Анатолий Петрович, но ведь и вы фактически повторяете то, что я уже сказал. Могу добавить к вашим же словам, что никто не вправе препятствовать журналисту вести на процессе записи, делать пометки, записывать вопросы и ответы, никто не вправе требовать письма от газеты, если журналист пришел на открытый процесс.
— А пользоваться диктофоном?
— Только с разрешения судьи. Это касается аудио- и видеозаписей, фотографирования. Но у нас, в апелляционном суде, мы настраиваем судей на то, чтобы они давали такие разрешения — особенно, когда слушаются дела, имеющие значительный общественный интерес. Я вам больше скажу: присутствие в зале суда представителей СМИ мобилизует судью.
— В свою очередь, и я бы сказал, что присутствие на процессе требует и от журналиста высокой степени мобилизации. Но, к сожалению, всегда есть опасение, что кому-то захочется обвинить корреспондента и газету в предвзятости или попытке “повлиять на суд”.
— А защитой от этого может быть только высокий профессионализм. Не случайно есть такая расхожая фраза: миром должны править профессионалы. Незаангажирован, объективен? Значит, нечего опасаться. Но давайте заодно спросим: что это значит “повлиять на суд”? С моей точки зрения, если в публикации высказаны какие-то сомнения, вопросы, это может стать поводом для размышлений судьи, но, как говорится, не должно становиться поводом для обид. Судья в любом случае принимает решение в соответствии с духом и буквой закона, а не публикации в газете. Степень демократизации общества как раз и характеризуется степенью независимости суда и СМИ. Думаю, в этом отношении они равны друг другу.
— Другими словами, если у журналиста есть только одна “тайна” — его “творческая кухня”, то и у суда — только тайна совещательной комнаты.
— Бесспорно. В том, что касается открытости, мы должны быть, используя ваше выражение, соратниками: работа суда строится на гласности, а пресса — мощное средство гласности.
— Думаю, резюмировать этот разговор можно одной фразой: равно как суд несет ответственность за свои решения перед обществом, так и СМИ несут ту же самую степень ответственности перед тем же самым обществом за то, что они пишут, как пишут и как информируют своего читателя.
— Под таким резюме я готов подписаться обеими руками. Именно этими словами я хотел закончить наш разговор.