Еще не прожитая жизнь

Василий Григорьевич Ищенко родился в 1929 году в селе Егоровка Хмелевского района, (сейчас такого села уже нет, а его территория относится к Маловисковскому району). Но родины своей не помнил. В 1931 году деда Василия Ищенко раскулачили, а всех его детей вместе с семьями отправили в ссылку. Григорий Ищенко с женой и маленьким сыном оказались в Пермской области. Сначала ссыльных украинцев приютила учительница, в одной комнате у нее жили четыре семьи — каждой семье по углу, кормили их тоже местные жители, делились последним. Но постепенно жизнь наладилась, ссыльные сами построили себе бараки, нашли работу, приспособились к новым условиям жизни.

Из Украины в Сибирь и назад

Григорию Ищенко по-своему даже повезло. Еще до ссылки он был квалифицированным водителем, а здесь быстро освоил профессию кузнеца и понял, что это именно его дело, то, что у него получается лучше всего. Водитель и по совместительству единственный на всю округу кузнец среди ссыльных поселенцев был человеком важным и нужным.

— В 1933 году родился Коленька, - рассказывает Василий Григорьевич. — Отца тогда посадили в тюрьму. Там ведь тоже голод был, не такой, как в Украине, но был. Отец достал где-то продукты, нес домой, его арестовали и посадили. Мама осталась с нами сама, а декрет тогда был месяц или два. И вот маме нужно идти на работу, она оставляет нас, говорит: «Смотри за Коленькой». А я ведь и сам совсем маленький. Было такое, что я заиграюсь, а он упадет… Коленька умер в восемь месяцев. Отец уже дома был, я помню, что он срубил елку, сделал крест. Помню, как мама мне говорит: «Поцелуй Коленьку в последний раз». А я: «Чего я буду его целовать? Он мертвый». Позже, перед войной, когда мы уже жили в бараке, там было много детей, в том числе и маленьких. Я помню, как бегу домой и меня душат слезы, залезаю под кровать, забиваюсь в дальний угол и плачу. Мама вытаскивает меня, утешает, а я не могу остановиться: «Коленьку жалко»…

Детство у меня было очень тяжелое, хотя тогда я этого не понимал. Во время войны у отца, как у единственного кузнеца на всю округу, была бронь, он нашел постоянную работу на лесозаготовке за несколько сот километров, мама с маленькой сестрой уехали к нему. А меня оставили в бараке — у нас была корова, забрать ее было нельзя, а бросить корову в 1941 году никому и в голову бы не пришло. Я остался с коровой. Очень тяжело было: сено косил, доил — мама приезжала раз в две недели, делала творог и забирала с собой. Но у меня очень много молока портилось. Рядом люди голодали, дети, а я собирал это молоко и не умел сохранить, мне ведь всего двенадцать было, что я мог понимать? Потом корова отелилась, я вижу: теленочек замерзает, и тащу его на себе в дом — отогреть, ложусь рядом с ним, грею, а потом тащу назад к корове, чтобы поел. Таскал его туда-сюда, но теленочек этот все равно умер… Так мы и жили с коровой вдвоем до конца войны.

А в 16 лет меня вызвали в комендатуру и сказали, что я уже не ссыльный, могу ехать, куда хочу, паспорта, правда, не дали, только справку временную. Для меня это был шок. Не то, чтобы родители это от нас скрывали, но я там вырос, я никогда не думал о том, что я ссыльный, что где-то у меня есть другая родина, никто никогда меня не дразнил, и мне и в голову не приходило об этом задумываться. Я никуда не уехал, поступил в техникум в Перми, отучился там год. Но родители помнили Украину, помнили этот город и мечтали вернуться. В 1947 году мы переехали в Кировоград, и я тоже перевелся сюда, в строительный техникум.

Мы сняли флигель в Лесном переулке, возле Конной площади. Транспорта в послевоенные годы не было, я ходил в техникум напрямик через пустыри и развалины. Улица Ленина — развалины, угол Шевченко и Карла Маркса — огромный пустырь…

Уже здесь, в Кировограде, в 1949 году мне выдали паспорт. До этого я был вроде бы уже не ссыльный, но и не совсем полноценный — с временным удостоверением личности, которое давали на три месяца.

По окончании техникума пришло распределение, в том числе на строительство ГРЭС возле города Серова Свердловской области. Родители всему здесь радовались, а мне хотелось туда — домой! Туда, где вокруг тайга, а березовые рощи такие, что в них аж светло… Я поехал, сагитировал ехать вместе со мной еще нескольких однокурсников, в том числе Валю Шляховую, мы с ней дружили еще в техникуме.

Беспартийный инженер

На строительстве Серовской ГРЭС и поселка ГРЭС в семи километрах от Серова Василий Григорьевич начал работать мастером, потом стал старшим мастером, начальником участка, главным инженером строительства. За десять лет он сделал нереальную, головокружительную карьеру, женился на однокурснице Вале Шляховой, у них родились два сына — Александр и Константин.

— А знаете, какая у меня зарплата была? — смеется Василий Григорьевич. — 2500 рублей плюс еще 500 северных (это еще по военной тарификации, когда работа в энергетике оплачивалась гораздо выше, чем в других отраслях, — потом это уравняли). А масштаб! Здесь никто не мог себе представить таких масштабов. Мы не были в отпуске четыре года, а когда первый раз приехали сюда и встретились с однокурсниками, то они не могли понять, чем я там занимаюсь. Говорю: «Начальник участка». А они: «Старший прораб, что ли?» А у меня в подчинении десять прорабов, 200 человек рабочих. Строительство ГРЭС: турбины, котлы. Одновременно строился поселок на десять тысяч жителей для обслуживания электростанции. Это такой объект был!

В 1955 году к нам даже Маленков приезжал, он Председатель Совета Министров был. Я тогда был начальником первого участка. Знаете, что интересно: он с женой приезжал, женщины наши сразу их окружили, и они идут в толпе, как будто совсем без охраны. А я зачем-то полез на котел и сверху вижу, что впереди этой толпы двигаются несколько неприметных людей, зашли на площадку и быстро рассредоточились, не видно их. Но стоит Маленкову куда-то двинуться, и они уже на несколько шагов впереди — переходят на новую площадку.

Маленков тогда очень нам помог. Женщины наши на что жаловались? Что нет детсада, поликлиники. Они только уехали, и на следующий же день пришло распоряжение строить детсад.

— Райкомов там не было, - продолжает рассказ Василий Григорьевич, - потому что колхозов не было. Мы все подчинялись Серовскому горкому партии и Серовскому горисполкому. Председатель горисполкома, украинец Зайченко, почему-то очень хорошо ко мне относился. Звонит: «Машину брать будешь? «Москвичи» скоро придут». Звонит через неделю: «»Москвич» не бери, во втором квартале будут «Волги»». Потом звонит: «А хочешь ЗИМ? Не бери «Волгу» Скоро ЗИМы будут». Но от ЗИМа я отказался (это такой советский лимузин, в них только правительство ездило и строители вроде нас, потому что деньги у нас были, а тратить их было некуда, у нас несколько ЗИМов было в поселке), взял «Волгу». Потом звонит Зайченко: «Мебель чехословацкую брать будешь, ореховую?» Я помню, в командировку уезжал, а Валя заказала эту ореховую мебель на весь дом: и прихожую, и спальню, и гостиную, сама ее всю собрала с подружкой. Приезжаю — красота! 44 тысячи рублей эта мебель стоила — больше, чем «Волга»…

В 1958 году Василий Григорьевич был уже главным инженером строительства ГРЭС — это был предел его карьеры. Выше — только начальник строительства, а такую должность мог уже занимать только член КПСС.

— Конечно, меня вызывали в горком и рекомендовали мне вступить в партию, - говорит он. - Но не особо трогали. А я не хотел по двум причинам. Во-первых, тогда мне нужно было сказать, что я был ссыльным, а я этого говорить очень не хотел. Вы даже не представляете, сколько лет я это скрывал и как тщательно писал в автобиографии: «С 1931 по 1937 год мой отец работал в поселке таком-то кузнецом» и все. Но ведь если начнут проверять, то спросят, кем он был до 1931 года, где жил… А, во-вторых, Валя была против. Партийных оттуда не выпускали. Не то чтобы беспартийных легко отпускали, я, когда решил уехать, меня и в Свердловск вызывали, и орден обещали за строительство Белоярской атомной станции, которую я никогда не строил, и дезертиром обзывали… Но все-таки я мог уехать, а члены партии — нет.

А Валя всегда мечтала уехать, вернуться в Кировоград. Если для меня там была родина, мне там легко дышалось, то она всегда воспринимала это как командировку, которая рано или поздно закончится. Меня главным инженером назначили, а она плачет, потому что это значит, что мы остаемся.

В начале 1960-х Василий Григорьевич уступил, согласился с женой — детей лучше растить здесь, где тепло и фрукты, где рядом родители. Да и Кировоград, который так не понравился ему конце сороковых, уже сильно изменился. В 1963-м семья вернулась в Украину.

Долинский горисполком

и лозоватская школа

О своей кировоградской жизни Василий Григорьевич рассказывает с гораздо меньшим энтузиазмом. Для него как для строителя это был, конечно, шаг назад. Но для нас Серовская ГРЭС — это что-то очень далекое, а вот «хрущевки» в Долинской, построенные Василием Ищенко, знакомы всем.

— Здесь я стал старшим прорабом с зарплатой 190 рублей, - говорит он. — Понимаете разницу? Сначала я поездил по всей области: один объект в Созоновке, другой — в Плетеном Ташлыке, третий — в Долинской. Так и ездишь целыми днями. Потом меня полностью перекинули на Долинскую: мы строили там пекарню, восьмиквартирный дом, шестнадцатиквартирный дом, горисполком. На горисполкоме я и погорел. Месяц мы ждали материалы для крыши. Плотники простаивают, мы боимся, что дожди начнутся, а у нас здание без крыши — материалов-то все нет. И вот приезжает ко мне на стройку начальник моего начальника и спрашивает: «Что вы тут месяц делали? Почему крыши нет?», а начальник молчит. Что мне делать? Не буду же я через его голову лезть. Я тоже молчу. А в результате меня снимают с Долинской и посылают строить школу в Лозоватку (тогда она Бобринецкого района была, сейчас Компанеевского). Я когда приехал в колхоз и сказал, что буду школу строить, надо мной смеялись: «А, еще один строить приехал!» Я сразу не понимал почему. Нарисовал план, утвердил, и все! Ни рабочих у меня, ни материалов, куда ни обращаюсь, все молчат. Ну ладно, попросил директора школы дать учеников, чтобы они хоть бурьян вырвали, чтобы видно было, где фундамент будет. Потом пошел по дворам рабочих искать. А они спрашивают: «Сколько платить будешь?» А я сколько могу платить? Сколько у меня написано. И никто не соглашается, ни один человек! Смеются даже. Я тогда к главе Бобринецкого района, говорю: так и так, помогите, дайте рабочих. Дал. Сначала людей привозили на стройку и из Кировограда, и из Новомиргорода, и из Бобринца. Потом и местные стали работать, уговорили их как-то или заставили. Больше двухсот человек работали на стройке постоянно, каждый день мы бычка покупали на обед. И за девять месяцев построили школу! 17 января мы начали возводить стены, а в начале июля главный корпус был готов.

После этого Василий Григорьевич работал еще долго — на разных должностях: был начальником новоукраинского строительного управления, начальником отдела на заводе ЖБИ, главным технологом объединения «Кировограджелезобетон». По сей день он ведет очень активную жизнь, в прошлом году, например, ездил с сыном в паломническую поездку в Иерусалим. Но об этом он говорит мало, интересней всего ему вспоминать о своей работе.

— А что мне еще делать, - смеется он. - Я вот сейчас лежу и прокручиваю все в памяти, думаю, что не доделал, упустил, стараюсь понять, был я виноват в какой-то аварии или нет. У нас там, в Серове, часто случались аварии, тогда не разбирались особенно, кто виноват. Я выговор получу и начинаю ликвидировать. А сейчас есть время обдумать все, разобраться.

Что у меня еще было в жизни, кроме работы?

Тем не менее, выбирая между работой и семьей, Василий Григорьевич всегда выбирал семью. Его жена Валентина Шляховая прожила в любимом городе недолго — умерла от опухоли мозга в 1975 году. Старший сын — Александр — как и отец, стал строителем, сейчас на пенсии. А младший — Константин — окончил филфак, ходил в плавания, а в результате стал музейным работником. Много лет назад он взял фамилию матери, потому что ее младший брат пропал без вести где-то на Камчатке, а она очень хотела, чтобы род Шляховых продолжался…

Ольга Степанова, фото Олега Шрамко, «УЦ».