Рубрика: 51

18 декабря 2016 года ушел из жизни Виктор Васильевич Петраков – российский чиновник и кировоградский краевед, большой друг нашей газеты и просто очень хороший, веселый и щедрый человек. Накануне, 17 декабря, ему исполнилось 69 лет.

Если задуматься, Виктору Васильевичу Петракову мы, жители города, обязаны очень многим. На самом деле именно он, прожив в Кировограде всего несколько лет в семидесятых, открыл для нас наш город. В каком-то из многочисленных интервью он нам рассказывал, что и сам всерьез занялся историей Елисаветграда-Кировограда уже когда уехал отсюда – сначала в Москву, где занимался подготовкой к Олимпиаде-80, а потом в Лаос. «На расстоянии все видишь отчетливее и чувствуешь острее, – объяснил он. – Тогда я был чуть ли не единственным, кто занимался историей Кировограда. Сегодня многие интересуются краеведением, собирают предметы, связанные с историей города, – это, конечно, конкуренция, но я все равно очень рад. Делиться друг с другом какими-то открытиями, обмениваться информацией – это огромное удовольствие».

Большинство жителей города знают Петракова прежде всего как автора книги «Маленький Париж». Сегодня хороших краеведческих книг немало, но в 2004 году эта книга была не просто единственной в своем роде. Это была первая действительно интересная книга об истории города, книга, которую зачитывали до дыр, помнили наизусть цитаты, давали почитать друзьям. Впрочем, и кроме «Маленького Парижа», Виктор Петраков написал о нашем городе и наших знаменитых земляках немало. В 2010 году почти незаметно для нас, кировоградцев, в Москве вышла книга «Лев Мациевич. Памятная книжка: биография, документы, публикации». В 2013 году здесь, в Кировограде, при содействии Петракова увидел свет альбом «Кировоградщина в произведениях Владимира Федорова». Петраков писал об истории Елисаветградского кавалерийского училища, о поэте Анатолии Величковском, летчике Александре Казакове, генерале Николае Гродекове… Он открыл нам десятки имен наших выдающихся земляков. Он разыскивал по всему миру потомков прославившихся елисаветградцев и скупал на московском блошином рынке все, что хотя бы косвенно касалось истории нашего города. В конце концов, где бы он ни жил и чем бы ни занимался, каждый год, летом, он приезжал сюда – в любимый город. Он дружил и общался со многими кировоградцами и получал по почте местные газеты, по крайней мере, «УЦ» – точно. Он говорил, что не любит читать в Интернете и общаться по электронке, приятнее слышать живой голос и держать в руках «живую» газету. В этом году не приехал, потому что уже был болен. Сначала надеялся, что врачи разрешат ему поездку в конце октября, потом обещал приехать в конце ноября…

Не знаю, так ли это, но мне кажется, что, приезжая сюда, Петраков преображался. Когда я вижу фотографии советника министра культуры и главы Росохранкультуры Петракова в своем кабинете, то он выглядит совсем иначе. А здесь Виктор Васильевич – веселый, молодой, в расстегнутой куртке – ездил на рейсовых автобусах в райцентры, чтобы посетить какие-то музеи, приходил поработать за свободный компьютер в отдел искусств библиотеки Чижевского, приезжал на все Дни города и фестивали «Вересневі самоцвіти» – не в составе высоких делегаций, а сам по себе или с женой.

Планы у него были грандиозные. Он собирался издать серию книг о кавалерийском училище, книгу об истории затопленного города Новогеоргиевска, выступил с инициативой открыть при нашем художественном музее галерею Петра Покаржевского (Петраков общался в Москве с сыном художника). В один из последних наших разговоров он рассказал, что нашел потомков Эрдели, которые тоже передали ему какие-то семейные елисаветградские документы…

Безусловно, Елисаветград не был единственным интересом Петракова, он занимался доставкой исторических реликвий крейсера «Варяг» в Россию, участвовал в переговорах с Финляндией по поводу поднятия шхуны «Фрау Мария», на которой в 1771 году везли в Петербург закупленные в Голландии произведения искусства для пополнения фондов Эрмитажа («Фрау Мария» затонула в Балтийском море, ее планируют поднять в 2017 году). Он любил самолеты времен ВОВ, участвовал в создании фонда «Крылатая память победы» и федерации ретроавиации. Он издал прекрасный художественный альбом о Лаосе… В общем, чем только он не интересовался, о чем только не писал, где только не бывал… А больше всего любил наш город! В любой своей книге, даже в альбоме «Чарующий Лаос» (!), он обязательно находил повод написать хоть несколько строк об истории нашего города. Когда-то я случайно наткнулась на его фотографию с выставки картин Петра Ганского в Таллинне. Петраков стоял на фоне огромного плаката с видом Елисаветградского реального училища. Он специально напечатал эти плакаты, чтобы рассказать в Эстонии о елисаветградских вечерних рисовальных курсах! И рассказывал!

Я очень любила Виктора Васильевича – просто по-человечески. И, конечно, очень уважала. Мне очень горько, что его больше нет. Но я надеюсь, что здесь, в своем любимом городе, он будет жить еще очень долго – жить в своих книгах, жить в каждом музее (потому что абсолютно всем кировоградским музеям он дарил что-то из своей коллекции в каждый свой приезд). И он, без всякого сомнения, будет жить в наших статьях, книгах, потому что о каком бы аспекте истории города мы ни писали, Петраков почти наверняка написал об этом раньше.

И это как будто дает возможность, прощаясь, все-таки не прощаться. До свиданья, дорогой Виктор Васильевич.

Ольга Степанова, «УЦ».

На прошедшей неделе в актовом зале КЛА НАУ были вручены дипломы 29 выпускникам. Все выпускники – АТОшники или их близкие. К тому же они получили не просто сертификаты об окончании обучения, а дипломы международного образца.

Это стало возможным благодаря сотрудничеству с Норвегией, в рамках которого подобные программы обучения военнослужащих реализуются по всей Украине. Инициатором программы стала общественная организация «Международный фонд социальной адаптации военнослужащих», выступившая посредником между МИД Норвегии и украинскими вузами. В Кировограде-Кропивницком программа украино-норвежского партнерства действует с 2014 года, в ее рамках прошли обучение более 150 человек. По торжественному случаю в «летку» прибыл и лично вручил выпускникам дипломы глава фонда Владимир Рубцов (на фото).

— Я взялся за проблему адаптации военных, вышедших на пенсию или уволенных в запас, так как испытал ее на собственной шкуре, – рассказал Рубцов корреспонденту «УЦ». – Я – бывший офицер КГБ и, когда ушел в запас, ощутил на себе все прелести неприспособленности к обычной жизни. Я искал пути выхода из кризисной ситуации и сначала прошел курс обучения в рамках программы социальной адаптации военных, а потом стал работать в ней, помогая таким же, как я. Эта программа в Украине существовала с 1993 года. Финансировалась она из фонда «Відродження», который, в свою очередь, получал финансирование из фонда миллиардера Джорджа Сороса. В 1997 году Сорос принял решение учредить отдельный международный фонд социальной адаптации военнослужащих, парт­нером которого стал австрийский институт «Открытое общество». В 2001 году Сорос передал управление фондом мне, а в 2003-м совсем ушел из Украины. Нужно было искать парт­неров, и я обратился в посольство Норвегии. Почему именно туда? Эта страна в то время реализовывала в Мурманске программу по социальной адаптации военных моряков. Они согласились на сотрудничество, и мы вместе продублировали норвежскую инициативу в Севастополе. Она была успешна, и на нее обратил внимание МИД Норвегии (до этого программа финансировалась норвежским министерством обороны). В 2007 году мы заключили договор, финансирование значительно расширилось, и это позволило мне реализовать проект по социальной адаптации, который охватывал бы не только самих военных, но и членов их семей, прежде всего жен. Это был прецедент на мировом уровне, и МИД Норвегии довольно долго колебался в принятии решения, так как таких программ до этого просто не было. Программы адаптации, предлагаемые ОБСЕ и НАТО, не касались и не касаются семей военных…

Студентов курсов обучали по специальности «Менеджмент предпринимательской деятельности». При этом упор делался не столько на новые знания, сколько на систематизацию и эффективное использование тех знаний, которые у слушателей уже имеются. Курсы вели специалисты из разных сфер – от психологов до юристов и налоговиков. По окончании обучения каждый выпускник обязан был представить идею и бизнес-план развития своего предприятия на один год. Для многих этот бизнес-план становится первым шагом к открытию собственного дела.

— О курсах я узнал, когда ехал в маршрутке, – рассказывает Вадим, один из выпускников. – Там висело объявление о том, что проводится набор в рамках украино-норвежского партнерства. Я как раз тогда был в «подвисшем» состоянии и не знал толком, что буду делать, поэтому там же, в маршрутке, позвонил по телефону и узнал подробности. А потом принес документы, и меня зачислили. Я служил в районе Мариуполя в 36-й бригаде морской пехоты. Учиться было интересно, так как я по первой своей специальности финансист. Но то ли в студенческие годы я толком не понимал, что учу, то ли преподавалось это как-то не так, но пользоваться теми знаниями, что получил тогда, у меня не получалось. Курсы помогли мне по-новому понять то, что я уже знаю, и начать наконец-то этим пользоваться. Сейчас у меня есть планы на будущее – открыть собственное сельхозпредприятие по выращиванию чеснока.

Куратором последних двух групп была помощник начальника КЛА НАУ по связям с общественностью Ольга Галуненко:

— В рамках реализации программы украино-норвежского партнерства Фонд социальной адаптации военных постоянно подыскивает партнерские вузы, на базе которых можно читать курсы для военно­служащих, – отметила она. – Перед тем как заключить контракт с вузом, его тщательно проверяет международная аудиторская группа. КЛА НАУ успешно прошла эту процедуру, что свидетельствует о том, что и преподавательский состав, и материально-техническая база учреждения находятся на достаточно высоком уровне, чтобы программа была успешной. Наша задача – помочь людям найти свое место в жизни. К моменту увольнения в запас или выхода на пенсию военнослужащий, как правило, имеет узкую специализацию, по которой трудно найти работу и обеспечить себе достойную жизнь. Благодаря этим курсам люди могут не только открыть свое предприятие, они успешно устраиваются на менеджерские должности в уже существующих предприятиях или находят себя как участники общественных организаций.

На этом сотрудничество между международным фондом социальной адаптации военнослужащих, норвежским МИДом и КЛА НАУ не заканчивается. В скором времени стартует набор в следующую, седьмую группу. Обучение в рамках программы является бесплатным. Для демобилизированных бойцов это шанс снова обрести себя в мирной жизни.

Виктория Барбанова, «УЦ».

В заголовок вынесена строка из самого известного, пожалуй, стихотворения нашего земляка, «последнего поэта Серебряного века» Арсения Александровича Тарковского. Помните, София Ротару пела:

«Вот и лето прошло,

Словно и не бывало.

На пригреве тепло.

Только этого мало.

Всё, что сбыться могло,

Мне, как лист пятипалый,

Прямо в руки легло.

Только этого мало…»?

Об Арсении Тарковском написано очень много, в том числе и в местных СМИ. Очень серьезно его жизнь и творчество исследовал журналист и поэт Роман Любарский, на страницах «УЦ» мы тоже не раз публиковали материалы о Тарковском, интервью с его дочерью Мариной Арсеньевной. Только этого, кажется, мало… Тем более что следующий, 2017 год, будет для нас юбилейным: исполнится 110 лет со дня рождения Арсения Тарковского, 155 лет со дня рождения его отца, народовольца Александра Карловича Тарковского и 85 лет со дня рождения режиссера Андрея Тарковского. Очень хочется, чтобы мы об этих юбилеях не забыли.

Специфика проекта «Земляки» в том, что мы приводим воспоминания современников, документы и т. п. И с этой точки зрения о Тарковском можно писать еще очень много. Физик и художник Александр Кривомазов, который дружил с Тарковским в последние годы его жизни, создал сайт «Музей Тарковского в Интернете», на котором собрал воспоминания современников, фотографии, автографы — в общем, все, что мог найти в периодических изданиях, в литературе и в своем собственном архиве. Мы постарались выбрать самое интересное.

Воздушный пирог и первые свидания

«Детей надо очень баловать, - писал Арсений Тарковский. — Я думаю, это главное. У детей должно быть золотое детство. У меня оно было…

Может быть, поэтому я так хорошо помню свое детство — ведь главное в мире — это память добра. Меня очень любили. Мне на день рождения пекли воздушный пирог. Вы, наверное, даже не знаете, что это такое?.. И прятали его в чулан. А я туда однажды пробрался и стал отщипывать корочку по кусочкам. Вошел папа, взял меня на руки и стал приговаривать: «Это у нас не Арсюша, это зайчик маленький…» Я очень любил отца. И брата Валю.

Мой брат как-то должен был читать в гимназии реферат о каналах на Марсе. Тогда все этим очень увлекались: на Марсе обнаружили каналы, которые, как все думали, были построены руками живых существ. Кстати, когда оказалось, что это не так, я ужасно расстроился! Так вот, брат очень долго готовился, писал реферат о каналах. Потом читал его в гимназии… Всем очень понравилось, ему долго хлопали. Мне тоже захотелось поучаствовать в его торжестве, я вышел и сказал: «А теперь я покажу вам, как чешется марсианская обезьяна». И стал показывать. И услышал громкий, чтобы все услышали, шепот мамы: «Боже мой, Арсюша, ты позоришь нас перед самим И. И.» (директором гимназии).

Меня схватили за руку и увели домой, я всю дорогу плакал. Дома нас ждал чай с пирогами, все хвалили брата, а он гордо говорил: «Вы оценили так высоко не мои заслуги, а заслуги современной наблюдательной науки о звездах». А потом, окончив свою речь, сказал: «А теперь пусть он все-таки покажет, как чешется марсианская обезьяна». Но я уже не мог…

Валю зарубили в 19-м году банды Григорьева.

(…)

Я в детстве любил коллекционировать. Тетя Вера, старшая сестра отца, подарила мне коллекцию марок, собранных до 1900 года. Представляете, как сейчас на это можно было бы безбедно жить? А я ее выменял. Мне было 13 лет. У моего друга был настоящий «смит-вессон». Знаете, такой, сгибающийся вдвое! И я на него обменял свою коллекцию. А на следующий день пришел старший брат моего приятеля, устроил у меня в комнате обыск и отобрал пистолет.

(…)

Отец был очень интересный человек. Когда он был в ссылке в Сибири, он вел подробные записи о жизни в этом крае, о людях, о политике — обо всем… Я пытался опубликовать все это, но так и не удалось. В ссылке умерла первая жена отца. Потом он вернулся в Елизаветград (ныне Кировоград), женился на моей матери. И, живя в одном доме, они, а потом и все мы, переписывались друг с другом. Шуточные, юмористические и серьезные письма писали друг другу, издавали на даче рукописный журнал».

Детские воспоминания Тарковского нам, елисаветградцам, конечно, особенно интересны, потому что здесь все узнаваемо: места, люди, даже идеи:

«А следующий этап был, когда я поступил в гимназию. Это была очень хорошая гимназия — частная, правда, но очень хорошая. Гимназия Крыжановского Милетия Карповича. Он у нас назывался Милетий Шестиглазый, потому что носил две пары очков… Я очень плохо учился. Легко все запоминал, но учиться очень не любил. Иногда мне везло. Как-то я сдавал экзамен по алгебре, меня пригласил к себе учитель математики, и у него над столом стоял словарь Брокгауза. И там была статья про алгебру. Я ее списал и сдал экзамен.

У нас в городе был Казенный сад, где мы с Валей любили сидеть на пушках. Мы жили в городе, который теперь называется Кировоград. А еще раньше он назывался Зиновьевск… Во время обитания этого человека на земле. А после того как его… «изъяли из употребления», город стал называться в честь Кирова… Каждому времени — свои имена…

Почему после революции хотелось забыть и отринуть все старое, всю память? Это естественное состояние любого переходного периода… Но еще — от бессилия. Да, от бессилия.

(…)

Я очень хорошо помню доктора Михалевича.

С Афанасием Михайловичем Михалевичем отец был в ссылке, в Тунке. Он был сослан по делу украинских социалистов.

В мое время он был сед той сединой, которая не оставляет ни на голове, ни в бороде, ни в усах ни одного темного волоса; роста был высокого, голубоглаз, - глаза его были добры до лучеиспускания. Волосы делились пробором слева. Летом он ходил в белой широкополой кавказской шляпе, чесучовом пиджаке, с палкой. Он был врач. Он лечил меня в детстве. От него пахло чистотой, немножко лекарствами, белой булкой.

Я много болел, и мне прописывали много лекарств.

Он отменял их все и лечил меня чем-то вкусным, на сиропах. Ничего, я выжил.

(…)

Афанасий Иванович очень любил отца и перенес эту любовь и на меня. Он один не смеялся над тогдашними моими — впрочем, довольно-таки дикими — стихами, выслушивал их внимательно, обсуждал их и читал мне стихи Григория Сковороды, которые я до сих пор помню: «Всякому городу нрав и права…» Я утешался тем, что мама и другие домашние смеялись не только над моими стихами, но и над стихами Сковороды, которые я так люблю и которые так хороши.

Тогда я был подражателем Сологуба, Северянина, Хлебникова, Крученых и, верно, еще кого-нибудь сразу.

Писал я стихи такие чудовищные, что и теперь не могу вспомнить их без чувства мучительного стыда, хоть мне и жаль, что я сжег те стихи».

Сегодня в биографиях Тарковского часто пишут, что в 1921 году Арсений и его друзья опубликовали в газете акростих, первые буквы которого нелестно характеризовали главу советского правительства Ленина. Молодых людей арестовали и привезли в Николаев, Тарковскому по дороге удалось сбежать. Но домой он не вернулся, ездил по всей Украине, работал учеником сапожника и т. п., а потом уехал в Москву.

Найти этот акростих нам не удалось, как и документальные свидетельства того, что ему в 14 лет пришлось бежать из родного города.

Зато доподлинно известно, что еще в Елисаветграде Тарковский влюбился — во вдову офицера, который погиб во время Гражданской войны, Марию Густавовну Фальц.

Марина Тарковская рассказывала в интервью: «В 1921-24 годах в доме Марии Густавовны собирались гимназисты — соученики ее сестры Елены, влюбленные в музыку, литературу и хозяйку дома — привлекательную, умную, образованную женщину, при этом совершенно неприспособленную к жизни, непрактичную и незащищенную. Настоящего романа у 17-летнего Тарковского и 27-летней Марии Густавовны не было, но она благоволила к нему.

В 1925 году Арсений уехал учиться в Москву, в последний раз он встречался с Марией Фальц в Елисаветграде в 1928 году».

Именно Марии Густавовне Фальц Тарковский посвятил пронзительное стихотворение «Первые свидания», которое звучит в фильме «Зеркало». Помните?

«Свиданий наших каждое мгновенье

Мы праздновали, как богоявленье,

Одни на целом свете. Ты была

Смелей и легче птичьего крыла,

По лестнице, как головокруженье,

Через ступень сбегала и вела

Сквозь влажную сирень в свои владенья

С той стороны зеркального стекла.

Когда настала ночь, была мне милость

Дарована, алтарные врата

Отворены, и в темноте светилась

И медленно клонилась нагота,

И, просыпаясь: «Будь благословенна!» —

Я говорил и знал, что дерзновенно

Мое благословенье: ты спала,

И тронуть веки синевой вселенной

К тебе сирень тянулась со стола,

И синевою тронутые веки

Спокойны были, и рука тепла.

(…)

Сама ложилась мята нам под ноги,

И птицам с нами было по дороге,

И рыбы подымались по реке,

И небо развернулось пред глазами…

Когда судьба по следу шла за нами,

Как сумасшедший с бритвою в руке».

«У, как я голодал мальчишкой!

Тетрадь стихов таскал под мышкой»

Сам Тарковский пишет: «Мне было шестнадцать лет, когда я приехал в Москву. Я привез тетрадку стихов и умение ничего не есть по два дня подряд. В Москву я приехал учиться.

После экзаменов, состоявших из чтения моих собственных стихов и разговоров о литературе, я был принят в учебное заведение, где так же, как теперь в Литературном институте, из юношей, без различия — талантливых или бесталанных, - пытались изготовить беллетристов и поэтов. Одним из моих экзаменаторов был Георгий Аркадьевич Шенгели».

Арсений Александрович очень много и очень тепло написал о Георгии Шенгели. Шенгели сыграл огромную роль в жизни Тарковского и, наверное, в жизни еще многих молодых и потенциально талантливых поэтов, которые поступали на литературные курсы.

«Шенгели жил тогда в Борисоглебском переулке на каком-то поднебесном этаже в одной комнате со своей женой Ниной Леонтьевной. У них была собака Ворон, доберман-пинчер.

Крыша текла. Хозяева подставляли тазы, ведро и консервные банки, и струйки воды противно стучали по железу. В комнате было тесно, и стало еще тесней, когда Шенгели поселили меня под письменным столом. У меня там была постель и электрическая лампочка.

Денег у меня не было. Георгий Аркадьевич кормил меня и заставлял писать стихи.

Шли месяцы. Я жил уже не под письменным столом, а в комнате какого-то полукурятника за Таганкой. У меня появились деньги. Я стал журналистом. Вот как это произошло. Георгий Аркадьевич сказал мне: — Знаете что? Я ухожу из «Гудка». Не хватает времени. Я веду в этой газете фельетон на международные темы в стихах и судебную хронику. Возьмитесь за это дело.

— Я не умею, - сказал я.

Мне стало страшно. Мне показалось, что легче умереть, чем написать фельетон в стихах на международную тему. Конечно, легче, чем в прозе, но никогда, никогда мне с этим делом не справиться.

— Легче умереть, чем написать фельетон, - сказал я.

— Ну вот еще! Нате вам газету, найдите тему! Я взял газету и действительно нашел тему.

— Вот, - сказал я, - смотрите, Георгий Аркадьевич: Пилсудский на заседании сейма…

Не помню, как оскандалился тогда Пилсудский, но мой учитель сказал: — Прекрасно! Пишите про Пилсудского! Сейчас же! Когда напишете, мы пойдем в «Гудок» и вы станете сотрудником редакции.

Я сочинил свой первый фельетон. Шенгели выправил его, поперчил и присолил. Под его руководством я составил и свой первый судебный отчет.

Так Шенгели связал мою жизнь с газетой, чтобы,  если он с Ниной Леонтьевной уедет из Москвы на лето,  я не умер с голоду и увидел, что такое работа и настоящая жизнь. (…)

Он делал много добра людям и никогда не говорил об этом. (…)

В начале тридцатых годов Шенгели стал редактором отдела литературы народов СССР в Гослит­издате. Он позвал в издательство нескольких моих сверстников, с которыми нянчился так же, как и со мной, позвал меня и приучил нас переводить стихи. (…)

Мне хотелось бы, чтобы у всех молодых людей, ищущих ключа к искусству или науке, был свой Шенгели — без него так трудно!»

В «Зеркале»

На Высших литературных курсах Арсений Тарковский познакомился с Марией Вишневецкой, которую много лет спустя сыграет в «Зеркале» Маргарита Терехова. В 1928 году они поженились.

Их близкий друг, поэт, переводчик и фотограф Лев Горнун вспоминал: «Тарковские были влюблены друг в друга, любили своих друзей, свою работу, литературу и жили большой кипучей жизнью студентов 20-х годов… Они известили родных о своём решении, и мать Маруси, Вера Николаевна, приехала в Москву познакомиться с избранником дочери. Он ей не понравился, и она целую ночь уговаривала дочь не совершать такого опрометчивого шага, как замужество. Увидев, что это бесполезно, она взяла с дочери расписку в том, чтобы та в будущем не упрекала мать, если её жизнь с Арсением окажется неудачной. Брак состоялся, и Вере Николаевне пришлось примириться с фактом.

Жизнь молодых пошла своим путём, несколько беспорядочно, богемно, но любовно».

К тому времени стихотворение Тарковского «Свеча» было опубликовано в поэтическом сборнике, его поэму «Стекло» читали по всесоюзному радио. Он, конечно, еще не был признанным поэтом (и на самом деле до признания было еще больше тридцати лет!), но Мария Вишневецкая была совершенно уверена, что живет с гением. О своей собственной литературной карьере она забыла и устроилась работать корректором в типографию.

В 1932 году у них родился сын Андрей, а в 1934 — дочь Марина.

Марина Тарковская писала о матери: «Мама наша была нигилисткой, в быту ей ничего не нужно было — даже занавесок на окнах. Она была вне быта. Она представляла особый тип женщин, сформировавшийся в 20-е годы, для которых самым важным была духовная жизнь, а всё остальное считалось мещанством.

(…) Мама была блондинка, с густыми длинными волосами, со спокойными серыми глазами, с нежной кожей. Мария Сергеевна Петровых говорила, что в молодости у мамы было «лицо как бы озарённое солнцем». Но эта озарённость быстро погасла. Есть пословица — каждый кузнец своего счастья. Мама была плохим кузнецом. Она не умела устраиваться в жизни и как будто нарочно выбирала для себя самые трудные пути».

А спустя два года Арсений Тарковский ушел из семьи к Антонине Александровне Бохоновой, она тоже ради него оставила мужа.

Марина Тарковская писала: «Расстались родители, когда мы с Андреем были совсем маленькими. Для мамы это была больная тема. Мы это понимали и старались не тревожить её. Папа был человеком, целиком погружающимся в страсть. К маме он испытывал любовь глубокую и безумную, потом, когда чувство к ней перегорело, так же неистово относился к своей второй жене. У него была натура поэта, совершенно лишённая рациональности.

Замуж мама больше никогда не вышла, полагая, что никакой мужчина не заменит нам отца. Она любила только его всю жизнь…»

А ее брат рассказывал о матери: «Это была удивительная, святая женщина и совершенно не приспособленная к жизни. И вот на эту беззащитную женщину обрушилось всё. Мать не сумела найти себя как человек, имеющий образование, хотя я знаю, что она занималась литературой (в мои руки попали черновики её прозы). Она могла бы себя реализовать совершенно иначе, если бы не то несчастье, которое на неё обрушилось. Не имея никаких средств к существованию, она стала работать корректором в типографии. И работала так до самого конца».

Однако и сама Мария Ивановна, и их дети — Марина и Андрей — обиды на отца не держали: «Что ж делать, поэту нужна свобода». Мария Ивановна потом, уже после войны, даже подружилась с Антониной Бохоновой. А когда читаешь ее письма к уже бывшему мужу, то просто сердце разрывается, разве бывают такие люди?

«Милый Асинька!

Как бы узнать о твоём здоровье?.. Если я тебе буду нужна, попроси дать телеграмму к Нине Герасимовне. Я сейчас же приду и привезу тебе что нужно. Не бойся обращаться со мной как с мамой (только не со своей), я ведь ничего с тебя не требую и ни на что не рассчитываю. Мне ничего от тебя не нужно. Ты же это видишь… О своих личных делах ты тоже не страдай, Асик, всё это проходит, забывается, и ничего не остаётся. Я всё прекрасно понимаю, со мной, Асик, было так же, и всё обошлось благополучно — я сделалась умная, тихая и спокойная. Мне ничего не надо, ничему я не удивляюсь и не огорчаюсь. И мне так спокойно-спокойно. Не огорчайся, мой дорогой, всё будет хорошо. Мы обменяем комнатки, и ты будешь жить хорошо и спокойно. Возьмёшь кое-что из мебели, у меня есть лишнее ложе (диван).

Выздоравливай, моя деточка, у меня руки трясутся из-за этой телеграммы. Я так беспокоюсь, как ты там один, как тебя там лечат. Что тебе надо? Телеграфируй обо всем (и о хорошем, и о плохом), если я ничего не буду получать, мне будет очень беспокойно и плохо…

Нужны ли тебе деньги? Крепко целую, дети не знают, что я тебе пишу. Они тебя очень крепко любят…

… Ничего не продавай, напиши, я денег достать всегда сумею.

Ещё целую».

Немудрено, что фильм сына «Зеркало» Марию Ивановну Вишневецкую немного обидел. Она понимала, что кино — это условность, что фильм не о ней, а о гипотетической семье. И, конечно, никто не мог бы сказать ей: «Ты — персонаж Достоевского. Вся твоя жизнь — принеси да подай… Ты пальцем шевелить не умеешь. Твой муженек спасся от тебя вовремя, но детей ты определенно сделаешь несчастными». Но все вокруг ведь видели, что фильм о НЕЙ, и стихи за кадром читает ЕЕ муж…

«Я знаю, что отец страдал от того, что причиняет боль окружающим, но ничего с собой поделать не мог», - говорила Марина Тарковская в одном из интервью. Сам он писал первой жене о сыне Андрее: «Что делать с этим, я не знаю. Раз уж это началось, то надо устремить его страсти-мордасти по хорошему пути, а задерживать водопад — дело пустое. (…) Постарайся внушить ему, что нельзя доставлять людям страдания ради своих любвей, - к несчастью, я понял это слишком поздно. Объясни, что хуже всего — позднее сожаление о том, что кому-то сделал больно».

«Стелил я снежную постель,

Луга и рощи обезглавил,

К твоим ногам прильнуть заставил

Сладчайший лавр, горчайший хмель.

Но марта не сменил апрель

На страже росписей и правил.

Я памятник тебе поставил

На самой слезной из земель.

Под небом северным стою

Пред белой, бедной, непокорной

Твоею высотою горной

И сам себя не узнаю,

Один, один в рубахе черной

В твоем грядущем, как в раю».

Хотя и эти стихи не о Вишневецкой, они из более позднего «Ахматовского цикла».

«Как я боюсь тебя забыть»

Об отношениях Арсения Тарковского и Марины Цветаевой написано очень много. Не хотелось бы повторяться, но и обойти эту тему мы не можем. Не будем угадывать, был у них роман или нет. Слово самому Арсению Александровичу:

«С Мариной Ивановной Цветаевой я познакомился в 1939 году. Она приехала в очень тяжелом состоянии, была уверена, что ее сына убьют, как потом и случилось. Я ее любил, но с ней было тяжело. Она была слишком резка, слишком нервна. Мы часто ходили по ее любимым местам — в Трехпрудном переулке, к музею, созданному ее отцом… Марина была сложным человеком. Про себя и сестру она говорила: «Там, где я резка, Ася нагла». Однажды она пришла к Ахматовой. Анна Андреевна подарила ей кольцо, а Марина Ахматовой — бусы, зеленые бусы. Они долго говорили. Потом Марина собралась уходить, остановилась в дверях и вдруг сказала: «А все-таки, Анна Андреевна, вы самая обыкновенная женщина». И ушла.

Она была страшно несчастная, многие ее боялись. Я тоже — немножко. Ведь она была чуть-чуть чернокнижница.

Она могла позвонить мне в четыре утра, очень возбужденная: «Вы знаете, я нашла у себя ваш платок!» — «А почему вы думаете, что это мой? У меня давно не было платков с меткой». - «Нет, нет, это ваш, на нем метка А. Т.. Я его вам сейчас привезу!» — «Но… Марина Ивановна, сейчас четыре часа ночи!» — «Ну и что? Я сейчас приеду». И приехала, и привезла мне платок. На нем действительно была метка А. Т.

Последнее стихотворение Цветаевой было написано в ответ на мое «Стол накрыт на шестерых…». Стихотворение Марины появилось уже после ее смерти, кажется, в 1941 году, в «Неве». Для меня это был как голос из гроба».

В 1940 году Тарковский написал стихотворение «Стол накрыт на шестерых» об умерших любимых: отце, брате Валерии, Марии Фальц:

«Стол накрыт на шестерых,

Розы да хрусталь,

А среди гостей моих

Горе да печаль.

И со мною мой отец,

И со мною брат.

Час проходит. Наконец

У дверей стучат.

Как двенадцать лет назад,

Холодна рука

И немодные шумят

Синие шелка…»

Цветаева ответила ему:

«Все повторяю первый стих

И все переправляю слово:

«Я стол накрыл на шестерых»…

Ты одного забыл — седьмого.

Невесело вам вшестером.

На лицах — дождевые струи…

Как мог ты за таким столом

Седьмого позабыть — седьмую…»

Возможно, это стихи о любви (как часто предполагают), но скорее все-таки о предчувствии того, что произойдет в Елабуге 31 августа 1941 года.

Современники пишут о том, что Тарковский в 1941 году старался избегать встреч с Мариной Ивановной, потому что она «захватывала» его, «давила». Но ее самоубийство произвело на него огромное впечатление. В последующие годы он напишет немало стихов о ней:

«Как я боюсь тебя забыть

И променять в одно мгновенье

Прямую фосфорную нить

На удвоенье, утроенье

Рифм — и в твоем стихотворенье

Тебя опять похоронить».

Когда последнее стихотворение Цветаевой было опубликовано, никто, кроме самого Тарковского и его близких, не мог понять, о чем оно. Стихи Тарковского не печатали вообще, хотя в узких литературных кругах его ценили. Он занимался в основном переводами с восточных языков (туркменского, киргизского, азербайджанского и т. п.). Еще в 1933 году Георгий Шенгели, тогда сотрудник отдела литературы народов СССР Гослитиздата, привлек к работе над переводами национальной поэзии молодых поэтов, в том числе и Тарковского. Возможно, как переводчик Арсений Александрович и преуспевал, та же Цветаева очень хвалила его переводы. Однако он сам высказал отношение к переводам восточных эпосов в стихотворении «Переводчик» — по-моему, очень красноречиво:

«Шах с бараньей мордой —

на троне.

Самарканд — на шахской ладони.

У подножья — лиса в чалме

С тысячью двустиший в уме.

Розы сахариной породы,

Соловьиная пахлава,

Ах, восточные переводы,

Как болит от вас голова.

(…)

Для чего я лучшие годы

Продавал за чужие слова?

Ах, восточные переводы,

Как болит от вас голова…»

Орган сострадания

В 1941 году Арсений Тарковский провел в эвакуацию обе свои семьи: Марию с Мариной и Андреем и Антонину с дочерью от первого брака Леной. Вернулся в Москву и попросился на фронт. В декабре 1941-го он получил назначение в действующую армию и был зачислен на должность писателя газеты 16-й Гвардейской Краснознаменной Армии «Боевая тревога». В 1943 году был награжден орденом Красной Звезды. 13 декабря 1943 года его тяжело ранили в Витебской области, разрывной снаряд попал в ногу. У него развилась газовая гангрена. Антонина Бохонова с помощью друзей получила пропуск в прифронтовую полосу и привезла Тарковского, которому к тому времени сделали пять неудачных операций, ампутируя ногу все выше и выше, в Москву. В Институте хирургии профессор Александр Вишневский сделал ему шестую, последнюю, ампутацию — гангрену удалось остановить.

«На войне, как нигде, любовь равна состраданию, — писал Тарковский. — Этим великим даром в полной мере наделены лишь натуры щедрые. Осудить, отвернуться, забыть, ответить на зло злом проще. Но есть такое понятие: болевой порог. Чем ниже он, тем острее у человека способность сочувствовать другому.

(…)

На войне я понял, что скорбь — это очищение. Память об ушедших делает с людьми чудеса. Я видел, как одна женщина переменила совершенно образ жизни после смерти сына, сообразуя с памятью о нем свои поступки.

На войне я постиг страдание. Есть у меня такие стихи, как я лежал в полевом госпитале, мне отрезали ногу. В том госпитале повязки отрывали, а ноги отрезали, как колбасу. И когда я видел, как другие мучаются, у меня появлялся болевой рефлекс. Моя нога для меня — орган сострадания. Когда я вижу, что у других болит, у меня начинает болеть нога».

Вторая жена Тарковского Антонина была, судя по всему, очень не похожа ни на первую его любовь, ни на первую жену. Его друг Семен Липкин рассказывал в интервью Кривомазову: «Затем возникла Тоня… (Тренина, по первому мужу). Это была женщина красивая, добрая, мягкая, но она не была властной… Она была куколкой… Прелестной, милой, доброй, порядочной».

«Куколка» Антонина Александровна выходила мужа и… потеряла. В 1947 году он познакомился с переводчицей Татьяной Озерской.

Уже после их разрыва Антонина Александровна тяжело заболела. В 1951 году она умерла от опухоли мозга.

Единственное стихотворение, посвященное второй жене, написано уже после ее похорон:

«Жизнь меня к похоронам

Приучила понемногу.

Соблюдаем, слава Богу,

Очерёдность по годам.

Но ровесница моя,

Спутница моя былая,

Отошла, не соблюдая

Зыбких правил бытия.

Несколько никчемных роз

Я принёс на отпеванье,

Ложное воспоминанье

Вместе с розами принёс.

Будто мы невесть откуда

Едем с нею на трамвае,

И нисходит дождевая

Радуга на провода.

И при жёлтых фонарях

В семицветном оперенье

Слёзы счастья на мгновенье

Загорятся на глазах.

И щека ещё влажна,

И рука ещё прохладна,

И она ещё так жадно

В жизнь и счастье влюблена.

В морге млечный свет лежит

На серебряном глазете,

И за эту смерть в ответе

Совесть плачет и дрожит,

Тщетно силясь хоть чуть-чуть

Сдвинуть маску восковую

И огласку роковую

Жгучей солью захлестнуть».

Продолжение в следующем номере «УЦ».

Подготовила Ольга Степанова, «УЦ».

Сергій Жадан неодноразово бував у Кіровограді з презентаціями своїх книг, але цього разу прихильники побачили його в іншій ролі – як виконавця пісень. В рамках всеукраїнського туру гурт «Жадан і собаки» з великим успіхом виступив у нічному клубі «Ф’южн». А перед виступом Сергій влаштував журналістам і всім прихильникам своєї творчості зустріч у бібліотеці ім. Бойченка.

У читальну залу бібліотеки на другому поверсі набилося чимало людей. Найприємніше було побачити, що переважна більшість із них – молодь. І надзвичайно активна, між іншим. Молоді люди цікавляться серйозною й гостросоціальною (а саме такими є твори Сергія Жадана) літературою, читають її. А сам Сергій, користуючись нагодою, представив на розсуд читачів свою нову збірку поезій «Тамплієри» та, власне, познайомив їх із «Собаками».

— Повна назва гурту – «Собаки в космосі», моє знайомство з ними відбулося 2000 року, – розповідає Сергій. – Тоді гурт грав зовсім іншу музику. Спільну роботу ми почали, випустивши свій перший альбом у 2007 році. Тож наступного року в нас буде ювілей. Ми привезли до Кропивницького не лише поетичну збірку, а й новий альбом, який називається «Пси». Власне, тому гастролі, в рамках яких ми відвідаємо 16 міст України, називаються «ПСИхотур». Весь цей рік у нас пройшов під знаком «Псів», ми гастролювали все літо, декілька разів намагалися влаштувати концерт у вашому місті, але це вдалося лише зараз.

Гурт позиціонує свій музичний стиль як ска-панк. Це абсолютно немасова, неформатна, досить своє­рідна музика, яка, втім, дуже добре співвідноситься з жорсткою лірикою Жадана. «Пси» – третій за рахунком альбом, і він має ряд відмінностей у порівнянні з попередніми роботами.

— Цей альбом є більш дорослим – і за направленням, і за змістом, і за технікою. В ньому – справжні пісні, а не просто читання віршів у супроводі музики. «Пси» завершують певний етап моєї спільної з «Собаками» творчості, після чого ми муситимемо шукати нові шляхи, нові форми й напрямки.

Окрім представлення нового альбому, хлопці також просувають волонтерську справу, привертаючи увагу глядачів, слухачів і читачів до долі українських політв’язнів, що перебувають у місцях позбавлення волі у Росії. Зокрема, «Собаки» збирали гроші, щоб допомогти матері Олександра Кольченка провідати свого сина, засудженого до 10 років таборів. Кольченко проходив в одній справі з відомим українським режисером Олегом Сєнцовим, якого було засуджено до 20 років ув’язнення.

Лірику Сергія Жадана можна почути й в обробці інших виконавців. Нещодавно група Сергія Михалка BRUTTO презентувала відеокліп на пісню «Середні віки», текст якої належить перу Жадана:

— Ми поважаємо творчість Михалка й маємо дружні стосунки з BRUTTO. Те, що зробили ці хлопці, мені дуже симпатично. Але «Середніми віками» наша спільна робота не закінчується. Зараз я працюю над поетичною аудіо­збіркою, і одну з поезій у цій збірці читатиме Сергій Михалок. Великих сумісних проектів ми поки в планах не маємо, але ж співпраця не обме­жується лише великими проектами.

Незважаючи на дещо ажіотажний успіх «Собак», Жадан був і залишається насамперед письменником і поетом, причому свою читацьку аудиторію він завоював завдяки великоформатним творам, найвідомішими з яких є романи «Ворошиловград», «Месопотамія», «Червоний Елвіс». Наразі Сергій, окрім концертної й волонтерської діяльності, займається написанням нового роману, в центрі якого – військовий конфлікт на Донбасі. А за мотивом «Ворошиловграду» через кілька років має з’явитися художній фільм. Сценарій «Ворошиловграду» авторства Наталі Ворожбит нещодавно виграв щорічний конкурс від Держкіно. Це означає, що держава профінансує половину видатків на створення фільму.

На сам концерт «Собак» глядачів зібралося ще більше, ніж на творчу зустріч, що передувала йому. Правда, виступ розпочався з майже годинною затримкою, причиною якої, на думку організаторів, стала недосконала пропускна система нічного клубу, а виконавці зайняли принципову позицію – розпочнуть концерт, щойно останній глядач зайде до зали. Але шалений драйв, який показали «Жадан і собаки», повністю компенсував ці незручності. Задоволеними залишилися й самі музиканти, відмітивши, що так тепло, як у Кропивницькому, їх, мабуть, ще ніде не зустрічали. Отже, сподіваємося на повторний візит жаданого Жадана та його «Собак».

Вікторія Барбанова, фото Олега Шрамка, «УЦ».

Ох и тяжелый же выдался год в нашей истории! Рванул четвертый блок Чернобыльской атомной станции, над Америкой взорвался «Челленджер» с семью астронавтами, на Кировоградщине произошла страшная железнодорожная катастрофа (мы недавно на страницах «УЦ» вспоминали ее). В Швеции убили премьера Улофа Пальме. Затонул теплоход «Адмирал Нахимов», 19 его пассажиров были из Кировограда и области. А еще этот год мы вспоминаем как пик антиалкогольной кампании Михаила Горбачева. Она наложила свой отпечаток и на то, как мы встречали Новый 1987 год.

Не можем не процитировать строки из проекта «Намедни», который наша газета осуществила в 2010-м году. Вот как вспоминал один из наших респондентов поиски алкоголя в 1986-м году:

«Чтобы купить «чернила» («Молдаван в шляпе», «Приморский», «Славянское»), встречаясь после работы, мы за час умудрялись обежать полгорода — Озёрная Балка, Выставка (Садовая), Добруджа (14-этажка). Спецотделы закрывались в семь. Когда перед самым закрытием везло «затариться» (по бутылке на нос), это было счастье не так от пития, как от процесса приобретения. Выпивали под конфетку или на Валах, или в строящемся Дворце пионеров. Потом, чтобы «догнаться» пивком, надо было пройти настоящие врата ада. В «гадюшнике» — пивном баре на Декабристов — на дверях стоял мужик с замком, пускал по пять человек. Один на моих глазах хотел шестым проскочить и получил увесистым замком по голове до крови, а другу моему оторвали рукав от кожуха, такие толпы были. И брали, если попадали вовнутрь, не меньше 5-ти бокалов, и сидели до упора. А мы в то время зимой в шубах с воротниками ходили, практичная вещь на случай нередкого мордобоя».

Водку в тот год продавали по талонам. На взрослого человека полагалось две бутылки в месяц, что было совсем не смешно многим, которые такую дозу опрокидывали за один вечер. Именно в 1986-м в первый и единственный раз в истории в декабре работающим людям выдали талоны на шампанское — на одну бутылку. Но то, что у тебя был талон на спиртное, вовсе не гарантировало, что в магазине оно есть! Для покупки того же шампанского в Кировограде нужны были или везучесть, или блат. Или лишние деньги. В ту пору всяк выпивающий знал — если водки нет в магазине, спрашивай у таксиста.

В рамках антиалкогольной кампании в августе 1986-го (это, видимо, был первый «черный август» в истории страны) водка резко подорожала. Самый дешевый ее сорт стоил 9 рублей 10 копеек. При тогдашних обычных зарплатах в 150 рэ это был жестокий удар по бюджету каждого выпивохи.

Но разгулявшийся народ покупал у таксистов водку по 15 рублей за бутылку, а если ночью — то и по 20. 31 декабря 1986 года по сути только у таксистов Кировограда было шампанское. 25 рублей бутылка. При официальной цене в 5,50. Кстати, в Кировограде в магазинах если и появлялось шампанское, то в основном не популярное «Советское», а болгарское «Искра», ниже качеством. Если помните, тогда проблему с недостатком продуктов СССР помогала решать братская Болгария (еще Венгрия с ее знаменитыми консервами «Глобус»). Болгария, площадь которой всего в четыре раза больше Кировоградской области, почему-то умудрялась хорошо вести сельское хозяйство. Фирма «Булгарконсерв» поставляла нам икру баклажанную, консервированную фасоль, фаршированный перец и голубцы, джемы. Советский человек впервые попробовал кетчуп именно болгарского производства, и оказалось, что он по вкусу таки отличается от «Краснодарского» соуса!

Также Болгария частично решила табачную проблему Страны Советов. «Опал», «Родопи», «Стюардесса», «Вега», «Ту-134», «Шипка», «Интер», «Феникс», «БТ» быстро стали популярными у курящих дам и интеллигенции. Трудовой класс их не особо любил, и даже не потому, что стоили они дороговато — 50 копеек. Крепости в них не хватало пролетариату, и он покупал «Ватру» и «Приму» без фильтра.

До конца 1986-го в Советский Союз болгары поставляли также и так называемое бренди «Слънчев бряг», стоило оно 8 рублей 10 копеек. 300 миллионов бутылок в год выпивал СССР. Популярны были и вина «Монастырская изба», «Медвежья кровь», «Тамянка». Эти названия можно сегодня встретить почти в любом профильном магазине, делают такие вина сотни производителей, а началось все с болгар. Но Горбачев своей борьбой с пьянством приостановил импорт болгарских и венгерских алкогольных напитков как раз с 1987 года.

Специалисты считают, что именно 1986-й стал годом появления фальсифицированного алкоголя. Буйным цветом расцвело самогоноварение, даже несмотря на то, что за варение и сбыт напитка можно было получить до 7 лет лишения свободы с конфискацией имущества! Так вот, кроме самогона, тогда в наших краях и начали подделывать тот же упомянутый «Слънчев бряг». До того времени бутылки из-под этого 36-градусного напитка не принимали в пунктах приема стеклотары, но пронырливые люди стали их скупать и разливать в них разбавленный самогон, подкрашенный чаем.

Так или иначе, пить народ в 1986 году меньше не стал. А советская торговля недополучила в 1986 году 12 миллиардов рублей! Чудовищная цифра по тем временам. Некоторые считают, что именно вся эта кампания в итоге и привела к краху Советского Союза.

Именно в том году что-то в системе надломилось. Как-то неуловимо что-то изменилось в атмосфере, в головах людей. 30 мая 1986 года на четвертом фестивале Ленинградского рок-клуба Виктор Цой со своей группой «Кино» впервые спел песню «Перемен»: «перемен требуют наши сердца, перемен требуют наши глаза…». Всем хотелось что-то изменить в нашей жизни. Смутно все чувствовали — что-то не так, надо меняться, но как, куда, в какую сторону — почти никто не знал…

Мне кажется, что отчасти передал ту атмосферу популярный в то время писатель Андрей Битов в изданной в 86-м книге «Аптекарский остров». Позвольте привести довольно большую цитату о Новом годе из этой книги:

«И вот, наконец, Новый год! Я еду в автобусе. Еду встречать. Это же самый прекрасный, самый искренний и естественный праздник в году! Старое забыто — начинается новое… Как мне всегда хочется, чтобы праздник этот был чист, светел и красив! И я еду начищенный с ног до головы. А в кармане у меня соседкины пудреница и карандаш, а то даже бальные туфли, по одному в боковых карманах.

Автобус набит. Все красивые. Все шумят, смеются. Все радуются. Будет праздник. А праздник, быть может, - только ожидание его. И все напьются, будут пьяны, и мильон девушек потеряет свою невинность, будут разбиты тонны посуды… И недоедены, расплеваны, разблеваны тонны еды. Пищи… И все равно едут и едут на дни рождения и Новые года. И Новые года идут один за другим. Новые года — детские: елка и подарки под елкой и рано спать. Новые года — подростковые: посидеть немного за столом со взрослыми, молчать, краснеть — «жених растет» — и позволенная рюмка со всеми. И Новые года — не дома, а в компании: жмет рубашка, а рядом твоя соседка, и пить, пить, словно только это и делал всю жизнь, и потом ничего не помнить…

И ты едешь, едешь в автобусе встречать и встречать Новый год, Новый год…

И вот я не еду встречать Новый год в автобусе… Это самый мрачный и, пожалуй, самый чистый Новый год в моей жизни. Я новичок, салага. Всего две недели в армии. И — ни копейки. Не открыть ни бутылки, ни даже пачки папирос. И приказ по отряду: в новогоднюю ночь — всем дома. Дома… То есть в казарме. Но старички кто ушел в самоволку, кто так нагулькался. А нам, новичкам, - и нечего. Кто-то пил одеколон. Но вот и одеколона нет. Кто-то разводит зубную пасту. А я… Я получил сразу три письма из Ленинграда, первые письма сюда из дому: от мамы, друга и от нее. И я не вскрываю письма, жду, чтобы открыть их в двенадцать. И мне погано. В основном погано потому, что завидую, завидую… И мне кажется, бог как весело! встречают там, в Ленинграде. И память подсказывает только соблазнительное, прекрасное, радостное. И растравляю, растравляю себя и не могу остановиться. Потому что я верю, верю, что они любят меня там… Но все они сейчас встречают, и пьют, и не помнят обо мне. Конечно, вспомнят — но забудут… Потому что я — не к празднику. И мать — она любит меня больше всех, — и она сидит сейчас дома, и богатый стол, и все вокруг любимые люди — и хорошо. И друг, он, конечно, предложит за меня тост, там, среди друзей, и все вспомнят и погрустят секунду и чокнутся от дури. И она… Она верна, верна!

И какой-то азиат жалеет меня и угощает меня планом. Я выкуриваю папироску. И вот мне смешно-смешно. Боже, как мне смешно! Какие все остроумные люди, какие лица! О боже…

А потом я опираюсь о нары и плыву, плыву… Корабль, ночь. Звезды, ветер. А потом я мушкетер. Атос или д’Артаньян.

И потом иду по залам, залам, и все прекрасные картины по стенам. Никогда не видал такого прекрасного…

А потом я просыпаюсь. В поту, голова разламывается. Где я? Почему? А по радио кончаются двенадцать ударов. И я вспоминаю… Самая большая радость — я ведь ее ждал весь день — вскрыть письма! Но во мне нет радости. И я прочитываю их кое-как. А потом всю ночь не могу уснуть от головной боли и кашля.

И вот я снова еду в автобусе встречать Новый год. И все едут. И наверное, думают, что все, все едут встречать Новый год в автобусе. Или они и не думают об этом. Конечно, не думают. Ведь праздник.

А с кем-то несправедливо поступили, кто-то потерял все деньги, у кого-то вообще все пошло прахом, кто-то умер только что и у кого-то умерли, кто-то встречает Новый год в поле, кто-то в тюрьме. Их тьмы, этих людей. Они не едут в автобусе. А мы себе едем и едем. Всё встречаем и встречаем Новый год за Новым годом».

У многих тогда внутри было это непонятное томление, ожидание чего-то лучшего, круглый год предновогоднее настроение… Немудрено, что через пять лет та страна накрылась медным тазом.

А какие книги увидели свет в 1986-м! Немыслимые еще пару лет назад. «Плаха» Чингиза Айтматова, «Москва 2042» Владимира Войновича — пока только за границей. Там же выходит знаменитый роман Тома Клэнси «Красный шторм поднимается», о войне между СССР и НАТО. Война идет в 1986-м году… Заканчивается перемирием. А в начале 1987-го издают роман «Дети Арбата» Анатолия Рыбакова, ну вообще немыслимую книгу…

Хорошего было в тот год немало. За кировоградскую «Зирку» стал выступать Андрей Канчельскис, 29 августа 1986 года он забивает в Кировограде свой первый гол в ворота черновицкой «Буковины». Сборная Кировоградской области стала чемпионом Советского Союза по шахматам по переписке! Интересно, сегодня кто-то играет в шахматы по переписке?..

В Александрии, на пожарной каланче, запустили куранты — один из символов года.

В Кировоградской области в 1986 году впервые в истории объем розничной торговли на душу населения превысил тысячу рублей в год. Делали покупки хорошо тогда к Новому году, и не только. И это при условии сурового дефицита всего и всея! Ну и что, что на столах у многих стоял самогон, а не коньяк? Все пили за то, чтобы в 1987-м все изменилось к лучшему.

Подготовил Геннадий Рыбченков, «УЦ».

Письменник Артем Чапай приїхав у Кропивницький, щоб презентувати свою нову книгу «Тато в декреті». Це не гумористична проза (хоча книга доволі весела) і не збірка порад із виховання. Сам Артем каже, що за жанром це автобіографічний роман.

Артем Чапай – надзвичайно різноманітний письменник. Перша його книга «Авантюра» – це так званий тревел, тобто докладний опис його власної подорожі автостопом по Мексиці. Роман «Червона зона» – фантастичний. «Понаїхали» – цілком реалістичний художній твір. Він був також військовим кореспондентом, і його статті увійшли до книги «Война на три буквы». Не можна сказати, що якась із цих книжок сьогодні надзвичайно популярна, проте у Артема в кожному жанрі досить багато шанувальників. І ось тепер – «Тато в декреті».

— Для мене принципово не повторюватися, – пояснює письменник. – Коли вийшли перші дві мої книжки про подорожі, то почали казати, що в нас з’явився тревел-райтер. А я не хочу бути тільки тревел-райтером. Написав книжку фантастичну – сказали, що ось і в нас є представник антиутопії, але я не збирався писати тільки антиутопії. Я хочу робити різні речі.

Коли я писав «Тато в декреті», то орієнтувався на «Свято, яке завжди з тобою» Хемінгуея. Мені близький його стиль. Хоча, якщо для Хемінгуея «Свято, яке завжди з ним» – це молоді роки в Парижі, розмови в кафе і т.п., то моє «Свято» – це перші роки батьківства. Я впевнений, що саме про них я буду згадувати все своє життя.

Ця книжка передусім про стосунки. Тут не так багато про дітей, як можна уявити з назви «Тато в декреті». Тут немає порад. Я не психолог і не педагог і не можу вчити людей, як виховувати дітей. Книжка, мабуть, про несправедливість, яка існує між чоловіками і жінками, хоча не завжди чоловіки це усвідомлюють.

У передмові до книги Артем Чапай пише: «Іронія в тому, що, навіть пішовши в декрет, чоловік усе одно опиняється в кращому становищі, ніж  жінка. Узяти за приклад хоча б цю книжку. По суті, мільйони жінок в Україні та мільярди у світі можуть розповісти приблизно те саме. Але чи хто надрукує? Зате коли описати свій досвід пропонує чоловік — це інтригує за замовчанням: екзотика!

У мене брали інтерв’ю аж для «Української правди», ха! Хоч у повноцінному декреті я лише рік із хвостиком. У моєї матері, яка виростила чотирьох синів, паралельно працюючи інженером, інтерв’ю з цього приводу не брала навіть районна газета.

(…)

Зрозуміло, що цю книжку читатимуть академічні фемініст(к)и. Боюся, хтось із них критикуватиме автора за непослідовне вживання фемінітивів, тобто жіночих форм слів: «соціологиня» замість «соціолог» на позначення Оксаниної професії тощо. І хоч, як люди сімейні, ми обоє вважаємо, що одна помита чоловіком тарілка робить для рівноправності статей більше, ніж один раз ужите слово «мисткиня», а десятеро татів із немовлятами – більше, ніж десять осіб на круглому столі про фемінітиви, – я все ж таки визнаю, що й жіночі форми слів важливі. Оксана тут більша «скепткиня»».

– Для багатьох сімей в часи кризи тато в декреті – це необхідність чи просто економічно обґрунтоване рішення. У мами краща робота, вона більше заробляє…

— В нашому випадку це не була необхідність, заробляли ми однаково. Це був принцип. Коли ми одружились, Оксана закінчувала магістратуру за кордоном. Заради того, щоб бути зі мною, вона повернулася в Україну, хоча могла продов­жувати навчання в Сорбоні. Було б дуже шкода, щоб у неї припинилася кар’єра і будь-який особистий розвиток через те, що вона народила дітей. Ми намагалися зробити по справедливості. І ще задовго до народження дітей вирішили розділити декрет, запланували, що з кожною дитиною перший рік буде сидіти Оксана, бо єдине, чого чоловік не може дати дитині, – це грудне вигодовування. А другий рік – це вже може робити тато.

– Ви дуже багато чого встигли зробити в житті: і подорожували автостопом, і були військовим кореспондентом, і посиділи в декреті. Що було найцікавішим?

— Якщо казати про щастя, то, мабуть, для мене цей рік у декреті найщасливіший. Але водночас він і найважчий. Дуже важко від активного соціального життя переходити до цього абсолютно однакового розпорядку дня, коли зранку зварив кашку, потім пішов на майданчик і т.п.

Але зараз я б не хотів повертатися до іншого. Мені важко уявити, що я б зараз бомжував по Мексиці півтора роки. В 23 роки – це нормально, а в тридцять п’ять вже хочеться тепла й комфорту. Мені, звичайно, не хотілося б повернутись на війну. А от у декрет я б міг і повернутися.

– А ви вже вийшли з декрета?

— Важко сказати. Молодшому зараз 2,5 роки . Він ходить у садочок з перемінним успіхом вже півроку, але поки що постійно хворіє. А я собі уявляв, що вихід з декрету буде одномоментним… У понеділок він пішов у садочок, а я поїхав презентувати книжку.

– А якщо він захворіє, покинете все й повернетесь?

— Ні, зараз до нас приїхала бабуся. У моїй книзі є окремий розділ – «Ода бабусі». Бо якщо б якась соціологічна контора порахувала б, то вийшло б, що середня бабуся проводить з дитиною більше часу, ніж середній тато.

– Можливо, простіше було найняти няню?

— Можливо, але нам здається, що це неправильно. Моя попередня книжка – «Понаїхали» – була про українських заробітчанок в Італії. Це художня книжка, але я жив деякий час в Італії, досліджував, як це працює. Там я побачив, що італійські жінки дуже емансиповані. Але вони емансиповані за рахунок того, що в них є албанські кухарки, які за 300 євро в місяць їсти варять, є українські «баданте», тобто доглядачки і т.п. Звичайно, ми з Оксаною можемо займатися кар’єрою за рахунок того, що на нас буде горбатитись хтось інший. Матеріально це було б вигідніше, ніж сидіти в декреті. Але ми прийняли свідоме рішення цього не робити.

– До речі, щодо матеріального. З чого живе письменник, адже більшість з нас давно не купує паперових книжок?

— Я й сам не купую. Дітям купую, а собі краду з Інтернету. Але мені здається, що уявлення, що письменник має заробляти своїми книжками – це просто такий наш утопічний погляд на захід, де захищають авторське право і т.п. А якщо починаєш розбиратися, то розумієш, що навіть в Америці, ну, може, 5% письменників – такого рівня, як Стівен Кінг, – насправді живуть з продажу своїх книжок. Ну, може, там Пауло Коельо в Бразилії. Всі інші мають інший заробіток. Дуже часто письменники викладають в університетах і т.п. Це нормально. Так само і у нас. Я заробляю як журналіст, наприклад, Сергій Жадан їздить з концертами. Та й сьогодні достатньо грантів, програм, які дозволяють задовольнити творчі амбіції. Наприклад, роман «Понаїхали» я писав за рахунок міжнародної стипендії «Європейська ініціатива» для молодих письменників з різних країн світу. Треба шукати ці стипендії, гранти. В цьому немає нічого поганого – Ганс Хрістіан Андерсен, наприклад, все життя жив за рахунок королівської стипендії.

– Чи може сьогодні українська література конкурувати на міжнародному ринку? Чи будуть читати нашу літературу в Америці?

— У нас є чудові письменники! Мені дуже подобається Володимир Рафієнко. У нас його мало знають, бо він російськомовний автор, свого часу багато друкувався в Росії, отримав навіть премію для російськомовних зарубіжних письменників. Я б радив ще почитати Тараса Антиповича, Маркіяна Камиша. Якщо говорити про жанрову літературу, то Андрій Курков, безумовно, дуже сильний письменник. Але… Розумієте, не тільки українська, але й сучасна європейська література сьогодні дуже програє американській. Це дуже помітно. Американський письменник середньої руки, якого на батьківщині, може, ніхто й не знає, пише якісніше, ніж більшість метрів європейської літератури. Чому? Тому що в будь-якому університеті США навчають письменництву. Тобто люди мають можливість цьому вчитися, дуже багато людей пробують писати, і відбувається своєрідна селекція. У нас письменників дуже мало, їх ніде не вчать, і кожен пише, як собі розуміє…

– А ви самі вчилися?

— Ні, але я б дуже хотів!

Записала Ольга Степанова, «УЦ».

Родителей младших школьников, учащихся в школе №13, накануне Дня Святого Николая озадачили весьма неоднозначным «подарком».

В понедельник я не смогла отвести своего старшего сына в школу. Накануне ребенок рассказал, что из-за ремонта их перевели в другую школу. В беседе с классным руководителем сына я выяснила, что начальные классы школы №13 были переведены в школу №19, где для них всех (!) выделили три кабинета. В каждом кабинете будут ютиться минимум два класса, контрольные и прочие итоговые работы, а также уроки «меньшей» важности, вроде рисования и информатики, отменены. Связано это с ремонтом, который новое руководство школы (по информации от учителей и родителей, 13-я школа теперь находится в ведении гимназии «Мрія», директором которой является Лилия Титаренко) делает почему-то в разгар зимы. В школе уже около месяца нет уроков физкультуры (со слов  ребенка). Полным ходом идет ремонт в школьной столовой (интересно, как сильно это сказывается на качестве того, что дети едят на обед). Пришла очередь школьных кабинетов, в которых должны будут установить новые пластиковые окна… вместо пластиковых. Пару лет назад окна кабинета, в котором учится мой сын, уже были заменены на пластик совместными усилиями родителей.

Столь капитальные ремонтные работы во время учебного года вызывают много неудобных вопросов. С какой стати школу взялись ремонтировать с такой поспешностью, неужели нельзя было дождаться лета? Знают ли в городском управлении образования Кропивницкого об этом ремонте? Из каких средств финансируются работы? Во время уроков дети вынуждены дышать пылью и ходить в один туалет, поскольку другие санузлы на ремонте. Возможно ли в таких условиях соблюдать необходимые санитарные нормы?

Удручающе выглядит позиция педагогов и родителей – они не хотят вступать в конфликт с новой администрацией школы. В нашей стране каждый ребенок имеет право на обучение в достойных условиях, не угрожающих его здоровью. И это право было грубо нарушено в отношении сразу нескольких сотен детей. И я как журналист хочу услышать внятный ответ от ответственных лиц, почему это происходит и какие меры они собираются предпринимать.

Виктория Барбанова, «УЦ».

Подходит к завершению очередной музыкальный год. Попробуем разобраться, кто из заезжих исполнителей оставил след в нашей памяти, а кого видеть из зрительного зала больше и не хочется.

Уходящий 2016-й отметился тем, что городские сцены, не успев «остыть» после выступления того или иного солиста, группы, хорового коллектива, через день – два, максимум неделю заполнялись новыми исполнителями. Подсчитать точное количество концертов не представляется возможным, можно кого-то упустить, а значит, обидеть. О всех выступлениях рассказывать не имеет смысла, почти в каждом номере «УЦ» мы публиковали или интервью с артистами, или отчет о концертах, на которых смогли побывать. Вспомним только те моменты, о которых не упомянули ранее.

Самое-самое

С этой категорией все понятно. «Океан Эльзы» бомбанул на стадионе «Зірка». В этом году команде повезло с погодой, дождя не было. Нам, зрителям, пришлось немного подождать выхода на сцену известного коллектива, но Станислав Вакарчук принес свои извинения за опоздание, аргументировав тем, что сами дожидались захода на арену «последнего» зрителя. Потом два часа, а может, и более, несколько тысяч поклонников «ОЭ» находились в состоянии легкого сумасшествия. Пели, танцевали – куда же без этого?

Бывало и такое

Не можем не вспомнить концерт «Другої ріки» в зале областной филармонии. Артисты выступили отлично, зал разогрели не на шутку. Но были отдельные лица, которые зажигались не только от музыки. Во время выступления коллектива некая фанатка в очень «бодром» настроении сначала бродила по залу, а затем умудрилась взобраться на сцену и там запутаться в проводах. Разумеется, не все одобрили поведение девушки – техники группы помогли ей покинуть подмостки. Правда, розовощекую фанатку это не остановило. Спустя пару минут она предприняла еще несколько попыток добраться до своих кумиров. К счастью, энергии ее хватило ненадолго, и спутник девушки, к слову, такой же «веселый», увлек ее в глубину зала.

Неувязочка вышла

Выступал у нас и вокально-инструментальный ансамбль «Пламя». В свое время только от одного названия группы у девушек пламенели губы, розовели щеки, а их глаза могли поджечь любой костер. Девушки повзрослели, а вот участники коллектива почему-то не очень. Почти все бодрячки. Бегают, даже прыгают по сцене. К приехавшему к нам ВИА «Пламя» возникли вопросы по поводу легитимности группы. Действительно, Станислав Черемухин, позиционирующий себя как нынешний руководитель ансамбля, длительное время работал в составе легендарного ВИА «Пламя». Но, справедливости ради, отмечу, что за несколько десятилетий существования ансамбля через него прошли десятки музыкантов. А вот неизменным его руководителем по-прежнему является Сергей Березин. Конечно, Черемухин имеет моральное право создать группу с таким же названием и колесить с репертуаром по стране, зарабатывая на жизнь таким нехитрым способом. Сам Станислав не считает, что нарушает чьи-то права, легко соглашается на интервью и отвечает на каверзные вопросы относительно преемственности названия и репертуара коллектива. Мнения по этому поводу у всех разные. А песни теперешнего состава звучали неплохо. Даже хорошо звучали. Зал буквально рыдал от песен «На дальней станции сойду», «Под музыку Вивальди», «Идет солдат по городу», «Здравствуй, мама», «Дорога железная», «Аты – баты», «Детства последний звонок».

Самое ожидаемое

Лично для меня это был приезд Глеба Самойлова и его нового коллектива Matrixx. Тексты и музыка братьев Самойловых мне нравились еще во времена их громкого попадания в музыкальный топ. И до сих пор, пусть и не часто, я слушаю композиции «Агаты» и Matrixx. Хотелось пообщаться с автором большинства песен группы «Агата Кристи», не побоявшимся совершить тур по Украине. Поговорить о том о сем, о музыке и не только. Не сложилось. Менеджеры группы даже не рассматривали вопрос об интервью. Или чего-то боялись, или просто перед выступлением не хотели напрягать известного музыканта и фронтмена группы. Как поется в одноименной песне Глеба, «порвали мечту». А сам концерт понравился.

Что было и чего не было

Случается и такое: уже отыгравшая концерт в Кропивницком группа «Время и Стекло» попала на одной из улиц нашего города в небольшое ДТП. К счастью, все обошлось. Артисты отделались легким испугом и после недолгих разбирательств уехали.

Перед приездом Потапа и Насти работа органов правопорядка по предотвращению возможных актов недовольства их выступлением в Кропивницком для жителей областного центра была незаметна, однако она велась. Речь не о том, что кого-то задерживали перед концертом. Полицейские оберегали пришедших на концерт зрителей профессионально, без видимого присутствия и суеты.

Своими впечатлениями об уходящем годе с «УЦ» поделились и организаторы многочисленных концертов в Кропивницком.

— Хочу отметить, что в этом году наш город посетили звезды так называемой первой линейки, – рассказывает Иван Худояров. – Это «Океан Эльзы», Светлана Лобода, «Время и Стекло», Потап и Настя и еще ряд украинских коллективов высокого уровня. С каждым из них работать было приятно. Ничего особенного в еде, питье, проживании в наших отелях они не требовали, не было никаких упреков и приступов звездной болезни.

— Помогать в организации концертов намного легче, когда у артистов нет особых пожеланий. Нам легко работалось со всеми, – рассказывает Сергей Войц. – Во многом помогали работники театра и филармонии. Артисты шли навстречу просьбам журналистов об интервью. Не все, конечно, но большинство из них откровенничали перед камерами, микрофонами и диктофонами корреспондентов местных ТВ и газет.

— Приятно, что никто из музыкантов нам не отказывал, – говорит Эдуард Гева. – Многим коллективам нравится выступать перед нашей публикой, и отрабатывают они по полной. Рок в нашем городе любят, много людей приходит в клубы послушать музыку этого направления. Большинство из них являются постоянными посетителями роковых концертов, проходящих на площадках областного центра. В уходящем году зрители видели много профессиональных коллективов и слушали качественную музыку в их исполнении. Есть уже наметки и на следующий, семнадцатый год. Будет интересно.

Руслан Худояров, «УЦ». Фото  Виктория Квитка.