Вилен Яковлевич Очаковский — личность знаковая. Он в своей жизни повидал такое, что многим и не снилось. Но был всегда с прямой спиной. Очаковский – последний политический заключенный Кировоградщины. За антисоветчину был брошен в специализированную психбольницу, и лишь перестройка и заступничество товарища – великого поэта Евгения Евтушенко – помогли ему не только выбраться из застенков, но и реабилитироваться и стать одним из учредителей Народного руха Украины и Всесоюзного общества «Мемориал». В уютном дворике его частного дома в центре Александрии часто бывают гости, не только из Александрии или Кировограда, но и из других стран. 29 августа там было особо людно. Вилену Яковлевичу исполнилось 75 лет. И дай Бог всем нам быть в такой светлой памяти и с таким острым умом, как Очаковский! С днем рождения, Вилен Яковлевич!
Продолжение. Начало в №34.
«БЛАТНАЯ»СУМКА ОТ ПОЛКОВНИКА
— Женя, мы с Галкой приглашаем тебя в гости. На сибирские пельмени и армянский коньячок.
— Заманчиво для сибиряка. А можно, я приеду к вам не один, а с друзьями-странниками, твоими новыми знакомыми?
— Ради Бога! Добро пожаловать. Примем всю твою команду по высшему ОРСовскому разряду. Кстати, ты с этим разрядом уже познакомился в столовой № 1. Гостеприимству моей Галки нет предела. Увидишь…
Дома ждал «разбор полетов»:
— Виля, ты, как всегда, максималист и фантазёр… Чем я удивлю таких важных персон?! Сибирскими пельменями? Фаршированными блинчиками из оленины? Копчёной щукой из Вилюйского моря?
— Груздями. Нефильтрованным пивом. Фантомас (прозвище моего друга Виктора Попко из Гайсина,грузчика с пивзавода и моего фото-кинооператора), если надо, и бочку подгонит.
— Наивный, как и все мужики-недотёпы… Твоих «деликатесов» мне катастрофически мало, чтобы удивить гостей, привыкших к московским ресторанам, а Женя, небось, и к парижским. А пить что они будут? Ты наобещал армянский коньяк, а в соседнем магазине только «Ситов на коне» (тридцатиградусная водка местного производства, руководимого моим приятелем из Майкопа Николаем Ситовым).
— Чудо, успокойся! Не забывай — Евтушенко присвоил мне звание волшебника, и я оправдаю это звание по полной программе. Через час-другой на твоей скатерти-самобранке будет весь «блатной» ассортимент: коньяк «Армянский», водка «Столичная», «Плиска», «Брэнди», кофе черный растворимый, крабы и т.д., и т.п. (В те времена такой набор вкусностей и благопитий был доступен только членам Политбюро или…ворам в законе).
— Что, волшебной палочкой обзавёлся? Фантазёр неисправимый…
— Не палочкой, а старыми продснабовскими связями…
Захожу в магазин №1 к Полковнику:
— Полина Владимировна, дорогая! Мать родная! Подруга фронтовая! Выручайте! Сегодня я принимаю таких гостей! Таких гостей! А в холодильнике шаром покати…
— Каких «таких гостей»?
— Великий поэт Евтушенко… Великий геолог Щукин… Великий художник Олег Целков (в ближайшем будущем он «слиняет» в Париж. — В.О.)… Великий журналист Леонид Шинкарев (собкор. «Известий» по Дальнему Востоку и будущий Посол СССР в Лаосе. – В.О.)…
— Всё понятно. Подожди полчасика. Обслужу местных великих «блатных», а потом и тебе соберу сумку по такому случаю.
Когда последний «блатной», капитан милиции Тимошкин, начальник Мирнинского ОБХСС, унес через черный ход свою персональную деликатессумку, Полина Владимировна Бильсон, она же Полковник (эту «кликуху» она получила от продснабовских грузчиков за полковничью папаху, которую она носила вместо дамской шапочки), позвала меня в подсобку с «фондом для блатных».
— Евтушенко, говоришь, к тебе в гости пожаловал. Он — Евтушенко, а я — Ярошенко в девичестве. Хороший он парень и пишет хорошо. Давай сумку…
ОТКРОВЕНИЯ ОТ ЕВТУШЕНКО НА АММОСОВА, 16, КВ.25
С первой минуты «сеанса гипноза» № 3 меня стал беспокоить медиазуд (фото и кинорепортажи Женя позволил, а хорошо бы записать этот сенсационный вечер и на магнитофон!). Понятия «аудиозапись» тогда не было. Я установил свой старенький бобинный «Романтик» на тумбу у телевизора, настроил микрофон и спросил: «Можно?» Евтушенко согласно кивнул: «Пиши».
Магнитофонная запись этого вечера будет изъята начальником следственного отдела Кировоградской облпрокуратуры В.Ф.Комендяком в октябре 1982-го как «вещёственное доказательство» моей преступной деятельности по изготовлению, хранению и распространению антисоветских измышлений, порочащих советский общественный и государственный строй, внутреннюю и внешнюю политику СССР, руководителей партии и правительства и т.д, и т.п… Меня бы также потешило-утешило, если бы эти строки, как воспоминание о своих былых подвигах, прочитал, кроме Комендяка, и экс-следователь Кироблпрокуратуры В.Н. Карелов, видимо, за раскрытие архисложного «дела агента ЦРУ, замаскированного под шахтёра», переведённый в ГПУ на должность следователя по особо важным делам…
На том вещдоке голосом Евтушенко повествовалось:
— о злодеяниях партии и правительства во времена Сталина — Берии…
— о гонениях на диссидентов при Хрущёве — Брежневе…
— о том, как исключали из партии Булата Окуджаву за неодобрение подавления «Пражской весны» советскими танками…
— о том, как преследовали за «украинский буржуазный национализм» известного украинского поэта Ивана Драча и о том, как он, Евтушенко, защитил Драча от репрессий, которым уже подверглись украинские поэты-диссиденты…
К сожалению, Иван Драч не оправдал доверия Евгения Евтушенко, и его «безобидная националистинка» (по выражению Евтушенко) в 90-х годах трансформировалась в кликушескую русофобию под девизом «Геть від Москви!» и «Далі від старшего брата — ближче до НАТО!». Конечно же, спасать Яворивского и Павлычко Жене не понадобилось: они, по-хамелеонски, спаслись сами…
Но самое грустное и шокирующее меня как фиделиста из откровений от Евтушенко, прозвучавших и записанных в тот вечер, было продублировано в дарственной надписи с автографом Евтушенко на его книге «Я сибирской породы», подаренной моему 9-летнему Фиделю:
«Дорогой Фиделито! Я желаю тебе стать человеком, непохожим на человека, имя которого ты носишь. Этот человек когда-то был честным студентом-повстанцем, обещал дать народу Свободу, но, когда пришел к власти, власть его испортила. И он вместо обещанной им Свободы дал народу новый вид несвободы. Поэтому лучше — не обещай, а сделай. Евг. Евт.».
И тут же, на титульном листе, Женя написал свой номер телефона в Переделкино: «Вилен, когда будешь в Москве, обязательно созвонись. Не обходи меня, заезжай в Переделкино».
О, как я волнительно переживал в Кировоградской тюрьме, под следствием, по поводу крамольных откровений Евтушенко на бобине моего «Романтика»: не принесла ли моя журналистская предприимчивость неприятности Жене, не угодил ли он из-за меня под колпак КГБ?.. К счастью, пронесло — Женю не тронули, видимо, слишком хлопотно было «привлекать» поэта, о котором сам Суслов сказал, призывая цензоров к сдержанности при работе его с рукописями: «Евтушенко — наше национальное достояние!» Увы! Цензоры безжалостно и методично кромсали плоды творчества нашего «национального достояния»… Однажды в Переделкино Женя «поплакался мне в жилетку»: «Старичок, из моего двухтомника выкинули 75 стихов…» Но сам Евтушенко своё «подколпачество» не афишировал и в жилетки иностранных корреспондентов не плакался. Вообще диссидентские штучки-дрючки не в его вкусе. Он не откровенничал ни на Темзе, ни на Сене, ни на Гудзоне. Он откровенничал на Волге, на Лене, на Вилюе… Как и я, его младший брат, — на Днепре, на Ингульце, на Ингуле…
ХРОНИКА ПАМЯТИ СЕРДЦА
… За обедом в гостиной Жениной дачи в Переделкино читаем стихи. Евгений Евтушенко… Евгений Рейн (друг и наставник будущего лауреата Нобелевской премии Иосифа Бродского). Читали свои стишата и мы с Фиделем. Фиделя мэтр похвалил: «А что, Фиделито, для твоих лет совсем неплохо сказано: “они преданно молчали…”». А мне с легендарной евтушенкинской прямотой врезал без обиняков:
— Старичок, плохие у тебя стишата. Не пиши стихи… Зачем писать плохие стихи, когда владеешь добротной темпераментной прозой? Поверь мне, старичок, я же профессионал.
— Женя, не стихи я пишу, а просто рифмованные информашки (рифмушки), иными словами, не поэт я, а рифмующий журналист (рифможур). И совесть моя рифможурская чиста и спокойна — в графомано-кавалерийские атаки на издателей не хожу…
Удивил Евгений Рейн:
— А я, напротив, считаю — стихи Вилена написаны талантливо, — возразил знаменитому тёзке неизвестный тогда Евгений Рейн.
Осень 74-го. Переделкино. Ох и тревожно мне было слушать панические откровения Жениной Гали на кухне их переделкинского дома:
— Боюсь я за Женю: как бы они не выдворили его из Союза вслед за Солженицыным.
— За что?
-За телеграмму протеста против высылки Александра Исаевича, направленную в ЦК, Брежневу: «Как социалист по убеждениям, я разделяю не все взгляды Солженицына, но убежден — выдворение из Союза его, лучшего писателя России, лауреата Нобелевской премии, — это позор для нашей страны. Поэт Евгений Евтушенко».
А ещё они могут «поощрить» Женю за письмо в защиту Солженицына. Это письмо было написано для «внутреннего пользования», но оно каким-то образом попало «за бугор» и было там опубликовано без ведома автора…(Тогда же Женя рассказал, в формате «не для прессы», теперь это — эксклюзив «УЦ»: «Задолбали меня поклонники и сострадатели, когда прослышали о той “брежневской” телеграмме. Устроили паломничество ко мне в Переделкино. Тогда я нашлёпал 100 экземпляров “объснительного” письма и раздавал каждому паникёру. И, видимо, кто то из них слил его за бугор…»).
— Галя, успокойся, не выдворят. Постесняются мирового общественного мнения.
— Наташа Солженицына тоже так думала. А результат какой? Вывезли Александра Исаевича, как посылку в фельдъегерском мешке, и выгрузили во Франкфурте-на-Майне. Плевать им на весь остальной, некоммунистический мир. Не постеснялись же они задавить танками дубчековскую Прагу: не постесняются и Женю вышвырнуть из своего «кремлёвского рая»…А Женя без России… Без Абхазии… Без твоей Якутии не выживет. Потому я так боюсь за него…
Слава Богу, не выдворили…
Декабрь 80-го. Александрия-Москва. Из Александрии едем с Фиделем в Москву на разведку — как ему поступить в МИИЗ (Московский институт инженеров землеустройства), на архфак, после окончания с красным дипломом Александрийского ГПТУ №7.
По старой доброй мирнинской традиции — звонок Жене в Переделкино:
— Женя, я в Москве… Где и когда встретимся?
— Приходи сегодня в ЦДЛ в 17.00. Столик в ресторане заказан. Но учти, старичок, без опоздания, буду ждать не более десяти минут.
«Звёздный» столик в ресторане ЦДЛ. Заходим в зал ресторана ЦДЛ, воспетый Булгаковым в «Мастере и Маргарите».
— А вот наш столик. Садись, старичок, вот твоё кресло… Друзья, знакомьтесь, мой старинный якутский друг и младший брат по пишущей братии. Теперь он украинский шахтёр. Знакомимся… Сальников Сергей Сергеевич (я в шоке: сам Сергей Сальников — З.М.С. по футболу, олимпийский чемпион из прославленной бобровской сборной СССР!). Старостин Андрей Петрович (я в двойном шоке: Андрей Старостин — З.М.С. по футболу, один из легендарных братьев — звёзд довоенного футбола). Юля, дочь Сергея Сергеевича… Олег, зять Сергея Сергеевича…
Где бы ни был Евтушенко и с кем бы ни был — там всегда и все ждут его стихов…Звучали Женины стихи и у «звёздного» столика.
Когда помянули Володю Высоцкого, Женя прочитал только что написанное стихотворение, посвященное поющему поэту.
Киоск звукозаписи
Бок о бок с шашлычной, шипящей так сочно,
киоск звукозаписи около Сочи.
И голос знакомый
С хрипинкой несется, и наглая надпись:
«В продаже — Высоцкий».
Володя,
ах как тебя вдруг полюбили
со стереомагами автомобили!
Толкнут
прошашлыченным пальцем кассету, и пой,
даже если тебя уже нету.
Торгаш тебя ставит в игрушечке — «Ладе» со шлюхой,
измазанной в шоколаде, и цедит,
чтоб не задремать за рулём:
«А ну-ка Высоцкого мы крутанем!»
Володя, как страшно меж адом и раем
Крутиться для тех, кого мы презираем!
Но, к нашему счастью, магнитофоны не выкрадут
наши предсмертные стоны.
Ты пел для студентов Москвы и Нью-Йорка,
для части планеты, чьё имя — «галерка»,
и ты к приискателям на вертолете спускался и пел у костров на болоте.
Ты был полу-Гамлет и полу-Челкаш.
Тебя торгаши не отнимут. Ты наш…
Тебя хоронили, как будто ты гений.
Кто — гений эпохи. Кто — гений мгновений.
Ты — бедный наш гений семидесятых
и бедными гениями небогатых.
Для нас Окуджава был Чехов с гитарой.
Ты — Зощенко песни с есенинкой ярой,
И в песнях твоих, раздирающих души,
Есть что-то от сиплого хрипа Хлопуши! …
Киоск звукозаписи около пляжа.
Жизнь кончилась. И началась распродажа.
1981.
Примечание: пилотный вариант «Киоска звукозаписи» Женя прочитал нам на год раньше датированного при публикации во «Всемирной библиотеке поэзии».
Прочитал Женя и свой новый стих «Афганский муравей», за который ему в декабре 1980-го светила 190-я «прим» УК РСФСР за антисоветские измышления, порочащие внешнюю политику СССР. (ст. 190 «прим» УК РСФСР — родная сестра-близнец ст. 187 «прим» УК УССР, которую мне «припаяет» через 2 года украинское КГБ и выдаст «путёвку в ад» — в Днепропетровскую спецпсихушку с её всемирно известными врачами-палачами… Курс лечения от правдоискательства продлится 4 года и один месяц — на год больше срока, определенного данной статьей.)
Афганский муравей
Русский парень лежит на афганской земле.
Муравей-мусульманин ползет по скуле.
Очень трудно ползти…
Мертвый слишком небрит,
и тихонько ему муравей говорит:
«Ты не знаешь, где точно скончался от ран.
Знаешь только одно — где-то рядом Иран.
Почему ты явился с оружием к нам,
здесь впервые услышавший слово «ислам»?
Что ты дашь нашей родине — нищей, босой,
если в собственной — очередь за колбасой?
Разве мало убитых вам, — чтобы опять
к двадцати миллионам еще прибавлять?».
Русский парень лежит на афганской земле.
Муравей-мусульманин ползет по скуле,
и о том, как его бы поднять, воскресить,
муравьев православных он хочет спросить,
но на северной родине сирот и вдов
маловато осталось таких муравьев.
1983 г.
Примечание: а четверть века спустя «Афганского муравья» услышат в ПРИПОЛЯРНОМ Удачном от композитора КИРОВОГРАДСКОЙ ШКОЛЫ Кима Шутенко, Олега Смирнова в исполнении ВИА «Карат». И я отправил «Муравья» электронной почтой Жене в США, где он преподаёт русскую поэзию.
Бескомплексно (не зря цыганка нагадала мне, что от скромности не умру) достаю из «секретного» портфеля тетрадочку, будущий вещдок на следствии и суде…
— Мэтр, можно и я прочту свою рифмованную информацию, посвященную Володе Высоцкому. Стихом её в твоём присутствии назвать не могу.
— Читай, старичок, не скромничай.
Читаю, вернее, тихо, приглушённо напеваю под мелодию из кинофильма «Вертикаль». Печально.
(И хорошо, что приглушенно: за соседним столиком, по словам Жени, сидел шеф советского Интерпола).
Если парень поёт про то,
Что ни пел до него никто,
Значит, парень имеет грех –
Беспартийный успех…
Если мир понимаешь как
Солженицын и Пастернак,
Значит, небо увидишь ты
Сквозь стальные пруты.
Через 618 дней автор стихотворения «О барде всея Руси» увидит небо сквозь стальные пруты на окнах Кировоградской и Одесской обычных тюрем и Днепропетровской спецпсихотюрьмы… А Евгений Евтушенко направит через студента МИИЗа Фиделя Очаковского письмо начальнику спецтюрьмы (начмеду):
«Убедительно прошу вас проявить снисходительность и милосердие к Вашему пациенту, моему другу Вилену Яковлевичу Очаковскому. Прошу Вас учесть такое обстоятельство: все необычные особенности его поведения — от неординарности его творческой натуры.
Человек с “божьей искоркой”, “не от мира сего” иногда воспринимается окружающими странным и более того…»
Член Секретариата
Союза писателей СССР
Е.А. Евтушенко.