Месяц: Май 2013

Все мои друзья знают: в День Победы я не хожу на Валы. Очень хочу хоть раз пройти со всеми этот путь, но не могу. Вот уже четверть века утро 9 Мая я встречаю со своими земляками в селе Хащеватом, в семи километрах от Гайворона, у памятника над огромной братской могилой, где похоронена без малого тысяча зверски убитых местных евреев.

Для нас, собравшихся здесь, День Победы слился воедино с Днем Скорби. Так сложилось. Это наша традиция, а традиции — это то немногое, за что стоит держаться в этой жизни, как за спасательный круг. Многие из нас даже не дальние родственники, многие никогда не жили в Хащеватом. Среди нас нет потомков двух подростков (всего двух!), чудом спасшихся 16 февраля 1942 года, когда все мирное еврейское население местечка было расстреляно. Мы внуки и дети тех, кто не погиб на фронте и не умер в эвакуации.

Это место в Хащеватом называли «глинище», карьер, огромные ямы — тут брали глину для постройки домов и сараев. Вот в эти ямы они и легли под пулями полицаев — их для участия в «акции» собирали со всего района. Шесть сотен взрослых и 376 детей. Моих близких родственников (прадеды и прабабки и почти все их потомство) — более 60 человек. А потом мой дед и еще сотня солдат вернулись с войны. Еще сотня семей вернулась из эвакуации домой. А дома уже не было. Было заваленное большими комьями земли глинище. Мужчины поставили памятники своим женам и детям — из той же глины. А потом женились на вдовах и усыновили детей погибших солдат.

Трагедия местечка над Южным Бугом подробно описана в литературе, стоит только набрать в поисковике слово «Хащевато», и вы получите массу ссылок. Сейчас в Хащеватом живет всего одна еврейка (до войны — несколько тысяч). В местной школе есть музей Великой Отечественной войны, а ее ученики, учителя и директор Елена Вдовиченко каждый год склоняют головы вместе с нами. В иные годы 9 Мая сюда съезжалось несколько сотен человек, теперь, если соберется полста, значит, память жива.

Территория большая, люди тут бывают в основном раз в год, вот и додумался кто-то из соседей распахать пару могильных соток под картошку. Говорят, хорошо тут картошка родила, крупная. Догадываетесь почему?

Год назад, когда отмечали 70-летие Хащеватской трагедии, мы с друзьями задумались: а что дальше, после нас? Как сохранить в неприкосновенности землю, ставшую могилой тысячи детей и взрослых? И тогда мы решили создать на месте братской могилы Мемориал «Хащеватская трагедия». Сделать его в камне и железе и закрепить в государственных документах.

Почти год ушел на прохождение всех бюрократических ступеней и включение святого для нас места в главный охранный документ страны — «Державний реєстр нерухомих пам’яток України». Мы благодарны за помощь и личное участие Андрею Николаенко, Ярославу Арсирию, Дмитрию Разумкову, Надежде Лисняк. Теперь дело за архитекторами, дизайнерами и строителями…

Нелегкий процесс получения статуса объекта культурного наследия для Мемориала «Хащеватская трагедия» поневоле заставил задуматься о сотнях и тысячах подобных мест на Кировоградщине и по всей Украине. Братские и одиночные могилы, места массовых расстрелов и ожесточенных боев, концлагеря, тюрьмы и гетто — снести или распахать эти места означает вытравить их из памяти потомков навсегда.

Я уверен, к 70-летию Великой Победы необходимо каждую пядь земли, где погибали и мучились жертвы бесчеловечной войны, сделать памятным местом, охраняемым законом и государством. Нужна общегосударственная программа, вот бы Ларин взялся за это… Да, их будет много — таких мест. Но каждый человек имеет право на память потомков и памятник над прахом. И наш долг не лишать его этого права.

Ефим Мармер, «УЦ».

Друзья, в этом году редакция «УЦ» проводит юбилейную, пятую по счету, акцию «Кировоград в пеленках». И юбилей обязывает нас организовать праздник не только веселый, но и торжественный.

Начнем с традиционных моментов. 1 июня (а это будет суббота) привозите или приносите своего малыша на площадь Кирова. Ровно в 10.00 наш фотограф со ступеней памятника Кирову сделает общий снимок. Как и прежде, обещаем каждой семье, принявшей участие в акции, подарок для малыша. И каждый участник мегафотосессии, попавший на страницы «УЦ», сможет получить уникальное фото на память (как всегда, бесплатно).

А теперь о нововведении, которое, надеемся, также станет традицией. Наша акция рассчитана на самых маленьких – от нескольких дней от роду. И те, кто приходил на нашу самую первую встречу, уже отпраздновали свой первый юбилей. Именно для пятилеток мы в этом году проведем выпускной. Да-да, самый настоящий «выпуск из пеленок». Теперь детали. Если вашему ребенку пять лет, приходите с ним на площадь и принесите с собой пеленку. Ее вы отдадите нам (она же взрослому ни к чему), а взамен получите «знак отличия». Какой – узнаете. Все собранные пеленки мы передадим в Дом малютки. Наши пятилетки в этот день будут не только выпускниками, но и благотворителями.

Ждем 1 июня на площади наше милое, красивое и обнадеживающее будущее!

Редакция «УЦ».

Встречи с Андреем Мерзликиным почему-то всегда проходят по одному сценарию. Мы говорим несколько часов, а потом я начинаю писать новый сценарий.

Первый раз мы потратили друг на друга много часов в Гаспре, летом 2011 года, во время съемок «Синдрома Дракона». Был выходной, мы практически случайно пересеклись в кафе, перекинулись парой слов, и пошло-поехало. Мы вдумчиво и не торопясь пили сок, пшеничный сок из города Немиров, Андрей рассказывал о своей мечте снять кино в качестве режиссера, я сказал – ну ладно, так уж и быть, напишу тебе сценарий.

В следующий раз мы сидели в зимнем Киеве, уже в 2012 году, пили сок, ячменный, из Шотландии, Андрей читал страницу за страницей сценария «Нестерова Петля», написанного специально для него. После чего честно сказал – я такое не потяну. Но с удовольствием сыграю главного героя, это же я.

Андрей мой ровесник, он, как говорят американцы, сэлфмэйдмен, человек, сделавший сам себя. Уроженец космической столицы России, города Королева, выпускник космического ПТУ. Потом Москва, получение двух высших образований одновременно – экономического (так хотели родители) и киношного, ВГИКовского. Достаточно поздний старт карьеры. Первая слава в тридцать лет, с выходом на экраны «Бумера». И долгое десятилетие пахоты на съемочных площадках, дабы мы могли сегодня без натяжек сказать: Андрей – один из лучших актеров своего поколения.

На этот раз мы встретились в Москве, в узбекской чайхане посреди чеченского торгового центра «Европейский». На этот раз без сока, исключительно чай, Андрей только вернулся в столицу России, я уезжал вечером этого дня. Интервью началось нестандартно, с вопроса интервьюируемого.
– Включай диктофон – сказал Андрей. – Слушай, когда уже «Петлю» снимать будем?

– Да скоро, как обычно, ведем переговоры. А что так сразу ты с вопроса начал?

– А потому что второй проект подряд я выхожу на площадку, и режиссер мне говорит: «Знаешь, я понял, что сценарий дерьмо, будем по ходу переделывать». И я играю что-то приблизительное, а режиссеры занимаются на площадке драматургией. А хочется, как в «Cиндроме» – поверили в текст, и каждый занимается своими задачами, делает образы искренними и сложными. И если это получается – зритель простит что-то смешное. Ну, вот пуляют у нас Климова с Асмус, как в фильме Тарантино, ну поржали, пошли дальше.

– А мне ничего, нравится эта сцена. Девочки стреляются, как девочки.

– Ну, может быть, на контрапункте прошло… (Заказывает сухофрукты.) Я тут несколько дней нарушал режим питания, ел страшные замороженные продукты.

– Что так?

– Да я только с Северного полюса прилетел.

– Ничего себе. Как ты туда попал, за долги?

– Ну, начнем с того, что у каждого человека есть мечта о каком-то экзотическом путешествии. Я вот всегда мечтал попасть на Северный полюс. Ну вот, через нашу бывшую вотчину, Шпицберген, добрался до льдины. Там уже 13 лет функционирует научно-туристический лагерь с очень ироничным названием «Борнео». Лагерь палаточный, дрейфующий на льдине. Во-первых, там работают ученые со всего мира. Наши, американцы, канадцы, норвежцы. Со Шпицбергена летает наш самолет, суровые такие летчики, новосибирская команда. Кроме наших, никто приземляться на плавающую льдину не рискует. Ну так вот, большой лагерь, два вертолета позволяют забросить любую научную группу или туристов на полюс. И, что не менее важно, забрать их оттуда. Туристов на лыжные маршруты забрасывают, привозят в точку, а дальше cто километров на лыжах или пятьдесят – по желанию. Меня вот за тридцать километров выкинули – вот тебе навигатор, вот ветер, вот торосы – топай. Заблудиться невозможно, как ты понимаешь. Доходишь до полюса, связываешься по рации – забирайте, я пришел. Потом в лагерь, отогреваться.

– Долго ты там пробыл?

– После посещения полюса – три дня. Беседовал с учеными, интересовался замерами, исследованиями, лекции послушал, те, что на русском. Там очень интересные люди, жаль, что большинство диспутов шло все же на английском, многого не понимал. Но кое-что приобрел, помимо романтики и человеческого единения.

– Как ощущения?

– Ощущения невероятные, все люди вместе, льдина заставляет забывать о наносных различиях, там мы все – люди в вечном противостоянии с природой. Мне повезло, я не в туристической части лагеря жил, а в палатке вертолетчиков, такие суровые ребята, ни с кем не тусуются, закрытый клуб. Ребята меня узнали и пригласили. Сделали исключение.

– Что пили?

– Там сухой закон. В силу плотности воздуха алкоголь там вреден – очень тяжело отходишь. Там или пить постоянно, или вообще не пить. Они же работают там – летают, спасают. Каждый день происходит что-то внештатное – кто-то обморозится и не дойдет по маршруту, еще что-то. Так что сухой закон.

– Андрей, прости, не верю.

– Ну да, вследствие того, что я пришел в гости, кое-что было. (Смеется.) Но так и запиши – это исключение. Ребята сделали мне баню, я парился на Северном полюсе. Настоящая баня, с русской парилкой, с веничком. А самое главное – ты окунаешься в прорубь Северного Ледовитого океана. Вертолетчики натаскали туда фанеры с Большой Земли ну и выстроили такое чудо. Люди не ленятся, это необходимая часть быта там. Ванн-душей нет, салфетками не навытираешься. Ученые – они, понятное дело, могут в пылу исследований и не мыться (смеется). Но вертолетчики – другое дело. Блюдут себя. Не спят в одежде. Правила общежития – как в рассказах Джека Лондона. Строго. Но после бани было решено сделать послабление, вертолетчики, красноярские ребята, достали что-то очень домашнее, на кедровых орешках, как говорится, посидели отлично. Строганина, байки, рассказы, все великолепно.

– Фильм про вертолетчиков не предлагали снимать? Ты же знаешь, как это всегда в компаниях, куда затесался киношник.

– Да нет, не предлагали. Они настолько самобытные, самодостаточные, просто счастливые люди. По-мужски так живут. Один раз про кино вообще речь зашла. Спрашивают, видел ли я фильм «Красная палатка» (советско-итальянский фильм про покорение Северного полюса режиссера Михаила Калатозова с Шоном Коннери в роли Амундсена. – Авт.). Да, говорю, видел. Так она до сих пор стоит. Там вообще время не так течет, как у нас здесь.

Вот был в одной такой, чуть помоложе, правда, сорок лет стоит, над так называемой исследовательской прорубью. Толщина льда – метр тридцать, лед прозрачный, голубой, никогда такого не видел, а дальше – на тебя глядит черная бездна глубиной четыре тысячи двести метров. Ощущение очень сильное, поверь. Ну, я не выдержал, окунулся и в самой северной проруби планеты. Течение там сильное неожиданно, ноги под лед тянет, утянет – только в Гренландии всплывешь, ну и температура воды – минус два, а не плюс четыре, как у нас на Крещение. Но круто. Эксперимент над собой.

– Расскажи про другой эксперимент над собой – как ты стал режиссером.

– Я не стал режиссером. Я попробовал, когда представилась такая возможность. Я специально спровоцировал эту ситуацию, я не готовился к этому, хотелось посмотреть на себя объективно. Новичкам всегда дается легко, хотя труд режиссера – он адски тяжелый, ну ты понимаешь, о чем я. На порыве я выскочил легко, но понял, что энтузиазм вывезет только в первый раз. Ты знаешь, поймал себя на мысли – если бы было больше времени посидеть подумать, – испугался бы, и ничего бы не было.

– Будешь продолжать?

– Так это же как наркотик. Ты в хорошем смысле подсаживаешься на тот уровень адреналина, который дает режиссура.

– Он другой, чем у актера?

– Да конечно! Намного сильнее, круче. Это был короткий эксперимент (первая режиссерская работа Андрея Мерзликина – фильм «GQ». – Авт.), всего четырнадцать минут, все равно четыре съемочных, профессиональная группа, люди вызвались помочь по дружбе, – и каждый сделал свою работу крайне ответственно. Сценарий мне Миша Сигал написал (режиссер фильма «Рассказы», в котором играл Андрей. – Авт.), короче, практически не было моментов, где я мог бы споткнуться.

– Ну а как режиссер Мерзликин справляется с актером Мерзликиным?

– Честно говоря, плохо пока справляется. Мозги переворачиваются, как будто на другую сторону луны жить переезжаешь. По-другому размышлять, по-другому позиционировать себя. После этой работы я стал на режиссеров иначе смотреть. Ремесло ремеслом, но там нужна совсем другая энергия, совсем другая умственная дерзость.

– Ты такое ощущаешь?

– Нет. Я пока как слепой. Но второй раз я буду делать историю, которую придумаю сам. Не напишу, не дай Бог, я не сценарист, но история должна быть моя. В этот раз я все-таки иллюстрировал чужую мысль. Может, что-то мне и не открылось. Я всего лишь прошел от пункта А до пункта Б. Пройти съемочный процесс, вложиться в срок, снять все кадры, которые я запланировал. Потом я открыл чудо монтажа. И понял, что можно спасти все, если есть чем спасать, если есть снятый материал. Я сделал 20-минутную версию, потом переспал с ней, на следующий день четко отсек шесть лишних минут.

– Молодой режиссер Мерзликин куда-то это отправлял на фестивали или первый блин – для себя?

– Мы отправили на «Кинотавр», это был единственный такой выброс, если так можно выразиться. «Кинотавр» взял эту работу, ее посмотрели практически все гости фестиваля. С одной стороны – по-доброму посмеяться над юным сорокалетним режиссером, с другой стороны, наше кинообщество – достаточно дружелюбное, грызть кого-то, как в старые времена, сейчас не принято. Было дико волнительно, большой экран. Полный зал самых уважаемых людей в кинематографе. Ну так, поулыбались. Похлопали по плечу. Давеча вот на мосфильмовском фестивале «Святая Анна» дали специальный приз – большую бронзовую штуку. Приятно было – в жюри Глеб Панфилов, Сергей Сельянов, Костя Хабенский – люди, которые в этом искусстве понимают. Я же парень с юмором, понимаю, как и что награждают, мне просто дали пинок в некие части – можно продолжать, полет нормальный. Я это так воспринял – найди хороший сценарий и снимай дальше, чем и займусь в скором времени. Куда-то Господь выведет, а не выведет – значит, от чего-то оградит. Потому что еще раз подчеркиваю – режиссера Мерзликина не существует, есть экспериментатор Мерзликин.

– Если режиссера Мерзликина, по твоему утверждению, пока нет, то актер есть, и актера этого очень много. Осень прошлого года была твоим бенефисом – «Синдром Дракона» и «Чкалов» на Первом канале, нашумевшие «Рассказы» в кинотеатрах…

– «Синдром» просто взлетел. У меня такое было только после «Бумера». Шквал звонков, отзывов, люди на улицах говорили; «Ну ты и гад, Терехов». И «Рассказы» хорошо получились, там, конечно, роль у меня куда меньше, чем в «Синдроме», в «Синдроме» – ролища, драматургический диапазон огромный, а роль в «Рассказах» – работа не в ширь, а в глубь. Так что да, очень удачное время. И дело не только в популярности этих работ, конечно. Всегда прекрасно, когда твою работу видят много зрителей. Когда она не проходит незамеченной. Но важнее другое – борьба за личное актерское пространство, за расширение актерского диапазона, когда ты не просто картонный милиционер, или военный, или, в постбумеровскую эпоху, бандит. Эти две картины дают мне возможность надеяться на то, что мне предложат роли, которые будут еще сильнее, еще глубже, еще сложнее. И так оно и происходит.

– Да, меня люди ловили за рукав и удивленно говорили: «А я вот не знал, что Мерзликин так может».

– Ну представь, сколько людей поймали за рукав меня (смеется). Я, пользуясь случаем, поздравляю всех, с кем мы работали в «Синдроме». Это точно так, как было с «Бумером», мы снимали и не думали – что там у нас получается, как правильно, как неправильно. Просто пошла сказка творчества, искренно и правильно. Было полное доверие к Коле Хомерики, к Алишеру Хамидходжаеву. Мощнейший тандем творцов, очень отличалась эта работа от всего, чем я занимался в кино до того. Мне рассказывали про очень серьезное обсуждение сериального репертуара на первом канале, про то, что Эрнст приводит «Синдром» в пример, как надо снимать и куда двигаться. Это приятно.

– Да, это приятно.

– Я рад, что у нас получился не просто сериальчик, что это не стыдно будет пересмотреть на старости лет, если Господь эту старость нам подарит.

– Расскажи про старость лет. Я к чему. Вот девочки-актрисы через 15 минут разговора обязательно в той или иной форме скажут: мне торопиться надо, снимают, пока молодая и красивая.

– Это глупые девочки. Вернее, не девочки глупые. Глупо так размышлять. Хотя многие мужчины-актеры рассуждают так же.

– Ты подошел к сороковнику (24 марта 2013 года Андрею исполнилось 40 лет). Какой-то этап в жизни закончился. Ты в отличной физической форме, хорошо выглядишь, тем не менее – должны появиться какие-то новые роли. Кого ты хочешь сыграть, скажем, в ближайшие пять лет?

– Один раз я услышал потрясающее выражение, и оно перевернуло в моей актерской карьере кардинально все, всю систему. В институтах все молодые актеры учатся отвечать на вопрос: что я хочу, что я здесь делаю? Но однажды один мудрый человек сказал мне: мы большую часть времени не живем в режиме «что я хочу». Мы живем в состоянии «я знаю, чего я не хочу». И это намного сильнее по глубине, по драматичности человеческого бытия вообще.

Актер должен точно знать, чего он не хочет. Конфликт драматургический как рождается? Человек говорит другому: я тебя люблю. Да, он очень хочет услышать «Да», но в разы сильнее он боится услышать «Нет».

– Очень глубоко cейчас задвинул, философски (смеемся).

– Ладно, отвечу по существу. Находясь в прекрасном любом возрасте, я точно не хочу играть папу главного героя, генералов, которых начинают предлагать, вообще людей из кабинетов.

– Жаль, я только хотел предложить тебе сыграть одного генерала…

– На самом деле, сорокалетний возраст для актера – неплохой.

– Ум уже есть, а свежесть еще не ушла?

– Ну да. Диапазон большой, ролей много, и классических, и современных. И вообще это возраст когда задумываешься о том, можешь ли ты что-то сказать миру или так, барахтаешься в ремесле. Опыт зрелого мужчины – это еще не ответы на вопросы, но уже умение проанализировать многое. Честно ответить, кто ты по жизни.

– И все же что тебя привлекает на данном этапе больше? Какие-то классические роли?

– Знаешь, это не совсем реализованная мечта, я мало сталкивался с классикой и в театре, и в кино. Классика мобилизует актера, это более ответственное дело. Я хотел бы, чтобы в моей жизни появился Шекспир. И русская классика. Но пока это все прожекты. Ведутся вроде бы переговоры по Достоевскому, очередной экранизации, но ты же знаешь, как у нас, – от проекта до старта может пройти несколько лет.

А про конкретные роли… Ну вот Гамлета никогда не хотел сыграть. Просто не задумывался, как это я – и вдруг Гамлет. А вот сейчас, когда происходит переосмысление всего творческого навыка, накапливается огромное послевкусие от плохих пьес, хороших пьес, классных сценариев, дурацких сценариев – появляется некое гурманство. И я понимаю, что Гамлет – это очень гурманское блюдо, которое многие пробовали готовить, но практически ни у кого не получилось толком. Слава Богу, я хотя бы научился понимать. Почему что-то хорошо, а что-то нет, почему что-то является отправной точкой для движения человечества, а что-то – простым эпизодом. Это смешно звучит, но это не так просто – понимать.

Мне было бы крайне интересно попробовать сыграть современного Гамлета, сорокалетнего. Почему нет?

– Ну Смоктуновский же сыграл в сорок лет.

– Я не хочу ругать гениев, но это не лучшая постановка Козинцева и не лучшая роль Смоктуновского…

– Ну хорошо, Мэл Гибсон сыграл в тридцать пять.

– И это тоже не самая удачная вещь. Не получается пока гениальный фильм, пьеса побеждает, а потом, мы понимаем Шекспира излишне иллюстративно. Идем по верхушечкам, принц, месть, отравленные шпаги, а в природу поступков и мотиваций как-то лезть не хотим. Мы воспринимаем, например, знаменитый монолог «быть или не быть» как философский, а я с этим в корне не согласен. Сейчас трудно воспринимать Шекспира с точки зрения тотального атеистического настоящего, наш интеллектуальный набор – просто другой, мы не можем уже это толком прочитать и cыграть. Но, повторюсь, мир, естественно, дождется гениального киношного Гамлета.

– Ты интересную вещь сказал – мы не в состоянии прочитать Шекспира и, я так думаю, многое из того, что называется классикой. И мне кажется, дело не только в разных интеллектуальных платформах…

– Да, естественно. Наше главное достоинство – мы дерзкие. И очень быстрые. Мы с умным лицом быстро-быстро говорим зрителю что-то крайне умное. И никто не сознается, что он дурак. Либо наоборот, говорим быстро-быстро что-то крайне дикое и глупое, делая при этом брезгливое выражение лица. Чтобы зритель понял, что мы просто зарабатываем деньги. Первое – наше авторское кино, которое никто не смотрит, второе – наше мыло, которое вообще тяжело принять. Ни про боль, ни про драму бытия человеческого – просто поговорить ни о чем. И это роднит два этих направления. Это как в Гамлете Козинцева – мужчина долго-долго говорит, потом слабыми ручонками поднимает шпагу и закалывает первого бойца королевства…

– Где ты сейчас снимаешься, что закончил, что мы увидим в ближайшее время?

– Я снялся у прекрасного режиссера Погодина, хорошая послевоенная детективная история, Сергей Пускепалис, Маша Миронова и ваш покорный слуга. Восемь серий, шпионский детектив, по-моему, будет интересно. Олег Погодин не просто рассказывает интересную историю, а пытается найти жанр, чтобы мы играли, а не работали роли. Такой нуар, настоящий, который неожиданно очень здорово лег на Псков 1953 года.

– Как называется?

– «Особые полномочия».

Еще я снялся в фильме про Дорогу Жизни, про Ладожское озеро. С Ксенией Раппопорт и Лешей Cеребряковым. Четыре серии, кино в четырех частях. Не знаю, еще не видел результат, на озвучании не был, посмотрим.

– Вообще что в кино происходит? Возвращаемся потихоньку?

– Возвращаемся. Вот «Легенда номер 17» – это просто отлично. Зрители снова в кино пошли, поверили. Но понимаешь – борьба за зрителя не важна. Важна борьба за собственный статус. За честность в творчестве. Чтобы зритель поверил, не разочаровывался. Чтобы знали – этот режиссер не опустится до дешевки, до поделки, этот актер будет играть на износ, этот сценарист напишет про людей и за людей. Русский кинематограф так долго обманывал своего зрителя, что создать баланс нового доверия будет крайне сложно.

– Вот ты снялся в шпионском фильме про Псков 1953 года, в фильме про Дорогу Жизни, упомянул «Легенду №17» о первой суперсерии между хоккейными сборными СССР и Канады. Это все фильмы про то, что было давно. Фильмы про давно у нас выходят через раз более-менее прилично. Но зритель наверняка ждет современную тематику. Ждет Беслан, ждет Дубровку, ждет расстрел Белого дома, хотя это было, вдумайся, 20 лет назад. Американцы про 11 сентября уже фильмов сто сняли.

– С одной стороны, ты прав, с другой – мы не можем сделать толковый анализ времени, в котором живем. Последние политические и социальные содрогания в России, в Украине показывают, что мы, с одной стороны, общества очень информированные, с другой – крайне незрелые, чтобы делать выводы какой-то степени общие. Каждый из нас глядит со своей колокольни. Мы с войной еще ничего не решили толком, хотя куда уж проще, вот враг, вот мы, мы победили. Ан нет. Мы с революцией семнадцатого ничего не решили. Никто из нас никого пока еще не простил. Поэтому мы боимся трогать в кино то, что реально кровоточит. Может, это наша беда, а может, наше спасение.

Понимаешь? Вот как только снимаем что-то серьезное, ну тот же «Cиндром», на какую реакцию мы нарываемся? Не на классическое «нравится – не нравится», нет. Люди рассуждают, правы мы или не правы, а многие – мы их враги или союзники. Вот это страшно.

Чтобы снять про современность. Вот Боря Хлебников снял… Я еще не смотрел (фильм Бориса Хлебникова «Долгая счастливая жизнь» был представлен на фестивале в Берлине. – Авт.), но посмотрю обязательно. Кстати, Боря является большим поклонником «Синдрома Дракона», недавно встречались, он так хвалил нашу работу, что прямо-таки неприлично даже было (смеется), я уже не знал, как моргать. Так вот, вышел Борин фильм в прокат, прокат показал, что его почти никто не посмотрел. Вот в чем проблема. С другой стороны, есть жанр – есть фильм «Метро», есть «Легенда №17». Почему не продолжать это направление? В Америке каждый год снимают хитовый фильм про бокс, а у нас режиссер или продюсер говорит: я своим фильмом закрыл тему бокса в российском кино. Или тему войны, или бандитскую тему. У нас все великие, все хотят тему закрыть, а не зрителя порадовать. Бальшоэ кено о бальшой вайне (смеется). Во ВГИКе любой студент хочет дебютом уже что-то закрыть. Не про себя, дурака, рассказать. Что там болит внутри. У нас в России главная проблема – проблема с искренностью.

– Вернемся к ремеслу нашему несчастному (смеемся). Ты продолжаешь участвовать в длинных историях и продолжаешь играть в театре, так? В кино прокатном особо тебя не видно.

– А долго оговаривается что-то дельное, а в откровенно плохом играть не хочу. Сериалы сейчас лучше кино зачастую. Для меня отбор идет по трем линиям – качество истории, я не играю, не прочитав весь сценарий, а не только предлагаемую роль. Второе – кто режиссер. Третье – кто партнеры по площадке.

– Давай немного про твою творческую кухню. Грубо говоря, сколько тебе в год приходит предложений и каков процент твоих отказов.

– Сейчас – один к пяти. Стало попроще – присылают меньше плохих сценариев, знают, что откажусь. Ну, не все знают. Благо, хорошие сценарии начали появляться. Я играю в год две большие истории. Все остальное время – семья, театр, эксперименты творческие.

– То есть ты не уродуешься каждый день на площадке, да и по гонорарам, насколько я знаю, ты человек достаточно лабильный. Ты можешь ради хорошего фильма работать за смешные деньги?

– Ты понимаешь, надо же честно говорить – актеры хорошо зарабатывают, я никогда не кручу носом, мол, сериал, фуфу, я за высокое искусство. Дает Господь роль – только спасибо говори. Поэтому, естественно, если есть то, что сразу по сердцу, – надо вникать, уменьшать гонорар и не выпендриваться. Зато я позволяю себе благодаря этому быть более свободным в творческих рамках. Ну, естественно, я отец большого семейства, я должен зарабатывать, но это не превратилось пока у меня в смысл бытия. А уродоваться, как ты выразился, каждый день… Я могу поехать на Северный полюс или с детьми в Одессу на месяц. Я не хочу, чтобы мои дети не видели папу. И они видят папу. Я сделал свой выбор – в свободное время я дома с детьми. Моя работа – моя личная жизнь, поэтому у меня две личных жизни.

– Расскажи, когда ты к нам приедешь в гости.

– Мы собираемся поехать в Одессу летом на машине, обязательно предупрежу, поедем через Кировоград, покажу жене и детям все места, где снимали «Cиндром», ну и с удовольствием повидаюсь с ребятами из группы. А может, что-то новое будем снимать?

– Может, и будем. Мне очень жаль, что мы тебя убили в первом «Cиндроме», если будем снимать продолжение франшизы, придется обходиться без тебя…

– Загримируем меня в зеленого монстра.

– С Украиной какие-то творческие планы сейчас связаны?

– Ну, с тобой разве что. Хотя нет. Есть у меня дружбан, писатель, живет в Германии, пишет про Донецк. Я ему предложил написать вестерн донецкий. Прикинь. Среди терриконов такая войнушка. Можно очень интересно сделать. Так много всего интересного еще можно сделать…

На этом интервью мы закончили. Хотя диктофон не выключали. Потому что следующие два часа мы обсуждали новую сценарную мысль. И это, скорее всего, было не менее интересно, чем игра в вопросы-ответы. Андрей бегал к бару ставить на зарядку мои многочисленные телефоны, давал автографы посетителям чайханы, разговаривал по телефону с кем-то из своих детей, наконец, сорвался с места – прости, брат, на сегодня все, нужно купить цветов и лететь в театр на свидание. С кем? С женой. Не виделись неделю.

Да, Андрей, лети. Так много интересного еще можно сделать…

Юрий Смирнов – специально для «УЦ».

Украина взяла курс на семейную медицину – в соответствии с программой социальных инициатив Президента Украины, в ближайшие шесть лет в стране будет налажена система оказания первичной медико-санитарной помощи.

«Эта реформа проводится не ради самой реформы, а прежде всего для пользы людей», – заявил во время обсуждения перспектив развития семейной медицины на Кировоградщине глава ОГА Андрей Николаенко. Соль и суть новаций – приблизить врача к пациенту и сделать медицинскую помощь более доступной и эффективной на самых первых стадиях, начиная с обычного сельского ФАПа. Соответственно будет распределяться и финансирование: сегодня в Украине лишь 15 процентов от общей суммы расходов на медицину направляется на первичное звено, тогда как в Европе – 80 процентов.

В масштабах каждой области будут учреждены Центры первичной медико-санитарной помощи, которым будут подчиняться амбулатории семейной медицины, а тем, в свою очередь, – ФАПы. Фактически для людей ничего не изменится: ни ФАПы, ни поликлиники закрываться не будут.

Более того, пациент получит доступ к услугам «своего» врача практически в любое время. Он же, семейный доктор, поможет с определением дальнейшего медицинского маршрута для своего подопечного: поставит предварительный диагноз и направит именно в то медицинское учреждение и именно к тому специалисту, который нужен конкретному человеку, составит порядок сдачи анализов, получения консультаций, прохождения обследований и т.д. Этот вариант исключит и традиционные очереди в поликлиниках, и хождения «по врачам» наобум, и затягивание самого процесса выявления болезни…

Семейные врачи давно стали обычным явлением в Европе. Это врач, который получил специальную подготовку, к которому можно обращаться по поводу любой медицинской проблемы любого из членов семьи, независимо от возраста.

«Задача врача – вылечить человека, а не заполнить койко-место. Нужно, чтобы деньги ходили за пациентом, а не за койкой», – изложил суть президентской инициативы Андрей Николаенко на встрече с семейными врачами Кировограда и Кировоградского района в поселке Горном. Именно здесь давно и успешно действует амбулатория общей практики семейной медицины – коммунальное, кстати, предприятие. В целом в области таких учреждений – 80, а в Ульяновском районе уже создан Центр первичной медико-санитарной помощи. В пос. Горном фактически семейная медицина успешно и стабильно работает уже восемь лет. На 10 тысяч жителей, которых она обслуживает, приходится 5 семейных врачей, есть дневной стационар на 6 коек, где можно получить необходимые процедуры и отдохнуть. Действует доврачебный кабинет, где сразу, ещё до визита к врачу, можно пройти необходимые обследования, есть стоматолог, кабинет физпроцедур…

В свое время по просьбам людей тогдашнюю детскую поликлинику объединили с 3-й «взрослой» городской, рассказала главврач Светлана Васецкая, поскольку взрослым «горнякам» приходилось ездить к врачам в Кировоград. Постепенно сформировался штат медиков (хотя, кстати, и сейчас большинство врачей воспринимают реформу, мягко говоря, настороженно). Сейчас амбулатория полностью соответствует статусу семейной – персонал знает о своих подопечных (начиная с годовалых) практически всё – вплоть до особенностей организма, режима питания и даже вредных привычек. А значит, врач может быстро и с реальной пользой для пациента организовать для него необходимую медицинскую помощь.

На Кировоградщине подготовку семейных врачей осуществляет базовый медколледж в областном центре (около ста ежегодно), в нынешнем году переподготовку прошли уже полсотни семейных врачей.

Оксана Гуцалюк, фото Елены Карпенко, «УЦ».

Выборы нового руководителя одного из крупнейших вузов области — Кировоградского национального технического университета, назначенные на 24 апреля, не состоялись. А значит, у кандидатов — действующего ректора Михаила Черновола и декана факультета учета и финансов Григория Давыдова — появилось время для того, чтобы донести свои взгляды на дальнейшую судьбу вуза, переживающего сегодня не лучшие времена, до коллектива КНТУ и широкой общественности. Именно об этом наш сегодняшний разговор с профессором Давыдовым — не о том, почему плохо, а о том, как сделать, чтобы было хорошо.

В качестве главных стратегических направлений развития университета Григорий Николаевич видит, во-первых, четко организованную систему тесного взаимодействия вуза с работодателями, а во-вторых, создание на его базе классического университета европейского типа. По мнению кандидата на пост ректора, сегодня это не просто возможности — изменения просто жизненно необходимы КНТУ:

— В истории развития нашего университета можно выделить несколько этапов. Первый — становление института, с 1967-го, потом, где-то до 1986-го — развитие технических специальностей, и в 1986 году мы пришли к выводу, что нужно дальше расширять гамму специальностей, по которым вуз готовит студентов. Было принято решение развивать экономические специальности. Это дало возможность привлечь в университет, во-первых, новых студентов, во-вторых — научный потенциал, людей, которые хотели заниматься экономической наукой. Сегодня мы пришли к моменту, когда нужно идти дальше. Консервативность университетов в свое время, в переходный период, когда исчезли тысячи предприятий, дала нам возможность выжить. Но сегодня этот же консерватизм мешает нам, вузам сегодня необходима гибкость, чтобы реагировать на изменения. С каждым годом уменьшается общее количество абитуриентов в Кировоградской области, и проблема в том, как привлечь их в конкретный вуз. Я уверен, что уменьшение количества абитуриентов не должно означать автоматического уменьшения количества абитуриентов, поступающих в наш университет. Так же, как и в том, что как региональный вуз наше учебное заведение может максимально реализовать свои возможности именно в формате классического университета, где осуществляется обучение по всей гамме специальностей, не только технических и экономических.

— О каких конкретно специальностях идет речь в первую очередь?

— Например, есть проблема острой нехватки врачей в Кировограде. Мы все об этом знаем, об этом говорят давно и много. К слову, в государстве разработана программа, в соответствии с которой в этом году государственные места будут предоставлены дополнительно трем тысячам абитуриентов, поступающим в медицинские учебные заведения, чтобы впоследствии эти специалисты отправились работать в регионы. Это деньги, которые государство готово выделять для вузов. Кроме того, особенность Кировограда и Кировоградщины в том, что здесь, как правило, живут и работают те, кто здесь родился. Совсем немного людей переезжает сюда из других областей. И редко возвращаются те, кто окончил медицинские вузы, которые в основном находятся в крупных городах. И это большая проблема. Григорий Николаевич Урсол, заслуженный врач Украины, основатель медицинской фирмы «Ацинус» и Больницы Святого Луки, с которым мы часто общаемся, дружим семьями, однажды в разговоре высказал уверенность, что единственный способ решить вопрос с нехваткой врачей в Кировограде — готовить их здесь. И он уже очень много сделал в этом направлении. На базе больницы, которой он руководит, сегодня уже работает 13 филиалов кафедр медицинских вузов со всей Украины, проходят семинары и симпозиумы. Он, кстати, кандидат медицинских наук, готовит докторскую диссертацию и является человеком, который решил создать высшее медицинское учебное заведение здесь, в Кировограде. И он это сделает. Я его поддерживаю двумя руками, эта идея поддержана и губернатором области Андреем Ивановичем Николаенко. И я не вижу препятствий для того, чтобы это учебное заведение было создано в составе КНТУ в том новом формате, о котором мы говорим. Есть еще много востребованных специальностей разных профилей, в том числе гуманитарных, прикладных, которые нужны Украине. Но прежде всего национальный классический университет — это статус, имидж, это совсем другой подход к системе знаний. Поэтому я уверен, что наш следующий шаг должен быть связан именно с созданием Кировоградского национального классического университета на базе КНТУ.

— В случае, если такой университет будет создан, он вступит в конкуренцию с педагогическим университетом и другими вузами региона. Какие в этом плюсы?

— Конкуренция — это всегда очень хорошо, а монополизм — всегда плохо. Конкуренция дает возможность посмотреть себя со стороны и начать меняться к лучшему, работать так, чтобы побеждать в этой конкурентной борьбе. Иначе — застой и отсутствие развития. Монополизм, где бы он ни был, — это всегда зло. Есть еще много аспектов, например, постоянное уменьшение количества студентов может привести к принятию руководящими органами системы образования Украины решения об уменьшении количества государственных вузов на Кировоградщине. С большой вероятностью может быть принято даже решение об объединении двух университетов — технического и педагогического — в один. И для меня как человека, который всю жизнь посвятил КНТУ, очень важно, чтобы именно он стал базой для такого объединения, для создания классического университета европейского типа. И в этом вопросе мы можем быть первыми, если создадим такой университет сейчас, а не будем дожидаться, когда его будут создавать «сверху» и решать, на чьей именно базе, будут за нас. Конечно, большую роль в этом выборе будут иметь конкурентные преимущества того или иного вуза, и эти преимущества нужно создавать, к этому нужно идти. Они зависят и от позиции персонала, и от имиджа университета в городе, области, государстве.

— Не нанесет ли расширение специализации вуза ущерб его техническим кафедрам? Все-таки КНТУ формировался именно на их базе…

— Возможно, в некоторых головах вопрос может встать и таким образом. Но если человек решил стать врачом, то он пойдет учиться на врача. В Киеве, Днепропетровске, Харькове. А если будет возможность получить образование в Кировограде, он будет учиться в Кировограде. Понятно, что на техническую или какую-либо другую специальность он учиться не пойдет, — я знаю людей, которые пытались по три-четыре раза, но поступали туда, куда хотели. И наоборот, если человек хочет работать в промышленности, он не пойдет учиться ни на врача, ни на учителя. Поэтому одно другому не мешает. Наоборот, чем больше специальностей будет в университете, тем шире будут наши возможности, тем больше мы сможем привлечь новых студентов, тем более высокую занятость обеспечим преподавательскому составу. Кроме того, появление новых специальностей в контексте создания классического университета даст возможность развиваться общетехническим, общеэкономическим и общенаучным кафедрам — кафедре математики, кафедре украиноведения и так далее, преподаватели которых будут читать общие предметы практически у всех студентов. Это только поднимет авторитет университета и даст дополнительные рабочие места людям.

— Раз уж мы заговорили о материальном, расскажите, какие сегодня есть пути повышения материального благосостояния КНТУ и его сотрудников?

— Что входит в понятие благосостояния университета? Это, в первую очередь, полная рабочая ставка для всех, кто в нем работает, полная загрузка всех служб, только в таких условиях люди имеют жизненную перспективу. Как обеспечить такие условия? И здесь мы подходим к вопросу отношений с работодателями как одному из наиболее важных для КНТУ. Только создав систему эффективного взаимодействия с работодателями, мы сможем уверенно себя чувствовать на рынке предоставления образовательных услуг. Ведь, приходя в магазин, мы выбираем именно тот товар, который нам подходит. Точно так же работодатели сегодня выбирают специалистов, подготовленных так, как им нужно. Подготовка кадров — это вообще самый сложный вопрос социально-экономических отношений в государстве. Во-первых, с момента начала подготовки специалиста до ее конца проходит немалый срок — пять-семь лет. Во-вторых, всегда есть риск потратить время, деньги и силы, готовя человека в направлении, в котором он не сможет работать, то есть впустую. Поэтому я уверен, что отбором абитуриентов для поступления в университет мы должны заниматься вместе с работодателями. Мы должны вместе идти в школы и решать этот вопрос. Во-первых, это даст более высокий уровень доверия работодателя к университету, а во-вторых — создаст особые отношения между работодателем и абитуриентом. Что я имею в виду? Мы должны заключать трехсторонний договор — между работодателем, университетом и абитуриентом (или его родителями). В этом договоре должно быть определено, на какой специальности он будет у нас учиться, как он будет учиться — то есть абитуриент берет на себя определенные обязательства, со стороны университета — чему конкретно мы будем его учить, со стороны работодателя — где и на каких условиях он будет работать после университета. Если так ставить вопрос, то каждый молодой человек будет заранее знать, где он будет работать, зачем он учится, будет видеть свою реальную перспективу. Это как раз та мотивация, об отсутствии которой так много сегодня говорят. Кроме того, у нас в учебных программах есть стандарты, которые определяются не министерством, а учебным заведением. Это около 30% учебной нагрузки, а с курсовыми и дипломными работами — значительно больше. Поэтому где-то на 40% нагрузки мы можем сами подобрать необходимые специалисту предметы, перечень которых согласован с работодателями. И тогда они получат именно то, что им нужно. Фактически мы и сейчас определяем эти 40%, но пока у нас нет той связи с работодателями, о необходимости которой я говорю. Никаких препятствий нет, этим просто нужно заниматься. Нужна воля учебного заведения, нужны заключенные договора с работодателями, нужно найти людей, которые будут по этим договорам учиться, и людей, которые будут учить. Всего-навсего. Но это нужно сделать, это должно стать четко отлаженной системой. Мое личное мнение таково, что, если сегодня мы не определимся в этих вопросах, будущее КНТУ останется туманным.

— Сегодня многие работодатели региона высказывают недовольство качеством подготовки специалистов, а в ответ им часто звучат слова о том, что оно обусловлено низким качеством знаний абитуриентов. Есть ли в этом, по-вашему, зерно истины и если да, то как с этим бороться?

— Действительно, сегодня проблемы многих университетов — не только нашего, состоят в том, что не все студенты идут в вуз за знаниями. Идут в том числе и для того, чтобы чем-то себя занять с утра до вечера, побыть в университете, получить каким-то образом диплом, а дальше — «жизнь покажет». Но экономической функции высшего образования — подготовки профессиональных кадров — никто не отменял. Поэтому я и говорю, что одна из главных задач университета на сегодня состоит в том, чтобы наладить нормальные отношения с работодателями. С теми предприятиями и руководителями, для которых мы работаем. Нужно понимать и еще один аспект: товар «рабочая сила» стоит денег. Так должно быть. Государство берет на себя часть расходов по подготовке кадров, и мы должны за государственные деньги готовить специалистов так, чтобы их взяли на работу и они могли нормально работать, решать задачи сегодняшнего дня. Характер образования сегодня изменился. Информационное, социальное, технологическое пространство сегодня очень широко и постоянно изменяется. И каждый молодой человек, независимо от специальности, по которой он заканчивает обучение, должен уметь ориентироваться в этом новом пространстве, чтобы обеспечивать нормальное развитие государства. И если мы не будем готовить таких специалистов, если они не смогут находить место для работы, это приведет к очень серьезным проблемам в самых разных сферах, в том числе — к росту безработицы, нехватке квалифицированных специалистов. Сегодня работодатели выдвигают определенные требования, которые мы не можем выполнить в полном объеме, и они получают не тот товар, который хотели бы видеть. Это приводит к тому, что они (работодатели. — Авт.) начинают решать свои проблемы в других вузах. А мы не получаем свои дивиденды. Ведь каждый наш выпускник, который трудоустроился на предприятии или в организации и эффективно работает там, — это наши дивиденды. Наши работающие выпускники — это наш золотой капитал, базис нашего дальнейшего успеха.

— А готовы ли наши работодатели к такому сотрудничеству, готовы ли брать на себя определенные обязательства?

— Конечно, пока работодателям дают специалистов бесплатно, они берут. Но они уже давно поняли, скажу словами украинской пословицы, что «дешева рибка — погана юшка». Для работодателя плохой специалист — это дополнительные затраты по поиску альтернативы в другом месте. Кроме того, работодателям выгодно, если подготовка кадров будет проходить в их поле зрения, под их контролем. Тем более что ошибка в подборе кадров для них стоит очень дорого. Из моих разговоров с крупными работодателями региона становится ясно, что для них внедрение практики, о которой мы говорили, — не проблема, потому что специалистов они берут для себя, а не для кого-то другого. И совместное участие в учебном процессе станет для них дополнительной гарантией того, что они получат именно такие кадры, в которых нуждаются.

Беседовал Андрей Малык.