Коллекция Ильина. Еще немного света от Чуднова

Было устойчивое ощущение возврата в прошлое. Во-первых, потому что люди, собравшиеся в галерее «Елисаветград», в течение двух часов слушали историю – коллекции Ильина, самого коллекционера и даже страны и мира. Во-вторых, и это личное, историю рассказывал Александр Чуднов, мой бывший институтский преподаватель, и его повествование было таким же интересным и увлекательным, как в годы студенчества.

Желающих услышать еще неизвестные факты из жизни Ильина было много. Галерея предварительно регистрировала слушателей, бронировавших для себя места, и зал «Елисаветграда» едва вместил интересующихся историей. Александр Викторович как развенчивал мифы, связанные с коллекцией Ильина, так и подогревал свой рассказ новыми интригами, основанными на фактах и на личных предположениях. То, что было озвучено много уникальной информации, бесспорно. Хотя, судите сами.

Книжное знакомство

— В эфире телеканала «Кировоград» прозвучало имя Ильина, и люди в городе стали удивленно спрашивать: а знали ли мы этого человека? Оказывается, многие из нас видели, слышали, говорили, вспоминали некий образ человека, который не всегда был разговорчивым, который держал дистанцию даже с теми людьми, в которых был заинтересован. Вот с этого момента и начинает твориться миф об Ильине, потому что всё, что было до этого, это была его жизнь, жизнь конкретного человека, с конкретными увлечениями, с конкретными бытовыми проблемами. А с момента, когда появилось такое понятие, как коллекция Ильина, возник искус создавать из знания, полузнания и слухов некий образ, который, в конце концов, привел к созданию, если хотите, образа человека, воплощающего в себе самые сложные и самые противоречивые явления, человека, который стал объектом творчества самых разных людей, начиная с небольших рассказов и заканчивая киноэпопеей, которую вы все, наверное, смотрели и по-разному к ней относились.

Так получилось в моей жизни, что с Александром Борисовичем Ильиным меня связала книга. Мне было двенадцать лет, и я был самым молодым коллекционером книг в этом городе. Впервые мы встретились в магазине «Знахідка». Там мы впервые с ним встретились, я увидел человека, который, как правило, не вступал ни в какие разговоры, он сам выбирал книги. Лидия Назаренко, хозяйка этого магазина, очень редко подходила к нему и давала какие-то советы.

Что нас с ним связало? Молодого человека и человека, который для меня был не очень интересным. Признаюсь, меня больше интересовали люди эффектные, люди знаковые, такие, как поэт Базилевский, музыкант Любович. Они когда являлись в этот магазин, возникала особая среда шуток, веселья, интереса друг к другу. Вот это была та среда, которая меня интересовала. Почему? Им Назаренко, как правило, предлагала самые интересные книги, как мне казалось. А мне они не доставались, даже возможности полистать, подержать в руках не было, поэтому я обращал внимание на авторов, которых мог купить за 2-3 копейки, 10 максимум. И среди этих авторов были Кокорин, Решетников. Эти книги до сих пор на моем столе, на моих полках, хотя я многое уже отдал, продал. Когда я покупал эти книги, мной заинтересовался Ильин. Он подошел и задал вопрос: «Ты действительно читаешь Кокорина, Левитова и Решетникова?» А он не знал одну тайну: мне Назаренко продавала только тогда книги, когда я ей пересказывал то, что прежде купил. Она была, конечно, в этом отношении женщина с глубокими педагогическими наклонностями, поэтому мне было о чем рассказывать Ильину.

Помните газету «Литературная Россия»? Особенно мне нравилась последняя страничка. И там в короткой, емкой, занимательной форме рассказывалось о сюжетах из жизни разных писателей. Впервые на этой страничке я узрел имя Михаила Ивановича Пуляева. Мне показалась его судьба интересной. Как выяснилось, его никто не читал, кроме Ильина, но он не сказал, что у него есть эти книги, а просто заставил меня читать Лескова. Я выяснил, что Лесков был редактором книг Михаила Ивановича, провоцировал его на творчество, сам брал у него сюжеты, и вот такие интересы, собственно, и породили заинтересованность Ильина в молодом человеке, который тратил копейки, которые у него были, на книги.

Наши дальнейшие отношения развивались достаточно быстро. Он меня пригласил к себе домой и стал постепенно приучать к той литературе, которую сам ценил. А ценил он литературу не мысли, а, скорее, сюжета. Он любил писателей, о которых я уже упоминал, но особенно ценил Мельникова-Печерского, имя которого мне ни о чем не говорило. Ценил он писателя Евгения Карновича, творчество которого его интересовало до деталей. Потом уже я узнал, что Евгений Карнович – это удивительный мастер исторической прозы, исторического анекдота, мастер, который написал одну из самых интересных историй богатства на нашей территории. Еще я знаю, что книга, которая была у Ильина, особенная: почти все труды Карновича были переплетены в один большой огромный том – конвалют.

Недавно я занимался историей Новомиргорода и выяснил, что именно этот конвалют принадлежал одному из самых удивительных людей Новомиргорода – купцу, который собирал книги. Этот купец был особенным, он не любил давать книги читать, он сознательно их сшивал в огромный том, чтобы человек отказывался сам. Особенно удивлялись окружающие, что у него собрания сочинений, скажем, Толстого или Лескова, тридцать томов, были переплетены в один том. Не очень захочешь нести это собрание сочинений.

Таким образом постепенно у нас с Ильиным складывались отношения не «здрасьте – до свиданья», а отношения взаимообогащения. Когда я поступил в институт, стал более активно заниматься творчеством интересующих меня писателей, поехал в Питер, собирал материалы по архивам, покупал книги за счет Александра Борисовича, потому что мой счет позволял только ходить в театр и есть очень плохой борщ. Со временем Ильин стал давать мне возможность не только покупать книги, но и встречаться с коллекционерами в разных городах, которые были ему интересны.

В частности, у меня целая история связана с трехтомником Яворницкого по истории запорожского казачества. Он его долго не покупал, потому что просили за него, по тем временам, достаточно большую сумму – полторы тысячи царских золотых. Это огромная сумма, и я долго не мог понять, почему такие деньги. А когда уже коллекция стала частью моей работы, то все понял. Оказывается, это личный экземпляр Яворницкого, и там через каждую страничку вложена запись, какое-то слово казацкое, какое-то поверье, то есть смысл, неповторимость данной книги были в этих записях. И такого рода литературных шедевров у него было много.

Он знал, что меня не очень интересуют золото, драгоценности, ну как-то не возникало у меня никогда каких-то ассоциаций. Я только тогда обращал на это внимание, когда это было связано с литературным сюжетом, например, с рассказом Лескова или Кокорина, или чеховским рассказом. То есть меня интересовала жизнь предмета, а не его данность. Поэтому Ильин никогда не настаивал, чтобы я этим интересовался, но, когда я его попросил меня научить переплетать и реставрировать книгу, тогда пришлось изучать все тонкости работы не только с бумагой, клеем, кожей, но и с металлами. И он очень точно, очень лаконично объяснял, как мне это делать. Причем он никогда не сердился на то, что я при золочении прожигал кожу. А кожу он для своих книг брал из знаменитых папок партийных работников. Вторым источником для его работы были различного рода свалки. У него была целая команда людей, которая предоставляла ему материал, и он выбирал ту или иную деталь.

Хочу подчеркнуть ,что он ценил в противоположном человеке не просто липовую заинтересованность – «ах, книга, ах, хорошо!». Он если видел, что его знания порождают твои собственные усилия, тогда он с тобой говорил. В мире коллекционеров, как я выяснил, не принято задавать один очень вульгарный вопрос, который всегда крутится на языке: «Откуда у тебя эта вещь? Кто тебе это дал? Где ты это приобрел?» Как только ты начинаешь говорить, вспоминать этот вопрос, с тобой перестают общаться или же дарят тебе историю, которая к реальной вещи ну очень редко имеет отношение. Поэтому это еще один источник мифа о коллекции Ильина.

Моменты биографии

Говорят, что лицо человека – это зеркало. Зеркалом оно становится после шестидесяти лет, и то у женщин, а мужчины почему-то тешат себя иллюзиями. Иногда об Александре Борисовиче писали такое, что он представлялся человеком грязным, неопрятным. Нет, этот человек всегда был небогато одет, но всегда подчеркнуто чист, опрятен, вежлив, никогда не повышал голос, никогда не старался давить авторитетом, вел себя степенно, неприметно. Он корректно подводил тебя к тем выводам, которые ты сделаешь, если у тебя есть мозги и ты пройдешь определенный путь. Так было часто.

Для большинства, и для меня в том числе, огромная часть его живой биографии остается айсбергом. Это то, что, возможно, когда-то кто-то исследует и расскажет. Но какие-то моменты его биографии стали мне открываться, когда мы занимались описанием, обработкой коллекции. Иногда интересуются, был ли верующим человеком Александр Борисович Ильин. Я считаю, он был глубоко верующим, но никогда свою веру не пропагандировал, не навязывал, не тащил за руку к Библии, Евангелие. Он предлагал смотреть, вначале заинтересовывал внешним видом книги, а затем постепенно предлагал входить в содержательную часть этой книги.

У нас был общий любимец для постоянных обсуждений. Была такая газета «Книжное обозрение», и там публиковался самый выдающийся, как нам казалось, знаток старославянской книги – Евгений Немировский, который печатал цикл очерков «Книги, изменившие мир». Ни я, ни Ильин не знали тогда, что Евгений Немировский родился в Зиновьевске. Он и по сегодняшний день живет, здравствует и создает уникальные труды по истории славянских книжных сокровищ. Так вот, путь к Библии, которую мне подарил Александр Борисович, трехтомной, изданной к тысячелетию Крещения Руси, я прошел от заинтересованности ее историей, затем была непосредственно книга.

Часто-густо пишут, что это был не совсем образованный человек. Знал ли он языки? Я напрямую с ним об этом не говорил, но все книги, которые потом попали мне в руки и которые я потом открывал, были им просмотрены, расписаны: названия, годы, издательства. А эти книги – целые ребусы, исследователи, доктора наук долго смотрели в эти книги, прежде чем что-либо рассказать. Например, на полке его библиотеки была прижизненная автобиография кардинала Ришелье. Прекрасно помню рассказ об этой книге. Он ее получил от одного своего друга из Санкт-Петербурга. Сейчас я понимаю, что это непростая книга. С этой книги начинается, собственно, такое явление, как двуполярный мир в мировой политической мысли. Так вот, эта книга у него была, и в саму эту книгу было вставлено страниц 10 описания: кто ее издал, кто записал эту книгу. Оказывается, сам Ришелье ничего не писал, у него был черный аббат, который за него это сделал. Теперь, через много лет, прочитав роман Хаксли «Черное преосвященство», я узнал, что Александр Борисович знал это очень-очень давно. Книга эта примечательна, стоимость ее на аукционе где-то порядка 3000 евро. И всем известный Генри Киссинджер начинает свою книгу «Дипломатия» рассказом о том, какое у него счастье, что он приобрел первое издание мемуаров Ришелье. Киссинджер может позволить себе такое счастье, но это счастье есть и на полках библиотеки Чижевского.

Сохранилась справка, которая свидетельствует о том, что Александр Борисович Ильин учился в высшем учебном заведении. На третьем курсе он был восстановлен и получил бронь от призыва в армию. Это деталь, которая затем растворяется в следующих событиях его жизни, с которыми я познакомился только лишь в процессе исследований.

Загадочная страница в трудовой биографии Александра Борисовича: куда-то исчезнувшие двадцать лет и совершенное отсутствие каких-либо записей. Первая запись в трудовой книжке датирована 45-м – 46 годами, дальше – 60-й. Мы проводили экспертизу этой трудовой книжки, и данная страница оказалась поддельной, она не соответствует действительности, и вот почему.

Случайно среди вороха бумаг мы нашли документ, который невозможно было прочитать вследствие выцветших чернил. Но эксперты восстановили записи. Оказывается, Александр Борисович был осужден за кражу в особо крупных размерах на 5 лет и отбывал соответствующий срок в лагерях. Как правило, за такую кражу под выпиской из Уголовного кодекса того времени полагался расстрел, но Александр Борисович его избежал. Почему? На этот вопрос может ответить история уже не Александра Борисовича, а рода Ильина, отца, который в Гражданскую войну был активным коммунистом, членом чрезвычайной комиссии и на Ярославщине, Тамбовщине участвовал в подавлении антоновского мятежа. Затем он учился в учебном заведении в Москве с Алексеем Косыгиным. Все свои назначения, в частности, и на должность директора масложиркомбината в Рыбинске, он получал при содействии этого человека. По всей видимости, директор масложиркомбината в годы войны не был последним человеком по своим возможностям, и он сумел избавить своего сына от смерти, но от лагерей не спас.

После лагеря Александр Борисович Ильин долго на предприятии отца не задержался. Он перебирается из Рыбинска в Киев, где становится послушником в Киево-Печерской лавре. И до 1960 года он является послушником и помощником настоятеля Киево-Печерской лавры, одного из немногих оставшихся в живых соучеников Иосифа Сталина по горийской гимназии. Кстати, часть старопечатных книг, около 400, которая отражает движение книжного дела в Киево-Печерской лавре, была передана Ильину на сохранение после закрытия лавры. Из лавры же поступили в его распоряжение такие вещи, как кубок Равича.

Кубок Равича был не один, это была часть большого сервиза, я его видел, знал и об этом писал властям, когда поднимались вопросы о сохранности коллекции. Почему у нас остался лишь один кубок? И на этот вопрос попытаюсь ответить.

Несмотря на то, что Александр Борисович Ильин был как бы приписан к лавре, он уже в 49-м году активно сотрудничал с краеведческим музеем Конева. Об этом свидетельствует документ, в котором Ильин предлагает бездну своих книг в обмен на три редких издания. Меня поражает следующие: здесь комиссия во главе с личным другом Александра Борисовича художником Федоровым принимает решение поменять книжки на то, что он предложил. Даже кратко: среди этих книг есть полный Энциклопедический словарь Гранат. По сегодняшним ценам это 2 миллиона гривен. Я не могу сказать, какие книги он взял, потому что в документе написано «Тора», написано «Библия» и всё. Никаких опознавательных знаков ни директор, ни его помощники не оставили, но, судя по книгам, которые он дал, приобретение было достойным.

Сорок девятый год. Таким образом убивается миф утверждения некоторых, знавших Ильина, что он не основной собиратель этой коллекции, а им является родственник Ильина Подтелков. Благодаря этому документу мы впервые получили список многих книг, которые, к сожалению, отсутствуют в краеведческом музее. Я отвечаю за свои слова, потому что библиотекой музея пользуюсь не один год. Два друга, Федоров и Ильин, легко и свободно, как подлинные коллекционеры, облапошили музей. Будем называть вещи своими именами. Поэтому повторюсь: коллекционеру нельзя задавать вопросы, откуда он берет свои шедевры.

Еще одно уточнение, которое осложняет биографические исследования, связанные с Ильиным. Дело в том, что его дед в Рыбинске владел железно-скобяными мастерскими, а кроме того, небольшим заводиком, где ремонтировались баркасы. На этом заводике начинал свою трудовую деятельность Юрий Андропов. Вот такая еще одна связующая деталь, которая, возможно, объясняет те события, которые произошли после кончины Александра Борисовича Ильина, и наше поведение, наше нежелание, может, рассказывать всё в течение многих лет.

Другая часть любви коллекционера – это иконы, которые он собирал. Многие художники могут рассказать, как они помогали в процессе поиска, замены подлинника на копию, и это также было в его биографии. Процесс этот был значительно сложнее, чем сегодня, когда молодой человек заходит в церковь, фотографирует икону, говоря бабушке, что он ее обновит. А Ильин уговаривал бабушку, брал икону, давал художнику в работу, а сегодня не нужно этого делать. Достаточно хорошего фотоаппарата, 3D-принтера, состаренной доски – и нет вопросов: бабушка довольна, новая икона в храме.

Это, к сожалению, невеселая история. Совсем недавно в Новомиргороде были потеряны очень интересные иконы, которые полиция ищет, и я думаю, что нескоро найдет.

Для христианина место, где он погребен и где встретит новое пришествие Христа, – это важно, существенно, поэтому обустроить могилу Ильина сам Бог велит как родственникам, хотя я не сужу их, они посчитали это ненужным, так и государству, которое вступило в наследство. Как это было сделано, я всё-таки скажу. Потому что много существует рассказов о том, сколько здесь растаскивалось во время изъятия, самые ценные вещи ушли, многие бравировали тем, что у них дома есть часть коллекции, а когда мы приходили, они просто стушевывались.

Что было? Как было? Каким образом вообще возникла проблема коллекции? Я общался с Александром Борисовичем почти до самой смерти. За несколько дней, где-то за десять, до его смерти, я был у него в гостях. Родственников не было, он вышел на крыльцо, светило ласковое осеннее солнце. Он поднял свои брюки, и я увидел набухшие ноги. Так бывает с каждым сердечником, и эта ситуация не смертельна – достаточно давать вовремя человеку мочегонное средство, а при его достатках это не было проблемой. Почему это не делалось и почему человек терпел эту боль? Когда ему было невмоготу, его выносили во флигель, где находилась коллекция, а это осень, это холодно, и это достаточно болезненно. Наверное, никто, кроме тех людей, которые делали это, не ответит, почему они совершали такие, в общем-то, не очень христианские вещи.

Незадолго до нашей последней встречи Александр Борисович согласился встретиться с академиком Жулинским. Он понял, что может скоро уйти, каким-то образом нужно определиться с коллекцией, он попросил, и я обратился к народному депутату Панченко, который непосредственно договаривался с Жулинским о приезде в Кировоград, чтобы можно было таким образом решить проблему коллекции. До этого о коллекции достаточно хорошо знал Куценко, занимавшийся украинской литературой 20-х годов.

Защита коллекции

Как-то к нам в библиотеку пришел известный коллекционер Столяров, который собирал в основном медали, оружие, по профессии юрист, и говорит мне: «Что ж ты смотришь? Умер Ильин, его коллекцию растаскивают, и мы лишаемся нашего богатого достояния». Он сидел рядом, пока я не написал письмо, адресованное представителям власти, о коллекции. Но отношение к Александру Викторовичу Чуднову всегда было сложным. Слухи о стервозности Чуднова могли помешать этому делу. Но так как я был вхож в дом Ильина, знал тонкости сохранности коллекции, хотя далеко не все, я все-таки написал письмо, которое подписали Босый, Демещенко, все, и отнес Панченко. Он посмотрел и написал свою резолюцию на маленьком листке бумаги, где попросил руководство области обратить на это внимание.

Здесь начинается уже другая, без Ильина, история коллекции, которая в каких-то деталях также характеризует его личность, его значимость. После этого послания меня вызвали в Комитет государственной безопасности и в течение восьми часов вели под запись душещипательную беседу, со всеми подробностями, с утра и до вечера. В результате этой беседы меня заверили, что все будет сделано для сохранности коллекции. Это было в 93-м году. После этого меня вызвал начальник уголовного розыска. Этому тоже я десять часов рассказывал все подробности, и он записывал все соответствующие документы.

В результате через три дня меня вызвал очень душевный человек – Николай Иванович Сыченко, который сказал: «Дорогенький, нашо воно тобі треба? У тебе є квартира на Лесі Українки, брат тебе жде там, бери свої ноги в руки і туда». Я попытался связаться с Шишкиным, он сказал, что нужно все процедуры пройти, и как юрист он был прав. Я взял ноги в руки, меня отправили в отпуск – сдыхались. Почти полтора месяца я работал в архивах Киева, собирал материалы для газеты, которую надеялся издавать дальше, – «Елисавет».

Я вернулся, о коллекции – ни слова. Случайно захожу в «Букинист», где мне дают в руки две книги. Одна из них это «Изборник Святослава», которой не было в библиотеке Чижевского, а другая книга профессора Титова «Стара вища освіта на Україні». Вот эта книга была мною когда-то взята у Александра Борисовича и скопирована со всеми записями, маргиналиями. Я с этими книгами пошел просить деньги, наживать неприятности. С этой просьбой я зашел в кабинет Валерия Михайловича Репало. Я должен вспомнить этого человека, потому что не будь он истинным большевиком и ленинцем по напору, коллекцию и имя Ильина помнили бы единицы. Этот человек взял на себя ответственность и протаранил всё, что можно было протаранить в местной бюрократии, вплоть до исполняющего обязанности губернатора Сухомлина, который до последнего не соглашался с тем, что нужно применить какую-то силу, какой-то закон.

Его решение ввязаться в эту историю в какой-то мере спровоцировал горисполком, который также решил постричь купоны. Провели сессию. Подполковник Тимчишин организовал осаду объекта – дома Ильина. Надо было видеть это интересное зрелище: куча полковников, техники, и никто не заходит в здание. Мы приехали, и руководитель захвата говорит : «Мне легче БТР подогнать и разнести эту хату, чем туда зайти». И здесь случилось еще одно удивительное явление, которое заставило нас задавать вопросы. Подошел человек в белом плаще и белой шляпе, представился полковником КГБ из Москвы и снял всю эту охрану в течение пятнадцати минут. И еще десять дней никаких действий не велось, и снова помог этот кавалерийский наскок Репало, который принял решение об изъятии коллекции.

Должен сказать, что власти вели себя очень корректно. Предполагалось вести опись в помещении и там же оставлять, но никто не понимал, в каком состоянии оно там находилось. Когда открыли одну комнату – там все в тряпочках до верха, когда увидели масштаб работы, было принято соломоново решение вывезти все оптом, а потом разбираться. Коллекцию разделили и развезли по двум помещениям. Первую часть – в краеведческий музей, вторую, книжную, ночью, без лишних людей, завезли в партархив. Кое-что завезли в банк.

Уже без Ильина

Началась проблемная работа с коллекцией. Мы не были специалистами ни в японских книгах, ни во французских, ни в гравюрах. Надо было учиться, нужны были справочники. Отправили Леонида Васильевича Куценко в Киев, меня – во Львов. Собрали справочники, привезли. Каково же было наше удивление, когда оказалось, что все необходимые нам справочники у Ильина были, и даже в двух-трех экземплярах.

Работа предстояла долгая. В 94-м году мы написали план работы с коллекцией до 2002 года. И этот план практически реализовался. Когда-то я тешил себя иллюзией, что государство способно защитить ценности общенационального масштаба, но я убедился в обратном. Коллекция сама себя защищала. Когда мы начали работу, то, выступая на телевидении, говорили, что если кто докажет, что та или иная вещь его, то комиссия вернет ее правообладателю. И такие люди были.

Встал вопрос о том, как сохранить коллекцию. Юридических прецедентов не было, и мы писали известным юристам Украины. Они нам говорили, что как сами повернем, так и будет. Члены комиссии – юристы и генералы – считали, что наши аргументы недостаточны. Поэтому вопрос о насильственной смерти Ильина стал очевидным, и они по сути дела вынудили меня написать заявление следующего содержания: в связи с тем, что человек очень быстро умер, и он располагал таким богатством, которое позволяло бороться за свое существование не один год при такой болезни, следует рассмотреть версию насильственной смерти.

Это было написано в 11 ночи в кабинете у Сухомлина, и с этой бумажкой я поехал к демократу-прокурору Осипову. Дело было около полуночи, меня привезли к прокурору и оставили. Прокурор читает, смотрит на меня своими светлыми глазами и говорит: «А теперь я за твою жизнь и трех копеек не дам». Никого рядом, выходишь на улицу, смотришь на луну, добраться до квартиры было проблематично, и я задаю себе вопрос: «А стоит ли игра свеч?» Тем более во время изъятия ценностей ко мне подошла женщина и в присутствии большого количества военных сказала: «Завтра ты сдохнешь»…

Я еле добрался в облгосадминистрацию и рассказал об этом Репало, а тот – Николаю Алексеевичу. Вызвали они полковника Янишевского и дали ему, соответственно, «план до двору». Я начал блуждать по разным дачам. Где-то около четырнадцати дней меня перевозили с одного места в другое. Тогда я понял, что должен защищаться.

Ильин когда-то дал мне номер телефона человека, которого я знал как Моисея, коллекционера из Санкт-Петербурга. Оказалось, что это был вор в законе Моисей Поташинский, один из крупнейших воров живописи, которые были в истории двадцатого века. Большой фильм о нем снял Говорухин. Кроме того, Поташинский стал прототипом Антибиотика из «Бандитского Петербурга». Чем он прославился? С помощью друзей провозил на Запад работы Филонова и торговал ими. Делал это удивительно и с помощью нашей землячки, хранительницы Русского музея по фамилии Король. Когда его взяли, он взял всю вину на себя, и наша землячка оказалась не у дел. Она приехала к нам и была нашим экспертом, предложив свои услуги. Действительно она была крупным специалистом. Поташинского посадили, по амнистии он вышел и стал хозяином банка «Санкт-Петербург».

Дальше миф создавался без нас. Сюда приехали вначале корреспондент «Комсомольской правды», затем собственный корреспондент газеты Los Angeles Times Керри Голдберг. Она к нам приехала и оказалась очень въедливой и честной журналисткой. Ее материал под названием «Владелец сокровищ Украины» был помещен на первую страницу Los Angeles Times с продолжением на десятой. В то время в США с визитом был Кравчук, и материал об этом размещен в этом же номере на 36-й странице.

Никто не хотел брать на себя ответственность за коллекцию, ее сохранность. Только после публикации в «Киевских ведомостях» лед тронулся – появилось понимание того, что нужно вступать в права и находить средства, чтобы содержать коллекцию, потому что быть богатым – это накладно. Начался очередной этап сохранности коллекции, где каждый норовил вставить свои пять копеек, а в реальности коллекция не охранялась (кроме части ее в музее). В течение десяти лет коллекция охраняла саму себя.

Я помню такую ситуацию: мы после очередного выступления по ТВ, когда сказали, что все отдадим, только подтвердите документально, что это ваша вещь, к нам явился молодой человек в белом пиджаке, очень вежливый, и сказал: «Вы обещаете что-то кому-то вернуть? Взяли – отвечайте! Чтобы мы больше не слышали о подобных желаниях что-то вернуть». И мы больше ни разу нигде не заикнулись о желании возвращать.

Заключение Киотского университета о содержании японских рукописей в то время стоило 10 тысяч долларов. Понятно, никто нам таких денег не выделял. Как-то к нам пришел некий английский бизнесмен, и ему так понравилось, как мы «пели песни», что будем сохранять коллекцию, но у нас нет справочников, связанных с английской литературой, ни одной британской энциклопедии. Он попросил сделать ему копии японских и пообещал связаться каким-то образом с Японией. Через месяц мы получили первую британскую энциклопедию в подарок. И пришел конверт с полной экспертизой японских рукописных книг. Бизнесмен сдержал слово.

Со временем к нам в гости приехал японский посол с супругой, и мне было уже о чем рассказывать. Японский посол оказался очень культурным человеком, он дополнил историю этих японских книг, рассказал, кому они принадлежали. Мы решили прогнуться перед японским послом, пригласили человека, который знал японские иероглифы, он выложил на столике печеньем иероглиф «Япония». Посол с супругой не съели свою Японию, ни одного печенья. А результат визита был замечательным: отдел иностранной литературы получил почти две с половиной тысячи книг о Японии на английском языке.

Для меня Александр Борисович был открытым человеком, а когда я увидел, что он сохранял самые ценные книжки в ветоши… Потом оказалось, что сил не хватало, он не следил за сохранностью. Когда мы открыли его ларец, там были мокрицы. Это характеризует его как человека, который знал цену тому, что он собирал, но одновременно разрушал это. Сегодня много коллекционеров, которые нацелены на то, чтобы иметь. А надо, чтобы все это жило и помогало и тем людям, которые не могут приобрести этого. Это очень важно.

Несколько слов о краже. Вначале была просто кража, так как охраны не было, сидели просто мужики-пенсионеры, люди зашли, ничего не взяли, просто разбросали всё это и так же интересно вышли. Это был первый звоночек. После этого я написал ряд писем руководству о том, что всё-таки нужно делать сигнализацию и сажать товарищей милицейских. Но этого не произошло, и через несколько месяцев зашли соответствующие люди, взяли то, что положено, и ушли. Так вот, кто взял? Отвечаю: взял Моисей Поташинский. Он чужого не брал, он взял свои книги. Он давал их Ильину для каких-то целей, для реставрации. Эти книги интересны тем, что принадлежали конкретному человеку. В частности, Морской устав и Военный содержали маргиналии – записи на полях – Петра Великого.

Второе, и самое ценное, что было унесено во время этой кражи, это набор гравюр Хогарта. Оценку этих гравюр делала Король. Я с ней не соглашался, но она же была экспертом и оценила это как немецкую копию, очень ценную, но копию. А разница между копией и оригиналом огромная. И стоимость: копия сегодня – 15 тысяч долларов, подлинник – полтора миллиона фунтов стерлингов. Мне приписали это как халатность, и с этой статьей я стал безработным. Тридцать восемь судов доказывали, что я это взял. В реальности все знали кто.

Инициатива сохранить коллекцию возникла в 93-м году осенью, государство зашло в помещение в январе 94-го. За это время оттуда было вынесено все, что «положено», и об этом все прекрасно знали. Например, я хорошо знал его набор орденов, которого в итоге не оказалось. И тот самый набор Равича, не только кружка, но и блюда с вензелями Петра. За четыре месяца пропало столько! Государство самоустранилось, и каждый играл какую-то роль. Только потом началась история коллекции.

В этой истории есть криминальная сторона, но это не главное. Главное – что мы сохранили уникальную коллекцию, которая, к сожалению, сегодня в полной мере не востребована. Книги на пятнадцати языках! Рукописи требуют исследовательской работы. А наш университет считает, что это не научная работа, и нет студентов, которых можно озадачить этим.

Лучшая часть коллекции на иностранных языках принадлежит роду Михалковых, того самого Никиты Сергеевича. Они взяты из имения Михалковых под Рыбинском и тоже представляют собой загадку. Они не продавались, были куплены в Российской академии наук в 1916 году, вывезены в Санкт-Петербург и до 1936 года лежали в ящиках. Каким образом они оказались у Ильина – возможно, ответят исследователи. Думаю, пройдет время, и каждый из вас узнает больше или кто-то проведет исследование, сходит к людям, которые помнят Ильина.

P.S. Александр Чуднов высказал свое мнение и по поводу хорошо всем известного сериала «Синдром дракона». По его мнению, фильм не о судьбе Ильина, но о судьбе коллекционера, ставшего заложником своих раритетов. И он высоко оценил актерскую работу Карины Андоленко. По словам Чуднова, женщина, которой его когда-то представил Ильин, так же светилась изнутри…

Елена Никитина, «УЦ», Екатерина Саенко. Фото Олега Шрамко, «УЦ».