Гениальный чудак из Онуфриевки

Его называли Богом Погоды и юродивым. Арестовывали за антисоветскую деятельность и за хулиганство. Сегодня, спустя почти тридцать лет после его смерти, многие ученые все еще надеются найти какой-то ключ, подсказку, которую гениальный метеоролог Анатолий Дьяков должен был оставить потомкам…

20 сентября 1966 года Анатолий Дьяков отправил телеграмму в посольство Кубы: «Господа, имею честь предупредить вас об опасности появления очень сильного урагана в Карибском море в конце третьей декады сентября. Начальник гелиометеорологической станции Горной Шории Анатолий Дьяков». Официальные метеослужбы не подтвердили информацию, но суеверные кубинцы решили перестраховаться. 6 октября 1966 года в «Известиях» сообщалось: «Внезапно обрушившийся на Гваделупу, Санто-Доминго и Гаити ураган “Инес” оставил после себя более тысячи убитых и материальный ущерб на сотню миллионов долларов. В то же время в результате своевременного оповещения кубинской метеослужбы и мер по борьбе с циклоном, предпринятых кубинским правительством, последствия урагана на Кубе удалось свести до минимума». Фидель Кастро счел своим долгом лично поблагодарить сибирского предсказателя.

Эта телеграмма принесла нашему земляку Анатолию Дьякову, который много лет жил затворником в маленьком поселке на Кузбассе, всемирную славу. О методе Дьякова, над которым до этого откровенно смеялись, заговорили ученые во всем мире. Тем более, когда выяснилось, что в тот же день, 20 сентября 1966-го, Дьяков отправил еще одну телеграмму – во Владивосток, в Приморское управление гидрометслужбы СССР, с предсказанием тайфуна. А 27 сентября 1966 года в «Правде» было напечатано: «Тайфун “Ида” ушел от берегов Японии на северо-восток, оставив за собой широкую полосу разрушений и самое большое число человеческих жертв со времени тайфуна “Исе” в сентябре 1959 года… Произошло 668 крупных обвалов, разрушено около 14 тысяч и затоплено почти 60 тысяч домов». И, когда Дьяков предсказал «великую сушь» 1972 года на Среднерусской возвышенности, его уже не игнорировали. После того как его прогноз волшебным образом сбылся на 100%, метеоролога-самоучку пригласили читать доклад на всесоюзном совещании по метеорологии, к нему в самодельную обсерваторию в Богом забытом поселке Темиртау ездили перенимать опыт именитые профессора. Тогда Анатолия Витальевича наградили даже орденом «За заслуги перед Отечеством». Его называли Богом Погоды, Пророком, Ловцом ураганов.

Слава Анатолия Дьякова была яркой, но короткой. Гидрометцентр так и не признал его методику, и несколько лет спустя коллеги-метеорологи уже называли Дьякова шарлатаном и юродивым…

Надо сказать, что Анатолий Дьяков, судя по воспоминаниям знавших его людей, действительно был большим оригиналом. Начать с того, что тот самый памятный доклад на всесоюзном совещании, которого ждали все светила отечественной метеорологии, Дьяков зачем-то прочел на чистейшем французском языке! Организаторы к этому были не готовы, переводчик нашелся только через время – первую часть доклада смогли понять очень немногие.

Внешний вид гения тоже очень отличался от принятых в то время стандартов. «Ходил он в ту пору, как всегда, в берете, галстуке-бабочке и брюках-гольф», – пишет легендарный советский журналист Юрий Рост в очерке о Дьякове, который включен в его книгу «Групповой портрет на фоне века». А это из статьи журналиста «Известий» Натальи Граниной, которая в 2002 году специально ездила в Горную Шорию, чтобы пообщаться с вдовой Дьякова:

«В углу комнаты на старинном комоде фотография. На снимке в полный рост изображен слегка полноватый, круглолицый мужчина. Из-под беретки в разные стороны торчат длинные кудри. Широкая рубаха, бриджи до колен, вязаные гетры.

– Деревенские долго не могли к его наряду привыкнуть, – улыбается Нина Григорьевна. – Муж даже ботинки старался не носить. А если к руководству рудника нужно было идти, обувь с собой брал. На крыльце наденет, а как на улицу выйдет – снова разувается. И меня старался к здоровому образу жизни приобщить. Отбивалась, как могла».

Именно в таком эксцентричном костюме – клетчатые бриджи, курточка и гетры – Дьяков поехал в Москву читать свой доклад. В Москве его первым делом арестовали – за хулиганство, очень уж вид у него, тогда шестидесятилетнего, был странный!

Конечно, гению можно извинить чудачества. Труднее извинить другое: Дьяков так и не открыл никому своей методики, то есть он охотно рассказывал о том, как расположение пятен на солнце напрямую влияет на погоду на земле, но конкретных формул не называл. В книге «Предвидение погоды на длительные сроки на энергоклиматической основе» Дьяков тоже изложил только общие положения своей методики. Увы, по сей день никто так и не знает, как именно удавалось Анатолию Витальевичу предсказывать ураганы, тайфуны, наводнения и засухи на всем земном шаре с точностью до одного дня и до десяти километров, иногда за несколько месяцев до стихийного бедствия.

Евгений Борисенков, бывший директор Главной геофизической обсерватории им. А.И. Воейкова, председатель комиссии, инспектировавшей обсерваторию Дьякова, писал: «Анатолий Витальевич не хотел быть с нами до конца откровенным. Он постоянно что-то недоговаривал. Мы убедились, что у него нет четко сформулированной методики прогнозирования». А когда Дьякова прямо спрашивали (а спрашивали очень многие): где ваши математические расчеты, он, по воспоминаниям коллег, стучал себя по лбу и отвечал: «Не беспокойтесь, все тут!» Нина Григорьевна Дьякова объясняла: «Он панически боялся, что его разработки может кто-то украсть и присвоить себе. Наверное, поэтому он не хотел до конца раскрывать технологию». Даже его старший сын Камилл, который работал вместе с отцом в самодельной обсерватории, как оказалось, методики не знал…

«Именно в Кировограде я принял твердое решение стать астрономом!»

Анатолий Дьяков родился 7 ноября 1911 года в селе Омельник (сегодня Онуфриевский район Кировоградской области), учился в семилетке в Аджамке. О своем детстве, учебе в Зиновьевском профтехучилище, увлечении астрономией Анатолий Дьяков очень подробно написал в автобиографии, которая в 1968 году была опубликована в журнале «Сибирские огни». Обратите внимание на даты: зиновьевский школьник Дьяков публиковался во всесоюзном научно-популярном журнале «Мироведение» и читал лекции на «Красной звезде», когда ему было четырнадцать лет!

«После окончания мною семилетки в 1924 году, моя семья перебралась в город Кировоград. Там я поступил в профтехшколу, в которой учился по 1926 год. Именно там, в городе Кировограде, в 1925 году, четырнадцатилетним подростком, я принял твердое решение – стать астрономом и метеорологом, чтобы проникнуть в тайны движений небесных светил, воздуха и воды и получить возможность предсказывать погоду и особенно такие стихийные бедствия, как засухи, губящие урожай на огромных территориях.

(…)

Здесь следует сказать, что в России еще в 1909 году группа энтузиастов в городе Петербурге организовала Русское Общество Любителей Мироведения (РОЛМ). Общество поставило своей основной задачей распространять астрономические и геофизические знания в малограмотной, совершенно невежественной тогда России. РОЛМ получило в свое распоряжение хорошо оборудованную астрономическую обсерваторию в городе Ленинграде, организовало фотолабораторию, стало издавать великолепный журнал “Мироведение” и открыло отделения во многих городах России. Всюду в рабочих клубах организовывались кружки Мироведения, антирелигиозной пропаганды, кипела лекционная работа на темы: “Есть ли бог?”, “Происхождение праздников Пасхи и Рождества” и т.п. Организовали такой кружок Мироведения в 1924 году и в нашей Кировоградской профтехшколе. От руководителя этого кружка – учителя физики П.П. Пелехова – я узнал о существовании РОЛМ и отослал туда результаты моих наблюдений над метеорами, сделанные в апреле 1925 года, в течение нескольких ночей. Спустя месяц я получил целую кипу свежей астрономической литературы, инструкций для наблюдений: Солнца, метеоров, переменных звезд и журнал “Мироведение”. Мне сообщили, что я могу быть принятым в юношескую секцию РОЛМ! Вот была радость! С необыкновенным жаром и усердием я принялся за наблюдения Солнца и метеоров. П.П. Пелехов дал мне во временное пользование свой рефрактор школьного типа, 75 мм диаметром, на треноге. Наблюдения солнечных пятен я ежемесячно отсылал в РОЛМ. К моей великой радости, осенью 1925 года я увидел итоги моих наблюдений солнечной активности опубликованными на страницах “Мироведения”, а мою фамилию в списке корреспондентов Бюро Научных Наблюдений.

(…)

Зимой 1925 – 26 года, по рекомендации П.П. Пелехова, местный Политсовет поручил мне проведение популярных лекций по основам астрономии среди красноармейцев и рабочих г. Кировограда (на машиностроительном заводе «Красная звезда» и др.). Трудно передать словами то увлечение и приподнятое настроение, с каким я вместе с одним из моих товарищей (И.С. Богановским), игравшим роль ассистента-демонстратора, вооружённый эпидиаскопом и запасом красочных картин, выступал с лекцией на тему: “Земля, как мировое тело”, “Солнечная Система”, “Солнце – источник жизни” и др. Слушатели мои были старше меня лет на 15–20».

О своих родителях Дьяков пишет очень мало, упоминает только, что красный командир Пархоменко со своей 14-й дивизией расположился в здании школы, которой заведовал его отец, мать, судя по всему, там же преподавала французский. Немного больше в очерке Юрия Роста, в книге «Групповой портрет на фоне века»:

« – Отец был ироничен, любил высмеивать. Он был и пессимист, а между тем человек либеральный, умный и начитанный. Верил в провидение, но был против поповства. Кристально честен и абсолютно безразличен к материальным благам. Любимыми писателями были Некрасов, Чехов и Салтыков-Щедрин. Отец интересовался и политической литературой. Читал Добролюбова, Чернышевского, даже Энгельса и Маркса. Он знал древних авторов, вполне свободно владел латынью, – тут Дьяков значительно повернулся ко мне от рукописи, подняв брови, – и греческим!

– А Пушкина?

– Пушкин написал массу чепухи: “Родила царица в ночь не то сына, не то дочь, не мышонка, не лягушку, а неведому зверушку…”

– Это же говорит герой сказки.

– Знаю! Но все равно не бывает так. Мужская и женская клетки складываются, и начинается жизнь. У кошки рождается кошка, у собаки – собака…»

В 1928 году Анатолий Дьяков поступил в Одесский университет, на физико-математическое отделение. Здесь же он стал изучать астрономию. А «по утрам ежедневно занимался физзарядкой по руководству Мюллера – “Моя Система” и обливался холодной водой, имевшей осенью и зимой весьма низкую температуру (около +3°, +5°), привычке этой я не изменил в течение всех последних 40 лет, вплоть до сегодняшнего дня» (из автобиографии).

В 1930-м году Дьяков, еще будучи студентом, поступает в Одесскую Астрономическую Обсерваторию на должность ассистента-вычислителя, а в 1932-м становится действительным членом Французского Астрономического Общества, которое в 1887 году основал его кумир Камилл Фламмарион.

Трудный путь к призванию

Жена Дьякова Нина Григорьевна в 1999 году рассказала в интервью газете «Кузбасс» :

– В тридцать втором году Толя окончил Одесский университет и получил назначение в Ташкент, в астрономическую обсерваторию. И уж там он насмотрелся, какой ужас был: люди голодали, занимались людоедством, вот до чего их довели. Он тоже голодал, говорит, чуть не умер. Решил уехать в Москву, да и математических знаний не хватало. Приехал, поступил в МГУ и однажды прочитал друзьям-студентам свой ташкентский дневник, где он описал весь кошмар строящегося в стране «палочного социализма» – так он его называл. Ну и «настучали» на него. Пришли – он не запирался, показал дневник.

Привезли его в Мариинск, оттуда распределили в Горшорлаг. Он только год был на общих работах – строили на Учулене железную дорогу. Среди заключенных много было профессуры московской, ученых. Копали траншею, его назначили учетчиком. Каждое утро, как он рассказывал, вызывали из строя по десять человек – и все, этих людей никто уже не видел. И вот однажды вызывают его: «Дьяков, с вещами!» Он думал, что конец: «Простился со всеми. Слышу, в Темир будто отправляют. Иду и жду, что вот сейчас сзади пулю получу. Оглядываюсь – нет». И когда дошел он сюда – а здесь, в Темире, начальство находилось горшорлаговское, – они ему вдруг предложили заняться прогнозами погоды. Край, мол, неизученный… Конечно, он согласился! Было это в тридцать пятом году. И вот в этот домик, который мы позже обновили и башню-обсерваторию к нему пристроили, его тогда и поселили. Когда он свой срок – три года – отбыл, поехал по стране искать себе пристанище. Но узнал, что, если кто по 58-й статье освободился, того нигде не пропишут. И вернулся обратно. Снова работать стал.

Кстати, важная для нас, кировоградцев, деталь: в 1934 году в МГУ Анатолий Дьяков учился у еще одного нашего земляка – будущего лауреата Нобелевской премии Игоря Тамма.

Геннадий Падерин в документальной повести «Ловец ураганов» описывает то же самое несколько иначе:

«Шел 1935 год. Кузнецкий комбинат к этому времени был уже построен, но еще строилась железнодорожная ветка к нему от местной рудной базы. Рудная база находилась в Горной Шории.

На другой же день после приезда на Кузнецкстрой, когда Дьяков зашел в отдел кадров, ему сказали:

– Вас Егоров вызывал.

Дьяков нашел начальника строительства на трассе.

– Моя фамилия Дьяков, я…

– Все знаю, мне показывали ваше личное дело… Физмат в институте народного образования в Одессе плюс астрономическое отделение московского университета… Словом, у меня к вам вот какая просьба. Мы открыли в Темиртау метеостанцию — три года уже существует, — так за три года там сменилось шесть начальников. Толку, словом, нет, а для нас очень важна более или менее точная информация о погодных условиях в этом районе.

– Но я по образованию астроном.

– Те шестеро были вообще без образования.

– Хорошо, попробую.

– Попробуйте. И если получится — обещайте: не удерете, пока вам не скажут, что вы не нужны.

Он пообещал.

Когда строительство дороги закончилось, метеостанция была передана Кузнецкому комбинату, Дьяков продолжал делать свое дело, регулярно отсылая в заводоуправление сводки погоды. Как к ним там относились, он не знал, а их, оказывается, просто-напросто складывали в шкаф, даже не просматривая: что может предсказать какой-то отшельник из Темиртау!

Так продолжалось до одного случая, который обошелся комбинату в полмиллиона рублей.

Зима в том году выдалась мягкая, и руду из Горной Шории возили, даже не пересыпая известью: известь бывает нужна, чтобы руда не смерзалась на платформах, так как грузят ее мокрую (из-за грунтовых вод). И вот в середине этой мягкой зимы Дьяков вдруг обнаруживает признаки предстоящего сильного похолодания. В тот же день посылает в Новокузнецк тревожное предупреждение, а там его постигает судьба всех прежних сводок.

Несколько составов руды смерзлось в камень, взять ее не могли ничем, пришлось взрывать прямо на платформах. А потом железная дорога предъявила иск за искореженный подвижной состав: 500 тысяч рублей.

Не-ет, теперь сводки из Темиртау больше не складывались непросмотренными, к работе Дьякова начали относиться с вниманием, уважением и даже некоторым почтением, теперь он стал вхож к директору комбината, а директор, восхищаясь и гордясь удивительной прозорливостью Бога Погоды, рассказал о нем областным руководителям».

В 1939-м, освободившись, Дьяков все-таки съездил в Москву, осмотрелся и вернулся в Темиртау – с женой.

– Ариадна Ивановна. Кандидат наук, математик, умнейшая женщина, – вспоминала вторая жена Дьякова. – Это она, когда я только появилась, увидела меня, девчонку (я была на 14 лет его моложе, а она на 9 лет старше), и сказала ему: «Вот, Толя, тебе жена, а я здесь больше не хочу оставаться, я уеду». Толя вместе с ней учился в московском университете. Когда его забрали, то вскоре и у нее мужа посадили. Когда Толя встретился с ней, то пригласил к себе в Темир. Она и согласилась, приехала. А тут как раз война. Ну и осталась. Всю войну в школе преподавала немецкий, свободно на нем разговаривала. А после войны оставаться здесь не захотела. Что и говорить… Здесь они были на посмешище простым людям. У них как-то все не по-людски получалось, не так, как у всех. Корова заболеет – они ее летом простыней от солнца закрывают. А людям смешно… Или вот еще говорили, но я не верю, что они как захотят молока, так идут корову доить, – это неправда. Но, конечно, со странностями были и он, и она. Ариадна Ивановна уехала, а мы поженились. И вот когда нам было плохо, когда сидели без работы, она нам все время посылки посылала – одежду детям, конфеты. И каждый месяц сорок рублей переводила – по 20 рублей два раза. Всю жизнь, пока не скончалась… А потом он ее привез сюда – она уже была больная, немощная, еле-еле ходила. Побыла у нас месяц, больше не захотела, он ее обратно отвез. Но все же успела перед смертью побывать здесь, посмотреть на нас.

«Жили мы хорошо…»

Из книг и очерков, написанных о Боге Погоды (а написано их был в 70-80 годы довольно много) складывается впечатление, что он спокойно жил на своей станции и чувствовал себя прекрасно, отказавшись от материальных благ. В рассказе Нины Григорьевны, которая 39 лет делила с ним радости и горести, была наблюдателем на метеорологической станции и родила ему шестерых детей, все выглядит далеко не так идиллически:

«Мы с ним жили хорошо. Он свое дело делал – наукой занимался, а я свое – детей воспитывала, хозяйство вела, ему в работе помогала. Спорить мы не спорили – не с чего. 39 лет вместе прожили, и ни разу скандала у нас не было. Вещей не приобрели, только то, что необходимо, и все. О себе не думали: то детей растили, то учили их. А сколько мы без зарплаты сидели! В 1946 году метеостанция работала от геологоразведочного управления. В сорок седьмом геологоразведка ликвидировалась в поселке, и мы перешли в ведомство гидрометслужбы. Эта служба давала свои прогнозы, и надо было их распространять по предприятиям и организациям. Толя им сказал: “Я вашу чушь распространять не буду, свои прогнозы стану давать!” И за это его уволили. А вскоре и метеостанцию на горе Улу-Даг кто-то поджег. Тяжело было смотреть на пожарище. Такая была необычная архитектура, как сказочный домик. Толя сам придумал: башенка с круглыми проемами, внизу окна арочные. Сколько он ее строил, сколько мы на лепешках сидели – сеяли ячмень, молотили да пекли. Целый год без зарплаты: он как ее получит, так отдаст рабочим-строителям. Первые дети у нас в те годы умерли – мальчик четырех месяцев и девочка двухгодовалая. Пять лет по милости гидромета мы без работы и без денег жили. Свое хозяйство спасало. Но наблюдения за погодой не прекращали. И только в 1958 году его взяли в ведомство КМК. Тогда уж нам полегче стало: у него зарплата 140 рублей и у меня 90. Четверых детей вырастили. Работали с ним дружно, составляли прогнозы. Я печатала их на машинке, лепила конверты и рассылала. Мы обслуживали юг Западной Сибири и Северный Казахстан».

Впрочем, стало именно полегче. Дьяковы всегда жили более чем скромно, и на каком-то этапе это, наверное, действительно стало сознательным выбором.

Геннадий Падерин «Ловец ураганов»:

«Еще пять минут — и я останавливаюсь перед обыкновенным крестьянским домом с шиферной крышей; на задах у него — стожок сена, огороженный жердями, а выше по склону — кирпичная башенка, увенчанная астрономическим куполом, что служил мне ориентиром. К башенке примыкает продолговатая, вросшая в землю избенка.

– Здесь я живу, — кивает на шиферную крышу Дьяков, которого я встретил у дома, — а вот там мой кабинет, — он приглашает меня в избенку. — С тридцать шестого года служит…

Сначала — прихожка, ровно половину которой занимает печь с плитой, потом — “полезная площадь”: шагов пять в длину, три — в ширину; перегородка делит комнатку надвое. Хозяин, коренастый, порывистый, до краев заполняет все свободное пространство.

Основная часть избы отдана столам, шкафам, книгам, газетам, журналам, рулонам миллиметровки, каким-то зачехленным приборам, разнообразным фотопринадлежностям, включая громоздкий фотоувеличитель… Во второй клетушке чудом уместилась еще и кровать. Или, лучше сказать, койка. Типа солдатской.

– Часто до глубокой ночи приходится работать, так чтобы семью не беспокоить, здесь и сосну…»

Дальше несколько цитат из книги Юрия Роста «Групповой портрет на фоне века»:

«Хозяин сидел в берете за столом, заваленным книгами по астрономии, метеорологии, картами погоды, толстыми литературными журналами, газетами, испещренными на полях мелким, но разборчивым почерком – свидетельством безмолвного диалога Дьякова с остальным миром. Отвоеванное у книг пространство на столе занимали журнал синоптических наблюдений, портрет внучки и газетная фотография ткачихи, похожей на жену Анатолия Витальевича. Со стены взирали на Дьякова Галилей (просто так) и Торричелли (изобретающий термометр), на крашеном комоде тикали часы, показывая меридиональное время… Две кошки – знакомая нам Нуарка, названная чуть ли не по-французски за черный цвет, и дочь ее Муська – грелись в зеве беленой печи… Отсюда, из этой крохотной комнатки, где долгое время жил Дьяков с женой и детьми, уходили по всему свету предупреждения людям о грядущих бурях и засухах, тайфунах и морозах. Здесь, в хибарке, гордо именуемой хозяином “гелиометеорологической обсерваторией имени Камилла Фламмариона”, мы прожили с ним неделю в радостном общении, в спорах и страстных ссорах даже (“Вы хотите меня исследовать?! А я не-е хочу (!) быть объектом ваших так называемых исследований!”). И здесь же Ниной Григорьевной был дан торжественный прощальный ужин с рубленой килькой и картошкой (без напитков, однако, поскольку ни Дьяков, ни его жена “белой водки” не пробовали в жизни), после чего я отправился на станцию Темиртау ожидать поезд на Новокузнецк, чтобы оттуда вернуться в Москву».

«…Нина Григорьевна, подоив корову Яну (названную так Дьяковым потому, что родилась в январе), поднялась к нам в башню, на которой, между прочим, укреплена табличка, официально подтверждающая, что это именно и есть “Гелиометеорологическая обсерватория Кузбасса им. Камилла Фламмариона”. Имя Фламмариона было увековечено Дьяковым за то, что тот первым связал поведение погоды с Солнцем. Астрономическое общество Франции разрешило присвоить имя великого своего ученого дьяковской башенке, а поселковый совет, хотя и не мог припомнить подвигов Фламмариона в Гражданскую войну или в период первых пятилеток, уступил напору Анатолия Витальевича – узаконил имя француза в Темиртау.

– Ну что, есть пятна? – спросила Нина Григорьевна.

И, узнав, что нет, ушла смотреть приборы, шить или готовить.

– Моя жена, – сказал Дьяков с законной радостью, – как и жена Фламмариона, не омрачила мое существование ни разу в жизни».

«– Ему для себя ничего не надо, – говорит хозяин. – Он всем помогает. На кого прошение напишет, кому в долг даст, хотя с этим у них не очень. Он телеграммы шлет за свои деньги. Хоть бы не писал “глубокоуважаемый” или “считаю своим долгом предупредить Вас”: каждое лишнее слово – деньги ведь. Но ему не возразишь. У него и поинтересней история была.

И поведал мне Василий Васильевич, как прислали Дьякову в помощники некоего Панарина. Как разместил Дьяков его с семьей в своей комнатке, как пожили гости, потом отделились, и как спустя некоторое время написал помощник Панарин документ, что “не каждый день он видит Дьякова на работе”. И отстранили Анатолия Витальевича от должности на пять лет. Никто, однако, из его адресатов этого не заметил. Потому что, считал Дьяков, они не должны были страдать только потому, что пострадал он сам. По-прежнему регулярно получали, кому требовалось, телеграммы с точными прогнозами и необязательными, с нашей с Василием Васильевичем точки зрения, но, безусловно, необходимыми для Дьякова словами: “Глубокоуважаемый имярек, считаю своим долгом предупредить Вас…”».

Гора Богопогоды

Говорить об уникальной и утерянной методике Дьякова, не будучи профессионалом, сложно, приведу отрывок из его интервью журналу «Техника молодежи», где ученый старался максимально упрощенно изложить ее суть: «Ливни, грозы, штормовые ветры, тайфуны, циклоны и антициклоны формируются в тропосфере – сравнительно тонком воздушном слое высотой до 18 км над экваториальными районами и до 8 км над полюсами. Уже само название говорит о сути процессов, протекающих в этом слое: “тропос” по-гречески означает “вращаться”, “перемешиваться”.

И вот что главное в моем подходе. Тропосферу ни в коем случае нельзя рассматривать как изолированную систему. Надо принять во внимание ее связи с вышележащими атмосферными слоями и, в первую очередь, влияние солнечной активности на эти высотные слои.

В своей практике я пользуюсь не такой уж сложной физической моделью. Представьте себе, что маленький мальчик взобрался на качели. Он не достает ногами до земли, пытается раскачаться, но ничего не выходит: ему едва удается немного продвинуться то вперед, то назад. Кто-нибудь из взрослых может помочь мальчугану: отвести качели далеко в сторону, а затем отпустить. Но тратить столько энергии совершенно не обязательно. Достаточно слегка толкать качели в такт колебаниям, и очень скоро их амплитуда станет довольно большой. В системе “Солнце – тропосфера” события часто развиваются именно по второму варианту».

Анатолий Дьяков умер в 1985 году – 15 февраля, в 15.15, у него остановилось сердце. Он завещал похоронить себя возле обсерватории на горе Улу-Даг, но этого, конечно, никто разрешить не мог. Похоронили на кладбище, в поселке. Зато гору Улу-Даг никто из местных жителей так не называет, для них она – гора Богопогоды.

Подготовила Ольга Степанова, «УЦ».