Забытый танковый рейд. Продолжение

Окончание. Начало в №36

Публикация «УЦ» «Забытый танковый рейд» о трагической судьбе танкового подразделения советских войск, полностью уничтоженного немцами в октябре 1943 года в районе сел Вершино-Каменка, Павловка и станции Шаровка, нашла интересное продолжение. В редакцию нашего еженедельника пришло письмо от уроженца Вершино-Каменки (Новгородковский район) Василия Потаповича Ткаченко, который был очевидцем этого события. В интервью «УЦ» ветеран Великой Отечественной войны поделился воспоминаниями о жизни в оккупированном немцами селе, о разгроме наших танкистов, о службе в армии и о впечатлениях от залпов «Катюш» на боевом рубеже.

Уцелевший танкист

— Один из танков Т-34, уцелевший после бомбежки, заехал и «застрял» в нашем селе, — ведет свой рассказ Василий Ткаченко. — Раненого танкиста спрятал у себя в доме Гаврила Осипович Дьяченко. Танкист поправился от ран и пробыл в селе, покуда не пришли наши войска.

— И немцы его не обнаружили?

— Так не было в Вершино-Каменке немцев! В течение месяца после боя мы не видели в округе ни одного немецкого солдата. Только в первых числах декабря появился лошадиный обоз австрийских солдат, они простояли в селе дня три-четыре, а ушли в ночь на 8 декабря, когда наши перешли в наступление… Вот в начале войны немцев у нас в селе было много. Тысячи. Жили на колхозном дворе — в палатках на улице (тепло еще было), по хатам не размещались. Кормились они хорошо. Я вот недавно находился в санатории для ветеранов и сравнивал питание у нас сейчас и тогда у немцев. В санатории сегодня кормят в несколько раз хуже, нежели солдат на фронте в 1941 году… Бывало, ест немец-солдат, увидит нас, ребят, рядом, говорит: «Киндер, ком, ком». И протягивает нам котелок (а там рис пополам с мясом), мол, держи, покушай. Еще хлеба своего даст. А хлеб-то какой был: 1936 года выпечки! Я его ел, немцы угощали. Всякие ведь немцы были. Простые солдаты — такие же люди, как мы. Ему своих детей жалко, если завтра его убьют — они сиротами останутся. Так что всякие немцы были, и всякие наши были. Кто воевал преданно, а кто убегал с поля боя… И у нас так, и у них так.

Рассказываю дальше о танкисте. Уже когда освободили Кировоград, где-то феврале или в первых числах марта 1944 года, его воинская часть проходила мимо нашего села, и он отпросился заехать в Вершино-Каменку проведать деда Дьяченко. И попал в неприятную историю. Дело было ночью. В одном из дворов солдаты воровали кур у граждан, там поднялся шум, на крики прибежали часовые располагавшегося рядом полевого госпиталя и открыли огонь по мародеру. Тот в ответ бросил в сторону часовых гранату и убежал. Когда возле дымящейся воронки стали собираться люди, охрана госпиталя, жители села, вдруг подходит этот танкист. Понятно, часовые его арестовали, поместили в пустую хату, посадили под замок, приставили к нему охрану. Только наутро разобрались, кто такой, почему ночью в селе оказался, и отпустили…

Огненные стрелы

— В конце 1943 года у нас в Вершино-Каменке собралось много солдат: готовились наступать на Кировоград. В каждой хате на постое находилось примерно 20-30 человек (село когда-то было большим, свыше 3 тысяч домов), у нас в хате точно жили три десятка солдат, а кому не хватило места в доме, разместились в сарае, на чердаке. Однажды, в самый разгар празднования Нового года, за селом вдруг началась пальба. Командир батальона по тревоге поднял солдат в ружье, дал команду занять оборону вокруг села и направил разведчиков узнать обстановку. Разведка вернулась и говорит: отбой тревоги, это салют в честь Нового года. Где-то, может быть, через неделю мне выпало заступить в патруль нашего местного истребительного батальона при военной комендатуре. Мы были вроде добровольных дружинников, ходили по ночам в наряды по три человека, охраняли село, должны были задерживать и отводить в комендатуру тех, кто убегал с фронта. Хотя я за все время дежурств так ни одного дезертира и не встретил…

Являться в комендатуру нужно было каждый день на восемь часов. Вышел я, значит, из дома в половине восьмого, прошел метров 150, вдруг как зажужжит! Я упал на землю, весь вжался в снег, но голову отвернул в сторону: посмотреть, в чем причина звуков. Вижу: впереди меня небо одна за другой прорезают огненные стрелы. Это стреляли «Катюши». За селом, примерно в полутора километрах, тянется балка, называется Прусова балка (я туда всех троих внуков не один раз водил на экскурсию). «Катюши» стояли в специально вырытых для них окопах в середине этой балки. Боевые машины стреляли все разом, дали залп в сторону Новоандреевки, быстро отстреляли весь свой боекомплект, и через минуту их уже нет на месте. Развернулись и направились на базу в Александрию.

Только умолкли «Катюши», тут же слева от меня метрах в семидесяти (а я все еще лежал на земле), справа от меня метрах в трехстах начали стрелять 120-миллиметровые гаубицы. Как открыли огонь все пушки разом, от отблесков выстрелов небо стало светлым. Артобстрел продолжался не менее двадцати минут. Когда все закончилось, я вернулся домой. Слышу, солдаты говорят: была артподготовка перед наступлением на Кировоград.

Дней через десять нас призвали в Спасово в военкомат на 110-часовую воинскую подготовку. После двенадцати дней обучения оказалось, что мы (в общей сложности из села призвали сорок три человека) не сдали экзамен по строевой подготовке, и нам продлили обучение еще на 12 суток. Но перед тем, как приступить к повторной подготовке, каждому сказали сходить домой за продуктами, одеждой и вернуться к шести утра следующего дня. А расстояние до Вершино-Каменки примерно 35 километров, дорога туда и обратно — уже 70 километров. Но мы все вернулись вовремя, на восемь утра уже все были на построении с вещами. По второму кругу нас продержали на курсах дней пять-шесть, а потом отпустили домой. Призвали в армию только в декабре 1944 года. В промежутке до призыва нас направляли от военкомата на сельхозработы, сбор урожая, скирдовать вручную снопы пшеницы или ржи.

Срочную службу я проходил в Николаеве. В учебном полку сразу же присвоили звание сержанта, так как на экзамене получил только одну четверку (по геодезии), а остальные оценки — пятерки. Вскоре нашу роту отправили в Казанковский район (100 км от Николаева) собирать по полям обломки танков. Не только в Павловке, а по всей Украине на местах боев все еще оставалось много подбитых танков, бронемашин, разбитых пушек, сгоревших «полуторок». Саперы-подрывники взрывали технику, дробили на некрупные части, а потом мы на «гэй-гоп» грузили металлолом на машины. По команде «гэй, взяли» поднимали части машин с земли, раскачивали, а по команде «гоп» — забрасывали в кузов машины. Если кусок тяжелый, неподъемный, то сапер снова подходит и еще раз взрывом разрывает металл на части.

— Автогена в вашем распоряжении не было?

— Впервые я увидел автоген в 1941 году, когда в наше село зашли немцы. По книгам я чуть-чуть знал об этом аппарате, но до начала войны не видел вживую. Немцы устроили на колхозном дворе мастерскую, там восстанавливали поврежденные бронемашины, с тех машин, что уже нельзя был починить, срезали листы брони и наваривали на действующую технику, вдвое увеличивая слой брони. При этом немцы использовали автогены. А у наших такой техники тогда не было…

В прятки со смертью

За время, когда территория Вершино-Каменки находилась под контролем вражеских войск, на работы в Германию немцы угнали свыше трех десятков человек. Василий Ткаченко в 1943 году дважды избежал этой участи только благодаря тому, что успевал спрятаться во время облавы.

— Мы со сверстниками знали: рано или поздно за тобой придут, — вспоминает ветеран. — На дверях каждого дома немцы написали состав семьи, возраст членов семьи, указывали, кому надлежит отправиться в Германию. Однажды, в феврале 1943 года, полицай Ваня (забыл я его фамилию) по секрету нам сказал: так и так, завтра ночью будет облава. Как стемнело, сестру спрятали в погребе, прибросав сверху кукурузными листьями, а я спрятался за хатой. Полицаи зашли к нам домой. Спрашивают родителей: «Где дети?» (Ходили забирать в Германию не немцы-солдаты, а наши люди, полицаи.)

— Пошли на работу с бригадиром.

— А если мы их найдем в доме, что будет?

— Ищите…

К полицаям подбежала наша собака, стала лаять, кусать ствол винтовки. Один полицай говорит: «Мамаша, а шо, если я ее застрелю?» Мама даже не возражала, подумала: пусть лучше собаку застрелит, отведет душу, чем будет искать детей (я же за домом стоял, все слышал, а сестра в погребе сидела). Полицай выстрелил, собаке разорвало голову, а его товарищи громко засмеялись. Потом они бегло осмотрели дом, никого не нашли, поужинали и отправились по соседям. Зашли домой к учительнице Клине Семеновне и точно так же — убили собаку, смеются, хохочут…

Я думаю: пойду к ребятам-друзьям, посмотрю, где и как они прячутся? Тайком пробрался к дому, а дед моего друга Данилы настоял, чтобы я этой ночью остался у них дома, они меня спрячут, а сам пошел к родителям сказать, где я, чтобы они не переживали. Мы пережидали облаву в самодельном убежище. Они что сделали? Якобы хранилище для навоза в виде башни с перегородками. Верхняя часть была наполнена навозом, а нижняя — полая. Стенку сделали толщиной 70 см, чтобы шомпол не проткнул и немцы не обнаружили полое пространство. В этом укрытии можно было спокойно находиться трем человекам. Изнутри убежище утеплили овечьими шкурами, еду нам подавали в казанке на лопате, у нас был фонарик «летучая мышь», и мы там ночами сидели, играли в домино, в карты: пережидали облавы. Днем можно было не прятаться, полицаи ходили только по ночам. И вот, значит, дождались мы полуночи, слышу: едут полицаи на повозках. Подходят к этому деду, спрашивают, где два члена семьи, подлежащие отправке в Германию? А он им говорит: «За селом, самолет сторожат» (как-то в поле за Вершино-Каменкой совершил аварийную посадку немецкий бомбардировщик, долгое время там стоял без движения). Ну и полицаи пошли себе дальше по селу.

— А полицаи, кто они были до войны?

— Наши же односельчане. Староста сагитировал, набрал желающих, им выдавали немецкую униформу, оружие, нагайки, колбасу давали, кормили так, что куда там нам! Таких желающих нашлось больше 30 человек. В их числе захотел пойти служить в полицию мой одноклассник Андрей Костенко, мы вместе в 7-й класс ходили. Один полицай — Николай Смаглюк, бывший моряк, вступил в полицию и женился на соседке нашей. Как-то он украл в колхозе бестарку зерна (бестарка — телега с кузовом в виде ящика для перевозки сыпучих грузов насыпью. — Авт.), ехал по улице домой, а тут навстречу — комендант с переводчиком. Хотели Смаглюка арестовать за кражу, а он набил им морду и убежал. После войны жил в Запорожье, работал художником до самой смерти.

— Когда немцы отступали, полицаи ушли с ними?

— Кто хотел уйти, немцы их забирали за собой. Многие полицаи убежали из села и скрывались от наших войск. Кого-то ловили. В Кировоградской области, в других областях. Затем их судили, отправляли на 10-15 лет в лагеря. Николай Бондарь из нашего села был полицаем, но когда Вершино-Каменку освободили, скрыл это, записался в армию, но люди все равно дознались. Тогда он дезертировал, вернулся домой и скрывался в стогах за домами. Ему родственники туда еду носили. Потом Бондаря арестовали, осудили. Он отсидел свое, вернулся в Вершино-Каменку, жил и работал в селе, пока не умер. Андрей Костенко после тюрьмы приезжал в село к родителям только тайком. Прятался в доме, на люди не показывался. Побудет день-два у родителей, тихонько, ночью выйдет на станцию Шаровка и поедет к себе домой…

Где-то через полгода после того случая (когда мы с Данилой и его братом прятались в навозе), начался новый набор в Германию. Объявили по селу: такой-то возраст должен явиться в сельсовет с вещами. Хочешь, не хочешь, от колхоза пошли три человека: двое девчат и я. А как не поехать? Боялись, что расстреляют сразу на месте… Сели на повозку: мой отец, родители девчат, охрана-полицаи и поехали на станцию Куцовка. Когда тронулись, на повозку запрыгнул местный партизан, из пленных. Сел рядом и инструктирует нас, как убегать: в таком-то селе будут камыши вдоль дороги, и можно будет бежать, а то, если уже привезут на станцию, там не убежишь — колючая проволока, часовые-немцы. А как побежишь? Впереди и сзади на повозке сидят полицаи с винтовками. Это нам оружие выдавали без патронов, а у полицаев патроны были. Устроишь побег в дороге — убьют. Хотя я, например, уверен был, что все равно вернусь домой, убегу: или из пункта сбора, или из вагона, или как. Уверен был, и все!

Приехали мы на станцию, отвели нас в приемник, огражденный колючей проволокой. Оттуда только одна дорога — на медицинскую комиссию и сразу к вагону, где стоят немецкие солдаты. Родители узнали у полицаев, что у нас есть время сбежать только до пяти часов дня, потом начнется погрузка. Сначала мы спрятались в яме на краю территории приемного пункта, потом кукурузным полем отбежали от Куцовки километра на два. А там уже отец на подводе нас подобрал и отвез домой, в родное село.

Вернувшись в Вершино-Каменку, я снова прятался у Данилы. Их с братом вернули с комиссии по состоянию здоровья, справки соответствующие выдали. Идем мы как-то по селу и встречаем полицаев. Поздоровались с ними, как положено. Данила предъявил справку, потом его брат предъявил, а я спрашиваю: «Мне тоже показывать»? (А у меня-то нет документа об освобождении!) Полицай махнул рукой — идите. Так я жил дальше, пока не освободили село: по ночам прятался, а днем меня никто не трогал… Вот, дожил до сегодняшнего дня, слава Богу, 83 года…