Доля Игоря Винокурова,или Никогда не спеши умирать

Когда-то, много лет назад Игорь Винокуров даже предположить не мог, что практически в точности повторит судьбу легендарного Алексея Маресьева. Только тот был летчиком, а Игорь Сергеевич – моряком. И, в отличие от прототипа «Повести о настоящем человеке», со смертью герой нашей публикации сталкивался несколько раз: вначале – когда попал в авиакатастрофу, в которой потерял обе ноги, и уже потом – в жуткой автомобильной аварии. Каждый раз казалось – все, жизнь закончилась. Но он не сдавался, выживал, возвращался в море и… танцевал. Об удивительной судьбе Винокурова мы узнали от его одноклассника, директора швейной фабрики «Зорянка» Владимира Курбатова, и, оказалось, к Кировограду герой этой непридуманной истории имеет самое непосредственное отношение: здесь прошли его школьные годы, здесь он встретил первую любовь, здесь похоронена его мать…

Обо всех жизненных коллизиях Игоря Винокурова мы прочитали в латвийской прессе и дополнили материал воспоминаниями школьных друзей и интервью с самим моряком, с которым связались по телефону.

Мечта о море

Владимир Курбатов очень хорошо помнит своего школьного друга Гарика, как друзья до сих пор называют Игоря Винокурова.

– Где-то в середине 50-х годов в Кировограде пошел процесс слияния мужских и женских гимназий. И нас обоих в 8 классе из 19 школы перевели в 11-ю. Мы как-то сразу подружились, нас объединяли не только общие интересы, но еще и особая человеческая простота. Мы оба росли в бедных семьях. У него вообще была одна мама, она работала портнихой, отец погиб на фронте. Поэтому после 9-го класса надо было думать, как заработать на жизнь. Да и оценками мы особо не блистали – «4» и «5» редко появлялись в наших дневниках, – рассказывает Владимир Ильич.

А еще одноклассники, вспоминая школьные годы, рассказывают, каким Игорь был отличным музыкантом. И как блестяще танцевал. Часто ребята ходили в Дом офицеров на танцы. Но не невест там искал Гарик. Его сердце в то время было занято, он по мальчишески искренне любил Долю Плохову, Адолину. И сделал тогда на костяшках пальцев татуировку, которая сохранилась на всю жизнь, – всего 4 буквы, сложившиеся в простое, но такое глубокое слово – ДОЛЯ…

Тот класс был очень сильным. В 1956 году выпустилось 16 золотых медалистов, многие из них нашли себя в жизни, поступили в вузы, стали в будущем медиками, инженерами, радиотехниками. Но наши ребята в школе не доучились. Курбатов пошел на овощную базу, а Винокуров устроился на завод «Красная звезда».

– Вы знаете, он всегда мечтал о море. Хотел быть только моряком, нигде в другой стихии себя не видел. Даже на уроки, помню, в тельняшке приходил, – рассказывает Владимир Ильич.

Игорь Винокуров упорно шел к поставленной цели. Моряк – значит, моряк. И через некоторое время уехал из Кировограда на юг, поступил в мореходное училище. Ходил на парусниках и сухогрузах, был мотористом и машинистом на паровых судах.

На какое-то время связь между закадычными друзьями прервалась. И только через 3 года случайно, по телефону, Владимир Курбатов отыскал одноклассника. Тот уже успел жениться, жил с женой Жанной и сыном Андреем в Ильичевске. Друзья нашлись и не теряются до сих пор, как минимум, раз в неделю в далекой Риге звонит телефон. «Привет, Игорь! Как ты? Это Володя…»

Они виделись потом еще несколько раз. В 70-х годах Винокуров был в Кировограде, на встрече выпускников, специально организованной в его честь. Ученики смотрели фильм о непростой судьбе моряка, а Игорь Сергеевич комментировал, да так задорно, вроде бы ничего героического в его жизни и нет.

Следующий раз в Кировоград Винокурова привело горе. Умерла мать. В тот день он был в плавании, и друзья по радиосвязи сообщили ему эту трагическую новость, сами все организовали, как полагается, провели в последний путь маму их товарища. Приехал Игорь на второй день после похорон…

О нем снимали еще несколько фильмов, газета «Правда» на первой полосе писала о мужестве советского моряка. Что же такого в судьбе нашего земляка, почему Игоря Винокурова называют вторым Маресьевым и о нем впору слагать другую «Повесть о настоящем человеке», как сила духа побеждает болезнь и боль, – об этом пишет Сергей Малаховский в своей статье в латвийской газете «Час», отрывки из которой мы предлагаем вашему вниманию.

Авиакатастрофа

В то время Игорь Винокуров жил в Ильичевске. Однажды ему в глаза бросилось объявление, что Рижская база тралового флота набирает механиков. Так наш герой оказался в столице Латвии и стал работать машинистом на плавбазах. Все шло хорошо – любимая работа, семья…

В декабре 1967 года Игорь Винокуров вылетел из Лиепаи, где стояла их плавбаза «Кадиевка», в Ригу – отвезти отчеты и заодно повидаться с семьей. Клятвенно пообещал капитану вернуться рано утром 31 декабря, ведь в Новый год судно уходило в очередной рейс. Но в тот день мир перевернулся, и жизнь нашего героя разделилась на «до» и «после».

Перелет небольшой – всего 45 минут. Не успели взлететь, уже надо приземляться. Но тут с самолетом что-то произошло. АН-24 неожиданно резко клюнул носом. «Что-то мы быстро снижаемся…» – только и успел сказать Игорь своему соседу, молодому матросу Леве Новикову. И в этот момент самолет врезался в землю. Из всех, находящихся на борту, в живых осталось всего несколько человек. Среди чудом выживших – Винокуров.

И сейчас, сквозь годы и туман наркозов – а перенес моряк более 35 операций, – Игорь Сергеевич отчетливо помнит тенью скользнувшие в иллюминаторе верхушки елей и глухой удар, вместе с которым в его теле, взрывной волной выброшенном сквозь поврежденную обшивку, навечно поселилась боль. Помнит он, как один из выживших пассажиров вытаскивал у него из кармана бумажник, а он не мог сопротивляться – обе руки и ноги были сломаны. А вот вой сирен «скорой помощи», адскую боль, когда незнакомые люди в белых халатах наскоро очищали от снега и земли раны, огромный гипсовый кокон, в который врачи заковали его переломанное тело, чтобы можно было доставить в Рижский институт травматологии и ортопедии, память уже не удержала.

Решение, которое грозило перечеркнуть всю жизнь – об экстренной ампутации ног, – врачи принимали без согласия пациента. Начавшаяся и быстро развивающаяся гангрена вариантов медикам не оставляла… Очнувшись, Игорь бросил взгляд на пустоту, прикрытую плоской простыней, и все понял. За несколько часов из полного сил, здорового, жизнерадостного молодого мужчины он превратился в инвалида, прикованного к постели.

Мы еще потанцуем

Игорь Винокуров и по сей день считает, что в жизни ему очень везло на людей. В первую очередь на врачей. Сколько будет жить, столько будет благодарить директора Рижского НИИ травматологии и ортопедии профессора Виктора Калнберза, профессора Киевского института врачебной хирургии Олега Бухтиарова, а особенно – своего лечащего врача Эрику Закис, которой наш герой, собственно, и обязан своим вторым рождением.

В день выписки Игорь Сергеевич почему-то попросил прийти всех, кто его лечил. Хороших протезов тогда не было, еще предстояло привыкать к новым искусственным ногам, но все собравшиеся медики, к удивлению, увидели Винокурова в вертикальном положении. Превозмогая боль, он стоял на старом протезе, опираясь на кадку с фикусом и костыль. «Я дал себе слово поблагодарить вас стоя», – четко произнес он тогда. И уже смеясь, пообещал, что с Эрикой Мартыновной обязательно станцует.

Позже они танцевали вальс. И в честь доктора Закис Винокуров даже назвал свою дочь – маленькая Эрика родилась уже после авиакатастрофы.

Многие знакомые сравнивают Игоря Винокурова с героем «Повести о настоящем человеке». Наш «Мересьев» почти полтора года усиленно учился ходить на протезах, стараясь поставить походку так, чтобы хромота была незаметной. Тренировал руки – теперь они были нужны ему особенно сильными. Пробовал даже плясать – падал, ушибался, вставал и снова двигался под музыку.

Окончательно встать на протезы и относительно нормально ходить Игорь Винокуров начал только спустя 3 года после ампутации. И сразу же… отправился на медицинскую комиссию. Чтобы снова выйти в море.

Возвращение во флот

Спрятав за дверью трость, он вошел в кабинет начальника объединения «Запрыба» Бориса Соколова. Мужчина крайне удивился, увидев в своем кабинете пошатывающегося моряка, который пришел к нему проситься на работу. Он что, пьян? Первым побуждением было прикрикнуть, выгнать незваного посетителя, но что-то в твердом взгляде вошедшего сдержало его. Но, когда Винокуров сдержанно рассказал руководителю свою ситуацию, тот просто растерялся. Вроде бы и помочь надо, но, с другой стороны, дело-то непростое: Игорь просится в море, где работа не каждому здоровому человеку под силу.

На медкомиссию Винокуров шел твердой походкой. Сдерживая волнение, дал измерить пульс. Но потом очередь дошла до ног. Он, не дожидаясь вопросов, присел несколько раз. За улыбкой скрывая боль от впивающихся в ноги протезов, сплясал… Плясал он и на второй комиссии, на третью привел с собой партнера, чтобы продемонстрировать раунд бокса. И, опережая готовый сорваться с уст медиков окончательный приговор, в отчаянии позвал:

– Пойдемте, я вам докажу…

Было в словах этого человека что-то такое, что заставило медиков кинуться за Игорем, прыгающим через несколько ступенек, вниз, во двор. В одно мгновение он ухватился за нижнюю перекладину пожарной лестницы, легко подтянулся и быстро полез к самой крыше шестиэтажного дома. И уже оттуда, в ответ на растерянные призывы, спокойно заявил:

– Спущусь, если подпишете разрешение… А пока буду стойку на руках делать!

Все это не было для Винокурова аттракционом. Просто сердце рвалось в море, и именно таким, отчаянно-бесшабашным способом он пробивался к мечте. А у врачей не поднялась рука у него ее отнять…

В тот день наш герой прощался с землей. 2 июня 1970 года – эта дата стала для Игоря Сергеевича вторым днем рождения – плавбаза «Трудовая слава» отходила в море. И в судовой роли значилось: «Винокуров Игорь – дублер радиооператора».

На самом деле раньше такой должности в типовом штатном расписании не было. Это стало первой уступкой, которую для Винокурова сделали и которую он принял. Были и другие поблажки для странного моряка: капитан Латышев взял на себя полную ответственность за новоприбывшего члена экипажа и распорядился ему выделить отдельную каюту, чего помощнику радиста в принципе не полагалось. Старпом был против, но капитан настоял на своем – и, как показала жизнь, не ошибся в подопечном.

Нелегким оказался тот рейс для Игоря Сергеевича. Он сменил профессию, из хаоса звуков стал вылавливать знакомые позывные, едва касаясь ключа, посылать в эфир точки и тире. Но весть о новом коллеге быстро разнеслась среди радистов, и они, как могли, облегчали жизнь товарища с удивительной судьбой: во время того рейса радисты всех встречных судов прекращали даже срочные переговоры, когда в эфире раздавался писк морзянки, еще неумелой, не привыкшей к ключу бывшего моториста. Радисты вроде бы давали понять Винокурову: «Мы с тобой! Учись на свободе, новичок!»

И все-таки Игорь своей бедой предпочитал не делиться. Хотя все о ней знали. Но, тем не менее, верили с трудом – ходит себе по палубе эдакий здоровяк, никогда не унывающий, ни в чем от остальных не отстающий. Разве что прихрамывает немного – подумаешь… Бывало, на стоянке кто-то бросит ему: «Ну что, молодой, сгоняй на соседний пароход, сменяй фильмы!» Игорь молча вставал, брал в руки тяжелые коробки и шел. Протезы он снимал только по ночам, запершись в каюте. Там же самостоятельно залечивал натруженные, растертые в кровь ноги…

Автокатастрофа

После первого рейса Винокуров самоуверенно решил: все, что плохого в жизни отпущено, уже пережито. С особой остротой хотелось жить, жить, жить… Семья Винокуровых купила «Москвич» с ручным управлением, и Игорь, выйдя в отпуск, с наслаждением разъезжал на машине, опьяненный открывшимися возможностями неограниченного движения, скоростью… В тот день он просто ехал, вдыхал полной грудью воздух, но из-за поворота внезапно вылетел огромный грузовик. Игорь попытался было вывернуть руль, но стальная махина уже надвинулась на него, переворачивая, вминая в асфальт…

Когда Винокурова вытащили из останков того, что еще недавно называлось автомобилем, вздрогнули даже медики. Искореженным металлом начисто срезало протезы, тело было сплошным синяком, внутренние органы отбиты. Шофер грузовика буквально в обморок грохнулся, увидев пострадавшего, – он был уверен, что из-за него человек потерял ноги.

В ту ночь жена Жанна стояла в реанимационном отделении над бесчувственным распухшим телом и, глотая слезы, слушала, как врачи рядом обсуждали, дотянет он до утра или нет. И что прямо сейчас надо согласиться с бесполезностью дальнейшего врачебного вмешательства – все равно не жилец. И в это время, будто бы назло всем смертям, Винокуров, слегка отойдя от наркоза, открыл глаза и попросил закурить!

Он по сей день помнит, как в один из бесконечно тягучих дней в больнице, когда над ним колдовали все те же Эрика Закис и Виктор Калнберз, прыгнуло куда-то вверх и мучительно сжалось сердце. Игорю Винокурову предстояло ответить на риторический вопрос одного из членов медицинской комиссии: «Ну что, батенька, свою волю вы уже доказали, не пора ли теперь на покой?»

Себе он ответил. И через несколько месяцев в отдел кадров Рижской базы рефрижераторного флота зашел подтянутый моряк с изящной тростью в руках – за новым назначением… И, как вы можете догадаться, он его, конечно же, получил.

Снова встать на ноги

С момента ампутации Винокуров старался отказываться от любых льгот и поблажек. Но об одной услуге все-таки попросил. Дело вот в чем. Уже после возвращения на флот о нем сняли короткометражный документальный фильм, просмотр которого был организован в Москве, в минрыбхозе. Игорь Сергеевич зашел в зал, когда фильм закончился. Министру указали на него. Тот подошел, пожал руку и поинтересовался, чем может помочь.

– Я хотел бы себе поставить новые протезы. Но не здесь. В Гамбурге.

Он знал, о чем просил. Протезы Винокурову ставил тот же врач, что в свое время Алексею Маресьеву. Но техника протезирования с тех пор шагнула далеко вперед. Ему было тяжело ходить на «советских ногах», они были тяжелыми, давили, мучили. В немецкой же клинике протезы делали легкие, прочные, гибкие, почти не травмирующие культю, даже внешне не отличающиеся от ног.

Просьбу Винокурова выполнили. Еще одна операция… Когда медики известной во всем мире больницы, восхищаясь мужеством советского моряка, спросили, как он находит в себе силы переносить все это, тот полушутя-полусерьезно ответил: «Ребята, я просто коммунист!» Немцы ответ оценили и первую послеоперационную просьбу пациента выполнили – налили ему 150 граммов коньяка, которые тот с удовольствием выпил за здоровье врачей.

На прощание его предупредили, мол, парень, ты не думай, эти протезы рассчитаны на всю жизнь. Но никто и никогда не ходил в них в море. С такими нагрузками вряд ли новые ноги выдержат более 5 лет. Так и получилось. Но к тому времени и в Советском Союзе научились делать протезы не хуже.

Жизнь после моря

Неизвестно, сколько бы еще служил моряк без ног. Но грянула перестройка, страна начала трещать по швам и раскалываться на куски. Игорь Винокуров продолжал работать, его мужество было отмечено предоставлением латвийского гражданства за особые заслуги. Но после выхода на пенсию человек героической судьбы, претендент на строчку в Книге рекордов Гиннесса, герой фильмов и книг, оказался вроде бы не у дел.

Нельзя сказать, что Винокуров прозябал в нищете или даже бедствовал – хорошая пенсия позволяла чувствовать себя материально независимым. Гораздо хуже было другое – он стал ненужным обществу, обузой для родных. Все-таки годы давали о себе знать, да и безногому инвалиду нужны особые условия, тренировки, реабилитационные процедуры.

И Игорь придумал план дальнейшей жизни, который постепенно стал реализовывать, – с такой же настойчивостью, как раньше учился жить без ног. Он решил, что лучшим выходом для всех будет найти хороший пансионат, где за ним будет уход и есть условия для тренировок. Но как? В то время в Латвии попасть в нормальное специализированное заведение для пожилого человека без связей было практически невозможно. Во-первых, пансионатов на всех желающих не хватает, а во-вторых, процедура оформления – сродни получению гражданства: это многодневный поход по всевозможным инстанциям, килограммы справок и прочей макулатуры. Тут и здоровый замучается, куда уж инвалиду. К тому же длительное отсутствие тренировок сказалось – по лестницам, коридорам и этажам передвигаться Игорю Сергеевичу стало трудно.

Неизвестно, как бы дальше сложилась его судьба, если бы не хорошие люди, на которых ему, как известно, всегда везло. Один из бывших капитанов дальнего плавания, с которым когда-то доводилось ходить в море радисту Винокурову, в зрелом возрасте обратился к Богу и стал известным в Латвии отцом Феофаном из Елгавы. На его призыв откликнулись многие – издатели-бизнесмены, профсоюзы. Один известный меценат и политик Игорь Зуев, сам в прошлом моряк, преодолел все бюрократические инстанции в кратчайшие сроки. Он лично отвез Винокурова на реабилитационный курс в санаторий «Вайвари», где наш герой достиг прежней физической формы, а потом он же поспособствовал оформлению документов в пансионат. Тихое место, хорошие соседи, внимательный и чуткий персонал. Они все время не перестают удивляться мужеству моряка – ведь если бы не поправка на годы, то всем своим щегольским обликом, военной выправкой Игорь Винокуров больше напоминает фронтовика, забывшего надеть китель с нашивками. Чего скрывать, старые раны не дают покоя, и время от времени осколки металла самолетного фюзеляжа болезненно напоминают о себе.

«Надо крепиться»

Сейчас Игорь Винокуров продолжает жить в пансионате. Мы связались по телефону с Ригой, и герой-моряк рассказал о некоторых подробностях свой жизни, которые не вошли в публикацию нашего латвийского коллеги.

– Чем вам запомнился Кировоград?

– Я родился в Новой Праге Александрийского района. Несколько месяцев учился в сельской школе, а потом переехали с мамой в Кировоград. Эти воспоминания, конечно, самые лучшие. Моей детской хрустальной мечтой было море. Так гены дали о себе знать – по отцовской линии брат был моряком. Друзья, учителя… многих помню по сей день. Сейчас сложно в памяти разобраться. Но рано или поздно я все равно приеду в Кировоград, повидаться, хоть многих из нас жизнь разбросала по разным городам и странам.

– Перед тем самым полетом какие-то предчувствия нехорошие были?

– У меня не было. Хотя на душе один грех лежит. Понимаете, судно уже на отходе стояло плюс оставался один день до Нового года, ну и руководство боялось, что, как обычно, кабаки начнутся, пьянки, потом попробуй всех собери. Вот поэтому в Ригу только двоих отпустили – меня, потому что главбух поручил отвезти на берег ремонтные ведомости (сразу после рейса «Кадиевка» должна была стать на ремонт), и еще матроса Новикова. Этот парень со мной поехал по одной простой причине – он заказал себе новое пальто и костюм в «Балтис Моде» в Риге, и надо было срочно уже обновки забирать. И вот, когда он получил вещи, мы пошли их обмывать. После этого как меня Лева только ни уговаривал: «Ну смотри, куда мы полетим сейчас? Может быть, поездом или уже следующим рейсом?..» А я упрямо отвечал: «Не могу. Я обещал быть сразу же». И потащил его в агентство «Аэрофлота». Лиепая же был закрытым городом, и билеты продавали только по паспорту моряка. И пьяных в самолет не пускали. Я так покрепче был, хоть и выпили одинаково, и стал первым в кассу, а Новиков за моей спиной спрятался.

– Девушка, с наступающим вас! Вот паспорта моряков, будьте добры, 2 билета.

Все обошлось. Мы сели в самолет… и разбились.

И вы знаете, уже после аварии, когда меня в рижский институт травматологии отвезли всего закованного в гипс, туда же пришел начальник агентства, как сейчас помню, фамилия Артюхов, и рассказывал, что сразу после нас в кассу пришел еще один нетрезвый моряк. Кассирша это поняла и билетов ему не дала. Так этот парень на следующий день, когда узнал об аварии, взял ящик шампанского и конфеты и пришел к Артюхову: «Передайте девушке. Она мне спасла жизнь».

Артюхов мне тогда сказал: «Вот видишь, правильная поговорка – дуракам и пьяным везет. Выпил бы ты больше и никакого билета бы не купил…»

На тот рейс зарегистрировалось 57 человек – больше, чем положено. Но в канун Нового года туда подсели чьи-то родственники-знакомые, по блату. В итоге в живых остались только 2 летчика и 6 пассажиров.

– Как пришла в голову, на первый взгляд, совершенно нереальная идея – вернуться после ампутации в море?

– А эта мысль не покидала меня никогда. Я всегда знал, что выживу. Почему? Просто помню, как сейчас. Я еще в Кировограде, мне лет 14-15, стою на базаре и вдруг подходит цыганка. Чего именно ко мне, Бог ее знает… «Иди-ка сюда, сынок, погадаю!» И стала мне рассказывать о значении моего старинного русского имени, а потом заявила, что я проживу – ни больше ни меньше – 85 лет. У меня будут раны, травмы, болезни, но я выгребусь из всего этого. Я с вами разговариваю, а она у меня прямо перед глазами стоит, лицо ее хорошо помню. И как бы я ни загибался, все равно знал, что в море вернусь.

– Вы часто слышали сравнение с Алексеем Маресьевым?

– Мне часто приводили его в пример. Уже когда ноги были отрезаны, помню, в Одессе делал первые протезы, учебные, тяжелые, обшитые кожей, с железными шинами. Когда их надел, почувствовал, как культи ноют, гноятся, кровят, ужас… Но я знал, что если один человек смог, то смогу и я. И пошел. А врач Елизавета Юрьевна мне говорила: «Не бери ты эту историю в голову, мол, что Маресьев танцевал… Во-первых, у тебя более серьезная ампутация – верхняя треть голени, и бедро сокращено, 10 сантиметров выброшено, осколок до сих пор там сидит. А во-вторых, у него «пироговская культя», то есть пятки есть, они штырями закреплены, но он может на пятках дома спокойно босиком ходить». Я раньше этого не знал и даже ему письмо написал, где спросил, как ему удалась реабилитация. Мне ответила референт Маресьева, что он сам в отпуске, да и вряд ли что путного сможет посоветовать – опять-таки, разница между моими протезами и его культей огромная.

Но я тоже танцевать научился: и вальс, и твист. Вот только чечетку невозможно, когда ног нет, понимаете?

– Помните свой первый танец?

– Да, пожалуй. Это был вальс на виду у всех. Я пришел к Эрике Мартыновне Закис, как и обещал. В то время мне еще предстояло несколько операций, каждый раз меня резали, осколки вынимали. А она мне говорила: «Давай попробуем хоть на один протез встать». Это был чужой протез, не по моей ноге. А я тогда совсем дохлый был – весил 43-44 кг примерно. Так Эрика меня на плечах вела, мы сделали несколько шагов по коридору, вернулись в палату, и оба без сил упали на койку. И расплакались. От радости первых шагов. Тогда я вытер слезы и сказал: «Мы с вами будем танцевать».

Так и получилось. Я пришел из первого рейса, в Африке был полгода, и пригласил ее в шикарный ресторан в Юрмале. Видеозапись этого танца попала в фильм обо мне, который снимал известный документалист Семенов, где-то она и сейчас есть.

– После автокатастрофы возвращаться в жизнь было, наверное, еще сложнее?

– Конечно, сложнее. Надо было повторно проходить медкомиссию. У меня же все было переломано, пришлось делать переливание крови, а вен практически не было, они все попрятались, ведь много операций до этого я перенес. Поэтому руку разрезали, доставали вену, в нее вкалывали иголку и так держали дня 3. Когда вена «дохла», делали следующий надрез. У меня на руках 15 секций таких. А потом уже места не осталось, и, помню, был молодой хороший хирург, он нашел паховую вену для очередного переливания. И тогда я открыл глаза. И попросил сигарету…

После больницы я снова прошел медкомиссию и попал в море. Я любил очень длинные рейсы – по 4, по 6 месяцев. Один раз в море целых 16 месяцев был. Но это исключение из правил. Помню, тогда пришли в один японский порт, предстояла смена экипажа, и мы должны были улетать. И тут вдруг я обнаружил, что нет моего медальона. А я в рейс никогда без него не выходил. В нем фотографии двоих моих детей и первые волосы моей дочери. Это талисман. Что же делать? Оказывается, я его дома забыл. Никогда не забывал, а тут забыл. К тому же перед рейсом поругались с женой – она вечно меня ставила перед выбором: или море, или я.

Я не суеверный человек, но тут сказал капитану – без медальона я никуда не полечу. Он обругал меня, выгнал, но я не сдался. Боцмана нашел, говорю, капитан лететь заставляет, а я без медальона не могу лететь, ты же заешь мою историю, я уже один раз разбивался. В общем, все меня поддержали, и так я остался еще на несколько месяцев на судне… А когда вернулся, жена снова поставила вопрос ребром, я выбрал море… Взял чемоданчик и ушел. Вот так закончилась моя семейная жизнь.

– Наверное, столько стран повидали…

– Да. Много раз пересекал экватор, праздник Нептуна там по традиции отмечали. Несколько раз земной шарик обходил. Из Арктики в Антарктику ходил, весь мир вдоль и поперек, с севера на юг обходил.

– Как сейчас живете?

– В 1997 году стали сокращать радистов. Новую аппаратуру спутниковую поставили, решили, что радисты не нужны. Можно было бы штурманом остаться, но по медицинским показателям меня никто бы и не взял. Так я вынужден был покинуть флот. Закончил специальные курсы, пошел работать охранником. Купил полицейский револьвер «Бульдог», по знакомству меня взяли начальником охраны. Трудился до тех пор, пока через 5 лет фирма не обанкротилась. Потом я делал всякие мелкие работы, извозом занимался, у меня ведь машина была, «Мерседес-269». И все вроде бы ничего. Но тут дочь начала строить дом, а грянул кризис. Надо было с кредитами рассчитываться, вот я машину и продал. Мало оказалось, пришлось продавать мою шикарную однокомнатную квартиру в престижном районе Риги. А в это время еще одна беда случилась– мне надо было сосуды в больнице обследовать, я шел по коридору, поскользнулся и упал. Третий перелом бедра. Пришлось ставить пластину, вкручивать шурупы. Я пролежал в больнице 8 месяцев, плохо дело было. Дочка ухаживала, но ей же работать надо было… И предложила перебраться к ней в этот дом, чтоб не ездить. Там же жили 17-летняя внучка и моя бывшая жена. Поместили меня наверху, должного ухода не было – Эрика на работе часто. И я уже чувствовал, что отдаю концы… А дальше соседка в церкви встретилась с отцом Феофаном, но эту историю вы уже знаете. В пансионате мне живется нормально, я в Латвии уважаемый человек. Мне выделили комнату, с удобствами. Друзья посещают, в основном моряки. Не забывают, звонят, приезжают, по Интернету я со многими переписываюсь, с внучкой вот… Конечно, трудно без своего общества, своих друзей… Но надо крепиться…