Просветитель Чуднов

Александр Чуднов — человек известный. Обладатель одной из самых лучших библиотек не только в нашем крае, но и в Украине. Руководил отделом редких документов и книг областной универсальной библиотеки имени Чижевского. Был редактором краеведческого познавательного издания «Елисавет», выходившего у нас в 1992-93 годах. По сути, именно Чуднов открыл миру все богатство уникальной коллекции Ильина. Автор и составитель десятка книг. Лауреат всяких премий. Но самое главное, — человек, на самом деле влюбленный в КНИГУ. Сам говорит, что в мире книг он себя чувствует намного увереннее и комфортнее, чем в мире людей. На днях Александру Викторовичу исполнилось пятьдесят лет.

Роман с книгой. Начало

— Александр Викторович, вы и книги пишете, и собиратель известный, и архивный изыскатель, и краевед. А вы сами себя кем больше считаете?

— Я сам немного путаюсь в этом. По образованию я филолог. А по своему состоянию, похоже, как один человек определил, — просветитель. И мне очень нравится это слово – просветитель, потому что знания как самоцель меня никогда не интересовали. И коллекционером, то есть собирателем тех или иных предметов, я не являюсь. Сами по себе предметы мне интересны лишь тогда, когда они содержат в себе возможность обогатить другого, дать ему возможность увидеть в окружающем мире, а быть может, и во мне что-то новое, существенное, — вот эту черту, пожалуй, я бы в себе выделил. Потому что собирать я начал как-то странно.

Начал с того, что разбазарил, отдал отцовскую библиотеку. Один человек сначала выменял у меня роскошное издание «История фото» на лодку, которая не переворачивалась. Когда это получилось, он осторожно спросил: а у тебя еще такие книги есть? Я сказал – конечно, есть! А у нас в доме в то время делали ремонт, и все книги мама вынесла на время в сарай. И он говорит – давай выменяем все твои книги на одну «Спидолу» (этот радиоприемник был некогда пределом мечтаний. – Авт.). Тогда была весна, мы жили на берегу Ингула, лед на нем уже немного начал подтаивать. И я до сих пор помню, как мои друзья цепочкой переносили эти книги на другой берег Ингула по тающему льду.

Конечно, никакой «Спидолы» я не получил, зато от родителей получил! И это наказание как-то повернуло меня в сторону книг. Мне было уже лет двенадцать, и, представьте, я до этого времени совсем не читал книг. Они меня не интересовали. У меня все прекрасно было с точными дисциплинами. И вот первой моей прочитанной книгой стала «Подпольный обком действует» Федорова. Она до сих пор есть в моей библиотеке. Помню, брат поразился, увидев меня с книгой, – это что ж такое случилось?!

И был другой толчок. В Кировограде, на улице Луначарского, где теперь ЗАГС, рядом с ним находится сегодня аптека. А когда-то, в шестидесятые, там был магазин «Знахідка». В него со всей области, из всех сельпо свозили непроданные уцененные книги. И они там продавались по 10, 15, а то и по 2 и 1 копейке. И первые книги, которые я там купил (они у меня есть и сейчас), были «Поэтика» Аристотеля за 1 копейку и «Поэтическое искусство» Никола Буало тоже за 1. В то время я понятия не имел, кто такие эти Аристотель и Буало, но меня радовал сам факт, что я могу за копейку купить целую книгу!

В то время там работал один очень интересный человек — продавщица по фамилии Назаренко, она была такой старой девой, но очень общительной и доброй. И к ней в магазин ходило множество творческих людей города. Поэты, художники, музыканты. Я там впервые увидел нашего известного поэта Владимира Базилевского, того же Юрия Любовича, Федора Хрипуна, в общем, вся элита там бывала. И мне очень не нравилось и обижало то, что таким людям она предлагала книги, которые были недоступны мне. Мне таких не предлагали. И те люди были для меня олицетворением чего-то недоступного.

Мама давала мне на обед в день 30 копеек. Мне хватало и на еду, и на эти копеечные книги. Но главное в том, что та женщина оказалась удивительным педагогом. Она продавала мне книгу за копейки, но следующую продавала лишь только тогда, когда я перескажу содержание предыдущей! И по этой причине я прочитал некоторые тома «Махабхараты» и пересказал ей (древнеиндийский эпос. – Авт.). А еще она в какой-то степени была садисткой (смеется. – Авт.). Заметив, что у меня нелады с украинским языком, она последовательно заставила меня купить полное собрание сочинений — 20 томов — Ивана Франко и все пересказать ей! Поэтому и сегодня, когда я слышу восхваления языку Франко, вспоминаю совсем другое, как я ломал язык на его непонятных полонизмах…

Так или иначе, она научила меня ценить книгу, открыла двери в этот тайный дивный мир, спрятанный за обложкой. Школа скорее отбивала этот интерес, но, к счастью, встретился человек, который меня направил. Потом были другие встречи. С тем же Александром Борисовичем Ильиным, кстати, в том же магазине «Знахідка». Я был самым молодым среди десятка коллекционеров, крутившихся там. Я иногда шучу, встретив Любовича: вы испортили мне жизнь – научили читать!..

Ильин и простые книги

— Я полюбил и сегодня люблю литературу, которая, скажем так, не требует глубокого дыхания, поиска глубоких философских смыслов в каждой фразе. Я познакомился с тем пластом русской и украинской литературы, где главным есть рассказ, повествование, а не копание глубоко. Я собираю таких литераторов, которые всеми забыты или известны очень нешироко. Это, кстати, помогло мне сблизиться со многими интереснейшими людьми. Например, с Гудаловым, артистом нашего Русского театра (когда-то в городе был второй театр, по адресу: ул.Ленина, 22. – Авт.). Он был в возрасте, но оставался образцом настоящего интеллигента — и внешне, и внутренне. Мы сошлись на интересе к таким уже тогда забытым, но интересным писателям, как Евгений Чириков, Гусев-Оренбургский, поэты Языков, Полежаев…

Сильнейшим образом, конечно, на меня повлиял Александр Ильин, который тоже любил такую «простую» литературу. Его все знали, но он далеко не всех принимал. Был человеком достаточно жестких требований к знаниям людей, к нему приходящих. Например, когда я уже работал в пединституте, Леонид Васильевич Куценко попросил о встрече с Александром Борисовичем. Он расспросил, кто такой, чем интересуется. Куценко как раз занимался запрещенной украинской литературой – Грушевский, Винниченко и т. д. Я привел Куценко. И он потом признавался, что такого экзамена, который устроил ему Ильин в своем саду, он не выдерживал ни разу в жизни. После этого он получил полный доступ к коллекции, где смог наконец-то подержать в руках первые издания Винниченко или, к примеру, «Историю запорожских казаков» Яворницкого с правками автора…

Ильин увидел во мне интерес к делу, которое он сам любил. А сошлись мы, уже после моей службы в армии, на авторе, которым я очень увлекся, тогда вообще неизвестном, а сегодня хорошо известном, — Михаиле Ивановиче Пыляеве. Это лучший историк Санкт-Петербурга всех времен, визитная карточка, сегодня его издают как брошюрами по 20 гривен, так и шикарными увражами по 20 тысяч евро. У Ильина были его книги. И так мы сошлись.

Знаете, коллекционер – это вещь в себе, человек, который ценит окружающие его стены и то, что на них, и очень неохотно допускает чужаков на свою территорию. Вплоть даже до того, чтобы не менялся запах, который стоит вокруг. Меня Ильин допустил, многие этому удивлялись – как? Наверное, просто увидел, что я действительно глубоко интересуюсь. У нас выстроились отношения мастера и подмастерья в духовном смысле. Хотя в чем-то и в прямом. Александр Борисович научил меня реставрировать книги любого возраста, я знаю весь процесс, все его этапы. И одно время, когда у меня не было денег, я зарабатывал себе на жизнь переплетной работой с книгами.

Педагогическая поэма

— После окончания курса меня оставили в вузе, на кафедре общего языкознания. Я, конечно, был нестандартным педагогом. Я не мог прийти на пару, не посмотрев 20-30 различных источников по теме. Только в таком случае моя лекция имеет смысл – я так считал и считаю. Начал я читать курс античной литературы, и тут тоже Ильин мне здорово помогал, у него было все редкое в то время, когда был большой дефицит специальной литературы, Кирпичников и другие исследователи.

— А вас не давили за то, что используете какие-то не те источники, уходите далеко за рамки?

— Нет, ни в коем случае. У нас была отличная кафедра. Меня оставила в институте Жанна Павловна Соколовская, хоть мы во многом с ней не сходились во взглядах, за что ей большое спасибо. Работали на кафедре настоящие профессионалы, той породы, которой сегодня мало осталось. Я могу назвать своим учителем Федора Ивановича Прокаева, Зою Викторовну Торговец, Тамару Владимировну Жарких. Это были люди очень высокой внутренней культуры и знаний, получившие образование в вузах, которые мне казались вообще чем-то мифическим, как Институт мировой литературы в Москве. Люди фантастической начитанности.

Я в глазах многих был странным преподавателем. Я читал литературу от античности до французской революции. Для этого пришлось работать… Одно дело, когда ты для себя что-то открываешь. И совсем иное, когда открываешь нечто для того, чтобы потом передать это другим, открыть другим. И следующая степень освоения – это когда в море умного, хорошего и правильного, сказанного, скажем, о писателе или явлении, найти СВОИ слова, которыми ты расскажешь это студентам. Ощутить право на собственный голос, а это право копится годами.

В иные времена у меня было до двух тысяч студентов по всем курсам. Так я персонально с каждым работал с их рефератами. На меня смотрели как на сумасшедшего и считали, что с молодостью это пройдет. Таки прошло, но в основном из-за того, что в сутках всего 24 часа. Еще к тому времени мне отдала Тамара Жарких журнал «Вопросы литературы» в 156 томах, и я их все прочитал, обдумывая. А у нас уже тогда дома и так места почти не было из-за книг, а я еще вырезки делал в отдельных папках…

Ведающий краем

Наступили девяностые. Начиналась новая страна. Чуднов оказался на улице, как человек неуживчивый. Его поддержал глава областной организации Союза писателей Владимир Панченко. Устроил к себе… бухгалтером!

— Я до сих пор в банке встречаю людей, которые плевались и матерились в свое время, пытаясь разобраться в моих отчетах. Владимир Евгеньевич дал мне возможность заниматься собой.

В это время мне помог один человек из комсомола, Владимир Воронов. Он интересовался историей Елисаветграда и пригласил меня этим заниматься. Вот так я, имея свободный график как бухгалтер, стал краеведом. А относился я ко всему серьезно, поэтому и в это пошел серьезно. Пошли находки и открытия, которые воплотились и в книги, и в издание «Елисавет», которое стало первой попыткой рассказать, откуда мы, и где живем, и что за люди здесь жили.

Тогдашние руководители города Владимир Мухин и Анатолий Перевозник вдруг приняли решение и нашли возможность отправить меня в Санкт-Петербург найти все, связанное с Елисаветградом и его историей. И я три-четыре месяца работал в архивах Санкт-Петербурга, и из этого родились книги. И до сих пор у меня дома горы необработанного оттуда, накопленного, и там еще не на одну книгу. Кстати, я их не «солю». Если кто-то занимается темой и я вижу, что серьезно, — приходите, я пущу. С моими архивами работали Григорий Гусейнов, Леонид Куценко, Юлий Каминский, с которым мы задумали книгу «Возвращение в Елисаветград». В идеале она воплотилась в недавно изданной «На память о родном крае».

Потом я открыл для себя сочинения Георгия Флоровского (известный религиозный философ, наш земляк. – Авт.). На то время ничего его не было издано. И я скажу, что именно через слово Флоровского я пришел из своего атеизма к вере. Хотя я и вырос в переулке Васильевском, возле храма, у меня никогда не возникало не то что желания, а даже мысли туда зайти. Нужны были армия, испытания жизни, чтобы прийти к этому.

Я бываю возле дома Флоровского в Кировограде, он есть, но меняется, его купили богатые люди, естественно, дом становится другим, у всех свои понятия о красоте. А государство не охраняет. Год назад, когда я подошел к человеку, купившему дом, он ничего и не слышал о Флоровском. А сейчас у него в комнате стоят книги Флоровского, и его сын знает, кто такой Флоровский. Значит, мой просветительный момент был не зря…

А потом начался новый этап моей жизни, качественно нового уровня, когда мы начали работать с директором издательства «Имэкс Лтд» Тамарой Самиляк. Началось все с того, что отец Петр предложил издать брошюру о Спасо-Преображенском храме. А мы сделали не брошюру, а красивое непровинциальное издание не только об истории здания и прихода, но и о чем-то большем…

Жизни суть

— Когда-то я несколько ночей провел в кабинете Максима Горького, в известном московском доме Рябушинских. Целая история, как туда попал. Сначала я пришел в сам дом-музей. И говорю: «Очень хотелось бы ознакомиться с работами Пыляева.» Сотрудница музея так странно подозрительно посмотрела на меня: «Вы знаете, кто такой Пыляев? А вы кто?» – «Я из Кировограда, пишу работу по его творчеству».

Тут она устроила мне настоящий экзамен: «А откуда узнали, что Горький его любил? А как? А что?» Видит, что я не случайный человек, и говорит: я, мол, не против, но не я решаю, идите в Институт мировой литературы, к той самой Спиридоновой, работы которой вы цитировали в том числе. Я иду, это недалеко. Говорю – так и так. Она меня тоже проверила, сообщает, что она не против, но только если разрешит внучка Горького Марфа Максимовна, она была заведующей музеем. Дает адрес и записку к ней. Это, опять же, совсем рядом. Звоню в дверь – а мне открывает настоящий Лаврентий Павлович Берия! Оказывается, внучка Горького замужем за сыном Берии, а он так похож… Рассказываю в который раз, кто я и откуда, они очень радушно меня приняли, усадили за стол, мы долго общались за чаем. И потом Марфа Максимовна говорит: вообще-то у нас это запрещено, но вам я разрешу, только с одним условием – работать можно лишь по ночам. По ночам так по ночам. И вот так я просиживал ночи в кабинете Алексея Максимовича, рядом с диваном, на котором он умирал. Там до сих пор на столике лежит книга, которую он последней читал в жизни, «Наполеон» Тарле.

К чему я все это рассказал? Когда Горький умирал, все родственники, и внучки в том числе, были у него. Когда он приходил в себя в последние часы, они спрашивали у него что-то вроде: как жить дальше? А Максим Горький им отвечал примерно так: «Жизнь имеет смысл только тогда, когда каждый день узнаешь что-то новое». Я стараюсь так жить, это полностью соответствует и моим представлениям о жизни…