Отшельник

---

Отшельничество — анахоретство, отказ из религиозных побуждений от общения с людьми; выражается в уходе в пустынные места. Таково самое краткое определение данного явления. Однако оно, увы, не выражает всей сути образа жизни человека, принявшего его. Поэтому я и хочу познакомить вас с таким человеком.

Если в православии отшельничество — форма монашеского, «скитского» или «пустынного» жития, уединения, связанного с добровольным принятием дополнительных аскетических аспектов (усиленной молитвы, строгого постничества, молчальничества), то наш герой в данном случае не является канонически ортодоксальным отшельником. Он не принял обет молчания и не оградил себя полностью от мирян. Хотя и проводит в уединении по многу месяцев.

Если в основе отшельничества религия, а во всем, что нас окружает, есть Его частица, значит, уходя от мира, мы теряем и часть Бога? Ответ ищите в строчках нашего пустынника.

«Космос — в переводе с греческого — украшение. Космос и есть сама красота. А ещё есть однокоренное слово грация, что тоже означает красота, милость, а значит, и любовь, не говоря уже о корне древа жизни крест. Иди и дыши свободно. В каждом глотке воздуха миллионы солнечных брызг, и все они вопрошают, влюблён ли ты в них. Грация — это ещё и благодарность, и муза, в которую мы можем быть влюблены.

Человеческая жизнь — это постоянный акт преодоления расстояния между двумя точками. Расстояние неизменно — память. Высота — это наше отношение к своей же памяти. Можно процарапать палкой линию на земле и считать её своим пределом. Можно провести мысленную линию под звёздами и, полагая её недосягаемой, всё-таки тянуться душою вверх».

---

Однажды, отправляясь в Фаранское ущелье к Владимиру, я поинтересовался у знакомого: «Что бы ты хотел спросить у человека, который стал отшельником и уже семь лет обитает в пещере?» «Да что мне спрашивать, чай, не Дельфийский оракул!» — ответил он.

Но Владимир никогда и не претендовал на роль оракула. Скорее, его можно сравнить со странником или со старцем. Собственно, так его и кличут друзья и знакомые. И есть в его облике два удивительных совпадения. Внешне он похож на преподобного Кириака, жившего в этой же пещере более полутора тысяч лет назад, а по натуре, по мироощущению — это тип современного Григория Сковороды.

Родился Владимир в Хакасии, но пробыл там недолго, через несколько месяцев родители переехали в Воркуту. С тех пор — уже более полувека — носит его по миру судьба, или Провидение Господне. Где он только ни побывал за это время: и почти весь бывший Союз обошел-объехал, и в других разных странах-государствах пожил. И вкусил жизни всякой: и гоним был и милован, и привечаем и отторжен, и при монастырях жил и в миру, и в богословской семинарии учился и у питерских дворников. (Читай: диссидентов.) И сподобил его, наконец, Господь и вывел в Святую Землю, где и обрел Владимир место благодатное, душе его милое и вольготное.

Место это на карте Израиля называется Эйн-Прат и расположено в горах, в получасе езды от Иерусалима. Место древнее, намоленное веками. Ибо пришли сюда первые монахи еще в конце третьего века новой эры. А если точнее, то первым среди первых был святой Харитон. Он же со товарищи и основал Фаранскую лавру, на месте которой стоит ныне отстроенный заново монастырь св. Харитона.

Первое упоминание об этом мы находим в «Житии и хождении Даниила, игумена русской земли»: «И есть на полудне лиц от Вифлеема манастырь святаго Харитона, на той же реце Афамстей; и есть близ моря Содомского в горах каменых, и пустыни около его. Гроздно и безводно есть место то, и сухо; есть под ним дебрь камена и страшна зело; около был весь градом отделан, посреде же града того есть 2 церкви, в велицей церкви есть гроб святаго Харитона. Вне же есть града усыпалница, создана гораздо, и в той усыпалници лежат святии отци, телесы яко живи, и лежит их ту боле 7-сот; ту лежит святый Кирияк Исповедник, телом весь цел; ту лежита Ксенофонтова сына, Иоанн и Аркадие, и благоюхание чюдно от них исходит. И ту поклонихомся на месте том святом, и взидохом я на гору на уг лиц от манастыря того верста едина вдалее». (Написано между 1104-1107 годами.)

Увы, теперь всего этого и в помине нет — землетрясения, войны, гонения… Если в V-VI веках в лавре и в окрестных пещерах Фаранского ущелья обитало не менее тысячи монахов, то в конце XIX — начале XX счет шел уже на десятки. А сейчас — вместе с Владимиром — здесь более или менее постоянно находится 3-4 человека. Пять лет назад один из монахов, не выдержав третирования арабами из деревни неподалеку, вернулся назад в США.

Владимир же установил с ними добрососедские отношения, и за эти годы даже частично выучил арабский язык. Но все это удалось не сразу. Было и другое: как-то пришлось ему простоять несколько часов на узком уступе отвесной скалы, и был он осыпан не только угрозами и проклятиями, но и камнями. И пещеру его не раз разворовывали и разоряли. Пока не поняли, что поселился здесь человек особенный: верующий, добрый, смиренный. А делали это братья наши в отместку за то, что израильские пограничники два часа продержали на такой же стене здешних пастухов, приняв их за контрабандистов. По правде сказать, промышляют они иногда и этим, но к Владимиру теперь приходят только с миром. В отличие от властей, которые намереваются его отсюда выселить, так как считают, что живет он на территории заповедника и тем самым будто наносит ему ущерб.

Место это и вправду заповедное. Но заповеданное не людьми, которые формально сделали его таким лишь недавно, а Всевышним. И только ему дано решать, кто более угоден природе этого места: бескорыстный отшельник или инспектор «Шмурат Тэва» (Охрана природы), допускающий сюда любого, кто заплатит установленную сумму. И если говорить о туристах и скалолазах, что приезжают сюда на выходные, то, судя по всему, лишь единицы понимают, как не навредить природе.

Ее первозданность, красота и величие в этом месте действительно поражают воображение, возвращают человека к его истокам. Здесь — одно из немногих — то уникальное место, где возможен неспешный, несуетный диалог души с Богом. Особенно по ночам, когда она, вырываясь из грешных тенет, летит сквозь бездну несуществования, хаоса и страха, устремляясь к Его престолу. И тогда Бог помогает преодолевать одиночество, сомнения, искушения. И тогда безмолвие уступает место речи, а уединение приводит к участливости.

Если быть точным, впервые о Фаре узнал Владимир от отца Серафима, монаха из Елеонской обители. Тот рассказал ему и о Кириаке, и о Харитоне, указал, как разыскать монастырь и пещеры. Придя сюда, нашел их Владимир в сильном запустении. Больше года понадобилось ему на то, чтобы привести их в надлежащий вид. Он готовил подходы, расчищал завалы, укреплял уступы и карнизы, расширял пещеры, увеличивая их высоту и глубину, сколов долотом множество камней, перевернув несметное количество обломков, песка и пыли. И думал в это время не только о себе. Потому что в большой пещере приготовил кельи для монахов и священников с Масличной горы, для всех, кто пожелает провести здесь время в уединении, в постах и молитвах или встретить любой престольный праздник.

Владимир — человек православный, давно пришел к Богу. Однако с официальной церковью не в ладах. Ибо лишен слепого ортодоксального пыла, т.е. фанатизма. Ибо понимает вред догмы, который обычно приносит преждевременная и окончательная замена живого восприятия предмета или явления его называнием или однобоким рассуждением о нем. Ибо «церковь — это мы, а не священники, которые должны все за нас делать». Данное высказывание религиозного философа Татьяны Горичевой вполне адекватно и его мыслям. И он, прежде всего, строит храм в своей душе, приобщаясь духом к сокровищнице вечности.

Это отнюдь не означает, что Владимир противопоставляет себя церкви или пытается быть святее праведных. Нет, он всего лишь идет тем же путем, каким шел Григорий Сковорода: «Дух его отдалялся от всяких привязанностей и, делая его пришельцем, переселенцем, скитальцем, превращая его сердце в сердце всемирного гражданина, который, не имея родства, имущества, угла, где голову приклонить, сторицей вкушает удовольствия природы, удовольствия простые, невинные, беззаботные, которые черпаются чистым разумом и беззаботным духом… Нигде человек не познает себя так, как в уединении, и не напрасно сказано древним мудрецом: одинокий должен быть или царь, или зверь. Побороть скуку, проклятое порождение недовольства, занять ум и сердце достаточными упражнениями, ублажить их есть дело не иного, как мудрого, обладающего собой царя уединенного, священника божьего, который понимает вездесущность и всенаполненность духа Господа и поклоняется его духу» (М.И. Ковалинский).

Как и у Григория Сковороды, любимыми упражнениями у Владимира являются музыка и сочинительство. В одной из его пещер есть маленькая органола, работающая от солнечной батареи. Владимир с удовольствием импровизирует на ней в свободное время. Однажды на закате он так увлекся этим, что и не заметил, как оказался за гранью реального: звуковая вибрация протяжного аккорда, как воронка, затянула и выбросила его в иной мир — мир апокалипсических видений и откровений.

Что увидел и почувствовал он в те мгновения, передать словами почти невозможно. Но суть сводится к тому, что гибель человека и гибель цивилизации начинается с гибели души, с подавления в ней тончайшего слоя невинности и святости, а спасенные души — это пучки света, сливающиеся с извечным Божественным, но не теряющие индивидуальности. И Апокалипсис — это всего лишь перевоплощение, переход из одного состояния в другое, из одной формы поля в другую, перераспределение атомов, грубо говоря, но их положение, состояние и качество формируются уже сейчас и зависят от состояния вашей души.

Видения такого рода возникают независимо от воли человека и справедливо могут быть названы и созерцанием, и размышлением, и озарением. Как видите, они достигаются не только путем молитвы, когда освобожденный от наслоений реальности ум нисходит в сердце и душа озаряется мистическим светом. Этим я хочу сказать, что труд души для Владимира — это не только пост и молитва. Он много и усердно читает. И не только духовную, теологическую литературу. В поле его зрения находятся Соловьев и Кьеркегор, Даниил Андреев и Пауло Коэльо, Булгаков и Кастанеда, Бердяев и Акунин, Сент-Экзюпери и Пелевин. Не чурается он и поэтического слова…

Даже самым засушливым летом в ущелье Эйн-Прат растительность не выгорает. Среди отвесных скал, в тени причудливых нагромождений разновеликих камней все равно пробиваются цветы, травы и кустарники. Здесь можно встретить эвкалипт, инжир, дикий лимон и редкостное дерево адар, плоды которого похожи на райские яблочки, но с привкусом айвы. В речушке, что питается источниками со дна ущелья, водятся голубовато-зеленые крабы, а форель клюет хлебные мякиши прямо из рук. В корнях дрока, что растет на уступе, перед входом в келью Владимира, обосновались эфы. И порой поутру, когда он пьет чай, они греются рядом на солнце. И может, они служат ему, как когда-то святому Кириаку служил лев, который охранял его от разбойников, но не трогал приходящих братьев.

Здесь пасутся не только отары овец и стада коз, но и газели, серны, порой можно встретить лису, дикобраза, кабана. Даманов же (диких кроликов) просто не перечесть. Когда Владимир в часы прогулок по ущелью садится где-нибудь на камень отдохнуть, всегда находится какое-то семейство даманов, с любопытством разглядывающих его, а смешная и озорная «детвора» в это время крутится почти у самых ног.

Помните, у Арсения Тарковского: «Птицы молятся, верные вере, тихо светят речистые речки, домовитые малые звери по-над норами встали, как свечки». Так вот, некоторые из здешних пернатых обитателей тоже подружились с Володей. За три с половиной часа нашего пребывания в большой пещере его посетили с дружественным визитом около десяти разных птиц. Почти все, что удивительно, не боясь нас, неожиданных пришельцев, ели у него с руки. Лишь несколько — горлица Даша и скворцы Коча и Сквоча — клевали изюм и семена с пола, чуть поодаль. Всех Володя узнает «в лицо», всех кличет по именам, со всеми разговаривает по-человечьи, по-доброму, и почти все тут же откликаются, что-то щебечут ему в ответ. Что это — родство душ? Или переселение душ тех, кто когда-то жил здесь много веков назад?

В большой пещере сейчас живет отец Феодосий, русский монах, который провел до этого несколько лет на Афоне. Чуть повыше и правее — другая пещера, которую Владимир тоже сам расчистил и прибрал. Там — церковь, так уж он ее называет. Там, прямо над аналоем, ласточкино гнездо, и Володя по этому поводу рассказал нам такую историю. Как-то на праздник здесь собрались помолиться человек семь-восемь православного люда, и когда отец Илья открыл требник и стал читать молитву, ласточка в это время, не скрываясь, начала кормить своих птенцов прямо у него над головой. Вот уж, воистину, святые люди.

Возвращаясь к вопросу, что есть отшельничество для Владимира, думаю, на него можно было бы ответить так. Его аскеза — продолжение почти утраченной культурной традиции, идущей от киников, терапевтов и ессеев. Его отшельничество есть очищение и преображение своей души, стремление к Бесконечному, поиск всемирного, сокровенного Логоса, раскрывающего добро и гармонию жизни. Его основное правило: «стяжи мир в себе, и будут иметь мир с тобою небо и земля». И вряд ли он следует совету: «Любовь Божия обретается в отречении от души своей». Ибо душа эта уже дана Богом, сотворена Им изначально, чтобы человек мог созерцать Его и принять Его.