Заметки на полях стран далеких и близких

Мы продолжаем публикацию путевых заметок и полевых исследований известного многим кировоградцам Бориса Григорьевича Ревчуна — преподавателя, ученого, писателя и путешественника.

Начало в №33 «УЦ».

Ноев паром

В Великобританию с континента можно попасть самолетом, поездом (скоростным экспрессом Eurostar, «пролетающим» под Ла-Маншем за считанные минуты), автомобильным туннелем и морем. Паромная переправа через пролив (имеющий разные названия – Ла-Манш, сужающийся на востоке и переходящий в Па-де-Кале, и Английский канал, в зависимости от того, кто о нем говорит, француз или британец) – очень оживленная трасса, по которой в обоих направлениях с небольшим временным лагом снуют транспортные и пассажирско-транспортные суда разных компаний и водоизмещений.

Большим британским паромом наша группа, например, плыла (sorry, шла) на остров (еще раз pardon – за фамильярно-уменьшительное название территории, вмещающей целых три, пусть не совсем суверенных, страны со своими парламентами, языками, отдельными футбольными чемпионатами etc.). А возвращались на континент еще более крупным судном с говорящим названием – «Дух Франции». Это один из двух самых новых и крупных паромов на линии, отвечающий последним, высочайшим требованиям в плане экономии топлива, «экологической дружелюбности» и безопасности пассажиров. Второй паром этой серии – «Дух Британии». Впрочем, такие претенциозные названия скорее вводят в заблуждение, чем передают подлинную атмосферу, царящую на подобных плавсредствах.

И если бы кто-то захотел провести полевые исследования духа, царящего на этом или подобном ему пароме, то в одном уголке судна он правомерно мог бы сказать: «Здесь русский дух, здесь Русью пахнет», в других – из пушкинской строки можно было бы сделать массу парафразов, в зависимости от услышанных языков и увиденных этно-рассовых типажей и купажей. Хотя в нынешнем глобализованном мультикультурном мире специфику «духа» определить порой практически невозможно.

Мы с женой, например, исследуя верхние пассажирские палубы, некоторое время посидели среди группы тинэйджеров, общавшихся между собой на своем родном немецком языке, хотя у доброй половины из них цвет кожи, разрез глаз и прочие внешние признаки были существенно отличными от арийских. Конечно, характер и менталитет представителей различных наций (политических, а не этнических) определенным образом разнятся, и в этом мы не раз убеждались, наблюдая, например, за жителями Соединенного Королевства Великобритании и Северной Ирландии. У.Черчилль, похоже, небезосновательно однажды изрек: «Английский канал – это не только водный путь, это граница нашего британского мировоззрения».

Язык мой – друг мой

Врагом он тоже бывает, но для тех, кто не может удержать язык за зубами или вовремя засунуть его себе туда, где зубов, как известно, не бывает. За границей, понятно, резко возрастает дружелюбность языка, естественно, иностранного, особенно английского. В тех странах, которые мы посетили, помимо Великобритании, в глаза бросалось обилие вывесок, растяжек, рекламных постеров и прочих носителей англоязычной информации. Соединенное Королевство в этом отношении взаимностью не отвечало. Конкуренцию английскому в этом государстве составляли только валлийский и шотландский языки. Эти два последних, конечно, на континенте мало кто знает, но на великом и могучем (в данном случае, английском языке) и голландцы, и немцы, и бельгийцы, и «разные прочие шведы», встречавшиеся на нашем пути, говорили охотно и свободно, особенно молодежь.

Профессионально интересуясь этим вопросом, хочу отметить определенную положительную тенденцию в освоении иностранных языков и среди украинцев. Намного большая, по сравнению с советскими временами, открытость нашей страны пуще всяких увещеваний и оценок в аттестатах и дипломах подталкивает соотечественников ко все более массовому и результативному изучению чужеземных языков. Как выяснилось, в нашем разновозрастном коллективе оказалась группа товарищей, «с вполне приличным английским». Кавычки в данном случае означают цитату из телефонного разговора нашего гида Тани с ее английским гражданским мужем. Фил присоединился к нам в первый же день британской части нашего тура. Он оказался приятным, отзывчивым джентльменом, обеспечивающим еще более качественное информационное сопровождение наших экскурсионных поездок. Фил сошел с дистанции незадолго перед нашей высадкой в Нормандии (французском Кале), но продолжал названивать удаляющейся от него супруге.

Упомянутое комплиментарное умозаключение англичанин сделал после довольно длительного общения с любопытными украинцами, а Таня, гид, не без удовольствия (прежде всего нашего), огласила вывод мужа через автобусный микрофон. Но с Филом, конечно, общались далеко не все наши путешественники, и о неоправданно широком обобщении британца свидетельствовали некоторые комичные ситуации, в которые попадали «наши люди». Были среди нас и «нулевые англичане», и те, чьи познания умещались в одну фразу London is the capital of Great Britain, но речь в данном случае о тех, кто слегка «вязал лыко». В их арсенале был целый «джентльменский наборчик» слов и выражений. Самой ходовой «домашней заготовкой» для Лондона у них стал вопрос: «Скажите, пожалуйста, как пройти к Британскому музею?» И дело совсем не в том, что в Великобританию они ехали с главной целью своей жизни (или, по крайней мере, данного тура) – ознакомиться с экспонатами одного из лучших музеев мира. Однако все было намного прозаичней и прагматичней: возле этого музея была наша гостиница Royal National. Можно сказать, центровая. Не в переносном смысле (всего-то три звезды), а в прямом, потому что находится в центре столицы.

В оставшееся от групповых экскурсий время мы отправлялись в свободное плавание, радиус которого во временном измерении достигал 40-50 минут неспешной ходьбы. На метро, конечно, быстрее (если ехать больше одной, порой даже двух остановок), но дорого. Правда, лондонский метрополитен, несмотря на то, что он старейший в мире (первая ветка вступила в эксплуатацию в 1863 году), очень уютен. В вагонах мягкие диваны, места на них в большинстве случаев отделены подлокотниками. Но прогулка поверху предоставляет лучшие возможности для ознакомления с одним из самых посещаемых в мире городов. Поэтому не только «в город», но и «домой», т.е. в гостиницу, большинство наших туристов добирались пешком. Но лондонские улицы и проспекты не такие прямолинейные, как, например, нью-йоркские, поэтому заплутать в их лабиринтах для новичков – обычное дело. Так вот, загулявшие допоздна наши «слабоговорящие» при возвращении «на базу» задавали прохожим один и тот же вопрос: «Скажите, пожалуйста, как пройти в Британский музей?» Гостеприимно настроенные к иностранцам лондонцы сначала теряли дар речи от такого «естественного вопроса» и всяких предположений и глупых подозрений, типа: «никак, хотят грабануть сокровищницу мирового культурного наследия»), а потом, придя в себя, восклицали: «Что вы! Британский музей давно закрыт!» Самое интересное, что подобные диалоги состоялись не у одного, а у многих (!) наших товарищей. Об этом мы узнали уже в автобусе при выезде из Лондона. Когда один наш незадачливый турист признался, что с ним приключилась такая история, то сразу несколько спровоцированных на подобную откровенность соотечественников чуть ли не одновременно воскликнули: «И у меня/нас так было!» И тут же, не сговариваясь, почти хором, другие закричали: «Как пройти в библиотеку?» А кто-то завершил эту знаменитую цитату из фильма «Операция “Ы”» — «В три часа ночи?! Идиот!»

Если уж мы завели разговор о языке, то нельзя не вспомнить о наших наблюдениях и впечатлениях, связанных с языковой ситуацией в Уэльсе и Шотландии. В Бельгии, особенно в Брюсселе, языковой вопрос – это вообще такой гордиев узел местной политической жизни, что непонятно, кто и когда его безболезненно разрубит. Тут без пары литров знаменитого бельгийского пива не разобраться. Мы же по причине его дороговизны ограничились двумя дегустационными бутылочками (0,33 л) хмельного напитка по 4,40 евро каждая, что оказалось недостаточным для выработки собственного трезвого суждения. Пусть нидерландоговорящие фламандцы и франкоговорящие валлоны разбираются сами, нам бы со своими политико-языковыми проблемами разобраться.

Что же касается валлийского языка, то наши полевые исследования показали его полномасштабное и широкоформатное функционирование во всех сферах общественной жизни. Однажды во франкоязычном канадском Квебеке наш экскурсовод Жан на вопрос о взаимоотношених и судьбах английского и французского языков ответил следующей афористичной фразой: «Побеждает тот язык, на котором говорят на кухнях».

В Уэльсе, как оказалось, на валлийском языке очень многие не только ведут кухонные беседы, но и обучают на нем детей в местных школах, особенно на северо-западе. Все дорожные знаки на двух языках: без английского в Великобритании далеко не уедешь. По статистике, валлийским языком владеют 20,5 % населения Уэльса. Многолетний тренд свидетельствует, что эта доля в структуре населения постоянно растет. На северо-востоке, где были мы, валлийский язык тоже отвоевывает свои позиции. Английским, естественно, владеют почти все. Как – это другой вопрос. Даже в магазинах, где коммерческий интерес заставит выучить даже украинский язык со всеми его диалектами и наречиями, на английском говорят так, что неместным, особенно иностранцам, понять продавцов сложновато.

Помнится в Лланголлене нам с женой пришлось немного, но с существенным напрягом поработать переводчиками в магазине сувениров. На подъезде к этому живописнейшему городку на севере Уэльса гид поведала о чудодейственных резных ложках местного производства, которые помогают выйти замуж «залежавшимся на полке» (так, в дословном переводе, аборигены называют засидевшихся в девках). Поэтому, как только открылись автобусные двери, многие побежали в магазины, чтобы побыстрее купить (кто для себя, кто для родственников и друзей) эту кухонно-сувенирную продукцию. А с коммуникацией в сувенирных лавках стали возникать определенные языковые проблемы по уже упомянутой причине. Но все благополучно утряслось, и вскоре мы покидали Лланголлен с таким набором разновеликих, но однопрофильных столовых приборов, что их хватило бы или на целый армейский батальон (когда я служил, вилок-ножей солдатам не давали, сейчас – не знаю) или на большой ансамбль ложкарей.

Впрочем, я отвлекся – прошу прощения. После Уэльса у нас была Шотландия. Первое, что бросилось в глаза: дорожные знаки с дубляжом на шотландском языке – большая редкость. Но, по утверждениям гида, раньше и этого не было. Дальнейшие полевые исследования показали, что шотландцы, по сравнению с валлийцами, как нам показалось, не так решительно и ретиво отстаивают и развивают собственный язык (точнее – языки, потому что их два: шотландский гэльский и англо-шотландский (скотс, на котором писал Роберт Бёрнс и на котором сегодня говорят в равнинной Шотландии.). Ни один из этих языков до сих пор не включен в программу школьного образования, хотя варианты такого включения разрабатывались. Зато в Глазго есть русскоязычная школа, работающая как подразделение Русского центра в Шотландии Haven. Преподавание для детей базируется на методиках изучения русского языка как родного и как иностранного, в зависимости от начального уровня ребенка. В процессе преподавания используются приемы быстрого запоминания.

Политико-лингвистические реалии Бельгии, Уэльса, Шотландии (ряда других, не входивших в тур стран) свидетельствуют о сложном взаимодействии разных языковых образований и разных языковых политик. Если пытаться прямолинейно экстраполировать их в Украину, то толку, на мой взгляд, будет мало. Уж очень разный исторический путь мы прошли, очень разный у нас был и остается социально-экономический, политический и общецивилизационный контекст. «Навчатися чужому» – святое дело. Но мы обречены искать свой собственный путь. Он может привести к миру и согласию, если мы, помимо разработки и имплементации комплекса специальных мер, будем стараться не только в своем языке, но и в чужом видеть не врага, а друга. В нынешнем все более интегрированном мире нам просто не остается ничего другого, как дружить, и не только семьями, регионами, странами, но и языками.

Strangers in the Night

Это песня! Но это — не о песне. Ну, о той, которую душевно исполнял Фрэнк Синатра и которую в русском переводе мы знаем как «Путники в ночи» или «Странники в ночи». Но в данном случае ни один из этих переводов не подойдет. Сомневаюсь, что по этому заглавию кто-нибудь хотя бы приблизительно догадается, о чем я собираюсь написать в этом очерке. Когда-то в институте меня учили, что английские заглавия лучше переводить в последнюю очередь, после полного ознакомления с содержанием всего текста. Поэтому ввожу читателя в контекст событий, в результате которых мы с женой и стали этими самыми strangers in the night. Тогда о верном переводе они догадаются сами.

По подсказке нашего всезнающего гида мы дерзнули поприсутствовать на заседании… (выдерживаю МХАТовскую паузу) Британского парламента! Первая реакция: «Как, неужели это возможно?!» Ответ: «No problem». Вот она – хваленая британская демократия.

Итак, подходим мы к начальному пункту пропуска гостей в главный законодательный орган Соединенного Королевства со стороны зеленой лужайки с памятником Кромвелю и наигранно будничным тоном заявляем полисвуменше (извините за такой базарный жаргонизм): «Мы хотим посетить заседание парламента». В нашем КРЭПе мы бы, конечно, выбрали другой, извинительно-просительный тон, а то и согнулись бы в легком полупоклоне. Но здесь, подобно профессору Плейшнеру, расслабились и даже где-то обнаглели – нам, дескать, надо в парламент, и точка! А улыбчивая правоохранительница нам в ответ: «Да, конечно, но…» Ох уж эти «но»! Надежды маленький оркестрик в наших душах враз стихает, мы скисаем и превращаемся в совков, стоящих в конце огромной очереди за колбасой и прослышавших от сгрудившихся впереди, что на всех не хватит. Ну, конечно, сейчас нас отошьют (по-английски, вежливо). Например, придерутся к нашему непарламентскому дресс-коду, да и время позднее – не зря же очереди никакой нет. Или скажут, что мест свободных уже нет. «…Видите ли, — продолжает полисвумен – вы попадете только на дебаты…» Вроде мы рассчитывали попасть на тот единственный в году визит в парламент королевы или на выступление премьер-министра на Question Time, когда его безжалостно мочалит оппозиция. «Дебаты так дебаты», — скрывая радость, соглашаемся мы. Она опять заикается о том, что до конца сегодняшнего дня будут только дебаты…

В памяти подсознательно всплывает старый советский анекдот. Привезенный из райкома партии новый, типа избранный, председатель колхоза после доклада объявляет: «А зараз будуть дебати!» Зал стихает от неслыханного ранее слова. И вдруг робкая реплика: «Ну що ж, дебати так дебати, тільки нас, доярок, у першу чергу, бо дуже рано вставати завтра на роботу…»

Может, офицер засомневалась в адекватном восприятии иностранцами слова «дебаты», но мы своей непреклонностью вынуждаем пропустить нас на эти загадочные дебаты. Правда, пропустила она нас всего лишь до следующего (еще не последнего) кордона, где нас сфотографировали, повесили на нашейных шнурках какие-то бейджики, провели через рамку металлоискателя, просветили сумки и куртки – и пропустили под своды Вестминстерского Холла.

Оглядываемся. Что по вертикали, что по горизонтали – простор и сдержанное величие. По объему – Дворец спорта, по архитектуре – царский дворец, с уникальным кружевом резных потолочных балок и громадным мозаичным витражом. Из бесплатной брошюрки-путеводителя узнаем, что сооружать этот холл начал Уильям Руфус, сын Уильяма Завоевателя, в 1097 году. Грандиозное сооружение было «сдано в эксплуатацию» через два года. Только оно да Башня Сокровищ не пострадали в пожаре 1834-го года. Вестминстерский Холл был свидетелем разнообразных мероприятий и событий. С 1189-го по 1821-й здесь проходили коронационные банкеты. Позже в этом холле проходили суды, казни (в частности, над Гаем Фоксом и королем Чарльзом І), здесь прощаются с усопшими монархами (иногда такой чести удостаиваются некоторые премьер-министры Великобритании, как в случае с Уинстоном Черчиллем). В этом году в Вестминстерском Холле прошли торжества, связанные с бриллиантовым юбилеем правления Елизаветы II. Впрочем, мы задержались на начальном этапе нашего пути к главной цели нашего визита.

Из Вестминстерского Холла переходим в Холл Св.Стефана (St Stephen’s Hall), где, как оказалось, очередь все же есть. Еще одна офицер с переговорным устройством усаживает нас на крайний от Центрального Лобби диванчик. Ждем-с. Вместе с семейством из Москвы. Не скучно, от общих разговоров о наших туристических маршрутах осторожно переходим к политическим темам. Попутно переходим с диванчика на диванчик – поближе к Центральному Лобби, где находится развилка к Палате общин (налево) и Палате лордов (направо), а также к залам заседаний парламентских комитетов (прямо). Очередь продвигается довольно живо. Но стоило нашей семерке пересесть на ближайший к лобби диванчик, как в холле прозвенел звонок. Не сговариваясь, смотрим на часы. Девятый час вечера. У них это время уже подпадает под название «night». Понятие растяжимое. Словари трактуют его как «время от наступления темноты до рассвета» или «от 6 часов вечера до 6 часов утра», но чаще это слово переводится как «ночь». Это и будет первой подсказкой к правильному переводу заглавия этой заметки.

Звонок поверг нас в нечто большее, чем английский сплин, мы сжались в ожидании объявления: «Миссия невозможна». Сейчас вот огорошат: «Время, мол, позднее, караул устал и т.п.». Но распорядитель нашей очереди сразу же нас успокоила – сказала, что обе палаты работают до 22.30, а звонок означает всего лишь сигнал приостановки доступа посторонних на гостевую галерею Палаты общин, так как депутаты приступили к процедуре голосования. Проголосуют – потом потокооборот зевак «на балкон – с балкона» возобновится. По умолчанию подразумевалось, что процедура голосования – святое ответственное дело, надо, мол, создать для депутатов режим наибольшего благоприятствования, а не скрыть от посторонних шалости «пианистов-многостаночников», тем более, что британские депутаты на кнопки (в т.ч. чужие) не давят, а голосуют поднятием руки.

Офицер сразу же предложила альтернативу: кто не желает подождать 15-20 минут, может нанести визит лордам, тем более, что в их Палате, как она заверила, гораздо более красивое помещение, очереди нет. Э, нет! В Палату лордов даже Елизавета Вторая может попасть. Мы же хотим туда, куда британских монархов уже давно (с 1642 года!) не пускают (ведь, согласно давнему правилу, депутатам Палаты общин нельзя отвлекаться и смотреть вверх — в сторону балкона).

Такая вот невинная политическая игра, дань традиции. Хотя, как я отметил несколькими предложениями ранее, традиции по разным причинам меняются. Вот и в юбилейной, «бриллиантовой» речи Елизавета ІІ поставила задачу реформировать Палату лордов. Эту архаичную законодательную структуру, разросшуюся до 825 пэров, большинство из которых получили пожизненную власть по наследству за заслуги перед обществом или благодаря связям в правящих кругах, многие британцы пренебрежительно называют «домом престарелых», которому не место в современном демократическом обществе. Согласно плану реформы Палаты лордов, предложенной либерал-демократами и одобренной ранее 460 депутатами нижней палаты против 124 голосов, общее число лордов должно быть уменьшено до 450 человек. При этом 80% мест в верхней палате предполагается сделать выборными. Интересно, и после этого «инициатор» реформы будет говорить о них «мои лорды»? А «мое правительство», после того, как 6 августа с.г. консерваторы, побив горшки с партнерами по коалиции (либерал-демократами), заявили, что до 2015 года никакой реформы Палаты лордов они осуществить не позволят? Почти 700 лет не реформировалась – и голода не было…

Однако я несколько отклонился от главной линии повествования. Мысленно возвращаюсь на ближайший к Центральному Лобби диванчик, где мы и трое попутчиков-москвичей отклоняем сладкие посулы насчет незамедлительного посещения «красивейшей Палаты лордов» и делаем нелегкий выбор: будем ждать — вдруг голосование затянется и времени на посещение обеих палат не хватит, так уж лучше понаблюдать за работой нижней, главной палаты – общин. И вот нашу великолепную пятерку наконец-то впускают в Лобби – сердце британской демократии. Почему вдруг – сердце? В нашем отечественном лексиконе слова «лоббировать», «лоббисты», этимология которых кроется как раз в названии этого холла-развилки Британского парламента, имеют преимущественно негативный оттенок. В британском, особенно парламентском контексте, это слово означает квинтэссенцию такого феномена, как демократия.

Дело в том, что любой британец может заявиться сюда (лучше, заблаговременно заказав соответствующий бесплатный квиток) и попросить о встрече с депутатом от своего избирательного округа. И клерки, дежурящие в этом красивейшем по архитектуре и убранству холле, должны пойти в палату и пригласить (по существующим здесь правилам и традициям – практически обеспечить «привод») затребованного политика. А в случае отсутствия оного – привести любого другого члена британского парламента, а тот обязан поднять проблемный вопрос на заседании своей палаты. Есть, правда, и другие формы лоббирования (письма, брифинги, презентации со стороны различных организаций). В общем, не надо, как у нас под Верховной Радой, устраивать «штурм Зимнего», пилить болгаркой невесть откуда взявшийся «бесхозный» забор и вместе с ошалевшей коровой добиваться аудиенции у народных избранников.

Впрочем, я опять отвлекся. После заполнения в Лобби коротенькой анкеты из двух пунктов – имя и адрес – нас направляют вверх по лестнице, ведущей к Палате общин. И тут мы обращаем внимание на прикрепленную к лестничной стене табличку-указатель – Strangers’ Gallery. Прижилось, однако, это древнее название публичной галерки для тех, кто не является ни членом парламента, ни обслуживающим его персоналом.

История, связанная с частым эмоциональным употреблением слова strangers со специфическим его значением, — хорошая подсказка к правильному переводу заглавия данной заметки. Издавна на восклицание любого члена парламента I spy strangers! (В зале чужаки/шпионы!) спикер обязан был моментально прекратить заседание парламента и сурово потребовать посторонних удалиться (Strangers do now withdraw!). В 1880 году таким макаром ирландский депутат-националист Биггар вынудил покинуть заседание тогдашнего принца Уэльского, ставшего впоследствии королем Эдуардом VII. В 2004 году слово «чужак» сочли политически некорректным и заменили его на «представителя общественности» (member of the public). Но сама уловка, направленная на удаление посторонних (включая журналистов из ложи прессы), сохранилась. Правда, прибегают к ней крайне редко. Последний раз парламентарии применили ее 4-го декабря 2001-го, когда дебаты шли по проекту закона о национальной безопасности, в частности по борьбе с терроризмом и преступностью в свете известных терактов в США.

Перед самым входом на галерею сдаем в камеру хранения сумки, мобильные телефоны и заходим на балкон. Зрителей немного, как и дебатирующих внизу депутатов. Между первыми и вторыми — стеклянная перегородка. Это относительно недавнее нововведение после инцидента времен второй иракской войны. Когда поиски оружия массового уничтожения в Ираке не дали ожидаемых результатов, один из гостей галерки запустил в тогдашнего премьер-министра Тони Блэра презерватив с мукой. Попал. Депутаты остались преимущественно в темном, премьер – весь в белом (как в анекдоте, только наоборот). Тогда, после долгих дискуссий по поводу инцидента, пришли к паллиативному решению: доступ на гостевую галерею сохранить, но отгородить парламентариев от хулиганских выходок прозрачной стеной. Акустические свойства галерки не пострадали – все, о чем говорят внизу, прекрасно слышно на балконе.

Правда, потом был еще один курьезный случай. Один из шотландцев злоупотребил гостеприимством депутатов: задрал свою юбку и показал им все, что под ней скрывалось (исподнего под килтом шотландцы, говорят, не носят). «Дикий народ! Дети гор», как отзывались в «Двенадцати стульях» о местных жителях туристы, путешествующие по Кавказу. Дежуривший по галерке парламентский бобби, конечно же, до таких обобщений насчет своих соотечественников-шотландцев подниматься не стал, но за хулиганом в юбке побежал, поймал и с балкона спустил. Увидел ли кто-либо эту выходку, кроме гостей галерки, судить не берусь (повторюсь: депутатам смотреть вверх запрещено), но пищу для гидов и экскурсоводов этот эпатажный житель горного края дал немалую.

Итак, заходим на гостевую галерею. Присаживаемся, пытаемся разобраться в диспозиции депутатов, спикера, обслуживающих клерков, и главное – что обсуждается и каков формат дебатов. Вполне прогнозируемо (для демократической страны), речь на этом заседании шла о свежем скандале, связанном с жульничеcким манипулированием Лондонской межбанковской ставкой предложения со стороны руководства крупнейшего британского банка Barclays. Тон дискуссий сдержанный, без испанской или итальянской пассионарности. Дебатирующие по очереди просят у спикера право на выступление. Кстати, для получения слова депутат должен встать, «поймать взгляд спикера палаты» (to catch the Speaker’s eye), а тот, заметив поднявшегося, позволяет «толкать речь». Звук улавливается и усиливается равномерно рассредоточенными по залу свисающими микрофонами.

Можно было бы досмотреть/дослушать эти дебаты до конца, но мы хотели успеть получить представление и о Палате лордов. Очереди на ее Strangers’ Gallery по-прежнему не было. Служащая не соврала: лорды заседают в условиях настоящего архитектурного великолепия. Хоть в этом отношении они утерли нос Палате общин с ее аскетичностью и непритязательной функциональностью. Заседавших лордов оказалось столь же мало, как и депутатов Палаты общин. Так же партикулярно одеты, так же женщина в роли спикера (правда, титул у нее попритязательней – Лорд-спикер). Обсуждаемый вопрос – «Доступ к воде на палестинских территориях в районе западного берега». Формат обсуждения – «бу-бу-бу», т.е. никаких страстей и сшибок. И никаких стеклянных перегородок. Мне этих лордов даже как-то жалко стало: никому они не нужны.

Мы немного послушали, раззевались и уже собрались уходить, как вдруг Лорд-спикер огласила небольшой технический перерыв на 20 минут, что тут же было письменно продублировано на настенном электронном табло: House adjourned during pleasure until 21:30. Формулировка показалась нам двусмысленной и потому забавной. Кроме как «усмотрение» и «соизволение» слово «pleasure» имеет еще одно значение – «удовольствие». И неопытный толмач, не зная контекста, мог бы сплеча перевести и так: «Заседание палаты откладывается на время получения удовольствия до 21:30»).

Не преувеличу, если скажу, что в ту ночь мы тоже получили большое удовольствие. Не спешите домысливать – ничего личного. Имеется в виду «чувство глубокого удовлетворения» от посещения Вестминстерского дворца и полевых исследований работающего в нем британского парламента. Мы были довольны тем, что в далекой, чужой стране никто не объявил нас чужаками и не выгнал на холод «шпионов», затесавшихся в компанию настоящих британских VIP. А еще подумалось: хорошо бы, если б от воротившихся в родную страну «ночных путников» поменьше воротили нос в больших кабинетах и маленьких конторах, чтобы при столкновении с равнодушием и хамством соотечественников мы не почувствовали себя чужими.

Окончание следует.