Передо мной книга «Анатолій Кохан. Лікар, краєзнавець, журналіст», составленная александрийским журналистом Виктором Голобородько. Буквально новорожденная книга – от роду ей всего месяц, хотя Виктор Голобородько взялся за составление этого издания больше двух лет назад – почти сразу после смерти Анатолия Ильича Кохана. Толстенный том в скромном вишневом переплете с экслибрисом на обложке «Анатолий Ильич Кохан» – наверное, такой оттиск есть на всех книгах в домашней библиотеке врача, журналиста, краеведа, почетного гражданина Александрии и просто очень хорошего человека Анатолия Кохана.
«Украина-Центр» не раз печатала статьи Кохана, не раз мы писали и о нем самом. Анатолий Ильич был очень разносторонним человеком. Он увлекался историей медицины и архитектурой александрийских улиц, писал о Дмитрии Чижевском и Василии Сухомлинском, о полезных свойствах овощей и маразмах системы здравоохранения, о Холокосте и о знаменитых земляках. Эта разнонаправленность делала интересной его жизнь, но странным образом отразилась на этом посмертном издании. В аннотации написано, что книга рассчитана на широкий круг читателей. Но невозможно представить себе человека, который прочтет ее полностью – от корки до корки. Виктор Голобородько ставил перед собой цель включить в издание все книги Анатолия Кохана, изданные при жизни, в результате сюда попала и книга, написанная в соавторстве с пенсионером-огородником Василием Петленко «Сад, огород – залог здоровья и долголетия» со статьями типа: «Огурец известен более шести тысяч лет. Родиной его считают Индию, где и сейчас произрастает в диком виде (…) Огурцы способствуют выведению из организма холестерина, они содержат йод, который необходим для нормальной работы щитовидной железы», рецептами масок для лица и отваров против глистов. Книга была написана и издана в 90-е и тогда, вероятно, была более чем актуальна, да и сейчас актуальна для любителей подобного чтения.
Но дальше – записанные Коханом рассказы очевидцев о том, как в 1941 году расстреливали в александрийском тире евреев, как его самого, маленького, в одних трусах, далеко отсюда, поставили к стенке немецкие офицеры, стреляли над его головой и смеялись, но почему-то пожалели… Страшная книга «Евреи Александрии», глубоко документальная, построенная на архивных материалах, официальных документах, лишенная всякого пафоса и поэтому еще более страшная. «Раненых закапывали живьем, трупы не увозили. Сейчас на этом месте складские помещения, гаражи, рядом пятиэтажки, в некоторых местах выкопаны погреба» – вот так буднично.
Еще одна книга, вышедшая в издательстве «Медицина» в 1985 году, – биография земского врача Петра Кудрявцева, который после революции занялся организацией здравоохранения и санитарии в сельской местности. Это очень узкоспециальная книга, но в ней мы нашли строки, которыми можно было начать рассказ о самом Кохане: «Прошлое изучается для того, чтобы предвидеть и приблизить будущее. И глубочайшей признательности потомков заслуживает тот, кто своими трудами помогал бороться за его приближение. (…) Изучая его жизнь и деятельность, невольно ловишь себя на мысли, как много может сделать один человек, если он любит свое дело».
Как мы ни старались написать о книге в целом, выбрать отрывки, которые дадут представление об издании, это оказалось невозможным. Поэтому выберем на свой вкус.
«Александрия – это моя религия»
Выступая на презентации издания, краевед Валерий Жванко, автор книги «Барокковые закоулки Александрии», о которой мы недавно писали, рассказал, что благодаря Кохану в Александрии выросло новое поколение краеведов – людей, влюбленных в свой город, в его историю.
– В 1963 году, когда я был во втором классе, отец дал мне вот эту книгу, – показывает Валерий Жванко потертый томик, – «Олександрія – місто гірників». И сказал, что это об истории нашего города. Я так хотел об истории, о рыцарях, о замках и принцессах. А книга оказалась удивительно скучной: шахты, уголь, шахты. Много позже, когда я познакомился с Коханом, я понял, что его история Александрии совсем другая, без рыцарей, конечно, но там были и казаки, и замки, и еще много всего, о чем хотелось узнать.
Анатолий Ильич занялся краеведением в 60-х годах, задолго до того, как этот термин стали употреблять повсеместно. Приехав в Александрию уже взрослым человеком, он сразу же влюбился в этот город, в его улочки и проспекты, парки и старинные дома. Он писал об Александрии так, что люди, прожившие здесь всю свою жизнь, вдруг открывали его для себя и тоже влюблялись. Обратимся к актуальному:
«Коли б вулиця могла говорити, вона б розповіла про своє минуле, про людей, що жили на ній, ходили на роботу, до школи, про події, що відбувалися в різні часи, про іноземних ворогів, що топтали нашу землю, про героїв, що її визволяли…
Вулиця мовчить. Та придивіться уважним, небайдужим, допитливим поглядом до старих будівель, покрівель, ґанків, дверей, вікон, металевих навісів над вхідними дверима. Вони можуть розповісти багато про минуле, давнє. Забуте…
(…)
Інколи перейменування вулиць міста мало курйозний характер. Так, нинішня вулиця Санітарна в давні часи мала офіційну назву Грязна. Хто бував на цій вулиці, на власні очі переконався, що стара назва була небезпідставною.
Сучасна молодь і не здогадується, що вулиця Луначарського мала назву Тюремна. На ній містилася Олександрійська в’язниця. А вулиця ім. 20-річчя Жовтня носила назву Березівська, бо паралельно протікає річка Березівка, що неподалік впадає в Інгулець.
Старі назви несли в собі характерну особливість тієї чи іншої вулиці, підкреслювали її несхожість з іншими. Про що говорить сучасна назва вулиці Партизанська? А раніше вона мала назву Порохова, бо на ній знаходився пороховий склад місцевої військової частини.
Вулиці міста не мовчать. Вони промовляють до нас своїми будинками, палісадниками, покрівлями і, звичайно, назвами. Треба вміти прислухатися до них, вчити їхню мову. І тоді багато цікавого вони повідають нам.
Бувають міста великі, маленькі. Можна уявити місто без старовинних будинків, без трамваїв, музеїв, парків. Є міста, у яких немає річок. Та ніколи не може бути міста без вулиць, пам’ятників минулим подіям. Без пам’яті» (из книги «Стара Олександрія в листівках і фотографіях»).
И стихотворение – из другого раздела книги, но на ту же тему:
Это, возможно, сбудется,
Почва уже готова.
Будет Рушковского улица,
Будет бульвар Биджакова.
После застоя долгого
Останутся на века
Переулок Сергея Волкова.
Возможно, проспект Пивняка.
Но гложет меня сомнение.
Его не могу я унять.
Вдруг новое поколение
Начнет названья менять?
Блогер без компьютера
В 1966 году в газете «Ленінський прапор» Анатолий Кохан писал: «Шість років я пишу до газети. Товариші по роботі, знайомі, сусіди знають, що я робкор. Вони віддають належне моїй громадській професії. Нерідко мені підказують цікаві теми, хвалять творчі удачі й по-дружньому критикують невдалу замітку.
Але є люди, що дивляться на моє захоплення журналістикою з докором і навіть осудливо. “Знайшов, мовляв, чим займатися. Ти – лікар, і знай свою справу – лікуй людей”. Дехто ж задає таке запитання:
– А не соромно вам під куцою заміткою з десяти рядків ставити свій підпис?
Ні, не соромно. Мені думається, що ті, хто задає подібні питання, не знають сили друкованого слова, не знають, що
Словом можно убить,
Словом можно спасти,
Словом можно полки
За собой повести.
Словом можно продать,
И предать, и купить.
Слово можно
в разящий свинец перелить.
(Стихотворение
Вадима Шефнера)».
На презентации книги александрийский журналист Иван Мельник рассказал, что, как это ни парадоксально, Анатолий Кохан так и не освоил компьютер, писал все от руки, а информацию искал не в Интернете, а в библиотеке.
– Он приходил всегда минута в минуту, – говорит Иван Григорьевич. – Он очень ценил и свое, и чужое время. Доставал из карманов бумаги, сложенные такими маленькими квадратиками, говорил: вот посмотрите, я тут написал вчера, может, что-то сгодится. Что-то печаталось потом в «Вільному слові», что-то шло в другие издания, но я набирал все, что он мне приносил, мне приятно было первым все это прочесть.
Но, несмотря на неумение пользоваться компьютером, Анатолий Кохан был скорее блогером, чем репортером. Если не брать во внимание его краеведческие статьи, то он не привязывался к событиям, людям, датам. Писал просто для себя, о том, что его волнует, и рассылал в редакции, мало интересуясь тем, будут ли это печатать, потому что у него уже была новая тема, о которой надо было писать. Меня больше всего заинтересовали его статьи о здравоохранении (врачи и журналисты меня поймут). Почему-то большинство врачей о маразме системы здравоохранения предпочитают вслух не говорить, мол, да, есть недоработки, но не в газету же… А Кохан, будучи руководителем орготдела больницы, практикующим врачом, зная ситуацию изнутри, писал:
«По статистическим данным, детская смертность в сельской местности Украины составляет 7,3 на 1000 родившихся. Почти европейский уровень.
Как же умудряемся мы при нашей бедности, плохом питании, безработице, отсутствии бесплатной медицины иметь такой показатель?
Рецепт очень простой. Если умирает ребенок в четыре-шесть месяцев, врач с председателем сельского совета идут к родителям и говорят: “Мы вам оформим документы о смерти ребенка после достижения им года, а вы все это время будете получать пособие”.
Как правило, большинство родителей соглашаются. Их понять можно. А с учета ребенок будет снят, когда его возраст превысит один год.
Эта технология процветала в Советском Союзе и широко используется в независимой Украине, особенно в сельской местности.
В СССР существовала система социалистического соревнования в лечебных учреждениях. Передовиками считались те, у кого были лучшие показатели. Победителем становился тот, кто умел лучше других соврать, сделать нужный для начальства показатель.
Эта система не только сохранилась в Украине, но приобрела еще более изощренные формы. Лечебные учреждения отчитываются по десяткам разных показателей, в результате которых выставляется так называемое рейтинговое место. И снова побеждает тот, кто лучше соврал. За полугодие сделали 27% прививок, но покажем 54%, чтобы наш рейтинг не упал». («Интегрируясь в Европу, не забудем вымыть руки», «Вечерние вести», 2002).
А как хороши короткие рассказы!
«Маленька, скособочена від старості хатина стоїть на околиці. Здається, вибігла вона з села та, зморена, зупинилась і здивовано дивиться підсліпуватими вікнами на безкраї поля.
Суворі степові вітри з усіх боків навалюються на хатину, а вона не хитається, стоїть, наче когось чекає. Восени сірі їжаки перекотиполя зазирають у двір та, не знаходячи, за що зачепитись, котяться далі.
Живе в цій хатині стара Мотря. Сьогодні завітав до неї голова сільради. Він обережно ступав великими кирзовими чобітьми, боячись зіпсувати долівку. В руці була цигарка, яку голова ніяк не наважувався запалити.
– Ну, Мотре Кирилівно, скільки можна тут жити? – почав він глухуватим голосом стомленої людини. – Треба в село перебиратись, у новий будинок. Квартира вас чекає.
– І не старайся, Максиме. Даремно ходиш до мене. Нікуди не піду я з цієї хати. Тут я сина народила, тут і смерті дочекаюсь…
Мотриним сином пишалося все село. Він був знатним інженером, жив у великому місті. І зовсім не мав вільного часу. Його забирали різні відрядження, наради, засідання. А під час відпустки треба було їхати до моря з сім’єю. Інженер знав, що мати старіє, живе самотньо, та приїхати не мав змоги.
Листоноша кожного місяця приносила старій Мотрі переказ на десять карбованців і якось дуже весело мовила:
– Не хвилюйтесь, бабо Мотре, скоро синок приїде, внуків привезе. Інженери – люди зайняті.
Вона говорила швидко, весело, а очі її були сумні.
Але Мотря цього не помічала, вона посміхалася зморщеними блідими губами і довго дивилася вицвілими очима на фотокартку сина…
Так і померла стара Мотря в теплу квітневу ніч із фотокарткою сина в сухорлявих руках.
На похорон прилетів син. Він повільно йшов за труною, сивий, середній на зріст чоловік, з гарним загорілим обличчям.
Оркестр, що прилетів разом з великою людиною, грав журливу музику. З яблунь осипався білий цвіт і, крутячись у повітрі, беззвучно падав на вогку землю.
А скособочена хатина мовчазно дивилась на похорон своєї господині і, здавалося, похитувала солом’яною головою…
Вже другий рік ніхто не живе в хатині.
Стоїть вона самотня, пожовкла від сердитих вітрів та злив, ще глибше осіла в землю.
“Мотрина хата” – називають її в селі. І ніхто тепер чомусь не згадує, що народився в цій хаті знатний інженер». («Кіровоградська правда», 1964)
Из этой же серии – не для публикации, а просто для себя – короткие острые стихи. Некоторые из них печатались, но большинство Виктор Голобородько нашел в архивах Кохана:
Год зарплату я не получаю,
Отключили воду, газ и свет.
Я другой такой страны не знаю,
Но другой такой страны и нет.
* * *
Верховной Рады многие решенья
Должны идти в народ –
на удобренья.
Вот такой очень разный Кохан. Да простит меня составитель сборника Виктор Голобородько, всю книгу я не прочла, пропустила много рецептов народной медицины, биографии медиков, да и путеводитель «Александрия» 80-х годов, наверное, устарел. Но то, что такая книга увидела свет, прекрасно. Потому что это память, память не только об Анатолии Ильиче, но и той, его, Александрии, где «новые трудовые горизонты открываются перед горняками», а «перед Дворцом пионеров раскинулся молодой парк». И тут же, рядом, находил Анатолий Ильич дом главы земской управы Пищевича с окнами, стилизованными под карточные масти, находил и показывал александрийцам, рассказывал его историю…
Подготовила Ольга Степанова, «УЦ».
