Окопная правда о войне: от Днепра до Кировограда

«Украина-Центр» продолжает публикацию фрагментов воспоминаний участника освобождения Кировоградщины Лисицына Леонида Николаевича (1925-1986). Находясь в отпуске, я проехал тот путь от Днепра до Кировограда, которым прошел минометчик 63-й механизированной бригады 7-го мехкорпуса Лисицын. Каких-то полторы сотни километров, но в каждом населенном пункте находятся братские могилы, в которых нашли последний приют тысячи воинов. Большинство из них значатся неизвестными — без фамилий, без званий, без дат рождения, с примерными датами смерти, соответствующими датам освобождения населенного пункта…

Предлагаемые записи касаются боев на территории Долинского, Новгородковского и частично Александрийского районов.
Василий Даценко, историк и краевед.

Продолжение. Начало в №25.

Наступило серое, мглистое утро 2 декабря 1943 г. Рядом окапываются артиллеристы второго артиллерийского дивизиона. Часов в 9 утра к ним подъехал на «Виллисе» майор Удалов с комсоргом бригады и ещё с двумя офицерами.
— Как дела? Как настроение? — спрашивает майор Удалов.
На бруствере стоит высокий, тощий артиллерист и грызет кочерыжку кукурузы. Подбегает командир взвода и отвечает:
— Дела хороши, огневая почти готова!
Солдат-артиллерист, грызя кочерыжку, говорит:
— Не мешало бы для «настроения» позавтракать. Вчера не ужинали и сегодня ещё нет завтрака.
В разговор вступил комсорг бригады:
— Я вам духовную пищу привез — газеты за неделю!
Целый день работали над устройством землянок. Носили акации для перекрытия, солому из уметов, сделали земляные печки. К вечеру всё замаскировали, затопили печки в землянках и стали укладываться спать. После ужина я заступил часовым на огневой позиции, которая располагалась метрах в 30 от землянок. Часа через два пошел снег, и, возвращаясь обратно в землянку, я заблудился. Прошел мимо землянок, вышел на дорогу. В клубящемся снегу туманно просматривались курганы. Всюду попадались землянки, во многих ещё не спали. Склоны курганов были изрыты траншеями, щелями. Шквальный ветер валил с ног. Неожиданно замелькали огни, раскрылись двери землянок, забегали, засуетились офицеры. Команды, крики, и всё ожило. Прямо из-под снега выходят солдаты, заурчали моторы машин — всё пришло в движение. По столбам телефонной линии я сориентировался, сошел с кургана и метров через 100 увидел три треугольные насыпи наших землянок, уже заметенных снегом. Из них сиротливо торчали черные трубы печек. Только залез в землянку с намерением улечься спать, как прибежал старшина Манешин:
— Подъём! Давай, давай! Быстро, быстро!
Мигом свернули огневую позицию, погрузили материальную часть на машины и в час ночи выехали снова вперёд — на запад.

3 декабря 1943 г.
Ночью проехали немного. Мешали снег, темнота, отсутствие ориентиров. Рассвет застал в деревне Ново-Стародуб, только вчера покинутой немцами и почти неразрушенной. Перед деревней была большая аллея из тополей, по которой машины въехали в деревню. Проглянуло солн¬це, снег стал таять, снова появилась грязь. На окраине деревни, в заброшенном погребе, нашли картошку, и я вместе с другими, нас было человек 10, чистили её на обед для батальона. Перед этим я две ночи не спал и после обеда, к вечеру, заснул в какой-то хате. Когда я проснулся утром 4 декабря, то никого уже не было. Все уехали, и никто меня не разбудил. Узнал, в каком направлении выехали, и километров через 5, в соседней деревне под названием Лапти, к вечеру нашел своих, расположившихся на ночлег по погребам, сараям, хатам.

5 декабря 1943 г.
На рассвете выехали из деревни, опять проехали через деревню Ново-Стародуб, мимо высоких тополей, тянувшихся аллеей вдоль дороги, переехали через мост, и снова перед нами открылась степь, местами черная, бугристая, заросшая полынью и ковылём, местами заметённая снегом. Рядом с дорогой, в поле, валялся убитый немец — в шинели, но без сапог. Взошло зимнее солнце. Дорога шла вдоль посадки акации, наши машины медленно продвигались вслед за колонной машин, везших 85 мм зенитные пушки. Брезенты на кузовах машин были сняты. Яркие лучи солнца слепили глаза. Неожиданно впереди, прямо от солнца, вынырнули «Мессершмитты», и низко, на бреющем полете, в упор забили пулеметы по идущей впереди колонне автомашин с зенитными пушками. Машины не успели остановиться, с них, как горох, посыпались во все стороны, кто куда, солдаты. Я сидел впереди, только успел подняться и сделать по ящикам с минами, лежавшими в кузове в три ряда, два шага к заднему борту, как разорвались крупнокалиберные пули, выпущенные «Мессершмиттом» с высоты метров в десять. Черный силуэт самолета тут же промелькнул и исчез. В момент разрывов через задний борт прыгал Ваганов, единственный из расчета Кофмана оставшийся в живых. Я находился у заднего борта и только немного, на долю секунды, опоздал прыгнуть вслед за ним. Осколки разорвавшихся пуль буквально изрешетили Ваганова с ног до головы. Пули попали в кабину и в ящики с минами у переднего борта, где только что я сидел. Несколько мин было повреждено, но ни одна не взорвалась. Осколки просекли подол шинели, но на мне не было ни одной царапины. Раненых перевязали и отправили в тыл. Разобрали минометы, мины и порасчетно, сначала полем, а затем оврагом, вошли в деревню Душное. Перед этим, когда мы ещё шли полем, немецкая авиация, самолетов 9, образовав круг, принялась бомбить и стрелять по пехоте, в полутора километрах впереди. Одна девятка ушла, на смену ей явилась вторая, затем третья. Самолеты, сбросив бомбы и расстреляв боекомплект, летали буквально над головами пехотинцев. Налет продолжался свыше часа. Немцы обработали также и свои подразделения — слишком близко сошлись наши батальоны с отступающими, бегущими немцами.
Перед деревней протекала речка. На её берегах, на проселочной дороге стали попадаться трупы немцев, в синих мундирах, без шинелей, с ранцами из телячьей шкуры. У одного я вытащил пластмассовый цилиндрик, заполненный веретенкой, таблетки сухого спирта, принадлежности для чистки оружия.
Уже вечером прошли деревню. Садилось солнце, и вечерние тени упали на поля. В дымке заката неясно выделялись контуры предметов, машин, людей. Стемнело. Остановились в поле, заросшем подсолнухами. Здесь, на огромном поле, собрались все подразделения бригады. Сразу окопались. Часа через два поужинали и снова выступили. Артиллерийский дивизион вел огонь через наши головы по станции Шаровка. Быстро прошли две деревни, расположенные в балке, темные и тихие в полночный час. Впереди глухо рвались снаряды. Колонной прошли по дну большого оврага. Усилился мороз. Обледенела дорога, склоны оврага местами обледенели, местами припорошены снегом. На безоблачном небе ярко светит луна, крупные звезды мерцают в морозной дымке неба. Наши снаряды пролетают над головой, и кажется, по небу быстро проносятся большие птицы, издающие резкий, характерный только для них, шорох. Чем дальше мы идем, тем всё ближе и ближе глухие разрывы будоражат безмолвие ночи.
В конце оврага остановились. Быстро выбрали огневую позицию и стали её оборудовать. Обстрел прекратился. Ночной отряд подошел к полотну железной дороги, западнее станции, и только расположился по обе её стороны, как сразу услышали шум идущего со станции эшелона. Один за другим на большой скорости, под разрывы гранат и перекрестные очереди пулеметов и автоматов, которые раздавались с двух сторон полотна, в упор, с дистанции 15-50 метров, прошли два эшелона, и только от третьего эшелона подоспевший расчет 76 мм пушки артдивизиона несколькими выстрелами в хвост сумел оторвать два набитых сеном вагона.

6 декабря 1943 г.
Этой же ночью машины 120 мм батареи, полностью закрытые брезентом, остановились в лесу, вблизи станции. В них спали, сидя на ящиках с минами. Только Юрданов ходил рядом с машинами. Шел снег. В неясном сером сумраке перед рассветом он увидел, как из снежной пелены, из-за деревьев, вынырнули фигуры шести немцев, одетые в белые маскировочные халаты. Они вышли прямо к машинам. Юрданов успел крикнуть: «Немцы!» — и этот крик вмиг всех разбудил. Дремавшие в машинах люди, закупоренные брезентом, ничего не видя, сломя голову вылетали из-под задних навесов, хватая на ходу, что только попадало под руку: карабин, автомат, винтовку, а то и так — с голыми руками. Из-под брезента задней машины с пистолетом в руке вылетел лейтенант Елин и, перевернувшись в воздухе, кубарем подкатился прямо к ногам немцев, растерявшихся от неожиданности и сразу же поднявших руки вверх. Одеты они были в кожаные куртки и брюки с множеством карманов на молниях. Их отвели в штаб бригады. Серым туманным утром мы осмотрелись вокруг. На станции стояло два-три эшелона с зерном, кормом для скота, комбайнами, сеялками. Среди них были две цистерны с бензином, который тут же разлили по машинам. Было холодно, разожгли костер, грелись вокруг него, варили и жарили что только попадалось под руку. Из штаба бригады сообщили, что только что освобождена станция Знаменка. Днём потеплело, пошел мелкий, моросящий дождь. В два часа дня выступили в направлении станции. Шли полями, в одном-двух километрах от железной дороги. Холодный дождь мочил нас. Поля и всё вокруг было скрыто пеленой дождя. К вечеру подошли к огромному котловану, похожему на лунный кратер, отличной огневой позиции для минометов. Дождь прекратился. Сразу стало подмораживать. Шинели заледенели, стали, как стекло. Стреляли на дистанцию от одного до двух километров, огнем поддерживая наступающую пехоту. В вечерних сумерках развели костер, грелись и сушились у весело пылающего огня, поглощающего ящики и заряды из-под мин. Немцы быстро отходили. Пехота свернулась колонной и пошла вперед за ними. Команда: «Отбой!» Мы покинули очередную огневую позицию, потушили костры и, нагруженные минометами, минами и всем необходимым, колонной ночью шли по черным полям, местами запорошенным серым снегом, вплотную смыкаясь с пехотинцами. Нас кругом обступила черная, темная ночь. Дождь прекратился, тучи закрывали всё небо, мороз усилился. Шли час, полтора, два. В размеренном движении тянет в сон, так хочется поспать в теплой постели. Многие спали на ходу. Отрезвляюще, в упор с бугра по колонне полоснули пулеметные очереди. Трассирующие пули прошили небо над головой. Тотчас взлетела ракета. Вмиг все рассыпались по полю. Лимонный свет ракеты разлился вокруг и выхватил ровное черное поле, местами слегка запорошенное снегом, с черными кустиками травы. Передо мной — ни кочки, ни бугорка. Лежу, распластавшись, на запорошенном снегом поле. Глаза смыкаются после дождливого дня и бессонной, морозной ночи, утомительных маршей по бездорожью, боев в наступлении под бомбежкой и обстрелом. Чувствуешь огромную усталость и тяжесть во всем теле. Над головой несутся, свистят пули, и кажется, что поют однообразную, монотонную песню. Не верится в явь и действительность жизни. Нервы притупились, потерялись восприимчивость и чувствительность — так хочется спать. Смолк пулемет. Немного подождали и по одному стали отходить назад — в черную пасть ночи. Скрипит под ногами снег, как будто подгоняет — «Быстрей, быстрей!». Отбежали метров 700. Неясные тени людей скрываются впереди. Подбегаю — чернеют огромные воронки от бомб, рядом с ними возвышаются остовы сгоревших и разметанных по полю самоходок. Бесформенные груды металла на фоне полей выделяются черными пятнами. Всюду воронки — готовые огневые позиции. Быстро установили минометы. Навели в сторону, откуда пришли. Быстрые хлопки первых пристрелочных мин: «Бум! Бум! Бум!» — вспарывают воздух. Языки пламени вылетают из стволов. И сразу же — сплошной грохот выстрелов. Не жалея, мин по 10 на миномет, батарея беглым огнем накрыла немецкую позицию. Отрыли окопы. Рядом, из-под снега, достали солому, набили её в окопы, и, не снимая обледеневшую шинель, я лег в окоп, набитый соломой, и сверху ещё навалил солому. Ночь проспал очень хорошо.

7 декабря 1943 г.
Наступил серый рассвет. Вылезают из окопов Пахомов, Селезнев и другие. Лица, руки — всё в грязи. Под утро подморозило, пасмурно. Какими словами описать это морозное, пасмурное утро? Как передать те чувства, которые обуревали меня в то серое утро, так однообразно схожее с вереницей других? Сходили за завтраком к батарее 120 мм минометов, расположившихся на один километр сзади нас, у умётов. Вернулись обратно в тот момент, когда, сделав отбой, всю материальную часть — минометы, боеприпасы — погрузили на одну машину, и мы все также сели в неё. Это было все, что осталось от двух минометных рот минометного батальона — 4 расчета из 12!
Пехота продвинулась вперед. Мы следом пошли за ней, но скоро остановились у двух свинарников. Откуда-то бил немецкий танк. Кончился обстрел, и скоро проехали посадку, куда ночью и утром вели огонь. Узкая траншея, несколько трупов немцев, и всё вокруг усеяно воронками от мин. Попадания точные — большинство разрывов легли на дно и бруствер траншеи. Под ногами, скорчившись, лежит убитый немец. Машины остановились под оголенными деревьями посадки. Опять сильно морозит. С бугра за посадкой далеко видны поля, расчерченные такими же посадками, и широкая балка. Пехота ушла далеко вперед. Дорога была перерыта траншеей, которую мы засыпали, чтобы можно было проехать машине. На опушке небольшого леса, среди кустарника, разгрузили машину. Рядом на дороге валяется станковый пулемет. На «Виллисе» подъехал подполковник Удалов и приказал охранять его. Скоро пришел лейтенант Рудаков и сказал, что нам надо идти дальше, вслед за пехотой. День очень серый, пасмурный, сумрачный. Горизонт сливается с темно-серыми, свинцовыми облаками. Прошли посадку, впереди — чистое поле, запорошенное снегом, за ним снова посадка. Свернули налево и пошли вдоль посадки. Вышли к огневой позиции артиллерийского дивизиона. Четыре расчета артиллеристов спешно окапываются. В трехстах метрах, в стороне от посадки, отдельный домик, вблизи которого на небольшом умёте расположился НП артдивизиона. В полутора километрах впереди, расстилая дымный хвост, горел немецкий танк, подбитый артиллеристами.
Из пелены дыма появились черные коробки танков и сразу — разрывы снарядов вблизи домика.
— Комдива убило! — кричит солдат, бегущий от домика.
Спешно подъезжают ещё машины с пушками, моментально разворачиваются, мгновенно отцепляются орудия, сбрасываются ящики с боеприпасами, и машины быстро отходят.
— Быстрей, быстрей проходи! — кричит нам артиллерист.
Pядом команда: «Огонь!» — и сразу выстрел из орудия.
— Батарея! — спешно наводились орудия по скомандованным установкам: — Огонь! — и сразу грохнул залп по выплывшим из балки шести немецким танкам, которые отчетливо виднелись на фоне снежного поля в 800 метрах впереди. Беглый огонь орудий окутал танки султанами разрывов. Два танка задымили. Остальные повернули обратно. Всё это произошло за считанные секунды, пока мы проходили огневую…

Продолжение следует.