Леонид Бичевин: «Судьбе или помогаешь, или мешаешь»

Симпатичный парень в простой серой футболке и джинсах, как и все вокруг, уставший от жары, зовет меня в гримерку. Там хорошо, кондиционер, можно отдышаться. «Я готов, спрашивайте», – обаятельно улыбается.

Глядя на этого молодого человека, который старается искренне отвечать на вопросы, внимательно относится к собеседнику, шутит по-актерски – одними губами, чтоб не попало в запись, даже не верится, что он – известный артист, которого журналисты уже окрестили «героем нашего времени», звезда телеэкранов и театральных подмостков – Леонид Бичевин, которому дверь в большое кино четыре года назад открыл сам Алексей Балабанов, доверив роль в нашумевшем фильме «Груз 200».

Справка «УЦ»: Леонид Бичевин – актер Государственного академического театра им. Вахтангова, снялся во многих драмах, триллерах, сериалах. Его наиболее известные работы: «Груз 200», «Морфий», «Рябиновый вальс», «Вербное воскресенье», «Учитель в законе», «Закрытые пространства», «Однажды в провинции».

– Леонид, вы молодой, успешный человек, востребованный актер. Как удается играть горе, боль, несчастье, когда в обычной жизни все в порядке? Не зря же говорят «сытый голодному не товарищ»…

– Да нет, просто не все так хорошо у меня… Я такой же человек, как и все, с такими же проблемами. И переживал в юности, и плакал. И не раз надо было бороться. Все эти моменты остались в памяти. Потом они всплывают. И ты используешь…

– Как удалось Леониду Бичевину попасть в тот самый пресловутый один процент выпускников театрального вуза, которые стали популярными со всеми вытекающими последствиями?

– Фортуна какая-то. Я просто стараюсь не хлопать ушами и не щелкать клювом, чтобы не пропустить важное. Тут играет роль миллион разных факторов. У каждого своя судьба. Ты ей или помогаешь, или мешаешь, когда она что-то свое творит. Не знаю, почувствовать свою судьбу невозможно, правда ведь? Можно ее представить, можно ее хотеть какой-то определенной, но она всегда будет такая, какая она есть.

– Вы помните свою самую первую роль? Когда впервые оказались на съемочной площадке?

– Это был такой сериал Тиграна Кеосаяна «Три полуграции». Я был на втором курсе, когда меня туда позвали. Никаких проб, ничего такого не было, я сразу попал на площадку после знакомства с кастинг-директором. И все, снялся.

Страшно особо не было, было просто очень интересно. Я поспрашивал у людей, которые уже снимались: «Как вести себя? Что делать?» Мне сказали: «Играй, как сам чувствуешь». То есть надо быть собой в предлагаемых обстоятельствах. Ну и ладно. Я постарался расслабиться, сыграть без зажима.

На самом деле это была очень простая роль. В одном эпизоде я целуюсь с девушкой, в другом я выхожу с чашкой со словами: «Девочки, кофе не хотите?» А они отвечают: «Пошел вон отсюда!» и закрывают дверь…

– А какая роль была самой сложной?

– Психологически сложно было в фильме «Учитель в законе». Там я играю паренька, одиннадцатиклассника. Он – барыга, торгует наркотиками, держит в страхе малолеток в своей школе, управляет ими. Доходит до того, что он чуть ли не убивает человека. Такое вот отребье.

Мы работали с режиссером Александром Анатольевичем Моховым, и он требовал отдачи по максимуму, ему был нужен очень острый рисунок, мой герой должен быть жестким, жестоким. А я сам по себе мягкий такой, интеллигентный… А режиссер от меня требовал играть отморозка, причем обаятельного, когда надо включать свое внутреннее обаяние. И, когда у меня получалось, режиссеру очень нравилось. Но для этого он давил, выжимал из меня последние соки, я работал на пределе. Потому что мне такой образ несвойственен, играть его было даже противно. Бывают вещи, которые отвратительно делать, ты их не принимаешь, а приходится через себя пропускать, играть от души, чтоб выглядело натурально.

– Правда, что хорошие актеры предпочитают характерные роли, а не «красивых», безукоризненных героев?

– Интересно играть роли разнообразные. Когда они не одноплановые. Просто часто получается, что хорошие герои, белые, безупречные – стереотипные. Драматургия предполагает, что в зрительском восприятии они должны быть кристально чистыми, идеальными, у них не должно быть пороков. В этом смысле мне не очень интересно такие роли играть.

– Мне кажется, таких людей в реальной жизни не бывает…

– Почему, бывают! Просто мы с ними не знакомы. Или нет, скорее всего, правда, не бывает. И кажется, что о таких героях сразу все понятно. А двойное, тройное дно всегда играть интереснее. Но это не значит, что такой человек должен быть однозначно плохим. Это тоже неестественно.

– А что проще сыграть: любовь или ненависть?

– У всех по-разному. Хотя ненависть мне самому не очень нравится. Но часто все зависит от того, какой финал картины, имеет ли он логическое завершение или нет, целостность, то есть объяснение, чем эта ненависть оправдывается, в чем был смысл? Когда это интересно, то можно и ненависть сыграть. А бывает так, что найти ее в себе сложно. Или потом переключиться. Все зависит от степени накала сцены.

Я помню, была когда-то сцена, когда я снимался в фильме «Закрытые пространства» с Машей Машковой. По сюжету я приставал к ней, издевался, домогался, ругал ее. Такая сложная сцена, с дракой, насилием… После чего мы с Машей просто напились, чтобы снять стресс. Посидели, расслабились и успокоились.

Но тогда мы оба молодые были, зеленые. Профессионализм «переключений» с возрастом приходит, когда ты умеешь оставлять на съемочной площадке негатив образа.

– Самый популярный вопрос, который вам задавали журналисты, – это просьба рассказать о сотрудничестве с Алексеем Балабановым. А нашим читателям расскажите о работе с Николаем Хомерики.

– С Николаем работать интересно. Он такой человек, что располагает к себе сразу. Он к тебе поворачивается: и сердцем, и умом. И ты ему открываешься. С виду Николай кажется таким хрупким, беззащитным, нежным человеком, тонким и внешне, и по своей душевной структуре. Но когда он что-то говорит – он это делает. И всегда добивается от актеров того, чего хочет. Ты видишь яркое творческое начало, силу и на это ведешься. С одной стороны, по-человечески, он просто тебя подкупает, как ребенок, которому ты хочешь что-то хорошее сделать, помочь, как-то порадовать. А с другой стороны, он еще и творец, который тебя ведет. Вначале он дает актерам какие-то установки, а потом все, практически забыл о них. Только наблюдает за тобой. И если что-то ему нужно, то просто поправляет: «А давай так сделаем. Так, вот этот вариант у нас уже есть, а если попробовать по-другому?» То есть он не кричит, что это плохо, ужасно… У него другие методы совсем.

– Скорее пряник, чем кнут?

– Все время причем. Пряник, мед, патока, одуванчики, шутка какая-то, улыбка, солнце… Скажет, и ты спокойно делаешь другой вариант. Надо третий? Ты сделаешь третий. А он уже потом из этого будет складывать, монтировать. Кино же рождается в монтаже…

– Чем вас заинтересовал «Синдром дракона»?

– Меня как раз и заинтересовала перспектива работы с Николаем. Потом уже, когда я познакомился с талантливым сценаристом Юрием Смирновым и нашим замечательным оператором Алишером, не сомневался.

Собственно, Юрий меня первым в проект позвал. Но, знаете, я вначале даже отказывался. Потому что так много за последние полтора года работ в формате 12-16 серий было: «Группа счастья», «У каждого своя война» и еще что-то… Вот я и думал: «Пора притормозить». Не то что совсем остановиться, но что-то поменять, а то прямо застыл на шестнадцати сериях.

А Юрий Смирнов позвонил как раз и говорил: «Давай сниматься! С Колей познакомишься». У меня так случается: я руководствуюсь ощущением, когда все от человеческого фактора зависит. И здесь, познакомившись со сценаристом, режиссером и оператором, понял: «Скорее всего, сниматься буду». Сразу меня эта мысль прошибла…

А в сценарии мне очень нравится линия Ильина-Авдеева (играет Дмитрий Муляр. – Авт.) и Терехова (играет Андрей Мерзликин. – Авт.). Эти истории мне прямо очень понравились.

– А ваш герой не впечатлил?

– Он как раз белый и чистый. Практически положительный. Разве что нагловатый немного, нахрапистый, провинциальный. Не в плохом смысле этого слова, просто у него свое мироощущение. Увидел – взял. Поставил цель – дошел до нее.

– Вы в Кировограде уже не первую неделю. Нравится?

– Я мало гулял, но вижу, что хороший город, зеленый. Я ж на самом деле сам из такого городка, даже еще меньше и проще в десять раз. Я родился в Климовске, Подольский район, ближайшее Подмосковье. Развлечений никаких, по молодости тусовался в компании друзей, ерундой всякой занимался вместо того, чтобы учиться (смеется. – Авт.).

– Вы могли бы с ходу сформулировать плюсы и минусы актерской профессии?

– Плюсы: это мир твоего воображения, фантазии, мир детства, когда ты играешь в разных играх разные роли. Вот это интересное состояние. Потом свобода. Когда ты можешь сделать что-то такое, что могут не все. Правда же? А ты этому учился, люди в тебе такой талант открыли, что-то в тебе увидели. И кажется, что есть в мире какие-то вещи, которые подвластны только тебе, некий полет. Я имею в виду свободу в смысле, когда вдохновение тебя озаряет. Состояние, что ты сейчас не привязан ни к чему. Совсем. Ты вроде бы находишься вне этого мира, живешь в определенном пространстве, в котором можешь все. Не важно, стихи ли это, проза ли, игра в кино или театре.

– А почему не называете известность?

– Я, честно говоря, ее не люблю.

– Честно-честно?

– Честно-честно. Мне популярность эта в последнее время что-то не нравится. Сегодня она такая… Не хочется, конечно, ничего плохого говорить, произносить громких слов, но сейчас синонимом слова «известность» становится слово «пошлость». Ты ничего вроде бы не сделал, а люди в восторге. Но это – на мой взгляд, я просто к себе, к своим делам довольно критично отношусь. То, что я сейчас говорю, к тщеславию относится. Самокритичность – это же тщеславное качество? Если уж говорить о славе, то о такой, настоящей, неподдельной. Просто бывает неловко, когда из-за какой-то роли, которая мне просто так досталась, меня стали обожать.

На самом деле после «Морфия» я вроде как застрял. Все время хочется сделать что-то новое еще лучше, а все равно получается в рамках материала, в рамках времени, где проходят съемки, режиссерского видения. Да много можно оправдываться. Но это все детский лепет. И когда тебя узнают не за «Морфий», скажем, а за другие работы – обидно становится, понимаете?

Думаешь, зачем мне эта знаменитость? Такая? Незачем. Вот это коробит.

Относительность вот такая в актерской профессии. Можно быть актером – и никем в то же время. А можно быть никем – а быть всем. Как Бодров. Он же не был актером в чистом виде. Но это – Бодров.

– А материальное благосостояние?

– Ну с этим дела обстоят нормально. Когда ты можешь обеспечить себя, родителей, жену, своих детей – что ж тут плохого?

– Не жалко, что лето проходит, а вы в Кировограде застряли?

– Я в принципе привык, буду здесь до середины августа еще. Это издержки актерской профессии. Но еще чуть-чуть – и мозги расплавятся, и я начну диктовать свои условия погоде (смеется. – Авт.).