Елисаветградская трагедия, или Был ли врагом советской власти врач Добровольский?

В ночь с 21 на 22 февраля 1921 года за «участие в подпольной белогвардейской организации и подготовку к вооруженному восстанию с целью свержения Советской власти» были расстреляны жители г.Елисаветграда:

Гирский Сергей Яковлевич, 1877 года рождения, из мещан, инженер;

Грибанов Анатолий Семенович, 1899 года рождения, из мещан, бывший студент;

Добровольский Иван Романович, 1871 года рождения, из мещан, врач-хирург, заведующий 1-й Елисаветградской городской больницей;

Добровольская Ксения Петровна, 1872 года рождения, из дворян, домохозяйка;

Зеленецкий Александр Александрович, 1880 года рождения, из духовенства, учитель;

Икскюль Юзефа (Жозефа) Петровна, 1887 года рождения, из дворян, учительница;

Левченко Алексей Авраамович, 1896 года рождения, из мещан, студент-химик;

Матвийчук Феофан Митрофанович, 1895 года рождения, из крестьян, бывший офицер;

Огнивцев Николай Викторович, 1896 года рождения, из духовенства, служащий;

Руденко Георгий Иванович, 1898 года рождения, из мещан, краском (красный командир), член РКП (б);

Ситник Иван Владимирович, 1885 года рождения, сын купца, бывший офицер;

Чиркин Николай Николаевич, 1890 года рождения, из мещан, земледелец;

Шульга-Асауленко Николай Николаевич, 1902 года рождения, учащийся;

Щербаков Харитон Григорьевич, 1901 года рождения, из крестьян, учитель;

Яржимбковский Виктор Савельевич, 1884 года рождения, из дворян, врач эвакопункта.

В опубликованных в одном из выпусков кировоградского «Краеведческого вестника» записях-воспоминаниях кировоградки Марии Плахотиной о знаменитых людях Елисаветграда кратко сказано, что «большим специалистом и весьма гуманным человеком был главный врач 1-й Елисаветградской городской больницы Добровольский. Трагична его судьба: своих детей у него не было, но он с женой воспитал девочку, которая отплатила им тем, что оклеветала Добровольского, и после революции Добровольский был арестован и расстрелян. И когда уже это свершилось, пришёл указ о его освобождении». В действительности все было несколько иначе.

По поводу этого, типичного для кровавой Гражданской войны, события Елисаветградская уездная чрезвычайная комиссия (уездЧК) в местных газетах под значимым заголовком «Пролетарский суд» сделала грозное предостережение тем, кто «до сих пор не может отречься от старого прогнившего строя и пытается свергнуть советскую власть из-за угла». Также официально сообщалось, что в октябре 1920 года уездЧК получила данные о существовании в г.Елисаветграде подпольной организации врангелевского направления, инициаторами и вдохновителями которой была «исключительно местная прогнившая интеллигенция».

Из материалов дела, хранящегося в архиве Управления Службы безопасности Украины в Кировоградской области под № 14700, видно, что завязкой дела стало заявление сотрудника жилищно-квартирного отдела гражданина Барского Я.Я., проживавшего в Елисаветграде, в доме Павловского № 31 по ул.Островской. Хотя со времени освобождения Елисаветграда от белогвардейцев прошел уже год, Барский Я.Я. почему-то вдруг вспомнил, что во время страшного григорьевского погрома в мае 1919 года неизвестный ему человек по имени «Тося» принимал участие в погроме и убийствах коммунистов. Заявитель просил бдительных чекистов «принять к этому бандиту самые серьезные меры». Заявление поступило в первых числах февраля 1921 года. На нем появилась резолюция руководителя Елисаветградской уездной чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и преступлениями по должности Абрамова: «Тов. Минаеву. Для приложения к делу организации».

Так заместителем председателя уездной ЧК Минаевым (другие установочные данные отсутствуют) было начато дело № 291 (на фото) о контрреволюционной белогвардейской организации, ставящей целью свержение советской власти на территории от г. Новоукраинка тогда Херсонско-Николаевской губернии до г.Синельниково на левобережной Екатеринославщине. С 3 по 6 февраля 1921 года по делу было арестовано 45 человек, представлявших разные социальные слои. Среди них и 12 женщин. Первым фигурантом дела стал быстро установленный чекистами «Тося». Из протокола допроса 6 февраля 1921 года «Тоси» — Щербакова Харитона Григорьевича, учителя, проживавшего в г.Елисаветграде, по ул. Островской, в том же доме Павловского, где проживал и заявитель Бродский, видно, что он категорически отрицал свое участие в подпольной организации. Только пояснил, что мало ему знакомый Мелешко Юрий 5 февраля дал 50 тыс. руб. и документы на имя красного командира и предложил поехать в г.Луганск, чтобы приобрести предметы первой необходимости. 6 февраля они подводой поехали к станции Канатово, чтобы оттуда поездом поехать в Луганск. Малоизвестный «Тосе», но чересчур заботливый Юрий надел на Харитона шинель, чтобы тот не замерз. По пути к станции их задержали. Однако чекисты арестовали почему-то только «Тосю», а Мелешко Юрий из их поля зрения исчез, хотя именно эта загадочная личность играла в деле не основную роль. Так, в шинели, которую Мелешко надел на Харитона, были обнаружены зашитыми какие-то шифрованные сообщения, в том числе и список всех членов подпольной организации, где Мелешко под кличкой «Кудрявцев» значился начальником контрразведки организации. Чекисты же почему-то даже не пытались установить, кто изготовил шифровку.

7 февраля 1921 года Минаевым был допрошен Яржимбковский Виктор Савельевич, 37 лет, уроженец г.Острог Волынской губернии, из дворян, который работал врачом действующего в Елисаветграде 116-го эвакопункта. Он значился начальником штаба вскрытой чекистами подпольной организации «Борьба с коммунизмом», носил кличку «Желудев». Им якобы было подписано неизвестно кем зашифрованное сообщение, изъятое из шинели, в которую во время ареста был одет Щербаков Харитон.

Допрошенный чекистами начальник оперативного отдела (начоперода) организации Матвийчук Феофан Митрофанович, кличка «Бледнов», 1895 года рождения, делопроизводитель
1-го Елисаветградского района милиции, показал, что в октябре 1920 года он познакомился с врачом Яржимбковским В.С., который лечил его жену. Яржимбковский предложил Матвийчуку стать членом организации, цель которой — сбросить советскую власть. Из протокола допроса видно, что «начальник штаба» на собрания подпольной организации не ходил, однако Яржимбковский настойчиво втягивал его в деятельность организации. На назначенную встречу на квартире Мелешко по ул.Миргородской Матвийчук также не пришел. Поэтому к нему прямо на службу в милицию пришел сам Мелешко и прямо спросил, думает ли Матвийчук быть членом организации. Матвийчук заявил, что боится, потому что не верит этой организации. Но даже после этого через несколько дней к нему на службу опять пришел Яржимбковский и предложил прийти к Мелешко. Там они застали некоего «Ивана Ивановича». Допрашивавший Матвийчука следователь Андреев, в нарушение инструкции, предусмотренной приказом ВЧК от 24 ноября 1920 года, не указал себя в протоколе допроса, дату и время допроса, почему-то несколько раз прерывал допрос. В составленном им протоколе содержится много фактов о роли Матвийчука как одного из руководителей подпольной белогвардейской организации, которые никак не вяжутся друг с другом. Так, Матвийчук подчеркивал, что отказывался от участия в организации, в связи с чем «Иван Иванович» заявил, что «таких надо пускать в расход». И одновременно этот же «Иван Иванович» интересовался, может ли Матвийчук достать оружие и ручается ли за участие Елисаветградской милиции в восстании. Кроме того, Матвийчуку, который якобы был начальником оперативного отдела подпольной организации и одновременно отказывался от участия в ее деятельности, то есть был абсолютно ненадежным, предлагали получить адреса ответственных советских работников и документы с печатями. В протоколе допроса Матвийчук Ф.М. указал, что 4 февраля к нему домой пришел именно Мелешко и дал подписать зашифрованную бумажку, которую Матвийчук подписал, не читая.

Если почти все арестованные чекистами члены организации отрицали свою причастность к ней или утверждали, что даже не знали о ее существовании, то Яржимбковский В.С. признал, что является начальником штаба организации, назвал активными участниками организации Мелешко (протокола допроса в деле нет), Асауленко, Матвийчука, Щербакова, Зеленецкого, Руденко, Огнивцева, Гирского, Икскюль Жозефину, супругов Добровольских. Указал, что доклад в главный штаб восстания в г.Луганск готовил вместе с неизвестным нам «Иваном Ивановичем». Он же показал, что стратегический план восстания разработал … Матвийчук. Одновременно возникают вопросы по поводу того, почему Яржимбковский как начальник штаба подпольной организации не знал, кто готовил списки ее членов для доклада в главный штаб, кто зашифровывал донесения, кто еще из командиров дислоцированных в Елисаветграде красных частей, кроме Руденко Георгия, пообещал присоединиться к восстанию. Более того, как начальник штаба подпольной организации, готовой к антисоветскому восстанию, Яржимбковский даже не знал времени начала восстания, где находится якобы имеющийся в организации бронеавтомобиль «Тигр» и кто его командир. На фоне таких нужных для разоблачения участников организации показаний Яржимбковского В.С. разгадкой его роли может быть написанное карандашом заявление на имя председателя парткома г.Елисаветграда. В заявлении Яржимбковский глубоко раскаивается за свое участие в подпольной организации, в которую, как он пишет, был «втянут обманом, угрозами и провокацией». Далее он пишет о желании «спасти свою жизнь, реабилитировав себя в глазах партии коммунистов. После реабилитации прошу принять меня как политического работника в состав партии и отправить в другой район, так как после реабилитации я оставаться в Елисаветградском уезде по понятным причинам не могу. Для реабилитации себя и подтверждения, что я искренне вступаю в партию и связываю свою жизнь с ней, я предоставлю партии сведения о другой организации, сильной и опасной. Для этого я прошу председателя парткома с двумя членами прибыть ко мне в тюрьму (одиночная камера № 120) и выслушать подробности того, что я сейчас сказать не могу. Тогда же председателю сообщу план своих действий и те нити, которые у меня в руках. Никому, кроме парткома, я не доверю этих сведений, т.к. этим буду просить защиты и спасения у парткома. Спасшим мне жизнь я отдаю и свою жизнь — всецело и безвозвратно». Надеясь, что партком, вооруженным отрядом которого была ЧК, должным образом отреагирует на крик души, «начальник штаба» в дополнение пишет, что «тов. Минаеву (а это, как уже известно, заместитель председателя уездной ЧК, который лично вел дело № 291. — В.Д.) известно об этом и желательно его присутствие во время нашей беседы». Наивным человеком оказался врач Яржимбковский, клюнув на чекистскую приманку: его дворянское происхождение и причастность к «прогнившей интеллигенции» шансов выжить не оставляли. Запугав наказанием за социальное прошлое, его сделали «начальником штаба» имитированной подпольной организации, использовали как провокатора, который действовал под диктовку приставленных в качестве членов организации профессионалов из ЧК Мелешко Юрия и «Ивана Ивановича». В материалах дела № 291 четко вырисовывается их непростая роль в «подпольной организации». Так, «Ивана Ивановича» (Орлова) в списках организации вообще нет, но анализ дела дает основания утверждать, что именно он был ее фактическим руководителем. Орлов давал во время очных ставок утвердительные показания об активном участии в организации Икскюль Жозефины, Гирского С.Я., Добровольского И.Р. Так, во время очной ставки с Гирским Орлов заявил, что они, отдельно друг от друга, получили назначения в штабе Врангеля для работы на Украине. Гирский это отрицал. Но вот что удивительно. Зная, что Орлов — врангелевский агент, чекисты его не трогают. Почему? Да потому, что Орлов — сотрудник ЧК. Из протокола его допроса 10 февраля 1921 года в качестве … свидетеля узнаем, что на вопрос зам.начальника уездЧК Минаева, почему все арестованные члены подпольной организации называют Орлова активным ее членом, тот ответил, что это произошло вследствие того, что со стороны ЧК была «нетактичность — не арестовали меня с ними со всеми, что и вызвало среди них подозрение, что я их выдал, и они после ареста, сговорившись, пытались меня оговорить, чтобы со своих плеч переложить всю вину на меня». Далее он показал с точностью до наоборот, что Яржимбковский заставлял его принимать активное участие в организации, подчеркивал, что как коммунист, которого вовлекли в организацию, якобы там ничего противозаконного не делал. Подписался «Иван Иванович» под протоколом как «разведчик Иван Орлов». А за четыре дня до этого, 6 февраля 1921 года, председатель Елисаветградской уездной ЧК Абрамов подписал ордер, которым поручал «товарищу Орлову» сделать обыск у членов организации братьев Зеленецких на железнодорожном вокзале в квартире начальника станции, что тот и сделал, доложив об изъятии переписки и «разного рода литературы компрометирующего политхарактера». Подписи под протоколом допроса и докладной запиской о результатах обыска принадлежат одному и тому же лицу — Орлову.

О цене показаний «Ивана Ивановича» Орлова как провокатора свидетельствует и то, что вместо того, чтобы принять во внимание его показания о том, что Гирский — врангелевский лазутчик, чекисты обвинили его в убийстве милиционера при задержании (которого вообще не было) и якобы то, что во время корниловского мятежа еще в 1917 году из Петрограда Гирский якобы отправил мятежному генералу вагон снарядов, за что неизвестно кем был приговорен к расстрелу, но бежал. На этот бред Гирский возразил, заявив, что в Петрограде никогда не был.

Во время допроса Левченко Алексея Аврамовича, студента-химика Петроградского технологического института, который служил в г.Елисаветграде в лаборатории эвакопункта, тот показал, что в конце января 1920 года по месту службы его встретил Яржимбковский. К нему в кабинет зашел Мелешко, кажется, политрук 1-й Конной армии (возможно, сотрудник особого отдела этой армии. — В.Д.). Он сказал, что у него дома есть разные системы оружия, на что Левченко, на свою беду, поинтересовался, можно ли посмотреть это оружие. Мелешко попросил его и Яржимбковского зайти к нему на квартиру на ул.Ингульской. В тот же день Левченко и Яржимбковский, после работы, зашли к Мелешко в 4 часа дня. Мелешко показал им различное оружие: около 5 винтовок и 5 револьверов (при ликвидации организации их так и не нашли. — В.Д.). Мелешко вели с Яржимбковским разговор, как привлечь к работе Левченко: что нужно создать некую организацию с целью борьбы с советской властью. В ходе дополнительного допроса Левченко показал, что давал револьвер «Ивану Ивановичу», чтобы тот отдал его Мелешко. На вопрос следователя Ярина, знает ли он, кто такой Иван Иванович, утвердительно заявил, что тот — врангелевский агент. Во время очной ставки с Орловым И.И., когда Орлов заявил, что Левченко дал ему револьвер для убийства Мелешко, Левченко это отрицал. В действиях Яржимбковского и Мелешко он сразу увидел элементы провокации и потому с прохладцей относился к их предложениям.

Из протокола допроса 19-летнего Николая Шульги-Асауленко, по происхождению из дворян, видно, что под диктовку следователя он назвал членами организации Ивана Ивановича (фамилию не знает), Яржимбковского (начальник штаба), Щербакова Харитона, Зеленецкого (начальника снабжения), начоперода Матвийчука (мог ли молодой парень, не служивший вообще в армии, знать такой специфический тогда военный термин?). На вопрос чекиста Минаева, знает ли он, кто из членов организации был осведомителем в ЧК, почемо-то уверенно заявил, что это знает Мелешко, а вообще об информаторах он ничего не знает. Добавил, что показания давал добровольно (??). Но, несмотря на частое упоминание в показаниях всех арестованных Мелешко, чекисты его не искали. Так, арестованный Кульчицкий Болеслав во время допроса 9 февраля 1921 года на вопрос следователя, снабжал ли он подпольную организацию оружием, ответил, что Мелешко он передал патроны для передачи военкому. Чекисты военкомом даже не заинтересовались. Кульчицкий, который назвал себя причастным к противозаконной деятельности, был признан невиновным по делу и освобожден. О провокационной роли Мелешко говорится и в обращениях в Херсонско-Николаевскую губернскую ЧК родных арестованного заместителя главного врача 1-й городской больницы Братецкого. В подобном обращении родной тети красного командира Руденко Георгия Петренко Ирины подчеркивается, что Руденко не может быть членом подпольной организации, поскольку является членом Коммунистической партии с 1918 года, был сотрудником местной ЧК вместе со своим дядей Крадожоном Кузьмой, знаком с бывшим председателем Елисаветградской ЧК Ващенко… В итоге Петренко И.И. сделала вывод, что вскрытая в Елисаветграде подпольная организация — это комбинация карьериста Мелешко. В подобном заявлении в губЧК жена арестованного Левченко Юлия Григорьевна, назвавшаяся гражданкой Советской республики, прямо указала, что раскрытая подпольная организация в г.Елисаветграде — это провокация, инициатором которой является агент местной ЧК Мелешко, который «настойчиво просил, убеждал, уговаривал и требовал согласия войти в организацию. Он признавался, что состоит в этой организации главным и что планируемый переворот будет безболезненным, что во главе советской власти стоят германские шпионы, что советская власть — власть бандитов и угнетателей». Кстати, обращение Левченко Ю.Г. в губернскую ЧК на несколько уровней качественней составленной руководителями Елисаветградской ЧК обобщающей справки о раскрытой белогвардейской организации.

Из материалов дела № 291 четко видно, что Мелешко Юрий и Орлов Иван Иванович действовали как провокаторы-карьеристы, своей активностью имитировали деятельность подпольной белогвардейской организации. В пользу версии о провокации свидетельствует и тот факт, что данные о раскрытой белогвардейской организации не вошли в отчет Цупрчрезкома (Центрального управления чрезвычайных комиссий) за 1921 год, хотя в отчете за предыдущий 1920 г. речь шла о раскрытой Елисаветградской уездной чрезвычайной комиссией идентичной врангелевско-петлюровской подпольной группе, во главе которой стояли полковник генерального штаба (а в действительности штабс-капитан) Беличенко и кандидат права Берлинского университета Муссий (возникает вопрос — почему организацию назвали петлюровско-врангелевской. Неужели чекисты не знали, что Петлюра и Врангель стояли на разных позициях относительно будущего Украины, а потому никак не могли быть союзниками? — В.Д.).Версию о провокации может подтвердить и то, что в то время руководство Всеукраинской ЧК заметило в своих рядах нездоровую тенденцию к фабрикации разного рода «дел», формирования «контрреволюционных организаций», в связи с чем 15 января 1921 года председателем Цупрчрезкома Манцевым В.Н. был подписан приказ № 2, где отмечалось, что «за последнее время наблюдается, что некоторыми чрезвычайными комиссиями и особыми отделами в борьбе с контрреволюционными и другими организациями применяется т.н. метод вхождения или введения в организации своих агентов с целью освещения и установления действий как отдельных личностей, так и всей организации. И казалось бы, что при применении этого метода роль агента должна была бы ограничиваться разведывательной работой, но часто агенты из пассивной, наблюдательной роли, которая кладет конец преступлениям, переходят к активным действиям, занимаясь созданием организации, сплочением отдельных личностей организации и временами подталкивая пассивный антисоветский элемент и обывателя к активной работе». Сказано будто про «Ивана Ивановича» — «разведчика Орлова» и «политрука» 1-й Конной армии Мелешко Юрия, которые как агенты ЧК действовали настолько бездарно и грубо, что население всего Елисаветграда знало о затеянной чекистами провокации. Знало, но, к сожалению, боялось, потому что путем провокаций, запугивания и шантажа чекисты «лепили» одного за другим членов «подполья». Так, арестованному 6 февраля Щербакову Харитону заместителем председателя уездной ЧК Минаевым 8 февраля было предъявлено обвинение в том, что он является участником подпольной белогвардейской организации и ее курьером в главный штаб. А изложенные в вышеупомянутом заявлении Я.Я.Бродского данные о причастности «бандита Тоси» к погромам в 1919 году в обвинении вообще не фигурируют. Наверное, они были использованы чекистами только для давления на недалекого сельского парня, потому что через 5 дней после первого допроса и 3 дня после предъявления обвинения, 11 февраля 1921 года, Щербаков уже признал себя участником подпольной белогвардейской организации и показал, что был послан ее штабом в г. Луганск, где был главный штаб подполья, с докладом о списке организации и о стратегическом плане выступления против советской власти. Указал, что занимал в организации должность «второго адъютанта», что в организации было три взводных командира — Огнивцев Н.В., Теплинский И.М., Дергаленко С.Ф. Во взводе Теплинского якобы было 4-5 человек, у Дергаленко — 4, у Огнивцева (бывшего офицера) — никого. Членами подпольной организации Щербаков Харитон назвал Икскюль Ж.П. (несчастную женщину, потерявшую в военное лихолетье своих малолетних детей), Шульгу-Асауленко Н.Н., Руденко Г.И. В то же время он не назвал ни одного из своих руководителей, у которых якобы был адъютантом. У готовой к антисоветскому выступлению, назначенному на 1 февраля 1921 года, организации, ставившей целью свержение советской власти на пространстве от г.Новоукраинка до г.Синельниково, по полученным от арестованных ее участников признательных показаний на вооружении оказались … не выявленные чекистами обрезы и пулеметы, которые подпольщики якобы должны были найти в склепах на елисаветградских кладбищах.

Из показаний Теплинского Ивана, которого «второй адъютант» Щербаков Харитон якобы назначил командиром взвода (ну разве это не глупость — адъютант назначает командира взвода?), следует, что во взводе было всего 4 бойца, а на вооружении находилась аж одна разряженная бомба. Согласившись со всем, что записал следователь в протокол, и поставив свою подпись, в дополнение Щербаков почему-то сообщил, что не дошел бы до такого (т.е. до участия в антисоветской контрреволюционной организации), если бы не Ксения Петровна Добровольская (которую он лично не знал!).

Врач Добровольский Иван Романович и его жена Ксения Петровна проходят по делу № 291 как члены подпольной белогвардейской организации, которые якобы предоставляли свою квартиру для заседаний ее штаба. Заместитель председателя уездной ЧК Минаев в ходе допроса 6 февраля 1921 года гр-на Добровольского Ивана Романовича, 1871 года рождения, уроженца г.Балта, врача, заведующего 1-й Елисаветградской городской больницей, который с 1910 года работал непрерывно в этой больнице, предъявил ему обвинение в том, что тот вместе со своей женой «являлись организаторами и вдохновителями подпольной белогвардейской организации гор. Елисаветграда и целого района, способствуя этой организации средствами, — как материальной, так и живой силой». Что якобы больница, которую возглавлял Добровольский, служила местом, где прятались белогвардейские офицеры, контрразведчики, дезертиры и другие враги советской власти. Все обвинения в свой адрес Иван Романович с достоинством отверг, указав, что считает затеянное чекистами провокацией, а якобы обнаруженное на чердаке оружие — подброшенным. На вопрос следователя о политических убеждениях заявил, что является сторонником демократии, политикой не интересуется, к советской власти относится безразлично. Не эти ли его слова стали основанием для чекистского вывода о «прогнившей интеллигенции» как ядре контрреволюционной организации? Ксения Петровна Добровольская (в девичестве Волохова) во время ее допроса тем же Минаевым на вопрос, знала ли она о существовании в городе белогвардейской организации, смело заявила, что знала о «провокаторской организации», а потому не сообщила об этом в органы власти. Наверное, как дворянка с классическим гимназическим образованием, она догадывалась о задуманной чекистами хитрой игре, направленной на истребление «бывших людей». Категорически заявила о непричастности к обнаруженному при обыске в ночь с 5 на 6 февраля 1921 года оружию в тайнике в своем доме. В рапорте заведующему секретно-оперативным отделом уездного ЧК тов.Тимофееву о результатах обыска у Добровольских по месту их проживания в доме на территории 1-й больницы (так называемый пироговский барак, или коммунистическое общежитие, Добровольская в силу своей доброты предоставляла в качестве приюта многим людям, независимо от их отношения к советской власти) доложено, что «ценностей не пришлось обнаружить, но, судя по объективному впечатлению, должны быть у них закопаны. Необходимо немедленно перевезти все вещи и продукты, а также птицу и топливо в Уездчека». Об упомянутой в воспоминаниях М.Плахотиной, приемной дочери Добровольских, в материалах дела №291 данных нет. При обыске у Добровольских были изъяты принадлежащие им мебель, ковры, ценности (обручальные кольца, цепочки, крестики, часы), продукты питания (крупы, макароны), живая птица (куры, утки, индюки), 20 пудов дров, которые по акту были переданы вышеуказанным Тимофеевым на хозяйственный склад ЧК. Были изъяты «как изобличающие ярого контрреволюционера» и медицинские инструменты. Но в связи с тем, что таким образом была парализована работа больницы, в дело вынужден был вмешаться уездный политконтроль. Елисаветградские чекисты действовали вопреки правилам, регламентирующим проведение обысков: «Всеукраинской чрезвычайной комиссией издано распоряжение, лишающее все Чрезвычайные комиссии права забирать при обыске и аресте какие-либо вещи или продовольствие, за исключением предметов, служащих вещественными доказательствами по делу арестованного». Инструкция обращалась ко «всем гражданам, замечающим нарушение этих правил, делать заявления в местные чрезвычайные комиссии, а в случае непринятия ими надлежащих мер — непосредственно в ВУЧК в г.Харькове».

Цитируются с сохранением орфографии архивные документы:

«6 февраля 1921 года, комиссар обыска Елисаветградской уездной чрезвычайной комиссии Никита З. произвел согласно ордера №9 арест в доме №21 по ул.Островской в квартире Гордова при чем обнаружено нижеследующее:

1) шесть мешков пшеницы из них четыре принадлежат Щербакову;

2) Черный пиджак принадлежит Щербакову;

3) перьев 1/4 коробки;

4) резинки канцелярские пять штук.

5) денег разных».

Окончание в следующем номере.