«Тот самый длинный день в году…»

22 июня 1941 года, в 4 утра, без объявления войны фашистская Германия и её союзники напали на Советский Союз. Бомбардировкам подверглись Рига, Виндава, Либава, Шауляй, Каунас, Вильнюс, Гродно, Лида, Волковыск, Брест, Кобрин, Слоним, Барановичи, Бобруйск, Житомир, Киев, Севастополь и многие другие города, железнодорожные узлы, аэродромы, военно-морские базы СССР, осуществлялся артиллерийский обстрел пограничных укреплений и районов дислокации советских войск вблизи границы от Балтийского моря до Карпат. В 5-6 часов немецко-фашистские войска перешли Государственную границу СССР и повели наступление в глубь советской территории. Началась Великая Отечественная война…

Каким запомнили день 22 июня, «самый длинный день в году» по определению Константина Симонова, наши земляки? Безусловно, страшным и трагическим, наполненным слезами и запахом беды. Понятно, что воспоминания не ограничились только 22-м июня, поскольку этот день всему народу «выдал общую беду на всех, на все четыре года»…

Алексей Михайлович Чмиль:

«Я все события той войны перенес на своей шкуре. Три года передовой — окопы, снега, приходилось спать на трупах. На фронт я пошел безусым и таким же вернулся. Прошел больше десяти фронтов, четырежды был ранен, четырежды контужен, переболел тифом, но выжил.

22 июня было солнечно. (Я в то время учился в Кременчуге, в библиотечном техникуме.) С утра пошли с приятелем на базар, там встретили своих земляков и вернулись к нам на квартиру. По дороге встретили плачущую женщину, которая сказала нам, что по радио объявили о начале войны. Мы тут же пошли в свой техникум. О дальнейшей учебе речь не шла. Мы разъехались по домам, откуда у каждого началась своя дорога на войну. Сначала я вместе с женщинами копал окопы, противотанковые рвы, а затем добровольцем ушел на фронт. Семья у нас была большая — девять детей у родителей. Помню, что, когда провожали мужчин, женщины не плакали — все понимали. Плакала только самая маленькая племянница».

Тамара Павловна Коваленко:

«Наша семья жила в Знаменке, рядом с локомотивным депо. На начало войны мне было восемь лет. Помню, что к началу войны готовились — во дворах оборудовали бомбоубежища. 22 июня, примерно в 4-4.30 утра, началась бомбежка. Мама подняла с постелей меня и двух моих братиков, накинула на нас пальтишки, и мы побежали в соседний двор прятаться в бомбоубежище. Потом мама, помню, корила себя: как могла? Практически голых детей из дома вывела!

А потом бомбежки были очень часто — узловая станция все же. А уже 5 августа мы эвакуировались, причем поехали не туда, куда планировалось изначально, — железнодорожная ветка была разбита».

Вера Сергеевна Сотникова:

«Мне шел шестой год. Очень хорошо помню то время — было тихо, спокойно, поля щедро родили. Накануне 22 июня, в субботу, у соседей была свадьба. Мы, детвора, бегали, радовались, я мечтала быть невестой — такой же красивой и счастливой. На следующий день стало известно, что началась война. Мой отец, который был бригадиром, сел на коня и объехал весь Новогеоргиевск с этой страшной вестью.

Помню, что мужчины не ушли сразу на фронт, продолжали работать в поле. А позже в один из дней люди возвращались с работы, а со стороны Чигирина ехали немцы. Все сразу же все поняли. Враг занял село. Ночью с одним из соседей случилась паника, он стал убегать из села, и его застрелили. Утром немцы собрали всех мужчин и под конвоем повели в клуб. Там было очень много мужчин, и из соседних сел тоже. Из нашей семьи были отец, два его брата и племянник, восемнадцатилетний парнишка.

Помню, как мы с мамой понесли отцу поесть. Подошли к помещению клуба, дверь была открыта, а там их столько — сесть было невозможно. Папа увидел нас и стал пробираться поближе к выходу. Мама дала мне узелок с едой и сказала: «Беги»! Правда, немецкие конвоиры разрешили мне подойти и передать узелок. Как они, голодные, это все делили!

Когда мы вернулись домой, оказалось, что фашисты зарезали нашу корову. А у нее внутри оказался теленок. Немцы смеялись, а я так горько плакала… Мама стала прятать кур в кроличьи клетки, а свинью вымазывала сажей в надежде на то, что немцы не позарятся на «грязное» животное. Нас ведь у мамы четверо было, надо было кормить детей.

На следующий день мужчин погнали на станцию. Знали, что их будут отвозить в Германию. Но отцу по дороге удалось бежать. Партизанил, потом был на передовой.

У мамы была такая сила духа! Казалось бы, война, мужа угнали, четверо маленьких детей, а она не паниковала, не раскисала. Говорила, что все будет хорошо, что война закончится, что папа вернется. Поддерживала и нас, и себя. Мы много работали все эти годы. И много пережили — страх, мамино ранение, были на шаг от смерти. Но мамины слова сбылись: весь ужас закончился, и отец вернулся. Но до сих пор все пережитое вспоминаю со слезами».

Константин Семенович Рожков:

«В начале войны мне было 12 лет. Наша семья жила в Брянской области, в поселке Липы, в котором было всего 22 дома. Радио у нас не было, поэтому новости узнавали из газет или от других людей. 22 июня после обеда из сельсовета пришел человек и сообщил о начале войны. Поскольку было воскресенье, все люди были дома, не в полях. Помню, что собрались все вместе, зашумели. Мужчины стали обсуждать произошедшее и сошлись во мнении, что война закончится через две-три недели, и мы обязательно победим.

В течение месяца всех мужчин забрали на фронт, остались женщины, дети и старики. Моего отца не мобилизовали — у него была астма. Поскольку он был председателем колхоза, то в тылу он был связным с партизанским отрядом. Отцу тяжело было ходить, и я ему помогал: в разведку бегал, выполнял разные поручения. Был ранен, контужен, поэтому впоследствии меня не взяли воевать. Но своей войны я хлебнул».

Галина Александровна Дьяченко:

«Когда началась война, мне было шесть лет. События тех дней помню плохо, но кое-что осталось в памяти на всю жизнь. Помню, что в селе Голиково, где жила наша семья, только и разговоров было о том, что началась война, немцы наступают. Что это что-то ужасное, я, ребенок, поняла, когда мама провожала отца в дорогу. Его и еще двух шоферов колхоза забирали на фронт одними из первых. Мама собирала в мешочек нехитрые пожитки и сильно плакала — наверное, чувствовала, что больше его не увидит. Такой убитой горем я ее никогда не видела.

Письма от отца приходили в Голиково часто. Я была самой младшей в семье, и отец меня очень любил. Все писал маме: “Как там Галиночка-цыганочка? Поцелуй ее за меня”. Когда мама зачитывала эти строчки, я прыгала от радости.

А потом, когда фашистские войска ближе подошли к селу, наша семья погрузилась на телегу и подалась в Подлесное, а оттуда — в направлении Холодного Яра. Помню, что жили в каком-то лесничестве. Вернулись мы в Голиково в январе 44-го, когда услышали, что Александровский район освобожден от оккупантов. Отец с войны не вернулся»…

Раиса Ивановна Середа:

«В селе Плетеный Ташлык, где мы жили, возле школы на столбе висел репродуктор, и все услышали по радио, что началась война. Мне было одиннадцать лет, я помню, как мужчины собирались на фронт и как отправились в Малую Виску в военкомат. А вскоре все вернулись — их не успели отправить на фронт, уже немцы были всюду. Мужчины прятались на чердаках. А в 43-м многих угнали в Германию.

Еще помню, как ночью началась бомбежка. Бомбы падали на станцию, на элеватор. Казалось, что горит все село. К нам прибежала перепуганная бабушка — все-таки нас четверо маленьких детей. Она так испугалась за нас, что тут же умерла. Я потом поняла, что это был сердечный приступ.

Помню, как в село вошли немцы. Они шли по огородам, вырывали лук, морковь, ломали еще совсем молодую кукурузу и сразу же все ели. До сих пор перед глазами картина: возле колодца стоит немец, толстый такой, противный, играет на губной гармошке и пританцовывает.

Натерпелись мы от них. Спокойно вспоминать невозможно. Они ведь жили у нас в домах, и мы вели себя тихо, как мыши. Только маленьким детям не объяснишь, что надо молчать. Мой маленький братик, которому было полтора года, однажды расплакался “не вовремя”, его выгнали в коридор. Зима была. Сколько тому ребенку надо? Промерз, заболел и вскоре умер»…

Послушав свидетелей тех страшных дней, мы в который раз убедились, что их воспоминания НАДО записывать — подробно, не пропуская ни одного эпизода. Это ведь та же история войны. Уважаемые читатели, ждем ваших приглашений и согласия на участие в проекте «И пусть поколения знают».