Чернобыль без пафоса

Близится 25-я годовщина аварии на Чернобыльской атомной станции. Мы все вновь и вновь вспоминаем, как это было. Частный предприниматель из Кировограда Валентин Шевченко попал в ликвидаторы аварии на Чернобыльской атомной станции в начале июня 1986-го, всего через месяц с небольшим после катастрофы. Сегодня Шевченко с увлечением частенько играет в компьютерную игру «Сталкер» — в ней игроку надо бороться с мутантами, якобы заполонившими всю округу возле ЧАЭС. Слушая его личную чернобыльскую историю, подчас ловишь себя на мысли, что как-то все это не очень серьезно было, и боролись с «мирным атомом» они тогда играючи. Возможно, только относясь с неким юмором к тому, что тогда происходило, легче было остаться со здоровой головой. Валентин Шевченко открывает нам другой Чернобыль — непарадный, без ложного пафоса, без стука в грудь — «мы, герои, спасли мир от ядерного Апокалипсиса»…

— Как вы попали в Чернобыль?

— Однажды ясным июньским утром ко мне сосед пришел за помощью — перенести мебель. Носим. К подъезду подъезжает УАЗик, из него выходит майор и спрашивает: «Где тут у вас 71-я квартира?» А это моя квартира. Майор говорит: «Пошли за твоим военным билетом». Поднимаемся наверх, открываю двери, майор спрашивает: «А у тебя балкон с другим подъездом не сообщается?» Боялся, что могу убежать. Я ему: «Идемте вместе, товарищ майор». Я уже все понял. Я тогда заканчивал третий курс КИСМа. У студентов была бронь. Но я стоял на воинском учете не в институте, а в пожарной части №30, в которой подрабатывал начальником караула. Поэтому ко мне и приехали. А в армии я служил в химвзводе в Венгрии. Я подходил по всем критериям — служил, химик, пожарный, плюс корочка механизатора.

Как я потом понял, они брали как можно больше людей, больше, чем требовалось. На всякий случай, из опыта — потому что были такие, которые сбегали, прятались, процент потерь был почти как при боевых действиях, вот и брали с избытком.

Я как был в летной синей «техничке» — тогда писк моды был, взял еще куртку, 5 рублей в кармане, написал жене записку, и мы поехали. Проехали еще по двум адресам, одного нашли человека, второго нет. Прибыли в областной военкомат на Дзержинского. Мы думали, что сейчас начнется тягомотина, придется ждать. Но нет. Почти сразу нас отвезли в Канатово. Но перед этим построили, перекличка. И шла такая сортировка — есть ли дети. Если есть хоть один — ты наш, если нет детей — то в резерв, про запас. Таки думали о демографическом будущем страны, к тому же народу было много, выбор был. Потом отобранных — в Канатово, погрузили нас на два самолета АН-12, и вот мы уже в Белой Церкви. А большинство из нас уже дядьки, «партизаны», опытные, знали, что едем бороться с радиацией, и затарились в дорогу, конечно. К Белой Церкви несколько наших были уже совсем готовы, начались первые потери. Человек пять слегло…

Отвезли нас в мотострелковую часть, расположили на стадионе. Ждем. «Потери» увеличиваются. Народ разведал все дырки, начал просачиваться в город за напитками. Неожиданно построение. Оказался большой недобор. Отлетало человек 150 из Кировограда и области, в строю было меньше. Их рядком так уложили. Так вот их всех, кто уже лежал, отправили назад, в Чернобыль они не попали. Подполковник тут же пообещал, что в Кировограде их всех сдаст в вытрезвитель. Может, и хорошо — вместо Чернобыля в вытрезвитель.

Потом поехали на склад, получили форму — зеленую чернобыльскую, черную техничку, сапоги, портянки и три пары белья. Вещмещок, полотенце, мыло какое-то. Свои вещи сложили в бумажные мешки, подписали их. Понесли их в ангар специальный, длиннющий, метров 150. А там таких мешков уже под потолок! Прапорщик говорит — сложите все в определенный угол и запомните, чтоб потом забрать.

А в ангаре ребята, уже отбывшие свою смену, ищут вещи. Мы их спрашиваем: «Ну как там?» «Скоро узнаете, — говорят. — Нормально».

Переночевали там, и на следующий день нас колонной повезли в село Оране Иванковского района, в 25-ю бригаду химзащиты. За селом был разбит палаточный лагерь километра в два длиной, прямо в поле.

Заменяли там людей по мере выбывания, не по числам, не по сроку. А по набранной радиации. Предел, норма была — 25 рентген. И эту норму как раз перед нами ввели. До этого норма накопленного облучения была 50 рентген… В среднем 25 рентген набиралось за три-четыре недели, хотя ходили легенды о ребятах, набиравших за три дня. Огласили приказ — набирать не больше двух рентген в сутки. Забегая наперед, скажу, — в основном стремились побыстрее получить побольше, свои 25, и уехать. Вариантов было всего два. Первый — 25 рентген (у каждого персональный накопитель, хотя они были старые, врали в сторону уменьшения). Второй — найти работу в лагере: писарем, поваром и т.д. В этом случае 40 или 45 суток отбываешь в лагере и тоже едешь домой.

Тем, кто плохо себя вел, перед отправкой в справке писали не 25 рентген, а 24,5. Больше получать уже тоже было нельзя. Что это давало? Минус пять окладов. Всем по возвращении по основному месту работы выплачивали пять месячных окладов. «Оштрафованным» таким образом платили просто зарплату за время пребывания и командировочные. Такой вот метод дисциплинарного воздействия…

Определили нас во взвод химобработки. Экипажи — водитель и химик-дозиметрист. Выдали нам автомобили, новенькие, из консервации со складов в Харькове. АРС-14 — автомобильная разливочная станция на базе ЗиЛ-131. Это спецмашина химобработки. Цистерна, насос, два трубопровода для приготовления моющего раствора, комплекты резиновых рукавов и щетки для спецобработки, алюминиевые такие. И прибор ДП-5 — дозиметр выдали мне как дозиметристу экипажа.

Нас в палатке было 10 человек. 3-4 старых и мы, новые.

Работали в две смены. По три- четыре часа. Мы все время были во второй смене. Выезжали где-то в час дня. Лагерь был как раз на границе 30-километровой зоны, ехать было где-то час времени. Первое время водили колонны, потом стали подразделениями ездить.

Деление было такое. Командир роты — кадровый военный. Командиры взводов — «партизаны», как и мы, только с офицерскими званиями. Я был сержантом, считался командиром отделения. Был, конечно же, и замполит, шустрый такой паренек, какую-то там стенгазету выпускал. Артистов привозил, они пели в респираторах.

Первый день был отведен на акклиматизацию. Мы только смотрели — рядом трасса, и где-то с интервалом в две минуты проезжали бетоновозы, со всей Киевской области. И сразу в глаза бросилось латексное покрытие дороги. Все дороги постоянно заливали латексом — он на грунте, на сооружениях схватывает пыль, не дает ей разлетаться. Над станцией его распыляли вертолетами.

Над нами в небе постоянно, непрерывно кружили самолеты АН-24 с двумя какими-то конструкциями, контейнерами впереди на фюзеляже. Как говорили, это они разгоняли тучи, чтобы, не дай Бог, не пошел дождь, не понес всю эту радиационную грязь в реки.

Как человек, по роду службы в армии немного понимающий, куда и зачем мы попали, я сразу постригся налысо. Чтобы пыль не скапливалась.

А на второй день уже поехали на станцию. Чем работали? Основное — это порошок СФ-2у, предназначенный для дегазации и дезактивации поверхностей. Его добавляли в воду, и ею мы все обмывали.

Что представляла собой работа? Дезактивация помещений и территорий. Порог заражения был установлен в 100 микрорентген. То есть, если объект имеет меньше 100 загрязнения, то он считался условно чистым. Но все равно очищали мы только то, что начиналось с 1 рентгена — все прочее на общем фоне было «мелочью». На объектах с рентгеном и выше мы и работали…

— И как был первый день, первые впечатления?

— Приезжаем на станцию. Первое, что нас встречает, — транспарант во все здание «Чорнобильська станція працює на комунізм». Командир идет получать задание. Первым нашим заданием была подготовка площадки для работы техники. Площадка вблизи 4-го реактора, метрах в ста. Задача — обследовать, отметить самые грязные участки и пролить, промыть площадку нашим раствором, прибить пыль. Средний фон там был 2-3 рентгена. Работали около получаса. За это время ты набираешь полтора-два рентгена. В принципе полчаса составляла собственно работа и во все другие дни — больше нельзя было. Потом мы обычно отдыхали в бункере на самой станции до окончания смены.

Сразу же повыбрасывали поролоновые респираторы, которые нам изначально выдали, и перешли на одноразовые «Лепестки», их там было кругом навалом.

Отработав, по сети коридоров под самой станцией мы шли в санпропускник из двух отделений — для военных и гражданских. Но мы все ходили в гражданское, там лучше все было, а по выходе, после душа, в громадной куче отстиранной одежды ты выбирал себе любую. У нас особым шиком было ходить не в военной форме, а в «атомке». «Атомка» — это так мы белую одежду персонала станции называли. Она очень удобная и красивая, ткань классная. Прорезиненные ботинки с мягкой подошвой. Почему весь персонал всех АЭС в мире в белом? Это чтобы было видно любое загрязнение.

Каждый день мы все были в новой одежде — это очень важное условие безопасности. Еще плюс в гражданском пропускнике был в том, что на выходе можно было набрать практически сколько хочешь «Лепестков» и белых перчаток. Мы и набирали.

Если повезет, то можно было подхарчеваться в армейской столовой. Хотя вскоре это перестало быть интересно.

— Начали чувствовать влияние радиации?

— Да, возможно, после двух-трех дней аппетит пропадает у всех. Более того, постоянно присутствовали ощущение легкого подташнивания и постоянная головная боль. К тому же жара.

После двух-трех дней у всех появляется также так называемый станционный загар. Все открытые части тела приобретают такой специфический рыжий оттенок, даже красноватый. Плюс почему-то также краснели ноги до колена, хотя они были закрыты. Это все ионизирующее облучение так действовало. Ну и как-то общее состояние у всех было сомнамбулическое, что ли.

— А чем кормили?

— Из полевых кухонь — каша с тушенкой. В обед первое, второе, третье. Масло из бидона с подсоленной водой. Военное питание, в общем.

А теперь расскажу, зачем мы набирали «Лепестки» и перчатки в пропускнике. По дороге в лагерь мы проходили еще три пункта санобработки. Первый в Копачах — это село почти впритык к ЧАЭС. (Кстати, в Копачах мы видели другой забавный транспарант — «Мирний атом в кожний дім».) Там, в Копачах, вели и перегрузку бетона из обычных бетоновозов в «местные», обшитые свинцом, на них работали просто смертники — они довозили бетон до реактора. Под его основанием шахтеры пробили штрек, и под реактор закачивали бетонную подушку, чтобы не было проседания. Саркофаг тогда еще не начинали делать, уже перед моим отъездом начали варить первые стальные конструкции саркофага. При нас же начали освинцовывать окна во всех помещениях АЭС. Второй пункт за 10 километров, и еще один за 20. На каждом пункте задерживаешься минут на сорок. Во-первых, очередь, во-вторых, машину должны помыть. Дозиметрист все проверяет. И, бывает, найдет под колесом где-то прилипший фонящий кусок латекса, и ты его соскребаешь-соскребаешь! И это притом, что ты на этой же машине завтра поедешь к станции и там получишь в тысячу раз больше! В ней уже 100 рентген!

Так мы нашли выход. Даешь бойцу на КПП пару перчаток или «Лепестков», говоришь — да мы сами помоемся, мы же со своей цистерной. И все, проходишь по-быстрому. А машину мы мыли, воду набирали в канале охлаждения возле станции.

— Так и расчищали площадки все свои 20 дней в Чернобыле? Было ли вам хоть раз по-настоящему страшно?

— Не только. Ту первую площадку мы готовили для работы ИМР — инженерных машин разграждения. Некоторые были оборудованы такими клешнями или челюстями на стреле — захватами для чего-либо. Мы их называли «крокодилами». Мыл я эти «крокодилы» — это считалась «блатная работа». Эти ИМР работали непосредственно под реактором. На стреле у них был также дозиметр, они ей водили, находили самые грязные вещи. А именно остатки расплавленного ядерного топлива и графитовых стержней охлаждения находили и собирали. На ИМР тоже смертники работали…

Мы мыли ИМР минут 20. Для показухи обмывали и гусеницы. Почему для показухи? Я только однажды видел, как «ложится» стрелка дозиметра. То есть радиация намного выше 250 рентген, на которые он градуирован. Я подвожу штангу дозиметра к гусенице «крокодила», и стрелка улетела. Отвел — вернулась к жизни. Там, наверное, между траков гусеницы застряли остатки топлива или графита прямо из реактора. (Но и тогда, не скажу, что было так страшно. Когда работаешь, об этом не думаешь.)

Почему работа считалась блатной? Быстро справляешься и очень быстро набираешь свои рентгены. А потом просто сидишь в бункере и ждешь. Я раз десять мыл «крокодила».

— А сразу уехать нельзя было?

— Можно было. Но главное, чтобы оформили документы, что мы пребывали, работали и получили. Можно было бы сразу уезжать, но тогда этого бы тебе не засчитали.

А кроме площадок и «крокодилов», чистили и коридоры станции — счищали латекс.

— Алкоголем радиацию не выводили из организма после смен?

— Не без этого. Я вообще непьющий, и тогда не пил, а другие — да. Где брали? Наш моющий порошок СФ-2у вполне подходит в роли стирального порошка, а тот тогда был в дефиците. Порошка этого у нас было немерено — несчитано. У нас за кабиной ЗИЛа ящик для ЗиП и прочего. Так мы его набивали упаковками порошка, по 10 штук в упаковке. Плюс еще в ящики для рукавов.

Я как-то договорился с бабулей из Ораного, потом свел Димку из Донецка, и мы начали «чейндж». За 10 упаковок порошка полная фляга водки, армейская фляга в 800 грамм. А она уже потом по всему селу распространяла. Хотя очень пряталось все, потому что милиция на этот счет лютовала.

Димку через неделю «спалили». Это был залет, могли поставить 24,5 рентген, о которых я говорил. Но командир его простил.

Почему, кстати, ящики для рукавов у нас пустовали? Да малые рукава вовсе не нужны были в работе. А в селе их тоже брали для хозяйства, огород поливать.

— Да у вас там черный рынок был целый!

— Что еще делали. По записке из штаба на станции выдавали всем минеральную воду ящиками. В стеклянных бутылках, другая была запрещена. Так вот, возле админздания на станции стояли горы ящиков с бутылками. А рукава уже проданы, ящики уже пустые. В них вмещалось где-то ящика три пустых бутылок. Плюс еще по всем щелям еще пару десятков рассовывали. А в Ораном прием работал. А тогда бутылка стоила 10 или 12 копеек, не помню. И мы их сдавали, не за деньги, а на обмен. Три ящика пустых бутылок — ящик газировки. Мы под нарами в палатке вырыли яму, и там у нас все время ящик своей воды стоял.

— Куда деньги непьющему потратить?

— Там у каждого раз в 3 дня брали анализ крови на гемоглобин. От радиации он падает. И вот у меня взяли анализ, сильно упал гемоглобин. Отстранили на 3 дня от работы, пока в норму не придет. Так я купил в Ораном ящик гранатового сока и быстро восстановился. А из дому у меня было всего 5 рублей в кармане…

Перед отъездом съездили тайком на могильник техники. Один товарищ снял стартер для своего «Москвича» с САКа — сварочного аппарата на колесах — и карбюратор. Мы дозиметром проверили — умеренно страшная доза.

— А как же на этом фоне разговоры — «спасали мир», «предотвратили планетарную катастрофу» и т.д.?

— Да просто делали свое дело, и никто об этом не думал.

— Провожали с оркестром?

— Да нет. Набрал свои 25, получил справку, запись в военный билет. Пару дней еще ждал, пока замена прибудет. Потом отвезли на ГАЗ-66 в Белую Церковь, дали командировочные, по 4 рубля за день (обычные были 2,40 кажется), отыскали свои вещи в ангаре и на электричку на Киев — прощай! Приехали в Киев, а он просто безлюдный… В вагоне в Кировоград ехали втроем — мы, три ликвидатора…