Чудо Владимира Ярынича

Наше интервью с Владимиром Ярыничем, много лет возглавлявшим областной онкологический диспансер, началось, как ни странно, с разговора о фотографии. На мою реплику о том, что Владимира Илларионовича, наверное, за всю жизнь фотокорреспонденты столько снимали (а в это время Павел Волошин как раз фотографировал его), что ему, наверное, уже надоело, он стал рассказывать, насколько важна фотография в медицине.

— Фотография — это серьезное дело. У нас есть такой альбом (я его завел в свое время, и сейчас он продолжается), где мы помещаем снимки больных, которые пришли к нам в запущенном состоянии, и какими они стали после лечения. У нас постоянно проводятся курсы для врачей из районов области, и врачам, медсестрам, акушеркам нужно показать, до чего мы, так сказать, «докатили» общество в плане нашей специфики. Они удивляются: да разве может такое быть? Да вот же оно! Не на словах, а на фото. Или какую-то операцию уникальную делаем — ее тоже нужно заснять, чтобы рассказать потом. Так что роль фотографии и видео сегодня чрезвычайно велика.

— Владимир Илларионович, недавно вы отметили весьма солидную дату…

— Поезд ушел (смеется)!

— … но, тем не менее, вы еще полны сил, а главное — желания и стремления работать. Скажите, пожалуйста, что такое 70 лет для практикующего хирурга? Это преклонный возраст, зрелость или что-то иное?

— А что это значит для человека? Когда-то великому Жванецкому задали подобный вопрос, ему как раз исполнилось 65 лет, и он ответил: «Раньше я думал, что 65 лет — это много, но теперь я так не думаю». Мы становимся более логичными, что ли. Даже если мудрости нет, то хотя бы логика присутствует. По крайней мере, на те же грабли стараемся не наступить. Как там у Пушкина в «Борисе Годунове»: «Учись, мой сын! Наука сокращает нам опыты быстротекущей жизни…»

Возраст — это, конечно, великое дело, но все равно в чем-то ты остаешься в прежнем состоянии. Когда сегодня ты думаешь, что край жизни уже близок, — ты уже покойник. Поэтому и стараешься думать, скажем так, о вечном.

А что касается хирургии, то сегодня думать только о себе как о хирурге мало приходится. Вот смотрите, вчера я оперировал — серьезная операция была, больше пяти часов длилась. Выхожу из операционной, смотрю, у окна стоит анестезиолог наш. Спрашиваю: «Устал, Иван Иванович?» А он отвечает: «Да чего устал? Это вы устали!» И я подумал, что раньше я после такой операции делал еще одну, а сейчас уже не могу. Конечно, если бы заставили обстоятельства, то смог бы, но делал бы это без удовольствия. Сегодня стараешься больше думать о том, что нужно готовить молодую поросль себе на смену. Сейчас появляются новые технологии, их нужно быстрее улавливать, внедрять, так как это нужно не столько для хирурга, сколько для больного человека. Надо развиваться, следить за всем новым, трудиться, идти вперед — вот в чем критерий работы хирурга, его ценность. Поэтому, когда мы готовим больного к операции, я тщательно проверяю с молодыми коллегами все моменты, все исследования, все ли сделано, что нужно. Вначале может показаться, что я их достаю такими вопросами, но потом, когда проходит время, они понимают, что каждый мой вопрос — это их учеба, а каждый их ответ — это формирование их же опыта. Поэтому вот это для меня сейчас является главным.

— А вот молодые врачи, которые к вам сейчас приходят, — каков их уровень подготовки?

— Помните, когда-то говорили молодым специалистам, пришедшим на работу: «Забудь все, чему тебя учили. Сейчас будем переучиваться». Вот и сейчас примерно так. Я-то давно закончил институт, и тогда действительно готовили более основательно. К счастью, сегодня сохранили правило, что не может быть заочных и вечерних мединститутов. Правда, с тем, что творится сейчас в образовании, может, и у нас что-то поменяют…

Вот в 90-е годы уже были у нас новшества — ликвидировать ведомственные больницы, 4-е управление, создать единое медицинское пространство… Ну а сейчас — почти то же самое. Богатый бедного никогда не поймет. Чиновники, от которых что-то зависит, все лечатся в Феофании, а Феофания — это стандарт, даже не стандарт, а старт лечения. И, если возникают какие-то серьезные проблемы, — они едут лечиться куда? За границу. Поэтому все эти их нынешние реформы — это так, для галочки, вроде бы мы что-то делаем, так как нельзя сегодня реформировать здравоохранение без серьезного, очень серьезного финансирования.

На моем веку уже было несколько реформирований. Ликвидировали участковые больницы, говорили, вот мы построим дорогу, и все будут ездить лечиться в районные больницы. Участковую больницу закрыли, дорогу не построили, и в район лечиться никто не ездит. Сегодня у нас в области районные больницы фактически развалены, за исключением некоторых. По одному хирургу в райбольнице работает. Что может один хирург? Да ничего!

Я начинал в 1965 году работать хирургом, и нас было двое. Но тогда все было по-другому. Честь какая-то была и понимание того, что ты врач…

— Владимир Илларионович, за почти 50 лет работы вы спасли, наверное, не одну тысячу жизней. Был ли у вас такой случай, когда, выйдя из операционной, вы сами себе сказали: «Я совершил чудо!»?

— Знаете, если говорить о хирургии, большой хирургии (а онкология — это большая хирургия), то здесь каждый день — чудо, и каждая операция — чудо. Не бывает стандартной операции, как не бывает и стандартного заболевания. Во время операции бывает масса отклонений от того, что написано в учебниках, и перед тобой во время операции стоит целый ряд задач, которые ты должен немедленно решить. Поэтому, я уверен, каждая операция, каждый больной уникальны.

Помните латинскую крылатую фразу Veni, vidi, vici — «Пришел, увидел, победил»? Так и работа хирурга — ты сам можешь оценить себя, смог ли ты победить болезнь, которую увидел. Также можно назвать уникальными и моменты, когда мы применяем какие-то новые методики во время операции и получаем положительный результат.

А вообще уникальность, чудо — это даже то, что мы каждое утро просыпаемся, что мы живем. И если ты живешь не просто как бурьян, а имеешь какую-то цель, стремишься к ней, достигаешь определенных результатов — это тоже чудо. Ну а настоящего хирурга, который выбрал эту специальность от души, не останавливают даже мизерные 1150 гривен зарплаты. Он идет и работает, и учится, и творит — и имеет уникальные результаты. Да в конечном итоге и сам человек по природе своей уникален. Так что вся наша жизнь — чудо!