Почти каждый приезд в Кировоград Павла Босого, нашего земляка, а ныне американского профессора, либо связан с тем или иным культурным событием в жизни областного центра, либо сам по себе превращается в культурное событие. Напомним, в период новогодне-рождественских праздников 2006-2007 годов Павел Васильевич подарил кировоградцам своеобразную «выставку из конверта» «Современный американский театр» – более ста красочных, большого формата, фоторепродукций. Изюминкой новогодних праздников 2007-2008 стала премьера (в студенческом театре) шекспировской трагедии, в которой Павел Босый выступил не только как сценограф, но и как постановщик, – «Королева Лир», перифраз «Короля Лира». В январе этого года, уже ближе к крещенским праздникам, наш земляк-«американец» приехал в Кировоград по приглашению областной библиотеки имени Чижевского и областного художественного музея (хотя, понятно, за свой счет) – прочитать лекции и провести семинар.
Темой лекций в библиотеке – интересных, ярких, богато проиллюстрированных – стал балет. Но при этом – совершенно неожиданно для собравшихся специалистов и широкой публики – П. Босый одну из них, о новациях в области балетного искусства, начал предуведомлением: эта лекция – не для слабонервных…
Автор этих строк специалистом в области балета, естественно, не является. Как зритель, я в своем развитии остановился довольно рано. На «Ромео и Джульетте» Сергея Прокофьева – с Надеждой Павловой в главной роли, выпускницей Пермского хореографического училища и обладательницей Гран-при Международного конкурса артистов балета в Москве 1973 года, и в постановке Пермского же театра оперы и балета – еще до того, как Павлову забрали в Большой театр. И, увы, как мне кажется, ничего лучше, в том числе в Киеве, уже не видел, а потому постепенно терял интерес к балету. Не исключаю, что примерно то же может сказать о себе и немалая часть читателей. К тому же и пересказывать лекцию Павла Васильевича – дело бессмысленное, ее следовало бы послушать и посмотреть фрагменты-иллюстрации из балетных спектаклей, неважно, относится слушатель к числу любителей балета или нет. И все же попробуем… В США университетский профессор должен доказывать свой профессионализм не только за кафедрой, не только чтением лекций или семинарами. Университеты требуют, чтобы преподаватели проявляли себя и вне учебного процесса. Так было в Оуклендском университете (Мичиган), где Павел Васильевич преподавал несколько лет сценографию, то же происходит в университете Сан-Диего, в Калифорнии – куда наш земляк перебрался ради более мягкого климата, хотя и потерял на этом два года стажа, необходимого для продвижения к пожизненному профессорскому статусу. Университеты, говорит сам Павел Васильевич, требуют, но… ничем при этом не помогают. А потому приходится, как правило, выкраивать время во время студенческих каникул. А если во время семестра – самому искать замену на плановые лекции и занятия.
Тем не менее, Павел Босый уже достаточно известен и в определенных театральных кругах США. Выступал он и как сценограф балетных спектаклей – в частности, на Тайване, где, по его оценке, балет тяготеет к традиционным, «музейным» формам. А тому, чем могут быть «не музейные» формы, и была посвящена его лекция.
Классический балет – это пуанты, пачки, трико танцовщиков. Поколение наших телезрителей в 1980-х получило о нем достаточное представление. Включаешь телевизор, а там – «Лебединое озеро» Чайковского. Значит, опять в стране что-то стряслось – смерть очередного лидера, ГКЧП или еще что-нибудь. Балеты двадцатого века, например, «Спартак» или «Ромео и Джульетта», пережившие свое второе триумфальное рождение во второй половине 1960-х и в 1970-х, уже костюмированы, но и их эстетика тяготеет к классическому балету, к эстетике Петипа и Анны Павловой.
Но в тех же 1970-х за рубежом появляются и новаторы (многие балетные мэтры наверняка заключили бы это слово в кавычки), выбирающие другой путь. Не традиционные балетные туфли, скажем, а танец босиком либо в современной обуви, в том числе в туфлях на высоком каблуке. Соединение балета и оперы – не вставные балетные номера (как «Вальпургиева ночь» в «Фаусте» Гуно или «Половецкие пляски» в «Князе Игоре» Бородина), а именно танец плюс опера, где поющими кажутся сами балетные артисты. Балет и драматический театр, в котором имеют значение не только балетная техника исполнителей, но и их актерские способности. Своеобразный телевизионный балет (еще один эксперимент своего рода), в котором главенствующее положение занимает крупный план: «танец» мимики, жеста, поворота головы. Пародийный балет, в котором исполнители намеренно ошибаются, сталкиваются, роняют друг друга на пол, но эта пародия тоже амбициозно претендует на самостоятельную эстетическую ценность. Наконец, ярко выраженная агрессивная антиэстетика («не для слабонервных»), претендующая на звание новой эстетики. И так далее.
Случаются поиски и иного рода. Есть балетмейстеры, возвращающие зрителю исходные, первоначальные партитуры балетных спектаклей или вписывающие в традиционную партитуру балетного спектакля музыку из других произведений того же композитора.
Что интересно, ни разу во время лекции П. Босый не встал в позу критика – «это хорошо, а это плохо», оставаясь в роли нейтрального комментатора, лишь иллюстрирующего те или иные новации. Даже подчеркнул: нет ни одного правила, ни одного канона, которое нельзя было бы нарушить (это верно и для других видов искусства), вопрос лишь в том, КАК это сделано – талантливо или бездарно, есть ли у «нарушителя» вкус и чувство меры, или нет ни того, ни другого. И остановился главным образом на четырех именах европейских балетмейстеров, олицетворяющих новаторство, – Мэтью Борн, Иржи Килиан (родившийся в 1947 году, но, по оценке П. Босого, представляющий поколение балетмейстеров среднего возраста), Уве Шольц (ныне покойный, хотя и родился на 11 лет позже Килиана) и Пина Бауш. Каждый – со своим, так сказать, почерком, со своим стилем и пониманием, что и сколько дОлжно взять от классического балета, а в чем и как переосмыслить классику. Самой же скандальной славой из них обладает, несомненно, Мэтью Борн, наиболее известный интерпретациями Чайковского.
Уже в первой из них, в «Щелкунчике» (фото вверху), Борн перенес действие в детский приют. Щелкунчик был изображен в виде робота, который вторгается к детям в рождественскую ночь и крушит все вокруг. А в 1995-м мир увидел новую интерпретацию «Лебединого озера».
Любопытно, что обозреватель «Известий» Светлана Наборщикова (это уже не из лекции П. Босого, а из публикации 2007 года – о показе спектакля Мэтью Борна в Москве) насчитала восемь интерпретаций «Лебединого озера». Самая первая, оказывается, датируется 1933 годом – Ленинградский государственный театр оперы и балета, постановка Агриппины Вагановой – это балетный вариант литературных произведений о «лишнем человеке» и своего рода отклик на призыв Горького поразмыслить над серией романов под условным названием «История молодого человека XIX столетия». Роль Лебедя в этом балете, действие которого происходит в заросшем парке барской усадьбы, считается одной из лучших довоенных партий Галины Улановой.
У англичанина Борна действие разворачивается в современном портовом городе, столице, похожей на Лондон. Среди персонажей – матросы, посетители злачных кабачков, тайная полиция… И, разумеется, Принц – главный герой, который в старом парке (некоторые критики говорят без обиняков – в Гайд-парке) натыкается на озеро, где обитают зачарованные лебеди. Эта интерпретация немедленно вызвала разнополярную реакцию – от восторженной до резко негативной.
Одни из тех, кто не принял новый спектакль, увидели в нем прозрачный намек на скандал в королевской семье: принцесса Диана, напоминает С. Наборщикова, разводилась с принцем Чарльзом. «Чарльз не скрывал романа с Камиллой Паркер-Боулз. Елизавета хранила гордое молчание. На этом фоне балет Борна выглядел, по меньшей мере, провокационным. Тем более что исполнитель роли Принца Скотт Эмблер был как две капли воды похож на Чарльза, а белокурый соблазнитель, которого станцевал Адам Купер, странным образом напоминал и Диану, и Камиллу».
Другие увидели в спектакле своего рода икону гей-искусства (хотя сам Борн отрицает, что хотел создать гей-вариант балета), поскольку партии лебедей (наряженных не в перья, а в козлиные шкуры, на фото внизу – негодующе замечает один из критиков) – мужские. «Романтичный Лебедь, – пересказывает сюжет Борна журналистка Татьяна Кузнецова в “Коммерсанте”, – дарит Принцу первые радости любви, а его черный, неотразимо притягательный двойник буквально сводит с ума весь королевский двор во главе с королевой и наследником престола».
Постановка Борна получила более тридцати международных премий. Три из них – бродвейские «Тони», в том числе за лучшую хореографию. Но по-прежнему – что подтвердили и московские гастроли – имеет скандальную репутацию.
А завершил П. Босый лекцию рассказом об одном из самых молодых современных хореографов – он родился в 1972 году в Кишиневе, в семье артистов балета – Раду Поклитару, новаторе и обладателе множества наград и премий.
Выпускник Пермского хореографического училища (1991) и Белорусской государственной академии музыки (1999), Поклитару работал как танцовщик, а затем постановщик балетных спектаклей в Национальном академическом театре Белоруссии. Был главным балетмейстером Национальной оперы Молдовы. Является автором многих постановок в театрах бывшего СССР. А ныне работает в Киеве, возглавляя театр современной хореографии «Киев модерн-балет». По оценке критики, каждая его постановка – это смелый эксперимент, свободный от штампов и банальностей традиционной балетной лексики. По мнению П. Босого, работы Поклитару отличают свой собственный почерк и вкус. В подтверждение был показан фрагмент «Щелкунчика» в постановке Раду Поклитару.
Все это, конечно, очень интересно. И – в то же время – не слишком ли далеко от интересов современного массового украинского зрителя? Тут у Павла Босого есть возможность сравнивать.
В каждом американском «райцентре» (образное выражение Павла Васильевича) есть театр на 2-3 тысячи мест. И сами американцы – совсем не такие, какими изображает их Задорнов. И предложениями в области культуры они отнюдь не обделены – самые разные художественные и театральные коллективы разъезжают по стране, и, по крайней мере, несколько значительных культурных событий получает каждый из американских «райцентров» в течение года благодаря своим театрам.
А кроме того, есть еще и Интернет. Фрагменты и целые балетные спектакли, образцы творчества балетмейстеров, о которых рассказывал П. Босый, можно найти в Интернете. То есть теоретически они доступны и нам. Но…
Чтобы житель украинского «райцентра» полез в Интернет в поисках балета, оперного или театрального спектакля, наверно, мало просто сообщить ему о такой возможности. Наверно, надо еще и разбудить интерес? Или хотя бы показать, что есть и такое искусство, как опера, театр и балет. А кто это показывает?
В советское время, сколько ни говорили бы о нем плохого, телевидение несло в каждый дом и театральные, и оперные спектакли, и балет (не одно «Лебединое озеро», конечно же). У нас же само телевидение – с его бесконечными перебивками для рекламы средств от вздутия живота, от изжоги, диареи и т.д. – превратилось в зрелище «не для слабонервных». А что идет «в промежутках между рекламой»? Бесконечные телесериалы, кровавые боевики, шоу… ну разве что промелькнет иногда мультипликационная версия «Щелкунчика», сделанная еще в советское время, да и все. В России хотя бы телеканал «Культура» есть, а на нем – и опера, и балет… А у нас? Нет, я не исключаю, что и в светлых головах украинских телепродюсеров могут появляться мысли (может быть, есть они и у руководителей телеканала «Кировоград»?) и об опере, и о балете, и о театре вообще. Но… а рекламодателю это нужно? Одно дело перебить рекламой боевик в любом из эпизодов на пике сюжета (или «мыльную оперу» на самом душещипательном месте) – и никуда зритель не денется, будет и рекламу смотреть, чтобы продолжение эпизода не пропустить. А на чем «Лебединое озеро» перебьешь – на танце маленьких лебедей, что ли?
Не знаю, невеселые вопросы – наверно, тоже «не для слабонервных»?..
