«Мне бы преклонить голову к могиле отца…»

До мая 2008 года кировоградец Евгений Волченко не знал практически ничего о том, как сложилась судьба его отца. Из рассказов матери выходило, что его отец в 1942 году попал в окружение под Харьковом. Больше никто ничего о нем не слышал. Не помогли Евгению Волченко пролить свет и многочисленные запросы в официальные инстанции. Больше, чем стандартная формулировка «пропал без вести», военкомовские извещения сообщить не могли… И вот однажды произошло маленькое чудо. Небольшая заметка в «УЦ» подсказала Евгению Яковлевичу место и дату смерти солдата Красной Армии Якова Автономовича Волченко…

Яков Волченко родился в 1906 году в селе Аджамка Кировоградского района в большой крестьянской семье, где, кроме него, росли еще пятеро детей. Окончил школу, отслужил в армии. Перед самой войной работал слесарем на Кировоградском масложиркомбинате. Призвали его на фронт 23 июня прямиком с рабочего места, так что Яков Волченко даже не успел попрощаться с семьей: двумя сыновьями, четырех и двух лет от роду, и женой Анной, беременной третьим ребенком.

«Я родился в ноябре 1941 года, уже кода немцы находились в Кировограде, так что отец меня так и не увидел, — рассказывает Евгений Волченко. — Фактически я родился 7 ноября, в годовщину Октябрьской революции. Но так как среди населения ходили разговоры, что всех родившихся седьмого ноября немцы уничтожают, мама записала дату моего появления на свет двумя днями позже. Из военного времени у меня осталось только одно яркое, четкое воспоминание (мама потом подтвердила, так и было). Уже когда немцы отступали через Аджамку, в нашем доме стали на постой солдаты вермахта. Тогда в селе оставалось три уцелевших дома. Сельчан они загнали в погреба и сараи, а сами заняли дома. Женщин немцы заставляли готовить им еду. В один из вечеров мама чистила картошку, я стоял возле нее, и тут в дом вошел немец в заснеженной шинели. Увидел меня и говорит: “Киндер, кляйне киндер”, затем вытащил кусок шоколада и дал мне. Это все, что я помню».

Через несколько лет после окончания войны, когда Евгений уже стал достаточно взрослым, он стал просить маму рассказать об отце.

«Мама говорила только, что у них с отцом была хорошая счастливая жизнь, — вспоминает Евгений Яковлевич. — Но о самом отце говорила очень немного, даже когда мы расспрашивали. В то время было такое психологическое состояние населения: люди боялись вести разговоры о человеке, в отношении которого уже был официальный ответ: “пропал без вести”. То есть раз пропал на войне без вести, значит, мог оказаться в плену. А на военнопленного автоматически навешивали ярлык предателя родины, и мало ли чем это могло обернуться для его родственников. Поэтому лучше было на такие темы не распространяться. Уже когда наступила хрущевская оттепель и стало более-менее спокойно, мама без боязни отправляла запросы в Москву, писала в МВД, КГБ. У нас дома хранилась целая папка переписки с официальными органами. Отвечали нам всегда одно и то же: пропал без вести в марте 1944 года. Потом в доме случился пожар, и папка с бумагами сгорела. Из документов об отце осталась только копия извещения о пропаже без вести (оригинал изъяли в собесе, когда на нас троих назначили пенсию)» .

От родственников Анна Николаевна Волченко узнала немного больше, чем говорили в военкоматах. Как оказалось, первым весточку с фронта принес брат Якова, Мефодий Волченко. Их призвали в один день, в одном военкомате, так что братья служили в одной воинской части, даже больше — в одной роте. Вместе попали в окружение под Харьковом 25 мая 1942 года, вместе оказались в плену. При распределении военнопленных немцы коммунистов и активистов сортировали отдельно, беспартийных — отдельно.

«Дядя Мефодий ответил, что он крестьянин из села, и его отпустили домой, а отца забрали на пересылку и дальше отправили в концлагерь, — продолжает Евгений Волченко. — Жена дяди, тетя Маруся, рассказывала, как он пришел из плена в каких-то обмотках, почти босиком. Во время оккупации дядя работал в колхозе, не на немцев — просто для сельской общины. А когда наши войска освободили Кировоград, его в тот же день полевой военкомат снова призвал на фронт. По рассказам дядиных сослуживцев, оставшихся в живых односельчан из Аджамки, новобранцев даже не переодевали в военную форму. Как были в гражданской одежде (их еще называли “чернопиджачниками”), так их и бросили прямо на пулеметы. Из каждой сотни 90-95 человек легли под огнем на поле боя. Где-то в первый месяц после освобождения Кировограда дядя Мефодий и погиб. И его семье тоже пришло извещение: пропал без вести».

Подобно миллионам вдов погибших на войне советских солдат, Анне Волченко пришлось самой поднимать на ноги троих детей. Страшная тогда была жизнь, вспоминает Евгений Волченко: «Работы после войны не было, и мама зарабатывала на жизнь тем, что ходила по дворам копать людям погреба, мазать хаты, крыть полы, копать огороды, стирать на дому. Ей предлагали отдать нас в детский дом, но она отказалась, сама нас всех троих вырастила. Я уже в пятилетнем возрасте пошел работать на стройку подсобным рабочим. Потом окончил восемь классов вечерней школы рабочей молодежи. Тяжело ли нам жилось? Я так скажу: до 1965-67 года жили в беспросветной бедности. До службы в армии у меня были две рубашечки, один пиджачок, одни брюки и одна пара туфель на выход. Хорошую колбасу или конфеты хорошие я первый раз попробовал где-то в 1968 году… Демобилизовавшись из армии, я устроился на работу электриком, потом поступил в институт — Кировоградский филиал Харьковского политехнического института. Окончил три курса и перевелся в Одесский институт связи. После окончания института пошел работать инженером по сигнализации связи в УВД области. Потом окончил юрфак Киевской высшей школы милиции. Потихоньку дослужился до звания подполковника, вышел на пенсию. Старший брат тоже уже на пенсии, а средний брат умер четыре года назад…»

До недавнего времени у братьев Волченко единственной документальной памятью об отце (не считая устных рассказов родственников) была фотографическая карточка 1937 года, на которой запечатлен Яков Волченко в военной форме: это его призывали на трехмесячные курсы переподготовки. Фотография обнаружилась в 1975 году в семейном архиве потомков дяди Мефодия, обитающих в Кривом Роге. Евгений Волченко одно время пробовал продолжить начатое матерью дело выяснения судьбы отца. Но из военкоматов различных уровней по-прежнему поступали извещения со знакомым с детства текстом. «Пропал без вести»… «Пропал без вести»… «Пропал без вести»…

Казалось бы, никакого просвета, но тут журналист «УЦ» Елена Никитина написала в нашей газете заметку об интернет-проекте российского министерства обороны под названием «Объединенная база данных “Мемориал”», предоставляющем широкий доступ к информации о погибших и пропавших без вести в период Великой Отечественной войны воинах Красной Армии…

«У меня до сих пор в памяти тот день — 8 мая 2008 года, — вспоминает Евгений Волченко. — Еду из центра города на троллейбусе в сторону Крытого рынка. И вдруг, как будто бы что-то кольнуло. Думаю: выйду на остановке “Типография”, куплю в киоске “Украину-Центр”. Беру в руки газету, а на первой полосе — статья по ОБД “Мемориал”. Прочитал, пришел домой и сразу же позвонил в редакцию, продиктовал по телефону фамилию, имя, отчество отца, год и место рождения. А 10-го мая мне перезвонили и сообщили: приезжайте, нашлись материалы о вашем отце…»

Это оказалась карточка военнопленного, составленная на немецком и русском языках. Документ гласил, что Волченко Яков Автономович, солдат, украинец, плененный 25 мая 1942 года, лагерный номер 38924, умер в немецком плену 10 марта 1944 года от истощения и тифа, Шталаг VI K (326). (Шталаг, нем. — Stalag, — сокращенная форма от Stammlager, применялась для обозначения лагерей для интернированных военнопленных во время войны.) Но, увы, сканированная карточка военнопленного не смогла дать ответ на один из ключевых вопросов: где именно покоится прах Якова Волченко?

С того момента Евгений Волченко начал разыскивать место захоронения отца. Писал запросы в Центральный архив министерства обороны России (ЦАМО), российское Общество Красного Креста, национальный комитет Общества Красного Креста Украины, бургомистру немецкого города Дорстен, в районе которого вроде бы располагался этот лагерь военнопленных. Пользы от этой переписки было мало. Бургомистр Дорстена Ламберт Люткенхорст написал, что архивы по военнопленным находятся в другом городе, но найти там что-то будет сложно, так как все эти документы до сих пор не разобраны и не каталогизированы. Ответы же из ЦАМО никакой новой информации в себе не несли.

«У меня сейчас одно желание, — напоследок говорит Евгений Волченко. — Пока еще живой, найти могилу отца, поехать туда, взять землю с могилы матери и младшего брата, отвезти на могилу отца, а оттуда привезти землю с его захоронения и положить на их могилки… Ваша редакция один раз уже помогла мне установить судьбу отца, может быть, вы поможете разыскать его могилу…»

Что ж, постараемся сделать все, что в наших силах. Как минимум — побеспокоим запросами международные общественные организации, специализирующиеся на поисках мест захоронений военнослужащих и военнопленных Второй мировой войны. Вдруг что-нибудь и получится…