Живи и помни, или Мой героический дедушка

Окончание. Начало в №18 «УЦ».

До последней минуты меня терзали сомнения: а правильно ли я поступаю, пользуясь, так сказать, служебным положением и рассазывая в канун 9 Мая о своем родном дедушке Виталии Георгиевиче Кузнецове — участнике двух войн, которому исполнилось в апреле 89 лет? Но реакция постоянных читателей «УЦ», коллег и хороших знакомых на выход первой части статьи убедила меня в правильности выбора собеседника. Рассказ деда о мерзлой земле Карельского перешейка и ужасах блокады никого не оставил равнодушным. Впрочем, а с кем же еще говорить о жизни и смерти, как не с самыми близкими тебе людьми?

ДЕНЬ ПОБЕДЫ

9 Мая дедушка встретил под Прагой.

— День Победы я не помню. Мы в лесу стояли, еще идти вперед надо было, когда объявили, что пакт о капитуляции подписан… Радовались, конечно…

Дедушка действительно подробностей этого дня не помнит. Только в кино и в книгах он сопровождался повсеместными фейерверками. В жизни солдат, 5 лет провоевавших, пропахавших тысячи километров, знавших цену каждого дня, этот день не был концом войны. Он был началом — нового, неведомого, неизвестного. Им еще надо было идти вперед. И, как и раньше, опасаться шальной немецкой пули…

После Победы дедушку направили в австрийский Амштетен, где его в звании капитана назначили комендантом города. А ему уже очень хотелось домой. Управлял австрийским городом Кузнецов с июня по декабрь 1945 года. И вот наконец его часть отправили в Вену, на переформирование, а после — в Украину…

Так, с двумя ранениями, орденами и медалями вернулся мой дедушка на Родину. Красавец, в военной форме, закаленный и отчаянный. Началась мирная жизнь…

НЕ БОГИ ГОРШКИ ОБЖИГАЮТ

Проходил первый шок после войны. Разруха, голод… Перво-наперво надо было восстанавливать инфраструктуру и давать людям еду. Квалифицированных управленцев, естественно, не хватало, и на руководящие посты ставили боевых офицеров, партийцев, которые, несмотря на молодость, имели опыт достижения поставленных задач и… характер. Чтобы наладить управление, в некоторых регионах проводилось разукрупнение районов. Так, дедушку, который после войны окончил Одесский кредитно-экономический институт и хорошо себя зарекомендовал в Кировограде, назначили председателем Еградковского райисполкома. Этого района сейчас нет, он вошел в состав нынешнего Александровского.

— Когда я приехал туда, в районе ничего не было. Одинокие разрушенные села, вместо дорог — месиво, люди живут впроголодь… — вспоминает он. — Мы стали создавать колхозы, активно привлекали туда людей. На общих собраниях, которые проводились в помещении бывшей церкви, переоборудованной под клуб, принимали решения — брать крестьянина в колхоз или нет… Не было таких, которым отказывали. Но и насильно тоже не заставляли… Люди сами понимали, что это единственная возможность получать продукты, мясо, зерно…

Работа пошла. Села постепенно приобретали нормальный жилой вид. Вместо грунтовых строились дороги из брусчатки, бани, детский садик. Дедушка уходил на работу в 6-7 утра, возвращался после 10 вечера. Семью толком и не видел. Дети после уроков коротали время на строительстве дороги, дружили со строителями, перенимали их лексикон, чем вводили в полный ступор интеллигентных родителей, или играли в прятки в воронках, зияющих живыми ранами в местном парке. Основным и единственным развлечением в Еградковке был сельский клуб, куда дедушка изредка выходил с женой посмотреть кино.

Его, местного руководителя, поселили в прохудившейся глинобитной хате. Окна дома — не выше 20 сантиметров от земли, в дожди жабы заглядывали в окна и веселили моих маму и дядю. Дверь открывалась с большим трудом. Однажды зимой, когда срочно надо было выехать куда-то, дедушка не мог выйти из дому — снегом все завалило. Он вынес плечом хлипкую дверь и помчался на работу. Так до вечера морозный ветер и гулял по темным комнатушкам… Жена председателя райисполкома — моя бабушка — работала обычной учительницей. Вместе с детьми обрабатывала огород, особенно тяжко приходилось весной, когда грязь налипала на кирзовые сапоги так, что ногу не оторвать от земли…

Был у руководителя и автомобиль — ГАЗ-67, переделанный на наш манер из какой-то американской военной машины. Дверки привязывались веревками, а летом, в жару, просто снимались. Так и ездил председатель на «Газике» без дверей. Однажды его машину обстреляли.

— Время тогда было такое — послевоенное, смутное. На местах не все были довольны моими реорганизациями, хотели восстановить «социальную» справедливость. Вот и подняли руку, думали, уберут меня, на мое место кто-то более сговорчивый придет.

После этого случая председатель райисполкома несколько месяцев носил с собой табельное оружие.

— Сложно было, безусловно, но кому тогда было легко? — говорит дедушка. Еградковка имела хорошие показатели, управленческую работу Кузнецова оценили и послали его повышать квалификацию в Москву, в высшую партийную школу.

Он отучился там 2 года. Конечно же, бросился в глаза контраст. Продуктов — море, дорогие, правда, но дефицита нет. Одежда на прилавках, магазины работают, столовые. Но главное — пообщавшись с одногруппниками из других республик, он понял: страна пережила период восстановления. И поверил: раз так живет столица, то скоро так же хорошо заживет и периферия. Они верили в светлое будущее тогда, наши дедушки, и имели на то все основания.

После окончания ВПШ Виталию Кузнецову предлагали работать в любой точке Советского Союза — от Молдавии до Прибалтики. Можно было даже поехать представителем СССР в одну из стран соцлагеря. Но дедушка от этих предложений отказался — вернулся домой, на Кировоградщину, где его ждали жена и дети.

МАЛАЯ ВИСКА

Новый район, новая должность. Дедушку избрали первым секретарем Маловисковского райкома партии. Район большой — на его территории находилось два крупных работающих завода — спиртовой и сахарный. Он осмотрелся вокруг и понял: перво-наперво надо бороться с прямым подчинением этих предприятий профильным министерствам и переводить их доходы в местный бюджет, чтобы заводы работали на благо региона. Ссорился, скандалил, судя по рассказам, был многим неудобен. Но своего добился.

Не забывал и о дорогах. Для иллюстрации приведу пример — из Кировограда в Малую Виску семья на машине добиралась 7 часов. Некоторые места просто не могли проехать, и тянул автомобиль трактор. После его ухода с должности это расстояние можно было преодолеть за пару часов…

Сажали лесополосы, привлекали к сельскохозяйственным работам школьников, в том числе и своих детей, которые работали на равных с другими. Район хорошо выглядел на фоне остальных, выдерживал всевозможные проверки сверху.

— Бывало, и «на ковер» приходилось подчиненных вызывать. Кричал? Да. Но по делу. Дисциплину надо было наводить…

В это время началась реорганизация областных управленческих структур. Дедушке предложили должность зампреда Кировоградского сельского облисполкома, который формировался наряду с промышленным. На должность первого секретаря в Малую Виску уже прислали человека, а с Кировоградом дело застопорилось. И наступил черный период. Люди из его партийного окружения подумали, что Кузнецова за что-то «сняли», и, боясь попасть в орбиту немилости, куда-то словно испарились. Телефон молчал. В гости никто не заходил… Зато когда он все-таки сел в кресло зампреда Кириченко, все как-то сразу нашлись. Дружеское расположение демонстрировали, на прием записывались…

НЕ РАДИ ОРДЕНОВ

В 1971 году дедушка стал делегатом XXIV съезда КПСС, поехал представлять Кировоградскую область в Москву. Это было очень престижно. Председательствовал на съезде Брежнев, докладывал Косыгин. Дедушка с уважением говорит о Генсеке. Вспоминает, что во время «застоя» жилось хорошо. В магазинах появились продукты, вещи, техника, зарплата наконец-то вышла на нормальный уровень. А главное — в стране была стабильность и порядок.

По итогам XXIV съезда КПСС дедушка в числе других делегатов был награжден орденом Октябрьской революции. Вручал его сам Леонид Ильич.

ЗВЕЗДНЫЙ ЧАС

— Ты рыбак? А может, охотник? Нет? Тогда поедешь не в Светловодск, а в Знаменку, — распорядился председатель облисполкома.

Так начался звездный час дедушки. Первый секретарь горкома партии был по нынешним понятиям мэром. За несколько лет он превратил захудалый городок в процветающий районный центр, куда приезжали перенимать опыт руководства и внедрения новых технологий специалисты со всего Союза.

«При дедушке» были построены хлебозавод, районная и городская больницы, роддом, молокозавод, школы. И предмет особенной гордости деда — Дворец культуры.

— Как-то попалась мне на глаза газета «Социалистическая индустрия». А в ней — фотография красивого здания, построенного где-то на Урале. И я захотел, чтобы в Знаменке было такое же. Один наш машинист, Малеев, был депутатом Верховного Совета СССР — депутаты тогда могли по всему Союзу ездить бесплатно. И мы отправили его в этот уральский город, собрать всю документацию по строительству. Привез два мешка бумаг. Посчитали, надо 2 миллиона рублей. Область, кончено же, не дала. И тогда я решил ехать и выбивать деньги в Министерство путей сообщения СССР…

С собой дедушка взял депутата Малеева. На всякий случай. И не зря. Пришли они в приемную министра, он как раз проводил совещание. Но по советским неписанным правилам, если к чиновнику пришел депутат, тот должен был оставить все дела и принять народного избранника, кем бы тот ни был.

— Знаменка?.. — министр задумался, стал припоминать. — Это же дорога на Одессу… Николаев… Херсон… Днепропетровск… Центр Украины! Конечно, деньги дам!

Подрядчиками строительства выступили специалисты треста «Одессатрансстрой». Они удивились, как за месяц дедушка смог решить вопрос с переселением жителей частного сектора в центре Знаменки, на месте которого вздумал строить дворец.

— Я им предложил выбрать любые квартиры в только что построенном многоэтажном доме тут, неподалеку. Но взамен эти люди должны были сами снести свои халупы, — такой вариант оказался более чем приемлемым. И началось строительство ДК…

Сейчас дедушка не может без внутренней дрожи проезжать по центру Знаменки. Ему больно видеть, во что превратилось с таким трудом созданное детище…

— Жалко, не успел я довести задуманное до конца. Я планировал рядом еще городской бассейн построить.

Да много чего он планировал… И построить детскую железную дорогу, которую увидел в Белоруссии, — красочный паровоз и три маленьких вагончика, — «зря только насыпь сделали». И открыть филиал Харьковского железнодорожного института — «уже и место нашли, корпус интерната, а детей договорились перевести в соседние Добровеличковку, Новую Прагу и Новомиргород», и… Не хочет вспоминать. Хотя вспомнить есть что.

Например, как строилась Знаменская бальнеологическая больница.

— Мы искали скважины, чтоб воду качать для скота. На пустыре, там только валуны лежали… Копнули, видим — минеральный источник. Приехали специалисты, провели экспертизу. Оказалось, вода обладает уникальными лечебными свойствами. На этом месте и стали строить корпуса, процедурные…

До сих пор дедушка поддерживает хорошие отношения с главврачом водолечебницы Анной Васильевной Шандрой. Она стала руководить больницей при нем, работает на этой должности до сих пор. Редко ошибался в людях дед…

А еще он помнит, как строил проезд под железнодорожным полотном. Договорился с местными военными, что они пророют тоннель. А потом всем от горкома партии на свой страх и риск вручил ордена. Прошло почти 40 лет, но до сих пор эти люди звонят дедушке и поздравляют его с праздниками. Или просто спрашивают, как дела… Добро не забывается.

Кузнецов одним из первых ввел практику специализации колхозов, которой обучился в Высшей партийной школе — отдельно создавал овцеводческий, отдельно молочную ферму, отдельно гусиную…

Посмотреть по передовую территорию приезжали партийные бонзы самого высшего калибра — Щербицкий, Шелест. С последним связан интересный эпизод.

Первый секретарь ЦК Компартии УССР Шелест дважды приезжал в Знаменку. Первый раз посетил город без проверки, просто так, по пути куда-то. Дедушка вспоминает, что прохаживались они с Шелестом по району, вдруг он видит — девочка идет, в белом халатике, совсем еще школьница…

— Ты кто? — спрашивает. — Доярка?

— Нет. Я — мастер машинного доения, за раз до 15 коров обслуживаю, — с достоинством поправила девушка первое лицо республики, чем ввела Шелеста в полный ступор. Потом его долго не могли успокоить — так от души хохотал.

Прошло время. Шелест приехал в Знаменку во второй раз, уже по собственному желанию. И сразу же поинтересовался, где же та самая «мастер»? Так запала ему в душу искренняя работница, не постеснявшаяся самого Первого. Отыскали. Девушка, стесняясь и явно боясь наказания, подошла к руководителю республики. И каково же было ее удивление, когда Шелест вынул из машины пакет и вручил ей… В этом пакете был шерстяной швейцарский костюм — предмет зависти всех окружающих девушку подруг и друзей…

Волевой руководитель, имеющий свою точку зрения на все вопросы и не стесняющийся в выражениях, не оглядываясь на какое бы то ни было начальство, не устраивал многих… Звездный час деда неумолимо близился к закату. В один прекрасный день его перевели из Знаменки снова в Кировоград на должность председателя областной сельхозтехники. После был школа переподготовки сельскохозяйственных кадров, областное общество автолюбителей…

НЕЗАВИСИМЫЙ ОТ НЕЗАВИСИМОСТИ

Горбачев, перестройка, крушение перспектив светлого будущего, и, наконец, судьбоносный «корпоратив» в Беловежской пуще стал для дедушки, равно, как и для многих его коллег по службе, большим ударом. Он, глядя на уверенное лицо ведущей из «телевизора», не мог поверить в Конец. Конец страны. Конец Эпохи. Конец всего, что связывало его с сильной и могучей страной, которой в один момент не стало, во имя которой в 1941-45 годах миллионы людей отдали жизнь. Не стало Родины. Не стало …всего.

Он не сломался. Выжил. Привык. Научился видеть в Коммунистической партии «независимой» (он до сих пор не поймет, от кого) Украины выход из той «непонятной» ситуации, в которой оказались мы все. Время рассудит, кто был прав. Рассудком он понимает, что Украина имеет право на независимость, на презентацию себя в мировом сообществе, что она «правова и незалежна держава», но сердцем этого принять не может. Он смотрит российские каналы и верит Путину, он пьет валокордин, когда речь заходит об ОУН-УПА, и не воспринимает «святую» культуру Триполья, а еще искренне не понимает, почему пчеловодство важнее скотоводства…

— Дети, пусть вам живется хорошо!

А верит ли он сам в это? Не знаю. Его жизнь научила не говорить о власти плохо.

Он занимал престижные должности… Что осталось у нас? Квартира в «обкомовском» доме, государственная, которую потом из-за финансовых трудностей пришлось продать. Машина, «Жигули» — «шестерка», купленная после ухода на пенсию, дачный участок на краю географии где-то в районе Злодейской Балки, который тоже ушел «в период независимости», чтоб прожить… Не хочу слышать о «коррупции во власти» в советское время. Не могу. Коробит.

P.S. Мы — внуки Великой войны. Когда я пишу эту статью, мы с коллегами говорим о том времени, о войне, о социализме, что бы кто о нем ни говорил, но мы многое ЗНАЕМ о том времени … А будут ли знать о нем её, войны, правнуки? И споют ли они песню «Краски войны» или «Алексей, Алешенька, сынок…»… И пойдут ли они в 17 лет, приписывая себе пару годков, на защиту Родины? Просто потому, что это — Родина… А правнуки войны — это наше будущее…

С Днем Победы, ветераны!!!