Николай Ефремович Рыбак — человек, ушедший на Великую Отечественную войну из Новоукраинки и живший после войны в Кировограде. Участник Сталинградской битвы, бравший в плен фельдмаршала Паулюса. Офицер, отступавший с боями от Кировограда до самой Волги, но прошедший с победами весь обратный путь не только до своей малой родины, но и далее. Герой, который принес освобождение Европе и завершил свой ратный путь в Вене. По-своему его судьба отражает в себе судьбу целого поколения, к сожалению, уже ушедшего или уходящего. Те, кто помянет его 9 Мая, наверняка скажут и о том, что 2008-й — это год 100-летия со дня его рождения, но сам он не дожил даже до 25-летия Победы. И будут сказаны в этот день добрые слова обо всех героях той войны — как знаменитых, увенчанных славой, наградами и званиями, так и совсем безвестных, покоящихся в братских могилах или погибших в первом же бою…
Мне, автору, никогда не приходилось общаться с этим человеком. Впервые увидел его имя в книге Леонида Винокура «7-я гвардейская», посвященной отдельной мотострелковой бригаде, сражавшейся в Сталинграде, а затем получившей наименование Корсунской за победу и уничтожение врага в Корсунь-Шевченковской операции. Книга, изданная в 1962 году в Волгограде (через год после переименования города), несет на себе, кстати сказать, ярко выраженный отпечаток того времени — периода хрущевской оттепели, разоблачения культа личности Сталина и исчезновения с карты страны города, носящего его имя. Автор вначале никак не решается назвать Сталинград Сталинградом, бесконечно прибегая к иносказательному «город на Волге». Даже историческое имя города Царицын сходит с его пера легко и свободно, но — не Сталинград. И лишь на восьмой странице историческая правда берет свое — автор наконец справляется с косноязычием «политического момента» и пишет прямо: Сталинградское направление и Сталинград.
По-своему наивным выглядит и описание путешествия в город, который еще не захлестнули боевые действия, в котором еще работают магазины, ходят трамваи, а мирное население спешит на работу. Один из спутников Леонида Абовича накупил в Москве струн для гитар, балалаек и мандолин и везет их в Сталинград, делясь с соседями по вагону грандиозными планами: «Такой оркестр организуем — на весь фронт». По-видимому, даже кадровым офицерам в начале лета 1942 года, после первой победы под Москвой, чудится, что ход войны будет вот-вот переломлен и Красная Армия погонит врага вспять под сопровождение оркестров из мандолин и балалаек. Видимо, и в их сознание не умещается мысль, что впереди — еще три тяжелейших года войны, самой кровопролитной в истории человечества, а Сталинградская битва станет одним из самых масштабных (в том числе по человеческим потерям), но все же не последним сражением Второй мировой…
Понятно, для Николая Рыбака совсем иной характер носило «путешествие» от Кировограда до Сталинграда. О самом начале войны мы беседуем с сыном Н. Рыбака, Аркадием Николаевичем, по сей день живущим в Кировограде.
В 1941-м Аркадию Николаевичу было всего три года. Он родился в семье вторым, а через два года, в 1940-м, появился на свет третий брат. Уход отца, начало оккупации сохранились в памяти Аркадия Николаевича в виде разрозненных и нечетких картинок. Тем не менее, беседуя с ним, невольно приходишь к мысли, что его отец, как, пожалуй, и все то поколение, был сугубо мирным человеком: работал в Новоукраинке столяром на небольшой, ныне несуществующей мебельной фабрике, растил детей, заботился о семье и воевать против кого бы то ни было уж никак не собирался.
И не он выбрал военную стезю, а она его — еще до нападения фашистской Германии на нашу страну. Партия, как тогда говорили, бросила Николая Рыбака на ОСОАВИАХИМ. Общество содействия обороне, авиации и химическому строительству было аналогом более современного, еще не забытого ДОСААФ (Добровольного общества содействия армии, авиации и флоту). И только на первый взгляд непонятно, зачем его предшественнику был нужен еще и слог «хим». На самом деле тогдашняя химическая промышленность тоже была оборонной отраслью. А люди, интересующиеся военной историей, убеждены, что Гитлер, испытавший на себе силу химического оружия во время Первой мировой войны, когда был всего лишь ефрейтором, не случайно побоялся использовать его в войне против СССР. Дело было не в международных конвенциях, а в возможном ответе Сталина, накопившего к началу войны огромные запасы отравляющих веществ.
Соответственно, получил Николай Рыбак, как вспоминает его сын сегодня, в тогдашнем ОСОАВИАХИМе и воинское звание — к началу войны был уже старшим лейтенантом. А затем старший лейтенант был направлен в войска и первый свой бой принял при обороне Кировограда.
В книге «7-я гвардейская» неоднократно упоминается уже капитан Рыбак, коммунист, комиссар (заместитель командира по политчасти) 3-го мотострелкового батальона. И несколько раз — на страницах, посвященных непосредственно пленению Паулюса.
В конце января 1943 года, в ходе соединения войск генерала Рокоссовского с войсками генерала Чуйкова, были разгромлены пять фашистских армий — две немецкие, две румынские и одна итальянская. Непосредственно в Сталинграде осталось более 90 тысяч солдат и офицеров 6-й армии, которой командовал генерал-фельдмаршал Паулюс. Продолжались бои за каждый дом, каждую улицу, но местонахождение самого Паулюса оставалось неизвестным. Только к утру 31 января, как пишет Л. Винокур, наконец появилась информация: штаб 6-й армии и ее командующий Паулюс находятся в центре города, в подвале здания универмага. Капитан Рыбак назван в книге в числе офицеров, присутствующих в подвале во время сдачи Паулюса в плен и переговоров о капитуляции 6-й армии. На самом деле, по мнению Аркадия Рыбака, в книге упущен один важный момент:
— По его рассказам, в подвал, где находился фельдмаршал, отец и еще два офицера вместе с автоматчиками ворвались первыми. И предложили фельдмаршалу сдаться.
Косвенное подтверждение тому есть и в книге:
«Огонь, однако, не прекращался. (…) Между тем старший лейтенант Ильченко вместе с лейтенантом Межирко, лейтенантом Гриценко, старшим лейтенантом Костюшко, капитаном Бухаровым, капитаном Рыбаком, старшим лейтенантом Рябовым, капитаном Морозовым, лейтенантом Сафроненко, майором Фоменко и бойцами продолжают находиться в здании универмага в логове врага. Надо отметить спокойствие и мужество, проявленные этими офицерами и солдатами в сложной обстановке… Они первыми прошли по непроторенной дороге, объятой еще огнем жесточайших боев. И в их лице гитлеровские генералы и солдаты увидели советских воинов, требующих по праву победителей безоговорочной капитуляции».
— Вообще любил ваш отец рассказывать о войне и о взятии в плен фельдмаршала Паулюса? — задаю вопрос Аркадию Рыбаку.
— Ну понятно, что на каждом углу он об этом не рассказывал. Но при случае, встречаясь с родными или разговаривая с нами, детьми, кое-что вспоминал. Особенно о Сталинграде. О тяжелых боях, о том, как гибли друзья… О том, как, возвращаясь на «Виллисе» из штаба в расположение части, повернули среди руин не в ту сторону и нарвались на немцев. Но — отбились. И «Виллис» не бросили. У него ведь и ранений хватало! И вот здесь был шрам, на подбородке, страшно подумать — если бы пуля прошла на какой-то сантиметр выше, то…
Отчетливо маленький Аркадий запомнил, как отец сумел заскочить в Новоукраинку после освобождения Кировограда:
— Помню, через огород идет какой-то военный в шинели. Весна была. Потому помню, что бабушка его молозивом кормила, — это когда корова отелится, пекли на первом молоке что-то вроде таких блинов толстых. Стало быть, весна. Я как раз во дворе был, и вдруг вижу — идет какой-то дядька, в форме, при погонах, в фуражке, портупея, пистолет — все, как положено, и прямиком ко мне: «Сынок!» Взял меня на руки, и я почувствовал, узнал его — отец!.. Пробыл недолго, дня два, и отправились — он не один был, с ординарцем приехал — свою часть догонять.
А когда война закончилась, он приехал забрать нас. Из Вены, в сорок шестом. То есть с боями прошел пол-Европы, дошел до самой Вены, а там был назначен заместителем коменданта советской зоны города. И приехал за нами. Уже майор — в новой форме. Матери одежду привез, родственникам — подарки. Старший брат здесь остался, с бабушкой, чтобы доучиться. А мы — мама, я и младший брат — уехали с отцом. Налегке, в общем, уехали, все наше имущество в один чемодан вместилось — что там было брать с собой, после войны… Дорогу я плохо помню. Помню только, как в Чопе вагоны на европейскую, более узкую, колею переводили. А в Вене отцу от гарнизона выделили хорошую большую служебную квартиру — комнат семь. У нас с братом была отдельная комната. Приходила убирать в квартире женщина-австрийка. Я в школу ходил при гарнизоне…
Разное вспоминается Аркадию Николаевичу из того периода. И красивая школьная форма, в которой они на занятия ходили. И то, что случались в Вене и стычки наших солдат с американцами… Впрочем, об этом рассказывать он не хочет — теперь уже вроде бы ни к чему, все быльем поросло. Зато некоторые другие эпизоды он вспоминает не без удовольствия:
— Отец по своей работе постоянно с местными властями общался, и у себя дома принимал. Помню, были у нас в гостях бургомистр, районный руководитель австрийской Компартии. А мама сварила настоящий украинский борщ. Так они ели и только нахваливали: никогда, дескать, такого не ели! Они же, это мне мать рассказывала, думали, что русские (а мы тогда для них были все — русские) — это варвары какие-то, страшные люди, которые среди медведей живут. А тут — нормальные люди, да еще и борщ украинский!..
То, что Николай Рыбак был человеком, рожденным для мира, а не для войны, отчетливо проявило себя в 1948 году, когда его уже представили к званию подполковника. Другой бы, возможно, порадовался за себя, начал бы подсчитывать в уме, сколько за его спиной военных лет, засчитывающихся, как год за три, и сколько еще нужно прослужить, чтобы заработать полноценную военную пенсию. А он отрубил:
— Я человек сугубо штатский, отпустите меня!
Вернувшись в Кировоград, вспоминает его сын, легко вписался в штатскую жизнь. Был начальником отдела кадров областного управления трудовых резервов, курирующего ремесленные училища. Был направлен в Александрию директором горнопромышленной школы. Вновь вернулся в Кировоград, работал начальником цеха и секретарем партийной организации на мебельной фабрике, был избран депутатом горсовета, возглавил ЖЭК №2…
— Он всего полгода, — рассказывает Аркадий Николаевич, — не дожил до 60 лет. С инфарктом попал в больницу на улице Ленина, а все равно был весь в работе: каждый день бывали у него главбух, мастера, прорабы, он бумаги подписывал, требовал с них, если что-то шло не так, как надо… И — повторный инфаркт. Зима была, снегу намело, местные власти всю технику мобилизовали, чтобы дорогу на кладбище расчистить. Были на похоронах представители городской и областной власти, городской и областной военкомы, почетный караул… Очень его уважали. Его боевые друзья, а в их числе и автор книги Винокур, когда его не стало, еще долго переписывались с матерью. Но постепенно ушли и они все из жизни…
Остается добавить к этой истории еще один горький штрих. В музее при Доме офицеров, вспоминает Аркадий Николаевич, был отдельный стенд, посвященный его отцу, Николаю Рыбаку. Были выставлены на нем и его боевые ордена, медали — в их числе медаль «За отвагу», которой офицеры награждались только в исключительных случаях. Но нет больше Дома офицеров, а с ним и этого музея. Куда делись все эти награды, которые следовало бы передать детям, а затем и внукам, остается только гадать — лишь наградные удостоверения сохранились в семье. Похоронен Николай Рыбак на Ровенском кладбище. С его памятника — уже в наши дни — была украдена дюралевая звезда…
9 Мая Аркадий Николаевич обязательно идет на Крепостные Валы, к мемориалу. Идет, чтобы отдать дань памяти отцу и всем тем, кто сражался против фашизма. Они все достойны того, чтобы мы помнили о них с гордостью.
Достойный был человек.