Свидетельства очевидцев
Без малого тридцать лет прошло с тех пор, как в атмосфере земного шара отгремели отголоски последнего взрыва ядерного боезаряда. Более того, с 1996 года в мире действует договор о полном запрете всех видов испытаний ядерного оружия. Лишь не присоединившиеся к мораторию Индия и Пакистан провели подземные ядерные испытания в 1998 году. Но, по большому счету, период времени, когда наша планета подвергалась ударам совсем не мирного атома по 60-70 раз в год, остался далеко в прошлом. В истории. В архивных записях, фото- и видеодокументах. А также в памяти тысяч ученых, офицеров и солдат, непосредственно принимавших участие в испытаниях этого вида боеприпасов.
Среди жителей Кировограда тоже есть очевидцы проводившихся на территории Советского Союза ядерных взрывов. С момента основания Кировоградского областного союза ветеранов ядерных испытаний и учений с применением ядерного оружия в рядах этой организации насчитывалось шесть участников испытаний на Новоземельском полигоне, четверо участников испытаний на Семипалатинском полигоне, двое участников военных учений с применением ядерного оружия. Полковник в отставке Иван Павлович Железкин, а также старшина Иван Федорович Т. (свою фамилию он попросил не называть) согласились поделиться с читателями «УЦ» своими воспоминаниями о днях, проведенных на острове-полигоне Новая Земля…
Самое первое испытания ядерной (плутониевой) бомбы состоялось 16 июля 1945 года на Аламогордской базе ВВС США, расположенной в пустынной части штата Нью-Мексико. Советский Союз адекватно ответил своему наиболее вероятному противнику 29 августа 1949 года, отметив тем самым «открытие» полигона близ Семипалатинска. В общей сложности программа ядерных испытаний СССР продолжалась 41 год, 1 месяц и 26 дней. За это время в различных местах России, Казахстана, Туркменистана и Украины было произведено 715 ядерных взрывов — как мирного назначения, так и боевых, в основном на Семипалатинском полигоне и на Северном испытательном полигоне Новая Земля.
Справка «УЦ». Новая Земля — архипелаг в Северном Ледовитом океане между Баренцевым и Карским морями. Состоит из двух больших островов — Северного и Южного, разделённых узким проливом, и многих мелких. Северо-восточная оконечность Северного острова — мыс Желания — является самой восточной точкой Европы. Вплоть до XIX века Новая Земля была пустынным островом, возле которого ловили рыбу и охотились норвежцы и поморы. Ни те, ни другие поселиться и жить на островах не могли, и Новая Земля оставалась только перевалочным пунктом.
17 сентября 1954 г. на Новой Земле был открыт советский ядерный полигон с центром в Белушьей Губе. Полигон включает в себя три площадки: Чёрная Губа, Маточкин Шар, Сухой Нос. С 21 сентября 1955 года по 24 октября 1990 года на полигоне было произведено 135 ядерных взрывов: 87 в атмосфере, 1 наземный, 2 надводных, 3 подводных и 42 подземных взрыва.
Именно на Новой Земле в октябре 1961 года была испытана мощнейшая в истории человечества водородная бомба — 116-мегатонная Царь-бомба (известная также под названиями «Иван» и «Кузькина мать»). Правда, подрыв бомбы был осуществлен на половину ее мощности — около 58 Мт.
В 1990-е годы испытания резко сошли на нет, и к настоящему времени на Новой Земле проходят лишь исследования в области ядерных систем вооружений. Накануне 50-летия создания полигона на Новой Земле руководитель российского Федерального агентства по атомной энергии Александр Румянцев заявил, что Россия намерена и впредь развивать полигон и поддерживать его в рабочем состоянии. При этом Россия не собирается проводить на архипелаге ядерные испытания, но намерена осуществлять неядерные эксперименты для обеспечения надежности, боеспособности и безопасности хранения своих ядерных боеприпасов.
«Эти ощущения не забуду никогда»
Когда Иван Железкин впервые столкнулся с ядерными боеприпасами, он был уже опытным боевым офицером, прошедшим горнило Великой Отечественной войны.
Родился Иван Павлович в сентябре 1924 года на хуторе Секачи Михайловского района Волгоградской области. После окончания семи классов школы пошел учиться в Михайловское педагогической училище. Отучился два курса, когда началась война. В августе 1942 года его призвали в армию и направили в осажденный Сталинград. Там молодого, необстрелянного бойца определили в 29 учебный танковый полк (полковую школу). Но в условиях боевых действий заниматься учебой не было никакой возможности, поэтому полк был передислоцирован в Челябинскую область. В тылу Иван Железкин окончил полковую школу и в звании сержанта, в должности стрелка-радиста танка Т-34 был направлен на Юго-Западный фронт. В 1943-44 годах принимал участие в боях по освобождению от немецко-фашистских захватчиков Левобережной Украины (Луганская, Донецкая, Днепропетровская, Харьковская, Запорожская области), а также Житомирской и Винницкой областей.
В марте 44-го его вновь отправили на учебу во 2-е Ростовское училище самоходной артиллерии. По окончании училища, в декабре 1944 года, получил звание младшего лейтенанта и вернулся на фронт. В январе 1945 года воевал на Прибалтийском фронте, в Курляндии (это историческая область Латвии), где Советская Армия окружила и удерживала крупную группировку немецких войск, рвавшихся на соединение со своими главными силами. Там и встретил День Победы… В ходе боевых действий танк Ивана Железкина дважды был подбит, лейтенанту несколько раз приходилось гореть в боевой машине.
После окончания войны Иван Павлович собирался уволиться из армии, хотел пойти учительствовать, работать по своей гражданской специальности. Но судьба распорядилась иначе, он так и остался военным. Служил в Ленинградском округе командиром танкового взвода. В 1955 году окончил инженерный факультет военной академии бронетанковых войск, затем прошел курсы переподготовки на новую технику, после чего был направлен для прохождения службы в только-только созданные Ракетные войска, где ему довелось работать с ядерными боеприпасами. В 1961 году Иван Железкин оказался в числе участников государственных испытаний ядерного оружия на полигоне Новая Земля…
— В то время как раз проходили массовые испытания ядерного оружия большой мощности, — вспоминает Иван Павлович. — Я служил на Урале, начальником отдела по эксплуатации ядерных изделий (в армии ядерные боеприпасы называли изделиями), и меня назначили начальником эшелона по доставке торпеды с ядерной боеголовкой на испытания, запланированные на полигоне Новая Земля. До Североморска изделие везли сначала автомобильным, потом железнодорожным, авиационным транспортом. Как положено по инструкции, ядерные боеприпасы транспортировали отдельными узлами, в разобранном и «разряженном» состоянии. Компоненты изделий находятся в специальной таре, исключающей повреждение узлов и деталей, потому что тряска при транспортировке неизбежна. Да и мало ли что может произойти при перегрузке боеприпасов. Хотя во время транспортировки предпринимались беспрецедентные меры предосторожности, исключающие самопроизвольный подрыв даже капсюлей детонаторов. Офицеры, отвечавшие за доставку изделий, четко следили за тем, чтобы в ходе доставки, погрузки-разгрузки боеприпасов не было ни одного лишнего действия, противоречащего инструкции.
В порту Североморска мы подготовили к испытаниям торпеду с ядерной боеголовкой и снарядили одну имитационную торпеду с обычным тротиловым зарядом. Торпеды в полной степени готовности погрузили на подводную лодку, которая взяла курс на Новую Землю. Большую часть технического персонала отправили на остров кораблем, а нас, восемь офицеров, перебросили на Новую Землю самолетом с пересадкой в Архангельске.
Когда самолет подлетал к острову, неожиданно загорелось табло: «Осторожно, радиация!» Потом уже мы узнали, что незадолго до нашего приезда на полигоне были проведены ядерные испытания. В воздухе оставался повышенный уровень радиации, и приборы самолета это дело зафиксировали.
На Новой Земле нас поселили на «точке» — это небольшой поселок из нескольких домиков на Губе Черная, где жил персонал полигона и командированные на испытания. На бытовых объектах — в магазинах, в столовой, в медпункте — работали гражданские, а так в основном на острове проходили службу моряки Северного флота.
По прибытии на полигон нам пришлось ждать, когда подойдет подводная лодка с торпедами на борту. А тут, как назло, ухудшилась погода. Видимость упала до 5-10 метров, началась пурга, ветер подул такой силы, что для того, чтобы не упасть, когда выходишь из помещения, нужно наклоняться вперед под углом градусов сорок пять. Из-за неблагоприятных погодных условий испытания отложили на несколько дней.
На испытания приехало много людей. Медики из Военно-медицинской академии им. Кирова, у них была своя задача — изучать влияние радиационного излучения на живые организмы. Прибыли конструкторы ядерных изделий, специалисты минно-торпедного института, всех научно-исследовательских учреждений, которые занимались разработкой узлов, датчиков боеприпасов и самой испытуемой торпеды в целом. Присутствовали даже главный конструктор Министерства среднего машиностроения и его заместитель. Моряки, сухопутные, гражданские — кого там только не было… Я даже встретил знакомого старшего лейтенанта, начальника котельной одной из воинских частей. «Ты как здесь оказался?» — спрашиваю. Говорит, прислали изучать влияние ударной волны и других поражающих факторов ядерного взрыва на состояние тепловых сетей…
Мы все время находились на «точке», ждали, пока дадут команду на начало испытаний. По сути я как специалист свою задачу уже выполнил — собрал изделие и подготовил его к испытаниям, теперь только оставалось понаблюдать за результатами взрыва.
Кормили нас очень хорошо и вкусно. Шли такие разговоры, что на полигоне работают по контракту гражданские повара из лучших ресторанов Москвы. В магазинах полно было всяких продуктов, очень много рыбы: сушеной, вяленой, консервированной, любой. Ассортимент отличался от того, что можно было купить в магазинах на материке, как небо и земля. Хотя матросы, которые служили на полигоне, рассказывали, что так было не всегда. Жаловались, что в 1955-57 годах питались не очень здорово, даже голодали, когда возникали перебои с поставками продуктов, приходилось на дичь охотиться, собирать птичьи яйца. А вот нас строго предупредили: охотиться, ловить рыбу на Новой Земле нельзя. Офицеры-дозиметристы отслеживали, кто из персонала или гостей полигона добывал дичь или рыбу, изымали трофеи и выбрасывали их в глубокую яму.
В конце октября 1961 года распогодилось, пурга утихла, в небе появилось солнце, и испытаниям дали «зеленый свет». По графику, в один день должны были провести сначала воздушный взрыв ядерной бомбы, а затем подводный взрыв нашей торпеды.
Государственная комиссия по испытаниям находилась в подземном бункере, а все остальные расположились на поверхности, возле земляного бруствера, под которым находился командный пункт с измерительной аппаратурой. Нам каждому выдали очки с затемненными стеклами, такие, какими пользуются сварщики, а также индивидуальные карманные дозиметры. Но эти приборы не были прямо показывающими. То есть с их помощью самому нельзя узнать ни дозу радиации, ни радиационный фон. Нужно было дозиметр отдать специалистам, они с помощью специальных приборов (разрядников) считывали показания датчиков на предмет величины облучения. Самому узнать, какую дозу радиации получил во время испытаний, было невозможно, а что там намеряли после испытаний, нам никто ничего не сообщал… Очки же просто защищали глаза от вспышки и светового облучения.
Когда мы все выстроились возле земляного вала, капитан первого ранга с мегафоном (офицер-информатор) объявил: «До взрыва осталось столько-то минут». Потом поступила команда надеть очки и не смотреть в северном направлении. Взрыв я не видел, но, мне кажется, почувствовал, как через тело прошел поток нейтронов. Ощущение не очень приятное, такое, как будто тебя кипятком ошпарило, волосы на теле будто вздыбились. Офицер-информатор дал команду снять очки и ожидать ударную волну. Ждем минуту, две, три… Потом офицер объявляет: «Внимание, идет ударная волна!» Ударило, как кнутом по ушам, я только успел повернуться в пол-оборота, чтобы посмотреть, как движется волна. Она шла в южную сторону, уносясь прочь фиолетовой дымкой и сдавливая снежный покров. Одновременно видно было, как где-то далеко в северном направлении формируется ядерное облако в том виде, как его изображают на картинках. Зрелище, я скажу, страшное. Небо заволокло радиоактивным облаком темно-фиолетового, местами оранжевого цвета. Ядерный гриб уперся в облака и начал расти в ширину, закрывая весь горизонт. Мы стояли и смотрели на него, ожидая, пока дадут команду уходить с бруствера…
Даже члены государственной комиссии вышли из бункера, чтобы посмотреть на ядерное облако, потому что, находясь в «подземелье», они бы ничего и не увидели. Было ли это опасно? Расстояние от эпицентра взрыва до бруствера было рассчитано таким образом, чтобы ударная волна никому не навредила, очки защитили от ожога сетчатку глаз, а нейтронный поток — он же всепронизывающий, его ничем не остановишь, от него ничем не укроешься.
Затем поступила команда ехать к берегу, смотреть на подводный ядерный взрыв, наблюдать за испытаниями торпеды, которую я привез с Урала. Мы все (на испытаниях присутствовало больше ста человек) сели в автобусы и поехали к Губе Черная.
В акватории Губы, на расстоянии 5 километров от берега, соорудили четырехугольник из четырех буйков размерами 240 на 360 метров, который должен был обозначать условную мишень. Подводная лодка в полупогруженном состоянии (моряки называют его перископным положением) находилась в Баренцевом море, километрах в пятнадцати от нашего месторасположения. Субмарина должна была произвести два залпа по мишени: один имитационной, другой — «боевой» торпедой с ядерным боезарядом. Заряд небольшой, менее 20 килотонн, это меньше, чем мощность атомной бомбы, сброшенной на Хиросиму. В данном случае огромная мощность и не нужна, если бы такая торпеда взорвалась в порту, то разрушила бы только находящиеся в порту корабли…
По замыслу руководства комиссии, сначала нужно было определить точность попадания в обозначенный квадрат. Имитационная торпеда попала точно в цель, прямо в центр мишени. Снова зазвучали команды офицера-информатора, опять пошел обратный отсчет секунд, оставшихся до пуска «нашей» торпеды. Наконец объявили: «Залп!» Офицер оглашает через мегафон время до взрыва: 20 секунд, 10 секунд, 9, 8, 7 секунд… Когда отсчет дошел до нуля, мы замерли в ожидании взрыва. Однако его не последовало! А офицер-информатор продолжал считать, теперь от нуля: плюс одна секунда, плюс две, плюс три… Честно говоря, стало немного не по себе. Почему торпеда «опаздывает» к цели? А если она прошла мимо и сейчас взорвется прямо возле берега, у нас под ногами? На цифре «+15» поверхность залива задрожала, и вверх подскочил высоченный столб воды. А вот звука взрыва слышно не было, подрыв торпеды произошел на глубине 25 метров, к тому же дувший с моря ветер заглушал всякие другие звуки… Водяной столб моментально приобрел форму купола. Затем водяные «космы» по бокам купола стали спадать, и у верхней, в шаровой части водяного облака начали вырисовываться очертания классического ядерного гриба, похожего на тот, который возникает при воздушном взрыве.
Когда появилась опасность выпадения на берег капель радиоактивной воды (облако росло в стороны все шире и шире), нам дали команду занять места в автобусах и быстрее покинуть побережье Губы Черная. Идем к автобусам, и тут кто-то спрашивает у моряков — специалистов по торпедному делу: почему торпеда подошла к цели с опозданием на 15 секунд? Те успокоили, сказали, что пятнадцатисекундная задержка уложилась в пределы допуска по времени от залпа до взрыва, тем более что волнение моря усилилось от взрыва первой торпеды, и это повлияло на скорость движения подводного снаряда…
На рейде в Баренцевом море нас уже ждал готовый к отплытию эсминец (между прочим, корабль Черноморского флота). Члены комиссии, которые должны были подписывать акт о государственных испытаниях, на материк улетели на самолете, всех остальных участников испытаний попросили грузиться на эсминец. Меня поселили в каюту второго помощника капитана корабля. Кроме всех удобств там было тепло, на тот момент для меня это было самое главное, потому что на острове замерз крепко… Ночь шли курсом на Мурманск, а утром, уже с борта эсминца, мы стали свидетелями чрезвычайно мощного ядерного взрыва над северной оконечностью архипелага Новая Земля. Даже с расстояния 450-500 километров это было впечатляющее зрелище — весь горизонт оказался затянут облаком ядерного взрыва. Уже тогда, на борту корабля, в разговорах впервые прозвучала цифра тротилового эквивалента ядерного боезаряда: 50 мегатонн. Сейчас пишут, что мощность взрыва составляла 58 мегатонн. Но факт в том, что это был первый и последний в истории сверхмощный ядерный взрыв…
Справка «УЦ»: Царь-бомба («Иван», также «Кузькина мать») — термоядерное устройство, разработанное в СССР в середине 1950-х годов группой физиков под руководством академика И. В. Курчатова. В группу разработчиков входили Андрей Сахаров, Виктор Адамский, Юрий Бабаев, Юрий Трунов и Юрий Смирнов. Испытания бомбы отложили по политическим соображениям: Генсек ЦК КПСС Никита Хрущёв собирался с визитом в США, и в холодной войне наступила пауза.
Однако в 1961 г., с началом нового витка гонки вооружений, испытания Царь-бомбы вновь стали актуальными. Испытание самого мощного в мире термоядерного устройства состоялось 30 октября 1961 г., во время работы XXII съезда КПСС. Подрыв бомбы произошел в пределах ядерного полигона (73°51 северной широты, 54°30 восточной долготы) на высоте 4500 м. Мощность взрыва составила 58 мегатонн в тротиловом эквиваленте. Этого достаточно, чтобы превратить скалу в пыль, а процветающую страну средних размеров — в безжизненную пустыню. Царь-бомба была рассчитана на 116-мегатонный эквивалент; планируемую мощность взрыва урезали вдвое, заменив урановые вставки инертным материалом, что существенно повысило «чистоту» взрыва. Уменьшение мощности заряда Никита Хрущев прокомментировал так: «Чтобы не разбить все стёкла в Москве».
Ядерный гриб, образовавшийся в результате взрыва, поднялся на высоту 64 километра; диаметр его «шляпки» достиг 40 километров. Огненный шар разрыва достиг земли и почти достиг высоты сброса бомбы (то есть радиус огненного шара взрыва был примерно 4,5 километра). Излучение вызывало ожоги третьей степени на расстоянии до ста километров, сейсмическая ударная волна, возникшая в результате взрыва, три раза обогнула земной шар, ионизация атмосферы в течение одного часа стала причиной помех радиосвязи даже в сотнях километров от полигона. Свидетели почувствовали удар на расстоянии тысячи километров от эпицентра взрыва. Акустическая волна докатилась до полуострова Диксон (северная оконечность материковой части), удаленного от Новой Земли на 800 километров, где взрывной волной повыбивало окна в домах. Стада северных оленей, оказавшихся в 700-километровой зоне взрыва, потеряли шерсть и позже издохли.
Политическим результатом этого испытания была демонстрация Советским Союзом наличия в своем арсенале неограниченного по мощности оружия массового уничтожения. На тот момент максимальная мощность бомбы, которой обладала армия США, была вчетверо меньше, чем у «Ивана». Название «Кузькина мать» появилось после известного высказывания Никиты Хрущёва на 15-й Ассамблее ООН, проходившей в преддверии Карибского кризиса: «Мы ещё вам (Америке) покажем кузькину мать».
«Безъядерная Украина — выбор правильный!»
— Иван Павлович, по возвращении с полигона Новая Земля на берег вы и ваши товарищи не проходили какого-либо специального медицинского обследования, чтобы выявить следы возможного влияния радиации на здоровье солдат и офицеров, участвовавших в программе испытаний ядерного оружия?
— Никто нас не обследовал. Но я сам через некоторое время почувствовал ухудшение самочувствия. Появились постоянная сонливость, усталость. Много лет тело произвольно вздрагивало, как будто «вспоминая» ощущения от пронизывающего излучения нейтронного потока. Неприятное впечатление для нервной системы.
В 1962 году мне дали путевку на Юг. Приехал на курорт, и оказалось, что мне противопоказано долго находиться под южным солнцем. Меня качало из стороны в сторону, куда ни посмотрю — в глазах тут же становится все красно-оранжевым. Много лет после этого часто моргал глазами, не мог сосредоточить взгляд на одной точке, чтобы хотя бы 2-3 секунды смотреть на предмет, не моргая. Ощущение такое, будто в глаз попал песок, а слеза не может его промыть…
Тогда, по возвращении с Новоземельского полигона, я поехал в Москву, доложить о результатах испытаний главному инженеру 12-го Главного управления. Генерал-майор похвалил за успешное выполнение задания и направил обратно в часть, на Урал. Когда прибыл в расположение части, зашел доложиться командиру, а тот даже слушать не стал — меньше знаешь, крепче спишь… Раз он мой доклад о таком важном деле не принял, ничего слушать не захотел, для меня это стало сигналом того, что лучше всего об этих испытаниях никому ничего не рассказывать, молчать. Если бы тогда я где-то хотя бы заикнулся, где был, что видел, — были бы большие неприятности. Находясь в части, в ноябре 1961 года я получил к исполнению новые документы на усиление боевой готовности. Этими бумагами предписывалось в том числе введение круглосуточных боевых дежурств. Приближалось время Карибского кризиса…
В общей сложности я занимался эксплуатацией ядерных изделий два десятка лет: с 1955 по 1975 гг.; первые десять лет служил на Урале, затем меня перевели на объект Кировоград-25. Много лет прошло с той поры, но неприятные ощущения все равно не забылись. Радиация — она и есть радиация, излучения без цвета и запаха, последствия от облучения, которые вредны для здоровья и жизни. Только никто из нас не знал, какую дозу облучения он получает что при испытаниях, что при повседневных регламентных работах с ядерными изделиями. Если бы в то время у нас были дозиметрические приборы, такие, как сейчас, чтобы можно было достоверно замерять величину радиации, контролировать и ограничивать время работы с боеприпасами, чтобы не превышать допустимую суточную дозу… Все, кто в армии работал с ядерным оружием, знают, что радиация накапливается в организме. Ее ничем не выведешь. Все мы приобрели какую-то хроническую болезнь, и не одну. Наша организация для того и создана, чтобы защищать и отстаивать интересы всех ветеранов, и тех, кто повседневно работал с ядерными изделиями, и тех, кто участвовал в испытаниях или учениях с применением ядерного оружия.
Я вот на чем хочу акцентировать внимание: совершенно верно, что Украина — третья держава в мире по количеству ядерного оружия — отказалась от этого вида вооружений. Безъядерная Украина — выбор правильный! Я хотел бы, чтобы это поняли и те политики, которые выступают за восстановление ядерного арсенала. Если бы их сыновья служили в Ракетных войсках, они бы так не говорили, зная, что их детям придется иметь дело с радиационным излучением. В ядерной войне не будет победителей, будут только сплошные жертвы и разрушения…
Три года зимы
Уроженец Кировоградщины старшина Иван Федорович Т. на Новой Земле провел почти три года, с 1956 по 1959-й — большую часть времени, что служил на Северном флоте…
— Меня призвали в армию в 1955 году, — рассказывает ветеран. — На то время я уже получил специальности тракториста, шофера, столяра 5-го разряда и сильно хотел быть танкистом. Но меня определили на флот. Год учился в школе младших специалистов, находившейся в Карело-Финской АССР. После окончания школы меня направили в Северодвинск и назначили служить на корабль, пропахший порохом боев Великой Отечественной войны. Потом перевели на плавбазу, с экипажем которой я выполнил два рейса на Новую Землю по переброске туда оборудования и личного состава (дорога из Северодвинска к острову занимала трое суток). А летом пятьдесят шестого года меня забрали служить на полигон.
— Иван Федорович, какими были условия быта на острове? Все-таки необустроенная земля, суровый северный климат…
— Жили по сорок человек в палатках, которые отапливались печкой-буржуйкой. Первое время всё располагалось в армейских палатках: госпиталь, столовая. Строили помещения, в которых затем заселялся личный состав. До 54 года на Новой Земле почти ничего не было, военные этот остров осваивали. Мы все в то время были, как первопроходцы. Смелые… Радиации не очень-то боялись, да мы о ней практически ничего и не знали.
Зимой действительно было очень холодно. Температура опускалась до отметки -40 градусов. Солярка замерзала, ребятам, работавшим на технике, можно было только сочувствовать, они еле-еле запускали двигатели машин. Часто дул сильный ветер с метелями. Порой снега наметало столько, что «с головой» укрывало автомобили «Победа». Снежный покров был плотный. ГАЗ-51 шел по снегу, как по асфальту, не проваливался, даже не приходилось дорогу расчищать. Такая зима на Новой Земле продолжалась где-то пять месяцев. Летом солнце практически не садилось за горизонт, держалась солнечная, но прохладная погода. Больших морозов не было, хотя даже летом лед с берегов практически не сходит. Природу острова никак не назовешь живописной: карликовые деревья, мелкий камыш, цветочки желтые, мох, низкая трава. Тогда на Новой Земле водилось много животных: песец, лемминг, северный олень, разная птица. Иногда ходили на охоту. Там жил дядя Вася, он сам родом из Украины, его выслали на Север, а он сбежал еще дальше, на Новую Землю. На острове ориентировался, как у себя во дворе, гостей всегда принимал радушно. То рыбалку организует, то охоту. Ни один офицер высокого ранга на охоту без дяди Васи не ездил…
— А чем приходилось заниматься во время службы, по ходу подготовки к испытаниям ядерного оружия?
— У каждого была своя задача. Матросы занимались подготовкой к взрывам кораблей-мишеней (они находились в полузатопленном состоянии, надо было поднимать их на поверхность). Весной, перед маем, когда в Баренцевом море вскрывается лед, бомбили фарватер, чтобы ледоколу легче было добраться до острова и чтобы обезвредить немецкие мины, оставшиеся со времен войны.
На полигоне служило много врачей, каждый из которых писал научную работу о влиянии излучения на организм. Служили ребята, которые ухаживали за собаками. На острове жило много подопытных животных. Во время испытаний несколько собак размещали в зоне взрыва на одном расстоянии, еще несколько — на другом. Затем медики вскрывали трупы животных и исследовали влияние излучения на живые ткани. Брошюры потом писали, составляли наставления по правилам безопасности для человека. Еще на животных испытывали пропускную способность различных материалов. Оборачивали животных сукном, капроном и ставили на определенном расстоянии от эпицентра взрыва. Капрон плавился, зато сукно выдерживало высокую температуру. То есть проходили испытания не только ядерного оружия, но и возможных средств защиты от излучения.
На разных расстояниях от взрыва располагались опытные лаборатории, где находилось оборудование, измерявшее, как радиация проходит через различные по толщине слои щебенки, глины, грунта, бетона. Все фиксировалось: какой уровень радиации на каком расстоянии от эпицентра, какой силы идет ударная волна. На всех испытаниях люди находились или в укрытиях, или на безопасном расстоянии. Дисциплина в этом деле была строгая. Во время самих испытаний несчастных случаев не было.
— К медикам, служившим на полигоне, солдаты, матросы часто обращались с жалобами на ухудшение самочувствия?
— За то время, что я служил на полигоне, медицинских обследований, как таковых, и не было (очень дотошно состояние здоровья проверяли перед отправкой на Новую Землю). Находясь на острове, я в госпиталь попал один-единственный раз. Как комсорг части я должен был ехать в Мурманск, на слет. Помню, тогда еще Леонид Утесов приезжал в город с концертом. Перед тем как мне нужно было отправляться в Мурманск, врач осмотрел меня, а у меня глаза желтые. Меня сразу положили в госпиталь, и через время все прошло.
Потом как-то навалилась общая слабость, особенно плохо себя чувствовал, когда на небе появлялось Северное сияние (ионизация воздуха, вызванная возмущением магнитного поля Земли. — Авт.). Медики определили меня на самолет и направили в Архангельск, в госпиталь. Прибыл в больницу, а там говорят: у нас уже есть один матрос с Новой Земли. Зашел в палату, смотрю — лежит на койке парень худющий, одни кости. Страшно смотреть. И плачет… Он так в госпитале и умер… Какая причина смерти? Никто ничего не говорил, может, и лучевая болезнь, мы же тогда такого ничего не знали… У меня даже после демобилизации, когда вернулся домой, состояние здоровья было неважнецкое.
Первое время после увольнения из армии работал на гражданском флоте, затем вернулся в Кировоград, устроился на «Красную звезду». О том, что происходило на Новой Земле, уже почти и забыл, раньше ведь никому о службе не рассказывал, знал, что нельзя ничего говорить. Прошло уже 50 лет, кое-чего не помню, но лица матросов-сослуживцев — как сейчас перед собой вижу…
