Последний причал “Новороссийска”

Ровно 49 лет назад, 29 октября 1955 года, Большая Севастопольская бухта стала братской могилой для более шестисот моряков. Могилой под грифом “Совершенно секретно”, который — в течение нескольких десятилетий — касался любых сведений о гибели линкора “Новороссийск”.

Сегодня эксперты утверждают: масштабную катастрофу можно было предотвратить, как и гибель сотен членов экипажа линкора. Расследованием причин и обстоятельств крупнейшего кораблекрушения в истории Черноморского флота занималась правительственная комиссия во главе с председателем Совмина СССР В.Малышевым, состоявшая из крупнейших ученых и специалистов. Выводы их работы лишь усугубляют трагизм и нелепость произошедшего, ведь гибель линкора стала возможной при роковом стечении сразу нескольких факторов. Позже зарубежные военные журналы писали: “Самая крупная катастрофа в истории Вооруженных Сил Советов — результат технического авантюризма большевистского флота. Трагическая гибель большого корабля в центре военно-морской базы, сотни и сотни жертв, унесенных на дно перевернувшимся линкором, десятки заживо погребенных, к которым спасатели так и не смогли прийти на помощь, красноречиво говорят о морской выучке русских, отсталости советской инженерной мысли, жестокости большевистских уставов”.

И еще одна цитата: “Русские потеряли самый крупный свой корабль, доставшийся им от итальянского флота как трофей, только потому, что они не смогли овладеть слишком сложной для них западной техникой”.

Хроника катастрофы:

29.10.1955. 01ч 30мин. Взрыв под линкором. Погас свет.

01ч 31мин. Объявлена (голосом) “Аварийная тревога”. Появился дифферент на нос и крен 1-2° правого борта.

01ч 32 мин. На кораблях эскадры ЧФ и рейдовых постах объявлена “Боевая тревога”. Дана команда аварийным партиям приготовиться к переброске на линкор.

Мощный взрыв разрушил все горизонтальные перекрытия от днища до верхней палубы, вверх вырвался столб воды и ила. Часовой, стоявший на носу корабля, был подхвачен взрывом и выброшен в море… В правом борту линкора зияла гигантская — полтораста(!) квадратных метров — пробоина. Потом специалисты установят, что под линкором взорвалась немецкая магнитная мина, оставшаяся в грунте бухты со времен Великой Отечественной.

«Меня послали в носовую часть — в разведку, на помощь, — вспоминает бывший матрос “Новороссийска” Виктор Салтыков. — Первый, кого я увидел, — наш почтальон Блинов. Стриженный по второму году, он лежал навзничь, с вывалившимися кишками. Глаза были открыты, но уже ничего не видели. Помощь Блинову была не нужна… Я побежал дальше, к огромной, от борта до борта, дыре в палубе. Оттуда неслись крики и стоны, туда светили фонарями, спускали переносные лестницы… Весь бак был залит илом. Набрал его полные башмаки. Никогда не забуду, как старшине 2-й статьи (фамилию не знаю) зажало полуоторванным комингсом правую руку. Как ни дергали, как ни отгибали железо — крепко зажало, ни в какую. А нос погружается, вода подступает. Ему аварийный топор притащили, кричат “Руби руку!”. А он не может, духу не хватает… Притащили ему кислородник, натянули маску, так он и ушел под воду, только свободной рукой на прощание помахал… Кислорода ему на час, наверное, хватило…»

Хроника катастрофы:

01ч 36 мин. Даны семафоры “Нуждаюсь в помощи”, “Нуждаюсь в медицинской помощи”. Носовая оконечность погружается.

01ч 39 мин. Началась погрузка раненых на баркасы.

01ч 43 мин. На линкор прибыла аварийная партия с крейсера “Михаил Кутузов” — 95 человек. Якорная цепь ушла под воду. Затоплены помещения в носовой оконечности корабля. Раненые отправлены на берег.

01ч 46 мин. На корабль прибыла аварийная партия с крейсера “Фрунзе” — 56 человек.

01ч 50 мин. Начата откачка воды буксиром из аварийных помещений через пробоину в палубе корабля, но фактически “из моря в море”. Прибыли аварийные партии с крейсеров “Керчь” и “Молотов”.

01ч 50мин. Личный состав продолжает ставить подпоры на переборки, двери и конопатить щели.

Позже комиссия установила, что водонепроницаемые закрытия и ряд общекорабельных систем корабля оказались несовершенными, требования по герметизации корпуса линкора не выполнялись, поэтому некоторые переборки лишь числились водонепроницаемыми…

К месту катастрофы прибыло высокое флотское начальство: командующий флотом, члены Военного совета, начальник штаба флота… Обстановка требовала немедленного принятия спасительного для гибнущего судна решения. Однако действия высших чинов, зафиксированные в судовом журнале, говорят об обратном.

Хроника катастрофы:

03ч 20мин. И.о. командира БЧ-5 Матусевич и начальник техуправления ЧФ капитан 1 ранга Иванов приняли решение затопить 4-ю электростанцию и румпельное отделение, но оно не было принято командованием флота.

03ч 50мин. На корабль прибыл и.о. командира корабля, старший помощник капитана 2 ранга Хуршудов и получил приказ от контр-адмирала Никольского вступить в командование кораблем…

03ч 45мин. Контр-адмирал Никольский попросил разрешения у командующего флотом снять с корабля личный состав, не занятый борьбой за живучесть линкора и стоящий на юте. Командующий отказал.

04ч 00мин. Никольский вновь просит разрешения у командующего флотом и члена Военного совета снять с корабля личный состав, построенный на юте. Они вновь отказали.

Нос линкора продолжал погружаться в воду. Те, кто уцелел после взрыва, продолжали бороться за жизнь родного корабля, вместе со спасательными командами других судов. Остальные — около тысячи(!) человек личного состава корабля были построены на юте. В это время была отдана команда — буксировать линкор к берегу, на мелководье. На момент взрыва линкор стоял в 130 метрах от берега, на глубине меньше 20 метров. Для многих “новороссийцев” эта сотня метров стала дорогой в вечность.

“Мы все бросились в нос, откуда бил из пробоины высокий фонтан, — вспоминает через десятилетия Виктор Салтыков. — Почему-то все решили, что вот-вот взорвутся погреба кормовых башен, а в носу боезапаса поменьше… Кое-кто сбрасывал бушлаты, одежду, кидался в воду и плыл к берегу. Пример был заразителен, я тоже начал расстегивать ремень, да вдруг увидел, как парень, что поплыл через бухту к Куриной пристани, вдруг скрылся под водой и уже больше не вынырнул…”

Командующий флотом отдал приказ, оказавшийся для тонущего судна роковым, — буксировать корабль на мелкое место за носовую оконечность линкора. Однако она уже погрузилась в ил — из воды уже показался руль, а корабль, который продолжали тянуть, все больше заваливался на левый борт.

Хроника катастрофы:

03ч 55мин. Резкий толчок на левый борт. Крен достиг 10-12° и начал непрерывно увеличиваться. Большие массы воды со свободной поверхностью начали распространяться по палубам корабля над машинными и котельными отделениями.

04ч 05мин. Принято решение топить креновые отсеки.

04ч 10мин. Крен на левый борт стал резко увеличиваться. На корабле погас свет.

04ч 12мин. Корабль сильно накренился на левый борт. И.о. командира БЧ-4 Астафьев приказал своему личному составу покинуть командный пункт связи, но сам остался. На линкоре выключились флагманские огни. Кто-то из офицеров прокричал команду: “Открыть кингстоны!” Старшина трюмных машинистов Касилов попрощался с товарищами и пошел вниз.

И последние записи:

04ч 14мин. Линкор угрожающе накренился… Отдана команда личному составу на юте перейти на правый борт и держаться за леера. Предметы на палубе стали срываться и катиться к левому борту. На спасательном судне “Карабах”, стоявшем в корме по левому борту, подали команду: “Отдать кормовой буксир” — и перерубили буксирный трос. Линкор дернулся и стал опрокидываться. Из группы адмиралов на юте послышалась команда: “В воду!”

04ч 15 мин. Линкор “Новороссийск” опрокинулся, перевернувшись килем через левый борт на 172°.

Вот и вся короткая летопись последних часов гордости советского флота, последних часов жизни сотен моряков. Из 607 жертв катастрофы от 50 до 100 моряков погибли еще при взрыве и затоплении носовых отсеков. Остальные еще несколько часов боролись за жизнь тонущего линкора. Почти все они остались внутри, когда корабль затонул.

“Часть из них длительное время (до трех суток) сохраняли жизнь в воздушных подушках отсеков”. За скупыми строками — медленное и мучительное угасание сознания, остатки надежды снова увидеть солнце и лица родных, томительное предчувствие последнего глотка кислорода…

“Трое суток живые из-под воды в корпус стучали…” — вспоминали местные жители. Достучались единицы.

Из железного склепа спаслись лишь девять человек: семь вышли через прорезанную в днище горловину через пять часов после опрокидывания, еще двоих через 50(!) часов вывели водолазы. Говорят, что трое спасателей лишились рассудка — “все коридоры трупами были забиты”.

И снова на помощь приходит горькая память Виктора Салтыкова.

“Утром нас вызвали на госпитальный причал опознавать погибших. Их было много, они лежали в несколько рядов. Мы ходили между ними, вглядывались в неузнаваемые — распухшие, изъеденные мазутом — лица. Узнали только одного из своей батареи, и то лишь по родимому пятну на ноге. Офицер, шедший за нами, записал его фамилию в блокноте, вынул из робы документы и бросил их в фанерный ящик. Там уже было много боевых книжек и комсомольских билетов, разбухших от воды”.

Сотни жизней оборвались в течение нескольких часов. Память о них была погребена в недрах сейфов под грифами секретности на многие десятилетия.

Не потому ли, что комиссия признала — гибель огромного корабля стала результатом ошибок высшего флотского руководства во время борьбы за живучесть линкора, который к тому же был перегружен вооружением? Кроме того, согласно выводам комиссии, управление спасением корабля и экипажа было безграмотным, непоследовательным и нерешительным, использование спасательных партий соседних судов — неэффективным, меры по эвакуации личного состава линкора — запоздалыми. В то же время было отмечено, что действия моряков в отсеках при строгом соответствии их с уставом граничили с героизмом, они до конца оставались на своих постах. Вдове инженер-лейтенанта Писарева рассказали потом, что видели ее Володю за несколько минут до опрокидывания линкора, когда он — командир котельной группы корабля — надел черные перчатки, сказал: “Приказ есть приказ!” — и спустился к котлам… За годы молчания имя линкора обросло множеством легенд и небылиц, а родственники погибших в ожидании официального признания смерти своих мужей, братьев, сыновей собирались едва ли не тайком, приезжая со всех концов бывшего Союза, чтобы снова бросить букет в волны, навсегда скрывшие их родных.

Среди них — и кировоградка Галина Анисимовна Зинченко. Море забрало ее 19-летнего брата Пашу, служившего на линкоре вместе с тремя земляками. Рассказывая о событиях почти полувековой давности, моя собеседница плачет, теребя в дрожащих руках пожелтевшую фотографию большеглазого, с ясным взглядом, скуластого паренька в бескозырке.

«Перед тем, как попасть на “Новороссийск”, Паша год прослужил в Николаеве. Он очень любил свой корабль и гордился им. Все писал, что хотел бы сфотографировать линкор, чтобы нам его показать… Паша прослужил здесь всего четыре месяца». После того, как семья узнала о трагедии в Севастопольской бухте, мать Галины и Павла (отец погиб еще в Отечественную) слегла на три года и больше не поднялась. А сестра погибшего матроса долгие годы — вместе с родственниками других погибших на “Новороссийске” — добивалась официального признания их смерти и достойного увековечения памяти брата и его товарищей.

В 2001-м в передаче “Жди меня” выступил председатель совета ветеранов линкора капитан 1 ранга Юрий Лепехов, который разыскивал семьи “новороссийских” моряков. Галина Зинченко написала ему письмо — координаты нужны были для вручения посмертных наград. Ведь все, кто участвовал в спасении линкора, в том числе и погибшие, были представлены к государственным наградам сразу же после севастопольской трагедии. Однако затем, подписанные командующим Черноморским флотом, все 716 наградных листов из Москвы были переадресованы в Государственный архив Военно-Морского флота и там, не будучи утвержденными, пролежали… четыре десятилетия.

В 96-м благодаря усилиям ветеранов “Новороссийска” делом награждения занялся сам Борис Ельцин, но к тому времени координаты многих семей погибших устарели, их пришлось разыскивать заново. И снова тишина. И только в 99-м президент Российской Федерации подписал Указ №871 «О награждении 716-ти членов экипажа линкора “Новороссийск” орденами». 712 участников трагедии были удостоены ордена Мужества, четверо — ордена Почета. Правда, до многих семей, разбросанных по просторам бывшего Союза, эта информация так и не дошла. К тому же, как оказалось, согласно российскому законодательству, награду могут получить только близкие родственники погибшего — родители, жена, дети. Но родители моряков уже умерли, а жены и дети…

Большинство матросов “Новороссийска” едва достигли совершеннолетия и собственными семьями обзавестись так и не успели. И снова началось обивание официальных порогов. На этот раз просьба была одна — в виде исключения разрешить получить ордена ВСЕМ родственникам “новороссийцев”, независимо от степени родства. Писала в Москву и Галина Зинченко. И только два года назад, через 46 лет после гибели “Новороссийска”, она получила выписку из указа президента Российской Федерации Бориса Ельцина, датированного 5 июля 1999 года: «За мужество, отвагу и самоотверженность, проявленные при спасении экипажа линейного корабля “Новороссийск”, наградить (посмертно) орденом Мужества матроса Надутенко Павла Анисимовича». Тогда же аналогичные письма пришли родственникам погибших моряков из Курска и Литвы. Но, в отличие от россиян и литовцев, украинские родственники погибших на линкоре их награды так и не получили…

В Курске — при активной поддержке мэра города — был установлен и памятный знак тринадцати землякам-“новороссийцам”, а местную Михайловскую церковь нарекли морской и дали имя Михайловской и Феодора Ушакова. Кстати, во время сооружения памятника произошла еще одна страшная трагедия — гибель подводной лодки “Курск”…

В Севастополе же могилы “новороссийцев” долгое время были безымянными, их называли “газонами”. И только через 33 года благодаря вдове капитана 3 ранга Евгения Матусевича на стелах памятника “Родина — сыновьям” появились наконец имена жертв далекой трагедии. Увековечены были и те, кто в ту октябрьскую ночь пришел на помощь экипажу гибнущего линкора. Теперь покой погибших моряков охраняет гранитная фигура “Скорбящего матроса”. И их родные, памяти которых нет срока давности…

Среди других моряков, погибших на “Новороссийске”, занесены в книгу памяти города-героя Севастополя и имена матросов-кировоградцев Павла Надутенко, Олега Панича, Ивана Шевченко и Алексея Попова. Трое из них не дожили до своего двадцатилетия…

Сегодня Галину Зинченко волнует одно — в силу преклонного возраста ездить в Севастополь на могилу брата ей уже невмоготу. Да и денег на дорогу нужно немало. Хотя — и ее мнение разделяет редакция — четверо погибших кировоградских матросов заслуживают того, чтобы их подвиг был увековечен и на родине. Тем более, что морские просторы сегодня бороздят два “кировоградских” военных корабля…

В следующем году исполнится 50 лет рассекреченной трагедии. Успеем?