Сейчас Виталий Прокопьевич Андриенко на пенсии. Он не может без слез и боли в сердце смотреть военные фильмы и слушать песни на армейскую тематику. А головные боли от травмы, полученной 40 лет назад, до сих пор мучают его по вечерам. Нет, он не застал даже отголосков Великой Отечественной войны и не служил в Афганистане. Его военное прошлое — это советские корабли во вьетнамских водах и Пражская весна. У него более 40 грамот и благодарностей от Брежнева, Гречко и других руководителей СССР, но сейчас он существует на жалкую пенсию. Канувшее в Лету государство не успело позаботиться о тех, кто защищал его имя в военных конфликтах на территории других стран.
Родился Виталий Андриенко в 1946 году в небольшом поселке Счастливое Александрийского района. Его детство и юность со всеми лишениями и тяготами ничем не отличались от судеб сверстников. Голод, репрессированная семья, восьмилетка, первая любовь, профтехучилище…
В 19 лет Виталий ушел в армию, даже не подозревая, что самые яркие эпизоды его биографии будут связаны с военной формой, оружием и командами, которые обсуждению не подлежат. Поначалу служил в ракетных войсках засекреченной станции «Омега» под Рава-Русской, потом его командировали в Прикарпатский военный округ, во Львов. Служба в армии давалась легко. Он сразу же вступил в партию, отлично стрелял, нормативы превышал, выполнял почетный долг — охранял знамя полка. Так и пролетели бы положенные два года воинской службы, если бы в далеком Вьетнаме не началась гражданская война, которая переросла в очередное противостояние двух сверхдержав — СССР и США.
«МЫ ПЛЫЛИ ПОД ЗНАМЕНЕМ КРАСНОГО КРЕСТА»
— Однажды утром меня вызвали в часть и предложили поехать во Вьетнам, чтобы поддержать вспыхнувшее там восстание. Год службы там приравнивался к двум у нас. О Вьетнаме я слышал разное — что можно спокойно отслужить и вернуться героем, но большинство товарищей рассказывали страшные вещи. Говорили, что оттуда мало кто возвращается живым и здоровым. В общем, комбат меня отговорил. Но в это время у СССР обострились отношения с Китаем, что привело к проблемам транспортировки грузов во Вьетнам. Сейчас ведь ни для кого не секрет, что Советский Союз обеспечивал воюющую страну оружием, медикаментами, продовольствием, хоть открыто в военные действия наши войска не вступали, в отличие от американских.
Так я все же попал в Юго-Восточную Азию. Но не как солдат, а как сопровождающий грузовые корабли, которые с берегов Китая плыли на воюющий полуостров. Суда грузились с предельной осторожностью. В трюм загружалось несметное количество оружия, а сверху, на палубе (для конспирации), лежали всякие сеялки, запчасти для сельхозтехники, зерно… В общем, наши корабли выглядели мирно. Зачастую, чтобы не привлекать к себе внимания американских бомбардировщиков, которые прочесывали небо поблизости Вьетнама, наши суда отправлялись в путь под нейтральным знаменем Красного Креста. Это, наверное, и спасало.
На шее у каждого из нас висели бирки с именными номерами — на случай, если вдруг случится прямое попадание снаряда и тела будет сложно опознать. Но, слава Богу, наши суда проходили относительно спокойно.
Во вьетнамских портах мы передавали оружие местным коммунистам, а на борт, в свою очередь, грузили тонны риса, бананов — тоже для отвода глаз.
Во Вьетнаме были день-два и отбывали обратно. Я встречался с нашими ребятами, которые непосредственно воевали во вьетнамских лесах. Они рассказывали ужасные истории о жестокости американских солдат. И интернационалистов, и местное население, даже мирное, противники социалистического режима травили газом, целые населенные пункты выжигались напалмом, который невозможно потушить. Воевать там было очень сложно — везде болота, непроходимые заросли, очень тяжелый климат, полчища насекомых…
Я 7 раз был во Вьетнаме и каждый раз молил Бога, чтобы корабль в целости добрался до суши. И признаюсь, никогда в жизни мне не было так страшно, как тогда, в открытом море под прицелом американских самолетов. Ты не можешь спрятаться от выстрела, ответить ударом на удар. Чуствуешь себя слепым котенком и надеешься только на удачу.
УГРОЗА ТРЕТЬЕЙ МИРОВОЙ
— Наступил май 1968 года. Пришло время демобилизовываться. 6 мая я попрощался со всеми сослуживцами, а 7-го должен был уезжать домой. Начищал пряжки, чистил мундир. Настроение было соответствующее. В 4 часа утра проснулся от воя сирен — повсюду раздавался сигнал боевой тревоги. В течение 15 минут мы были уже за пределами воинской части. Нам на партсобрании объяснили: «В Чехословакии поднялось восстание. Грядет угроза третьей мировой войны, так как страны соцлагеря хочет оккупировать Америка. Надо срочно ехать и спасать коммунистический строй». Западные немцы якобы уже оккупировали Судеты.
8 мая, ко Дню Победы, мы были уже на границе Польши. Нам выдали по 2 гранатомета, сотню патронов, а мне как личному охраннику комбата еще и АК. Польский кордон был для советских войск открыт. Мы расположились в Краковском лесу, куда собирались резервисты со всего Союза. Но потом, подумав, их распустили. Решили, что мы, действующая армия, обойдемся своими силами. В том, что бои будут серьезными, уже тогда никто не сомневался. Солдаты, которые выполняли интернациональный долг в Венгрии, нас предупредили — надо быть внимательным, чтобы не попасться на ту же удочку, что и в 1956-м, когда наши воины сами не открывали огонь, а мальчишки выбегали и убивали советских солдат. Министр обороны Гречко тогда выдал приказ: «Если стреляют по нам, то мы имеем право открывать огонь на поражение».
Когда мы вошли в Чехословакию, то увидели полную разруху. Заводы, фабрики не работали, на мирных предприятиях изготавливалось оружие. Вместо государственных флагов на админзданиях красноречиво развевались черные полотнища. В городах с утра до вечера проходили массовые демонстрации с лозунгами «До Москвы 2 тысячи километров», «Долой оккупантов». Мне было больно это читать, ведь мы на самом деле пришли не убивать. Мы не грабили дома, не обижали женщин. Нашей задачей было разоружить повстанческую армию и захватить все ключевые здания — телеграф, почту…
Мой полк остановился в словацком лесу под городом Острава. Там была сформирована оперразведгруппа из 15 человек, которая боролась с местными партизанами. Повстанцы поражали своей жестокостью — в первую же ночь мы потеряли 7 наших солдат, их вырезали прямо на посту. С мая по ноябрь там, на чехословацкой земле, полегло 86 человек только из нашего полка. Диверсанты нападали ночью на наши колонны, которые ездили в Польшу за продовольствием, так как чехи травили воду, подсыпали ядохимикаты в провизию… Максимум, что мы могли сделать в ответ для устрашения, — это передернуть затвор, но, несмотря на указание Гречко, огонь старались не открывать…
ПОГИБ У МОГИЛЫ ОТЦА
— У меня был товарищ, Юра Титов. Его отец пропал без вести во время Великой Отечественной войны. Семья Титовых все время искала его могилу, они знали только, что его убили где-то в Чехословакии. Однажды, за несколько дней до вывода нашего полка из Остравы, мы решили прогуляться в город. Обстановка была мирной. Пехотинцы играли в волейбол, звучала гармонь, люди сидели у костров и пели песни. Мой взгляд упал на расположенный неподалеку костел. То ли интуиция сработала, то ли просто наугад я посоветовал Юре посмотреть, вдруг там есть какие-то сведения о его отце. Зашли на минутку и …увидели надгробную надпись у одной из могил. Она гласила, что именно здесь и покоится прах старшего Титова. Мы сразу же обратились к командованию с разрешением официально зайти в костел и решить что-то с перезахоронением. Нам в сопровождение дали лейтенанта. Купили хризантем, поднимаемся по ступенькам, у Юры на глазах слезы… Вдруг что-то произошло. Помню только пулеметную очередь. Меня задело по касательной, а лейтенант и Титов упали замертво. Так и не дошел сын к могиле своего отца. Оказывается, в костеле притаился чешский снайпер и, увидев нас, безоружных, стрелял на поражение… Юрия похоронили рядом с могилой отца. А в Остраве одну из улиц назвали в его честь.
Долго у меня хранился покореженный той пулей орден Юры. И этот случай меня поразил, тронул, испугал даже больше, чем собственное ранение. А ранили меня тоже случайно. Мы с комбатом ехали составлять топографический план местности. Я поскользнулся, каска слетела, и в это время один из подкравшихся диверсантов изо всех сил ударил меня чем-то тяжелым по голове. Отвезли в госпиталь, наложили 7 швов, с тех пор головные боли преследуют постоянно. Но инвалидность я до сих пор получить не могу. Где-то затерялись документы о моем участии в боях в Чехословакии, а свидетелей тех событий найти сложно. Несколько лет я обивал пороги чиновников, но так ничего и не добился… А в 1982 году мы, воины-интернационалисты, отчаявшись получить хоть какие-то льготы, отправились в Москву, искать правды. Но оказалось, что страна, во имя которой мы рисковали жизнью, все быстро забыла. Нашу демонстрацию просто-напросто разогнали. Хорошо хоть не покалечили… И только в 1994 году Верховная Рада приняла закон о воинах-интернационалистах. Теперь мы получаем символическую надбавку к пенсии.
Ни одной награды я не получил ни за Вьетнам, ни за Чехословакию. Только в последние годы стали давать ордена — меня наградили нагрудным знаком «Ветеран войны», медалями «За отвагу», «Воину-интернационалисту» и самым дорогим для меня почетным знаком СНГ «Ветеран боевых действий». Но, как говорится, дорога ложка к обеду…
Больно читать Виталию Прокопьевичу современные учебники по истории, где события Пражской весны описываются абсолютно по-иному, через призму современной геополитики. Он жил и воевал под красным флагом и сейчас, со слезами на глазах вспоминая своих погибших товарищей, говорит: «Тогда было такое время, и мы были патриотами своего государства, чего, к сожалению, не могу сказать о нынешнем поколении. Слава Богу, что им не пришлось в 20 лет пережить то, что пережили мы…»
