Эту встречу подарил мне один из семинаров под эгидой Украинского образовательного центра реформ — своего рода выездное заседание пресс-клубов разных областей, включая Кировоградскую. Евгений Солодко — киевский юрист с богатой практикой судебной защиты журналистов и СМИ. Поначалу, откровенно говоря, казалось, что общение с ним имеет лишь узкопрофессиональный интерес, дающий повод для написания разве что своего рода служебной инструкции для моих коллег. Однако скоро стало понятно, что речь идет об очень серьезной проблеме, представляющей интерес и для читателя, не имеющего отношения к журналистике. А затем жизнь подбросила такой фактаж, что отпали вообще все сомнения: проблема не только серьезна и социально значима, она требует внимания к себе со стороны общества в целом.
Посадить? Проще простого!
Это подлинная история из практики Евгения Солодко, связанная с его подзащитным, который стал жертвой провокации и провел в результате шесть месяцев за решеткой — в Лукьяновке. А мог бы и больше, если бы не активная работа защитника и собственный здравый смысл.
Провокация была примитивна, как грабли: человеку подбросили пистолет. Ну а чтобы не оставалось совсем уже никаких сомнений, насколько опасен данный индивид, добавили еще два. Затем, “на основании оперативных данных”, провели обыск.
— Парадокс заключался уже в том, — рассказывает юрист, — где были найдены при обыске пистолеты. Ладно бы речь шла только об одном, “найденном” в багажнике машины, но два других “обнаружились” в квартире… под ванной. Любой здравомыслящий человек отлично понимает, насколько это неподходящее место. Был пущен в ход и самый примитивный трюк: “Это еще что? Посмотрите, это ваше?” Моего подзащитного спасла быстрая реакция. Он мгновенно спрятал руки за спину и ответил: “Впервые вижу”. Уголовное дело, тем не менее, было возбуждено…
Шли допросы, неторопливые экспертизы, но ни единого отпечатка пальцев подзащитного на этом оружии не нашли. Другая экспертиза показала, что он вообще никогда не носил при себе оружия — не было ни следов масла, ни характерных потертостей ни на одном предмете его гардероба, включая, извините, белье. Словом, дело лопнуло, но шесть месяцев (!) в Лукьяновке человек провел…
Рассказанную историю можно считать своего рода мостиком к несколько иной теме. Как известно, журналистам — членам Национального союза журналистов Украины, законом разрешено иметь оружие для самозащиты. У некоторых из них, по оценке Е.Солодко, при одной мысли об этом загораются глаза, как у детей, наблюдающих, как папа чистит охотничье ружье.
— Но я всегда говорю: разведчик с оружием, скачущий по крышам и палящий по врагам, это уже не разведчик…
Что касается собственной безопасности, то любому стволу, считает наш собеседник, можно противопоставить любое количество других стволов со всеми вытекающими последствиями.
— Представьте себе и другой сценарий. Вы идете по пустынной улице и внезапно получаете порцию газа в лицо из баллончика. Пока вы без сознания, из вашего пистолета, даже если в нем резиновые пули, наносят тяжелое увечье третьему лицу, а затем вкладывают пистолет вам в руку. Газ выветривается из легких уже через 15-20 минут, никакая экспертиза его не обнаружит — и попробуйте потом доказать, что вы ни в кого не стреляли…
“По ошибке”
О необоснованных случаях задержания журналистов и применения к ним “жестких методов” читающей публике широко известно. Не раз сообщала о таких фактах и “Украина-Центр”.
Но Е.Солодко предлагает взглянуть на ситуацию в несколько ином ракурсе:
— Любого гражданина можно задержать минимум на три часа — просто “для установления личности”. И продлить этот срок “при необходимости” до 72 часов. Будь у вас хоть пять удостоверений в кармане с самыми лучшими фотографиями, аргумент может оказаться один: “Не похож!” А похож на разыскиваемого, который, по оперативным данным, совершил то-то и то-то…
В середине этой фразы автору, пишущему эти строки, вдруг показалось, что по спине бежит холодок: отчетливо вспомнилась ситуация, которая произошла в Москве где-то примерно году в 1980-м. Поздним вечером, возвращаясь в гостиницу из театра, я вышел из подземного перехода на пустынную улицу и неожиданно оказался в окружении десятка милиционеров, явно обрадованных моим появлением. Позже я понял: где-то неподалеку была ограблена женщина, и милиция пыталась поймать грабителя. Вот всю эту процедуру “похож — не похож” и пришлось испытать на себе. Ни документы, ни разумные доводы, ни спокойное поведение — ничто на милиционеров не действовало. Им очень хотелось верить: все, поймали, больше бегать по улицам не придется. “Да везите его в отделение, там разберемся”, — даже крикнул один из них в нетерпении. Не знаю, подействовал ли мой спокойный ответ “Потом долго извиняться придется” или что-то другое, но меня отпустили. Данные из моих документов, правда, тщательно переписали. Пришлось подвергнуться и процедуре “досмотра”.
А как “разбираются” в отделениях — это для Е.Солодко тоже не секрет. Если “не похож” (на себя), но при этом “похож” (на кого-то), то не исключены и побои.
— Самое главное — молчите: любое слово потом может обернуться против вас. Свои показания типа “я шел по улице и ни о чем таком не думал” дайте уже в суде, куда вас повезут, чтобы оформить продление срока задержания…
Судебный произвол, к сожалению, тоже не исключен, но об этом чуть позже. Пока же поговорим о чем-нибудь более “веселом” — как журналист попадается на… собственном остроумии. Или неосведомленности…
Тест на порядочность
Еще одна история связана с журналисткой, написавшей критический материал о неком бизнесмене. Материал, надо сказать, строго документированный — то есть каждое слово в нем, каждая цифра подтверждались документами официальных учреждений, например, налоговых органов. Но, к сожалению, и в таких случаях журналист не застрахован от судебного преследования. Вдобавок журналистка блеснула остроумием (без малейших кавычек!) — подлинным. Повод к нему давала фамилия героя критической статьи. Разумеется, переиначить любую фамилию на смешной лад либо придумать оборот речи, превращающей ее в смешную, — не фокус. Но в описываемом случае фамилия сама вызывала острые литературные ассоциации — они и выплеснулись. И стали одной из самых крепких юридических зацепок в судебном иске о защите чести и достоинства. Без пяти минут кандидат в подследственные и подсудимые (что вскоре и подтвердилось) легко выиграл процесс и получил от редакции и автора немалые суммы компенсации за потревоженные “честь и достоинство”.
Возможно, в этом месте кто-то из коллег по перу скажет: незачем, дескать, подсказывать потенциальным оппонентам, какими из наших промахов они могут воспользоваться. Увы, коллеги, вы будете неправы. Сама судебная практика доказывает: наши оппоненты отлично знают, как ухватиться за фразу, слово, даже интонацию! Мы же, если не готовы к этому, оказываемся безоружными, о чем свидетельствует еще один яркий пример из практики Е.Солодко.
Предметом иска к изданию стало одно-единственное слово в публикации — циркач.
Выяснилось, что в цирковой среде это слово имеет негативный, оскорбительный оттенок. Артист цирка — да, нет вопросов. Но циркач, да еще в газете, — это уже публичное оскорбление истца!
— Проигрыш был практически неминуем, — признается юрист, — но мы сумели найти вариант мирового соглашения…
Для автора этих строк не является секретом, каким образом можно достичь мирного соглашения на досудебном этапе и даже в зале суда. Были, к счастью, такие случаи в практике “Украины-Центр”. Но ведь и оппонентам журналистов стоило бы понимать, что предложение редакции о мирном урегулировании возникшего конфликта дорогого стоит! Подлецу и негодяю ни один уважающий себя журналист мирного урегулирования не предложит — много чести!
В свою очередь, и для истца предложение о мировом соглашении — это тест на порядочность!
Стяжатель, у которого уже загорелись глаза при одной мысли о возможности сорвать с газеты куш, на мирное урегулирование не пойдет ни при каком условии. К тому же и сумму иска тоже можно считать тестом на порядочность. Порядочный человек укажет совершенно символическую цифру, поскольку, по большому счету, честь и достоинство деньгами не измеряются: они либо есть, либо их нет.
Вот вам и парадокс: чем больше сумма иска, заявленная истцом, отстаивающим свои честь и достоинство, тем, вероятно, меньше у него чести и достоинства в действительности.
Судебный произвол
— Уже давно в Украине суды стали орудием расправы над журналистами, — заявляет черкасская журналистка Валентина Васильченко (см. публикацию “Этот странный, странный иск”, “УЦ”, 16.07.2004 г.). Иск к нашей коллеге из Черкасс, которая давно стала “персоной нон грата” для правоохранительных органов, оказался действительно более чем странным. В суд обратились… два уголовника, осужденных на пожизненное заключение! И суд этот иск, заявленный к тому же с пропуском всех сроков, принял! Парадоксально: сам факт пожизненного заключения как бы не принес осужденным ни малейших “моральных страданий”, но зато “не дают им спать по ночам”… публикации, в которых журналистка рассказала о совершенных преступлениях. No comment!
Примеры судебного произвола приводит и Е.Солодко:
— Нередко в исках к СМИ о защите чести и достоинства указаны достаточно небольшие суммы. Но только для начала — по ходу слушаний истец заявляет об увеличении суммы иска, чаще всего весьма значительном. И если судья при этом “забывает” потребовать увеличить сумму госпошлины — это повод для отвода суда.
Но с какой колокольни в таком случае оценить следующий факт? Весной прошлого года один из районных судов Кировограда принял иск к “Украине-Центр” вообще без оплаты госпошлины. Истец в своем исковом заявлении как бы оставил этот вопрос на усмотрение суда — и ничего, сошло! Форменная фантастика. Решения об освобождении от уплаты госпошлины принимает горсовет, депутаты при этом спорят порой до хрипоты. Так было, когда решался вопрос, освобождать ли от уплаты госпошлины городские коммунальные предприятия при обращениях их в суд с исками к должникам. А в случае иска к газете суд и без горсовета справился — тихо, спокойно. Стоит сказать, что история “особых взаимоотношений” “Украины-Центр” и местного правосудия уходит корнями еще в 2002 год с его накалом выборно-послевыборных страстей. С тех пор городская Фемида уже не раз успела указать газете “на ее место”…
Вот еще пример. Недавно в Кировском суде Кировограда состоялось достаточно показательное слушание, имеющее косвенное отношение к “Украине-Центр”. Представитель газеты выступает всего лишь свидетелем (не ответчиком), но судья позволяет себе кричать на свидетеля, грозит админарестом и админштрафом за якобы проявленное неуважение к суду. Апофеозом становится следующий диалог.
Судья (диктует секретарю):
— Запишите в протокол: “Свидетель отказывается…”
Свидетель: — Ваша честь, я прошу не искажать сказанное мной. Прошу занести в протокол дословно следующее…
Судья (перебивает): — Здесь я указываю, что писать и что не писать!
No comment! Сразу же после заседания свидетель с зашкалившим артериальным давлением вынужден обратиться за немедленной медицинской помощью…
Обезоружить и обезвредить
Прессу называют “четвертой властью”. Но в случаях конфликтов с “третьей властью” такое определение начинает звучать иронически. Судья, например, защищен всей силой закона, журналист — лишь некоторыми весьма расплывчатыми формулировками. Судья — “ваша честь”, журналист — лицо, априори не имеющее ни чести, ни достоинства, — такое порой возникает предположение. Поставить журналиста “на место”, по оценке Е.Солодко, могут множеством способов. Пишешь на криминальные темы — рискуешь быть привлеченным в качестве свидетеля. Просто по принципу: раз что-то написал, значит, тебе что-то по делу известно. Или окажешься привлеченным уже по другой статье — за “разглашение тайны предварительного следствия”, которую вправе знать только органы дознания и участники следственного процесса. А если, по мнению следствия, журналисту “что-то по делу известно”, но он скрывает — тут и в “соучастники” попасть недолго.
Но даже вне сферы уголовного права возникает одно и то же ощущение: законодатель изначально сделал все, чтобы обезоружить и обезвредить СМИ, пожелавшие с началом перестройки стать независимыми. Речь, разумеется, идет не о праве журналиста иметь или не иметь оружие, а о законах, которые стали оружием против прессы. Те же иски о защите чести и достоинства — а скажите, в каком законе дано определение слов “честь” и “достоинство”? Ах, это “общечеловеческие понятия”? Так, может быть, и дела против журналистов должны слушаться по меркам общечеловеческих понятий, согласно которым назвать подонка подонком — это право порядочного человека? Немало наших читателей обращается в редакцию с просьбой рассказать о произволе, с которым они столкнулись в суде, а мы вынуждены задавать только один вопрос: “Чем гарантируете, что редакция не получит в ответ на публикацию иск о защите “чести и достоинства”?”
Не так уж много в этом отношении изменили поправки к законам о СМИ, якобы расширяющие права журналистов. К тому же законодатель уже после всех корректировок успел подарить обществу еще один юридический перл: “Негативная информация считается недостоверной”.
Попробуйте теперь написать что-нибудь о негодяе, который, например, регулярно избивает жену и развлекается, натравливая собаку на прохожих. Есть ли гарантия, что не найдется судья, который объявит эту информацию негативной, а следовательно, и недостоверной со всеми вытекающими последствиями?
Вместо резюме
Настоящей журналистике вовсе незачем быть “властью” — ни четвертой, ни пятой, ни десятой. По большому счету, у прессы только одна задача — давать людям правдивую информацию, а обижает она кого-то или нет — это, простите, уже не от нас зависит.
В распоряжении журналистов, по оценке Евгения Солодко, достаточно средств, чтобы противостоять силовому давлению и прямому произволу. Есть примеры выигрышей СМИ в судах. Были они и в практике “УЦ”. Но есть и факты противоположного рода — они ошеломляют. И тогда раз за разом возникает горькое чувство, что журналистам и СМИ затыкают рот или прямо уничтожают их с молчаливого согласия общества.
