Шесть десятков лет минуло со дня окончания Великой Отечественной войны. Но до сих пор в нашей земле лежит прах безвестных воинов, над которым нет даже могильного камня. Одно из таких братских захоронений еще помнит наша постоянная читательница из Александрии, бывшая фронтовая медсестра Галина Сокуренко.
Начало июня 1940-го года. Шестой выпуск Александрийской двухлетней школы медицинских сестер. Почти все выпускники были направлены на работу в Западную Украину, в основном в Тернопольскую область. Молодая Галя Сокуренко вместе с четырьмя подругами по распределению попали в небольшой городок Гусятин — совсем близко от польской границы. Город стоял на реке Збруч, здесь же были построены два стратегически значимых в то время объекта, два моста — транспортный и железнодорожный, сродни нашему Знаменскому.
— Первые полгода я отработала в селе Васильковка — недалеко от города, — вспоминает Галина Сидоровна. — Помню, врача, с которой мы вместе вели прием, звали Маргарита Гольштейн. Очень толковая и незаурядная была женщина. Вскоре меня перевели в районную больницу, которая находилась в бывшем графском замке.
Когда до начала войны оставалось еще несколько месяцев, в Гусятине о ней уже говорили вовсю. Почти каждую ночь мы слышали какие-то выстрелы. Нам тогда внушали, что это ловят шпионов. А на самом деле, как выяснилось позже, это искали себе спасение польские евреи. В общем, обстановка была более чем напряженная. Люди собирались небольшими группами, и все говорили о войне и о том, что скоро к нам придут немцы. А один наш слесарь ночами слушал приемник, ловил волны даже из Англии, наутро все пересказывал. Еще тогда он нас предупреждал, что нужно в любую минуту быть готовыми бежать. Мы почему-то не верили, смеялись…
22 июня 1941 года. Воскресенье. Раннее утро. От разрывов бомб и снарядов содрогается земля. Галя вместе с подругами быстро собрались и помчались к себе в больницу. А там главврач уже вовсю выписывал больных и отправлял их по домам, а медсестры и санитарки срочно меняли на койках постельное белье.
Около 8 утра в больницу приехал человек в форме и зачитал приказ о том, что на месте остаются несколько медсестер и одна акушерка. Всем остальным было сказано собираться — взять с собой ложку, миску, котелок, еды на три дня и идти к военкомату.
— Подъехал обоз, — продолжает Галина Сокуренко. — На нем примерно с десяток бойцов с оружием. Едем через какие-то поля. А там народу тьма — мужчины и женщины, старики и дети — все с косами. Поступил приказ убирать все подряд — рожь, пшеницу, ячмень. А колоски уже налитые, но еще зеленые, невызревшие — народ плачет, жалко ведь. Тогда наши открыли стрельбу, и в этом кошмаре люди взялись за косы…
Я спросила потом одного бойца, зачем солдаты приказали уничтожить хлеб. Он мне тихонько так сказал, что здесь должны были сделать аэродром. Но потом оказалось, что немцы наши самолеты уже разбомбили и поле не пригодилось…
В тот же день Галину и еще двух медсестер вернули в Гусятин. Их задача была — встречать на вокзале поезда и «санлетучки». Надо отдать должное местному командованию, подготовились на случай войны они основательно. Рулоны белого полотна, одеяла, горы бинтов, десятилитровые бутыли с физраствором и фурацилином, коробки шприцов — всем этим вокзальная подсобка была забита доверху.
Пришла ночь. Начали подходить первые эшелоны. Галя случайно встретила у одного из поездов своих землячек, фронтовых медсестер из Александрии. Девушки сопровождали раненых.
— Я спрашиваю: «Чем вам помочь?» — продолжает Г. Сокуренко. — Начальник поезда попросил перевязочный материал, а нам сказал запастись питьевой водой и «убирать» умерших.
Утром на привокзальной площадке появились первые обозы. Это мобилизовали всех хозяев, у которых были кони. Там неподалеку было кладбище, и нам, уже не помню кто, сказали, что рядом с ним копают братскую могилу для убитых и умерших от тяжелых ранений… Дни и ночи напролет к станции подходили поезда и «санлетучки». Помню, эшелоны шли из Львова, Тернополя и Подволочиска. А может быть, и еще откуда-то. Вагоны, в которых прежде перевозили скот, теперь были забиты искалеченными телами. Вокруг смрад, зловоние, с бинтов течет, тучи мух… Солдаты стонут, кричат… Когда вспоминаю увиденное тогда, до сих пор пробирает мороз по коже. Дали нам еще двух бойцов на помощь.
Это было с 23 по 26 июня. Сколько мы тогда успели унести умерших, конечно, никто не считал. Нас бомбили, обстреливали. Тогда же я получила и свою первую контузию…
А еще Галина хорошо запомнила случай, когда солдаты вели мимо вокзала молодую женщину с длинной косой, львовянку, а та кричала и рвала на себе волосы. Как оказалось, женщина лежала в роддоме. А когда внезапно начался обстрел города, роженица решила сбегать домой и что-то собрать для ребенка. Вернулась. И тут снова налет. В панике, с перепугу, женщина схватила не ребенка, а тот узелок, который приготовила для малыша. Ребенок же так и остался лежать на кровати.
… Весть об окончании войны Галина Сокуренко встретила в Венгрии. Сейчас ей уже 83 года. Она инвалид II группы. Больше всего женщина боится умереть, не рассказав о той братской могиле вблизи вокзала в Гусятине. Много раз она обращалась в местный военкомат, интересовалась, что им известно о погребении солдат, погибших в первые дни войны.
Письмо пенсионерки из Александрии попало в одну из гусятинских средних школ, в клуб «Поиск». Оттуда она получила ответ, что та, «привокзальная» братская могила нигде не значится, будто бы ее и нет вовсе. Может, какая добрая душа, все еще надеется Галина Сидоровна, таки позаботится и упорядочит место, где и сейчас покоится прах убитых солдат. А священнослужители справят по ним панихиду. Иначе, как говорил великий русский полководец Суворов: «Война не закончена, пока не похоронен последний солдат».
