Не секрет, что история любого города или региона гораздо интересней, когда она не записана в учебниках, а передается из поколения в поколение — от отца к сыну, от деда к внуку. А особенно интересны такие истории, если их действующие лица известны, описанные места – узнаваемы. История семьи Елены Адольфовны Классовой — это история Елисаветграда-Зиновьевска-Кировограда XX века. И одновременно это история огромной страны, где старинные особняки переделывали в коммуналки, а молоденькие выпускницы юрфака по распределению ехали в Тамбов бороться с бандами. Есть в этой семейной истории и удивительные совпадения, некая «красная линия», которая обязательна в любом классическом романе, но редко встречается в реальности…
Жизнь нескольких поколений этой семьи связана с именем Кароля Шимановского: прабабушка Елены Классовой служила в его доме, дед – начальник местного военторга – спустя несколько лет получил квартиру в разделенном на клетушки бывшем доме композитора. В этом же доме выросли и отец Елены Адольфовны, и она сама. А спустя много лет, когда «дачу Шимановского» давно снесли, Елена Классова стала работать хранителем музея им. К.Шимановского. А мама Елены Адольфовны адвокат Лилиана Антоновна Лободзинская незадолго до своей смерти передала в музей личные вещи и книги композитора, которые бережно хранили в семье почти сто лет.
На Беспоповской улице
Прабабушка Елены Классовой Пелагея Дмитриевна Волченко до революции держала пансион для актеров на Беспоповской улице. В 1909 году, к 100-летию со дня рождения писателя, эту улицу переименовали в Гоголя, но местные жители продолжали называть ее Беспоповской – очень уж шло это название улице, на которой жили в основном поляки и попов действительно не было.
— Бабушка рассказывала, что в том же году построили дом с «картузом» на углу Беспоповской и Миргородской (сейчас Калинина), — говорит Елена Классова. – И тогда же на этот дом поставили белый мраморный бюст Гоголя работы знаменитого скульптора Бориса Эдуардса. Присмотритесь: там на «картузе» есть круглая ниша. Бюст стоял там до начала 80-х – я хорошо его помню. Не знаю, куда он делся потом, но с него была сделана гипсовая копия, которая много лет хранилась в мастерской Мациевского, может быть, она и сейчас там.
По соседству с актерским пансионом Пелагеи Дмитриевны на улице Беспоповской находилась «дача Шимановских» — так местные жители называли елисаветградский дом польских помещиков, в котором хозяева до 1917 года почти не жили. Осенью 1917-го имение Шимановских в Тимашовке было разорено (эти события с удивительным горьким юмором описаны в повести нашего земляка Григория Гусейнова «Вторая соната») и семья переехала в свой елисаветградский дом.
— Дом в то время был очень красивым, — показывает Елена Адольфовна старые фотографии. – По углам стояли четыре декоративных башни, второй этаж украшал балкон с балясинами. По меркам Шимановских, дом, наверное, был довольно скромным (на втором этаже было девять комнат, внизу пять), зато сад спускался от улицы Гоголя к реке, через реку была перекинута кладочка, и на другом берегу, в Парке Пушкина, тоже были владения Шимановских. Еще в 60-х кладочка была цела и на острове, окруженная кустами сирени, стояла каменная лавка Шимановских. Я помню, как мы с бабушкой гуляли там, и она рассказывала мне о красивом и печальном «паныче», который каждое утро гулял по саду и подолгу смотрел на реку.
В 17-м году из прислуги у Шимановских осталась только экономка, и они пригласили стирать, гладить и чинить белье прабабушку – Пелагею Дмитриевну, которая осталась без постояльцев. А вскоре в Елисаветград вернулась моя бабушка Агриппина Семеновна (дома мы всегда называли ее Инна). Она очень рано вышла замуж за одесского матроса, но в 1917-м он погиб, она приехала к матери и стала помогать ей. Так и получилось, что в течение двух лет, которые Шимановские прожили в Елисаветграде, бабушка и прабабушка служили у них.
Прабабушка Пелагея (все ее называли Паша) была политически активной, ходила на митинги, слушала Троцкого, Зиновьева. И свое личное мнение о революции составила, именно оказавшись как-то близко к выступающему Зиновьеву. Она всю жизнь потом вспоминала: «Говорит: у нас теперь все для всех, все общее. А на самом пальто из дорогущего сукна!» Вообще бабушка рассказывала, что в Елисаветграде никто не хотел революции, и до 1919 года в городе вообще не было никаких волнений.
О самом композиторе, по словам Елены Классовой, ее бабушка и прабабушка вспоминали мало и почему-то говорили о нем, как о совсем молодом человеке, хотя в то время Каролю Шимановскому было за тридцать. Рассказывали, как «паныч» Шимановский вместе со своим другом скрипачом Виктором Гольдфельдом в 1918-м по ночам с оружием патрулировал Беспоповскую улицу, чтобы предупредить жителей при появлении банд. Больше вспоминали о матери композитора – Анне Шимановской, по роду службы горничные больше имели дело все-таки с хозяйкой.
— Прабабушка рассказывала, что Анна как-то позвала ее к себе, распорядилась закрыть дверь. И, извинившись, предложила: «Паша, мне нужно с вами расплатиться, а денег совсем нет. Вы не против, если я рассчитаюсь вещами?» — рассказывает Елена Классова.
Пелагея Дмитриевна была не против. И пани Анна, как ее называли, расплатилась очень щедро, своей горничной она отдала несколько платьев, пару своих брошек, фарфоровую и серебряную посуду, нефритовую пепельницу и шкатулку для драгоценностей. Прабабушка не знала тогда, что Шимановские уезжают навсегда. Да и сами Шимановские этого не знали, они оставили в доме картины, библиотеку, перевезенную из Тимашовки, мебель и т.п., а управление домом на время их отсутствия поручили своей экономке Софии Дырде. По некоторым данным, именно она через пару лет распродала все более-менее ценное имущество своих панов.
Елена Классова считает, что ее бабушка и прабабушка не понимали, что имели дело с людьми истинно великими. Может, и так, но почему-то значительную часть тех самых подаренных вещей, в том числе фарфоровые и фаянсовые блюда, Пелагея Дмитриевна и Агриппина Семеновна возили с собой даже в эвакуацию в Казахстан, привезли назад и хранили в семье долгие годы.
Дом, милый дом
Через несколько лет после отъезда Шимановских их дом переделали в коммуналку на двенадцать семей. И, по странному совпадению, самую большую квартиру в этом доме, в которую входили бывшая кухня, столовая, кабинет и спальня Шимановских, получил начальник военторга Петр Григорьевич Зварыш – второй муж Агриппины Семеновны. На ничейной территории, в огромном холле, остался огромный камин – больше двух метров в ширину и полутора метров в высоту, по воспоминаниям Елены Классовой. Над камином висели два чудом сохранившихся блюда в стиле модерн. Когда одно из них разбили, Агриппина Семеновна сняла второе и забрала в дом – на сохранение (сегодня оно тоже находится в музее Кароля Шимановского).
В этом доме у Зварышей в 1929 году родился мальчик, которого в честь одного из латышских стрелков назвали Адольфом. Впрочем, в 1941-м мальчик, по понятным причинам, стал стесняться своего редкого имени и всю оставшуюся жизнь, оставаясь по документам Адольфом, представлялся Анатолием.
В 1941-м в дом попал осколок и разрушил часть крыши – как раз над квартирой Зварышей. Это восприняли как знак — надо уезжать, и семья эвакуировалась в Казахстан. Именно там осталась самая дорогая часть подарков Анны Шимановской – драгоценности меняли на еду.
После войны жильцы «дачи Шимановского» своими силами восстанавливали дом, постарались воссоздать даже лепнину на потолке, получилось, правда, не так тонко, как во времена Шимановских — вышла простая гипсовая ромашка. Во время ремонта в доме мальчишки обнаружили подвал, о существовании которого никто почему-то не знал. Там, в подвале, нашли старую господскую мебель, книги, письма. Мебель разобрали жильцы (семье Зварыш достались буфет и зеркало), а большую часть старых книг и писем растащили дети. Марки, добытые в подвале дома Шимановских, стали началом коллекции будущего председателя Кировоградского общества коллекционеров и нумизматов Анатолия Петровича Зварыша. А некоторые книги, не представляющие музейной ценности, до сих пор хранятся в семье Елены Классовой.
После окончания школы Анатолий Зварыш поступил в харьковский юридический институт и там познакомился со своей будущей женой — полячкой Лилианой Лободзинской. В 1953-м семью следователей отправили в Тамбов, где в то время велась работа по ликвидации банд. Там у них родился и сразу же умер первый сын Юра, потом почти так же быстро умер второй сын Сережа.
— У мамы тогда была самая настоящая депрессия. Когда они приехали в Кировоград, мама даже не хотела идти работать, — говорит Елена Адольфовна. – И уж тем более не хотела больше заводить детей. А потом в 1957-м году врачи открыли резус-конфликт. Оказывается, у мамы был отрицательный резус, а у отца – положительный. Врачи не знали, как бороться с резус-конфликтом, поэтому малыши и умирали. Когда маме это объяснили, она решилась на еще одну беременность – и родилась я.
Новейшая история семьи
С особенной теплотой Елена Адольфовна рассказывает о своем отце – следователе Анатолии Петровиче Зварыше. Как ни странно, именно благодаря своей профессии Анатолий Петрович познакомился, а потом и подружился с Александром Ильиным.
— Дом Ильина примыкал к кирпичному заводику, там что-то ремонтировали и то ли случайно, то ли специально разрушили стену какого-то чуланчика, где у Александра Борисовича хранились книги и газеты. Часть из них пропала, Ильин обратился в милицию, – говорит Елена Адольфовна, – и попал к отцу. Они разговорились, отец показал ему кое-какие свои книги, которые хранил в кабинете, и они быстро нашли общий язык. Украденное у Ильина тогда сразу же нашли, что-то, конечно, всплыло в антикварных магазинчиках, но большая часть сокровищ осталась на заводе – рабочие заворачивали в старые газеты селедку и т.п. Папа с Александром Борисовичем подружились, он часто бывал у нас. Я несколько раз ходила к нему с отцом, но ничего особенного там, кажется, не видела. Папа ведь был коллекционером, но далеко не таким страстным, как Ильин. У отца была коллекция бронзовых собачек, немного книг, марки, монеты. Но, тем не менее, Ильин у него часто что-то выменивал. Не знаю, что, но именно так у нас в доме появилась книга «300 лет дома Романовых» 1913 года издания – даже ребенком я понимала, что это ценная книга. В конце 80-х, когда папа заболел, мы с мамой продали и эту книгу, и коллекцию бронзовых собачек. Но и самое дорогостоящее лечение спасти папу не могло…
Елена Классова хотела стать следователем, как и ее родители. Трижды поступала на юрфак, все это время работала в милиции и постепенно понимала, что это все-таки не ее. Окончила филфак и совершенно нелогично пошла работать младшим научным сотрудником в краеведческий музей. Потом долго работала в музее Осмеркина и только в 2007-м попала в музей Шимановского.
– Мне было так обидно за Шимановского, – говорит Елена Адольфовна. – В соседней комнате – музей Нейгауза, там есть раритетные уникальные экспонаты, личные вещи композитора. А у нас только копии документов и переснятые фотографии. Я приходила к маме и жаловалась. И вот в какой-то момент мама решила передать в музей вещи и книги Шимановских и аргументировала это очень просто: зачем нам серебряные блюда, мы же из них не едим? На память мама оставила себе только нефритовую пепельницу и пару книг… В конце восьмидесятых — начале девяностых мама ездила по селам и за продукты помогала крестьянам составлять заявления на развод, оформлять какие-то документы, но ничего из этих вещей не продавала, берегла.
Сегодня вещи, переданные в музей Лилианой Антоновной Лободзинской, и картины близкого друга Анатолия Зварыша кировоградского художника Владимира Федорова, который воспитывался в семье Нейгауза и часто рисовал расположенную по соседству «дачу Шимановского», составляют основу экспозиции музея или, по крайней мере, самую интересную ее часть. Кстати, книга отзывов этого скромного музея, находящегося на втором этаже музыкальной школы, сама вполне может быть музейным экспонатом. Только за последние два года тут оставили свои записи посол Франции, консулы Польши и Швеции (последний приезжал в музей с женой и детьми), профессор варшавской консерватории Станислав Живицкий, ирландский музыковед Галина Гротес. Причем все эти люди были здесь не в рамках официальных визитов в наш город. Они приезжали сами — именно ради посещения музея польского композитора.
У Елены Классовой взрослый сын, пока его жизнь никак не связана с именем великого польского композитора…
Ольга Степанова, фото Павла Волошина, «УЦ».
