Сухие странички официальной биографии гласят: «Родился 10 июня 1926 года в пгт Устиновка Кировоградской области. Воевал на фронтах Великой Отечественной войны. Окончил Одесский кредитно-экономический институт в 1956 году. Кандидат экономических наук (1965 г.). Защитил диссертацию на соискание научного звания доктора экономических наук. Автор 349 научных работ». А за этими сухими строчками — целая жизнь человека, который уже оставил на кировоградской земле огромное наследие. Речь идёт о профессоре, заведующем кафедрой экономики труда и менеджмента Кировоградского национального технического университета Леониде Фильштейне.
Скажу сразу: наш разговор с ветераном Второй мировой Леонидом Фильштейном получился интересным, но несколько необычным. Вместо стандартного интервью — диалог двух участников боевых действий. Оказалось, техника за 70 лет изменилась сильно, а человеческий фактор как был наиважнейшим, так и остался.
Л.Ф.: — Тогда через Кировоград на восток гнали скот из западных областей. Огромные стада шли. Завод «Красная звезда» вывезли на поездах в Сибирь. Через город проходили отступавшие части Красной Армии, и один из отрядов остановился возле дома, где жила моя семья. Поели, отдохнули и начали общаться. Услышав фамилию, командир отряда сразу же предложил идти вместе с ними, на восток. Мама на повозке, а я с военными пешком. Так через почти месяц путешествия попали в Ростов-на Дону. Там командир сказал: «Будьте здоровы, мы в свою часть идём, а вам — дальше». И мы на обычном товарном поезде двинулись в сторону Сталинграда. В городе людей была уйма! И все хотели переправиться дальше, на другой берег Волги. Я не знаю, как мы попали на корабль, но на другой берег перебрались. Сейчас уже не помню, как назывался город… Нас пропустили через санпропускник, посадили на поезд, и оказались мы в Саратовской области, в селе Малый Узень. Там я попал на учебу. Ремонтировали трактора, а я ж не имею никакой рабочей специальности! Так я поначалу руки об себя вытирал, чтоб быть таким, как остальные!
Наступила весна 1942 года, я закончил уже курсы трактористов на отлично. Помню свою первую борозду. На харьковском тракторе. Это такая железная машина, с железным сиденьем и железными колёсами с шипами. Не знаю, как доехал тогда до конца! Но комиссия сказала, что из меня будет самый лучший тракторист! Это была первая официальная похвала в моей жизни. Там же мы подружились с одним парнем, Витей Поздняковым. Поехали с ним в Саратов, продолжать учебу. А как поступить в техникум? У меня же никаких документов! Документы о том, что закончил школу, в Кировограде остались. Так на слово поверили и приняли. Был в техникум этот большой конкурс. Железнодорожниками хотели стать многие, эта профессия бронь давала от фронта. Я поступил, а Витя — нет. А потом оказалось, что техникум этот не саратовский, а гомельский. Тоже эвакуирован от войны. Так и учились: утром занятия, вечером — шпалы носим. Четыре пацана на одну шпалу. Еле поднимали. Знали, что надо, вот и носили.
А.Г. — А для нашего поколения война началась с оккупации Крыма. Тогда в военкоматы очереди стояли. Помню, в марте 2014-го долго не мог найти свой военный билет, перерыл весь дом, а его нет нигде. Думал даже писать заявление о восстановлении, но медкомиссию можно было пройти и без документов. Получил повестку на медкомиссию на 1-е апреля. Наверное, поэтому нас и проверяли в лучших традициях юморины: «Жалобы есть?» — «Нет!» — «Следующий!» Выходит один «здоровый» от стоматолога с соответствующей записью и показывает вставную челюсть: «Здоров!» Всё бегом, народу много, мужики-то взрослые, всё понимают, а один, совсем молодой пацан, с мамой пришёл. Та как устроила скандал с причитаниями! Оно понятно: и не пустить стыдно, и пускать не хочется. Вот к медкомиссии претензии и выдвигает: «Почему на кардиограмму не послали? Почему анализы не делают? Почему очереди большие?!» Надоело слушать, а тут кто-то из весельчаков и говорит: «Вы недовольны? Вас не устраивает работа военкомата? Звоните на «565», там помогут!» Если забыли, напомню: это телефон, звонок на который стоил 5 гривен. Эти деньги шли на помощь армии, правда, реального отчета про эти деньги так никто и не видел, но это уже другая история…
Л.Ф.: — Я там и в комсомол поступил. Билет комсомольский до сих пор есть! Он со мной всю войну прошел. Секретарем комсомольской организации был наш парень, с Приднепровья откуда-то. Вот мы с ним, когда узнали, что освобождают Украину, пошли в военкомат добровольцами. Нас там с удовольствием взяли, и я попал в 28-ю гвардейскую краснознамённую стрелковую дивизию. Вначале я три месяца был на курсах. В Особую школу отличных стрелков снайперской подготовки попал, я ж имел уже значок «Ворошиловский стрелок». Может, поэтому и жив остался. Хотя снайпером так и не был на фронте ни разу. Почти сразу был ранен и контужен, а в книжке солдатской запись осталась: атрофия зрительного нерва. С тех пор плохо вижу.
А.Г.: — У нас подготовка была сильно ускоренная… 15 августа прибыли в часть. 20-го выехали на полигон, 23-го сентября были уже на фронте. На полигоне проходило «слаживание»: притирались друг к другу, знакомились. Кто-то допивал привезенное с собой, заглушая страх, кто-то просто ждал приказа. Домой можно было попасть без проблем. В смысле, если у тебя проблем с дисциплиной нет, на пару дней мог командир и отпустить. Я благодаря такой поездке и на фронт попал: любили мы утро начинать с чашечки хорошего кофе, в который добавлялась чайная ложечка хорошего же коньяка. Эстетствующие гурманы! Вот для этого и привёз я небольшую бутылку «Арарата». А в тот день как раз отцы-командиры праздновали чей-то день рождения. Так что в обмен на обещание попасть на восток и пришлось с ней расстаться. Было это в последних числах августа. А через неделю уже в составе экипажа комплекса артразведки попали на боевой полигон под Кривым Рогом. На ходу учились машиной управлять, а заодно и ремонтировали, и настраивали. Она ж возраста преклонного, тридцатилетие уже на тот момент отпраздновала!
Л.Ф.: — Первый бой был у самой границы с Молдавией. Тогда это была часть украинской союзной республики. Там я уже был в пулемётном батальоне. В нём и дослужился до старшего сержанта, стал помощником командира взвода. Был первый бой… Так получилось, что пришла команда снять пулемёты с бруствера в окоп. Пошли танки на нас, наверно, разведали, что тут только наша пулемётная рота… Мы вынуждены были отступать, забрав только замки от пулемётов. Попали в окружение… Вышли из него… Правда, получил я там ранение. Охраняли мост через какую-то речку. Стояли там четыре наших пулемета. Я не знаю, что именно ударило в защитную пластину пулемета, но осколки только поцарапали меня, а ручкой пулемёта я получил в глаз. Да так сильно, что в госпиталь попал и зрение почти потерял.
А.Г.: — А мой первый бой и боем-то не назовёшь. Война на востоке артиллерийская. Так что правильнее его назвать «первый обстрел». Тогда «Грады» метрах более чем в трёхстах падали. А нам показалось, что прямо рядом приходят. Как раз время моего отдыха было.Мы по очереди ночные караулы несли. Да и караулом назвать трудно: пока луна полная светит — хоть что-то видно. А как тучи собрались, то только на слух и положиться можно. Никаких приборов ночного видения, даже бинокля не было! Я тогда по-царски в только что установленной палатке устроился: бронежилет под голову, берцы у входа, спальничек натянул, от комаров закрылся антимоскитной сеткой. Красота! Это была первая и последняя ночь, проведённая в палатке. Дальше мы спали только в вырытых окопах. Это только первый окоп выкопал я сантиметров в пятьдесят и решил, что хватит. Утром, как только рассвело, взялся за лопату, а не за ложку! С тех пор усвоили правило: чем глубже окоп — тем спокойнее сон! На каждой новой позиции сначала рыли землю, потом ели. Хотя и меняли позиции часто. Однажды сослуживец вырыл и настелил целый блиндаж в полный рост! Только переночевал в нём одну ночь, а в четыре утра поступила команда переезжать на новое место, под Донецк. Так тот блиндаж и остался фактически нетронутым, теперь, надеюсь, кому-то уже послужил. За время войны, наверное, я котлован под фундамент девятиэтажки вырыл!
Л.Ф.: — А мы окопы не копали. Всё время в наступление шли, родную землю освобождали, поэтому занимали немецкие окопы и слегка их переделывали. Они их копали для себя, а пригодились нам!
Мне повезло: после ранения вернулся в свой полк. А когда вернулся, все были довольны и рады! Часть наша уже находилась в Болгарии. Только теперь стрелять я не мог из-за зрения, так что назначили меня в четвертый отдел, который занимался формированием. Наша часть каждый день направляла людей в леса: там были отступавшие фашисты, которых надо было обезвредить. После войны вся наша часть пошла в Одессу. Именно пошла! Пешком. Конечно, уже не так, как раньше. Все оружие и все тяжелые вещи повезли, а личный состав пошёл. Месяц шли домой!
А.Г.: — Зато мы в часть всегда с комфортом ездили! Наша машина весила более шестнадцати тонн, и поэтому везти её надо было большим тягачом. А для нас выделяли «таблетку» — старенький уазик, такие давным-давно на скорой помощи работали. Ну а потом на ротацию армейским ЗИЛом возили. Однажды довелось даже автобусом ехать. Правда, только первые триста километров… Пока двигатель не закипел. Но пешком уж точно не ходили!
Л.Ф.: — Нас во время марша всегда местные жители хорошо принимали! Останавливались днём, обедали. Почти в каждом населенном пункте оркестр нас встречал! Везде! И на Западной Украине, и в Одесской области. А в Бесарабии даже с вином встречали: выходят на улицу с двумя ведрами — в одном вино, во втором вода. И кружка большая в руках, грамм на 750! Сначала ею вино зачерпнут и нам протягивают, а потом в воде слегка прополоснут и новую кружку с вином домашним предлагают. Особенно в Болгарии радовались нам. Там такой случай был: в магазине местные давали товары в долг, но всё записывали. Не всегда успевали жалованье получить и расплатиться сразу. Вот нам и доверяли. Только однажды пришёл хозяин магазина в часть и говорит, что с ним не рассчитались. Командир всех построил, нашел того, кто задолжал, и заставил всё заплатить. Извинялись перед хозяином потом.
А.Г.: — У нас всё немного проще было. В тылу всегда были магазины, но с наличными деньгами бывали проблемы. Теперь техника далеко ушла, Интернет даже в местах боёв есть. Вот через Интернет и переводили деньги со своей карточки на карточку продавца, а сами товар забирали. Иногда и местные жители просто так угощали, что в огороде выросло. Но относились по-разному: кто-то поддерживал всей душой, помогал всем чем мог. Помню, ребята из Димитрова приехали на нашу дальнюю от фронта позицию, привезли всяких вкусных продуктов, что жёны приготовили. Это как раз перед Днём независимости было. Так оказалось, что они сами — мобилизованные, только их на «передок» не посылают, они учреждения местные охраняли, хоть и без оружия. Вот и решили помочь тем, кто на фронте. Купили на свои деньги продуктов, и дома жёны приготовили салаты, тушеную картошку и всякую домашнюю пищу. Было вкусно и приятно. Хотя были и такие, кто просто мирился с нашим присутствием, как с необходимостью. Явного проявления вражды не было, да оно и понятно: против человека с автоматом особо не выступишь.
Л.Ф.: — Я не застал тех страшных боёв, которые были в первые годы войны, под Сталинградом. Попал на фронт уже в то время, когда война стала наступательной и не такой кровопролитной. А сейчас война другая. Совсем не такая, как была. Сейчас там, на востоке, русских много, и некоторые местные жители их поддержали. И, как мне кажется, война сейчас оборонительная, нашим солдатам запрещают даже стрелять. У нас патриотизм был на высочайшем уровне, и радость от освобождения своей земли была. А сейчас, с новым оружием, освобождая свою землю, много придётся разрушать, вот и берегут землю нашу. Многострадальная она…
Алексей Гора, «УЦ».