Больше, чем поэт

Окончание. Начало в «УЦ» №33-34.

«Его толстые пальцы как черви жирны…»

Помните мандельштамовские стихи «Мы живем, под собою не чуя страны…»? Существует гипотеза, что образ «великого горца» с жирными пальцами появился после реального происшествия — Демьян Бедный записал в своем дневнике, что не любит давать книги Сталину, потому что тот оставляет на страницах жирные следы. А конфидент поэта донес об этой записи куда следует…

У самого Генералиссимуса тоже была большая библиотека — в нее попадали все книги, изданные в СССР после 1924 года. Но Бедный собирал свою библиотеку иначе — с 1900 года, только приехав в Петербург, он стал зарабатывать уроками, а все заработанные деньги тратить на книги. Мы уже упоминали о совершенно диких суммах, которые оставлял у букинистов Бедный, став богатым. Он имел возможность выписывать книги из-за границы — в его библиотеке были самые выдающиеся произведения русского зарубежья. Кроме того, некоторые исследователи полагают, что поэт не брезговал книгами из библиотек репрессированных писателей — брал, правда, немного, только самое ценное.

Булгаковеды считают, что Демьян Бедный был прообразом Ивана Бездомного в «Мастере и Маргарите». Конечно, аналогии очевидны. Но… Помните диалог Мастера и Бездомного? «Ну вы, конечно, человек девственный, — тут гость опять извинился. — Ведь, я не ошибаюсь, вы человек невежественный? — Бесспорно, — согласился Иван». Ефим Придворов был каким угодно: жадным, скрытным, подлым, но только не невежественным. И его уникальная библиотека — еще одно тому доказательство. Книги были его страстью, его религией. Даже во времена «нежной дружбы» Сталин посмеивался над страстью Бедного. М.В. Канивез в книге «Моя жизнь с Раскольниковым» пишет: «Однажды Сталин пригласил Бедного к себе обедать. «Он знал, что я не могу терпеть, когда разрезают книгу пальцем, — говорил Демьян Раскольникову. — Так, представьте себе, Сталин взял какую-то новую книгу и нарочно, чтобы подразнить меня, стал разрывать ее пальцем. Я прошу его не делать этого, а он только смеется и продолжает нарочно разрывать страницу».

Пожалуй, и одного жирного пятна хватило бы, чтобы вывести Бедного из себя, но отказать Сталину он не мог…

В 1964 году Василий Акшинский запишет со слов Ворошилова (маршал читал и редактировал записи), что Климента Ефремовича поражали эрудиция и колоссальная память поэта. Демьян читал на память множество стихов и басен. Ворошилов особенно запомнил библиотеку, все полки которой были забиты книгами. Демьян часто говорил: «Я люблю свою библиотеку. Каждый томик здесь я знаю, как свои пять пальцев». Ворошилов играл с ним, вытаскивая наобум любую книгу или брошюру. Демьян не только угадывал их авторов и название, но и излагал содержание.

А это из дневниковой записи конфидента Бедного Михаила Презента (того самого, который позже перепишет и строчки о «жирных пальцах») за 28 июня 1928 г., сделанной после встречи Демьяна с Максимом Горьким: «Прощаясь с Горьким, Бедный предложил ему посмотреть свою библиотеку. Горький сказал, что он о ней много слышал. «У меня, говорит Бедный, есть книжка, которую Вы разыскивали — «Непридуманные приключения нижегородского мещанина купца Баранчикова», — «Да что Вы!» — «Да. И даже два экземпляра». — «Дайте мне один. У Вас какое издание? С портретом или без него? Если можно, дайте мне без портрета». — «Я, когда узнал, что Вы ищете эту книжку, забрал две, чтоб потом дать Вам одну или не дать». — «Дайте, Е.А., обязательно»».

Другая запись из дневника Презента за 8 июня 1929 г.: «И Демьян начал показывать свою последнюю покупку — партию иностранных книг, за которые дал 450 р. — Казанову, 1001 ночь и пр. — с прекрасными по технике печатными гравюрами».

Демьян Бедный то ли продал свою библиотеку Бонч-Бруевичу, который передал ее в литературный музей, то ли сам подарил ее музею — и потому, что считал ее проклятой, и потому, что просто не мог позволить себе хранить книги в сыром помещении.

А тут — жирные пятна…

История с жирными пятнами выглядит тем более вероятной, что ее подробно описывает Надежда Мандельштам в связи с арестом мужа после написания стихотворения «Мы живем, под собою не чуя страны…»: «Неожиданно для себя и для своего собеседника и вопреки правилу не вмешиваться в чужие дела О. М. перевернул Москву и спас стариков. Эти хлопоты он упоминает в «Четвертой прозе». Среди прочих «интегральных ходов» он обратился к Демьяну Бедному (речь идет о событиях 1928 года. — Авт.). Свидание состоялось где-то на задворках «Международной Книги». Страстный книжник, Демьян был постоянным посетителем этого магазина и, вероятно, там и встречался со своими знакомыми — к тому времени жившие в Кремле уже не смели никого к себе приглашать. Хлопотать за стариков Демьян наотрез отказался. «А вам-то какое дело до них?» — спросил он у О. М., узнав, что речь идет не о родственниках и даже не о знакомых. Но тут же добавил, что, если что, случится с самим О. М., он, Демьян, обязательно за него заступится.

Это обещание почему-то очень обрадовало О. М., хотя в ту пору у нас было твердое ощущение: «не тронут, не убьют»… Приехав в Ялту, он мне рассказал об этом разговоре: «Все-таки приятно… Обманет?.. Не думаю»… Вот почему в 34 году я посоветовала Пастернаку поговорить с Демьяном. Борис Леонидович позвонил ему едва ли не в первый день, когда у нас рылись вторично в сундуке, но Демьян как будто уже кое-что знал. «Ни вам, ни мне в это дело вмешиваться нельзя», — сказал он Пастернаку… Знал ли Демьян, что речь идет о стихах против человека с жирными пальцами? Возможно… Демьян сам уже был в немилости из-за своего книголюбия. Он имел неосторожность записать в дневнике, что не любит давать книги Сталину, потому что тот оставляет на белых страницах отпечатки жирных пальцев».

Речь идет о 1934 годе, когда все еще не так плохо. Бедный выступает на учредительном съезде Союза писателей. Он говорит: «Я принадлежу к породе крепкозубых… У меня бивни. И этими бивнями я служил революции… Верно: не молодые бивни. Старые. С надломами и почетными зазубринами, полученными в боях. Но бивни эти, смею вас уверить, еще крепкие…». Но после съезда, по воспоминаниям Надежды Мандельштам, Демьян отпускает шофера и вызывается сам отвезти домой Пастернака: «Тогда многие из наших деятелей еще не боялись разговаривать в машинах, а потом прошел слух, что в них тоже установили магнитофоны. Демьян говорил с Пастернаком о том, что «в русскую поэзию стреляют без промаха», и, между прочим, упомянул Маяковского. По мнению Демьяна, Маяковский погиб потому, что вторгся в область, где он, Демьян, чувствует себя, как дома, но для Маяковского чуждую…»

«Как дома»…

Демьян Бедный все еще оставался глыбой, столпом. Сегодня в это сложно поверить, но миллионы людей в СССР действительно ловили каждое слово пролетарского поэта. Его произведения издавались многомиллионными тиражами (которые были в несколько раз больше, чем тиражи Горького, Маяковского и Есенина вместе взятых!). И их читали! Недавно наткнулась на рассуждения одного современного букиниста, который пишет, что даже в конце восьмидесятых, когда продажа книг со штампами стала уже вполне нормальной, ему ни разу не попадалось ни одного томика Бедного. Почему? Букинист считает, что книги Демьяна были к тому времени зачитаны до «неторгового вида»…

Примерно в то же время Бедный разводится с матерью четверых своих детей Верой Руфовной — той самой «смешной и жалкой», которая «плохо работает потолком», и женится снова. Известно об этом, опять же, очень мало, биографы Бедного аккуратно обходят эту тему — то ли из-за недостатка информации (помните, Бедный очень не любил говорить о личном и жег все письма?), то ли из уважения к желаниям поэта. Да простит меня Ефим Алексеевич, но в азарте я нашла немало воспоминаний о его «личном». В книге «Пять веков Раевских» Сергей Раевский (принадлежащий, кстати, к тому же роду, что и Николай Николаевич) пишет: «Среди недавних знакомых присутствовала студентка математического факультета университета Тамара Придворова — дочь поэта Демьяна Бедного. Это неожиданное знакомство произошло совершенно случайно. Один из преподавателей университета рекомендовал девушке для успешного усвоения предмета попросить моего брата дать ей несколько уроков. Придворовы в то время жили в Кремле. Михаил в течение 1930 г. занимался с Тамарой у них на квартире, а потом Тамара и ее сестра Сусанна стали бывать у нас. Мать двух сестер и их двух младших братьев, Вера Руфовна (Демьян вскоре с ней развелся, женившись на молодой актрисе), была образованной и очень симпатичной женщиной. Она поощряла знакомство и общение своих дочерей с нами. Хорошие отношения с этой семьей, при отсутствии ее главы — Демьяна, продолжались у нас долгое время, вплоть до Великой Отечественной войны, когда многие связи порвались».

«Демьян заелся»

Я все думаю: почему Ефим Придворов не уехал из Москвы, не перестал писать? В отличие от тех же Мандельштамов, он прекрасно видел, что тучи сгущаются. Ответ напрашивается один: «кавалерист слова» считал, что оставаться на боевом посту, славить в стихах Ленина и Сталина, облекать в стихотворную форму любое постановление ЦК — его долг… Гроза разрази­лась в 1936-м.

Либретто оперы «Богатыри», написанное Бедным для камерного театра, было объявлено антисоветским и порочащим русскою историю — причем и само либретто было утверждено ЦК, и даже генеральная репетиция прошла в присутствии Молотова и Ворошилова, но оперу запретили после первого показа…

Интересна справка секретно-политического отдела ГУГБ НКВД СССР «Об откликах литераторов и работников искусств на снятие с репертуара пьесы Д.Бедного „Богатыри“» от 16.11.1936:

Эйзенштейн, заслуженный деятель искусств и режиссер кино: «Я не видел спектакль, но чрезвычайно доволен хотя бы тем, что здорово всыпали Демьяну. Так ему и надо, он слишком зазнался».

М.Булгаков, автор «Дней Турбиных»: «Это редкий случай, когда Демьян, при его характере, не будет злорадствовать: на этот раз он сам пал жертвой, — а не подхихикивать над другими. Пусть теперь почувствует сам» и т.п. (еще с десяток известных имен: Станиславский, Мейерхольд, Соболев…).

Эта справка доказывает только то, что Бедного действительно никто не любил. И он был прав, предполагая еще шесть лет назад, что плюнуть в него каждый захочет.

Единственным в списке ГУГБ, кто высказал тень сочувствия к Демьяну, был еще один наш земляк, автор первой советской сказки Юрий Олеша: «Пьеса здесь главной роли не играет. Демьян заелся, Демьяну дали по морде. Сегодня ему, завтра другому. Радоваться особенно не приходится».

«Эпоха прошла»

Следующая справка ГУГБ НКВД, пожалуй, не требует никаких пояснений.

Справка ГУГБ НКВД СССР о поэте Демьяне Бедном

9 сентября 1938 г.

Демьян Бедный (Ефим Алексеевич Придворов) — поэт, член Союза советских писателей. Из ВКП(б) исключен в июле с.г. за «резко выраженное моральное разложение».

(…)

Озлобленность Д.Бедного характеризуется следующими его высказываниями в кругу близких ему лиц: «Я стал чужой, вышел в тираж. Эпоха Демьяна Бедного окончилась. Разве вы не видите, что у нас делается? Ведь срезается вся старая гвардия. Истребляются старые большевики. Уничтожают всех лучших из лучших. А кому нужно, в чьих интересах надо истребить все поколение Ленина? Вот и меня преследуют потому, что на мне ореол октябрьской революции».

«Оказывается, я шел с партией, 99,9 [процентов] которой шпионы и провокаторы. Сталин — ужасный человек и часто руководствуется личными счетами. Все великие вожди всегда создавали вокруг себя блестящие плеяды сподвижников. А кого создал Сталин? Всех истребил, никого нет, все уничтожены. Подобное было только при Иване Грозном».

Говоря о репрессиях, проводимых советской властью против врагов народа, Д. Бедный трактует эти репрессии как ничем не обоснованные. (…)

Д. Бедный в резко антисоветском духе высказывался о Конституции СССР, называя ее фикцией: «Выборов у нас, по существу, не было. Сталин обещал свободные выборы, с агитацией, с предвыборной борьбой. А на самом деле сверху поназначали кандидатов, да и все. Какое же отличие от того, что было?»

(…) После решения КПК об исключении его из партии Д.Бедный находится в еще более озлобленном состоянии. Он издевается над постановлением КПК: «Сначала меня удешевили — объявили, что я морально разложился, а потом заявят, что я турецкий шпион».

Несколько раз Д.Бедный говорил о своем намерении покончить самоубийством.

Бедного не объявили турецким шпионом. С началом Великой Оте­чественной его стихи стали нужны, его, «морально разложившегося», беспартийного опять стали печатать — сначала под псевдонимом Д.Боевой, а чуть позже и под прежним именем Демьян Бедный. «Мы отразим врагов. Я верю в свой народ / Несокрушимою тысячелетней верой» — это уже 7 ноября 1941-го на первой странице «Правды»… Его, казалось, простили.

Последнее стихотворение Бедного было напечатано в «Правде» 10 мая 1945-го:

Как радостно звенят сегодня голоса!
Как солнце щедро шлет в столице, в селах, всюду,
Весенний яркий свет восторженному люду!
Победный алый стяг взметнувши в небеса…

Демьян Бедный умер через двенадцать дней. «Демьян Бедный умер от страха, — пишет Валерия Гордеева в книге «Расстрел через повешение. Невыдуманный роман в четырех повестях о любви, предательстве, смерти, написанный «благодаря» КГБ». — У него в президиумах было постоянное место, куда он и шел привычно. И вдруг в сорок пятом что-то изменилось. Только, было, направился поэт на свое обычное место во время очередного торжества, как Молотов, недобро сверкнув стеклышками пенсне, спросил его ледяным голосом: «Куда?» Демьян долго пятился, как гейша. Потом доплелся до дома и умер».

Впрочем, критические партийные постановления продолжали выходить и через несколько лет после его смерти: 24 февраля 1952 года были подвергнуты идейному разгрому два сборника Д. Бедного за «грубейшие политические искажения».

В 1956 году Демьян Бедный был посмертно восстановлен в КПСС.

Но Надежда Мандельштам пишет о еще одном посмертном унижении поэта: «Когда его снова стали печатать, пятнадцатилетний наследственный срок уже истек, да, кажется, еще последний брак не был оформлен, и я видела, как его наследник, испитой юноша, ходил к Суркову, чтобы именем отца вымаливать хоть какие-нибудь подачки. И при мне Сурков начисто ему во всем отказал. Это было последнее унижение Демьяна, уже в потомстве. А за что? Ведь Демьян работал на советскую власть не за страх, а за совесть. Чего уж мне удивляться, если меня время от времени пихают сапогами. Я-то уж, наверное, не заслужила ничего…»

Удивительно, но, кажется, Надежда Мандельштам чуть ли не единственная, кто по-доброму, по-человечески, с сочувствием написал о Демьяне после его смерти…

Подготовила Ольга Степанова, «УЦ».