Рубрика: 12

В минувшие выходные исполнилось 20 лет лечебно-диагностическому центру «Ацинус». Не покривим душой, если скажем, что на обследование и лечение сюда, уже в Больницу Святого Луки, едут не только жители Кировоградщины и других областей Украины, но и пациенты из-за границы. О том, как все начиналось, а также о дне сегодняшнем и завтрашнем мы поговорили с кандидатом медицинских наук, заслуженным врачом Украины, генеральным директором ЛДЦ «Ацинус» Григорием Урсолом.

— Григорий Николаевич, у вас юбилей — вашему детищу исполнилось 20 лет. Мы все понимаем, что в сегодняшней ситуации не до праздника, но…

— Понимаете, то, что творится в стране, и то, что люди в такой беде, — как бы там ни было, люди к этому сами не приходят. Это глупое правительство, которое их к этому привело, глупое руководство, которое думало только о себе, и мы всё это видели, хотя и не молчали. В России вон до сих пор молчат, но все равно их ждет то же, что и мы пережили. И нам действительно не до праздников.

Ну а 20 лет — действительно большой срок, и мы это время пережили, слава Богу, уцелели. Были трудные годы, и сейчас трудно, но мы держимся.

ВЧЕРА

— Давайте вернемся на 20 лет назад. Как вас осенила мысль о том, что хватит бороться с ветряными мельницами, пора что-то делать?

— Идея, кстати, не моя, а моего друга. В 90-х годах я был на курсах в Литве, в Каунасе. Они сейчас в Европе, и они всегда были в Европе, а мы ездили туда смотреть на культуру, на архитектуру, на отношения… Мой коллега кардиохирург Альгимантас Киркутис уже имел такой бизнес, как у нас, — и фармацевтический, и научные разработки, и даже производство было — они производили кардиостимуляторы «Кордэлектро». Я был на курсах полгода, деться мне было некуда, и я все время ходил с ним на операции. А так как он человек деловой, то в основном в первую половину дня занимался фирмой, больными, другими какими-то делами, а оперировал после обеда. Не всем удобно было ассистировать ему, так как все спешили домой, а я с огромным удовольствием это делал. Бывало, что и до поздней ночи мы с ним оперировали, операции на сердце все-таки серьезные, длительные. Где-то после месяца такой работы, видно, я ему понравился своим усердием, трудолюбием, он мне вдруг говорит, мол, ты хороший парень, и я тебя хочу чему-то научить. Медицина — дело хорошее, ты хороший хирург, но я, будучи хорошим хирургом, зарабатываю себе на хлеб честным трудом в фирме, которую я организовал. Потом он меня начал брать на фирму, посвящал во всякие тонкости, знакомил, рассказывал… Я там пока полгода эти провел на специализации кардиохирурга, многому научился. Когда я уезжал, он посоветовал, не откладывая в долгий ящик, открыть себе фирму и сказал, что через 3-5 лет у меня будет то же, что и у него. Он дал мне все образцы документов, ведь тогда была еще единая страна, единые документы, одинаковые для всех, хотя уже вовсю шагала перестройка, Горбачев махал руками, рассказывая, как нужно жить. Станислав Березкин к тому времени уже организовал какой-то кооператив, еще какие-то люди делали первые шаги, но им проще было — они были не в медицине. Можете себе представить, что наша лицензия на медицинскую деятельность, которую мы получили, была третьей (!!!) в стране. Она у нас сохранилась!

Вначале я вообще не понимал, что мне делать, а потом потихоньку стал вникать. Потом в стране сложилась ситуация, когда исчезли лекарства, и больницы и аптеки стояли пустые… Первые сделки, которые мы заключали, были с заводами, выпускающими лекарства. Облфармации должны были им бешеные деньги, а производство-то шло: продукт есть, а девать его некуда. Мы у них покупали, они нам даже в долг давали небольшими партиями на короткий срок, так как мы с ними вовремя рассчитывались. И так пошло: мы заключали договора на лечение с обеспечением медикаментами. И эти люди, которые до этого не знали, как им быть: больницы стоят, аптеки пустые, — вдруг стали получать привлекательные условия в виде обеспечения медикаментами. Они подписывали договор и получали полноценное лечение. Тогда мы работали на базе областной больницы, а потом было Куропятникова, 21, потом начали делать это здание…

— А ваша аптечная сеть тоже образовалась в то время?

— Аптечная сеть тоже возникла тогда же. У меня в мыслях не было аптечной сети, хотя бизнес Альгимантаса включал и это. Но вот та ситуация, когда пропали медикаменты и нам нужно было их брать, стала определяющей. В то время работал такой Василий Григорьевич Лева, и он мне помог узнать, что нужно для того, чтобы мы, не нарушая закон, брали медикаменты и отпускали их людям. То есть нам посоветовали взять лицензию на реализацию медикаментов, чтобы мы были полностью в правовом поле. И одним из условий подписания такой лицензии было наличие своей аптеки. И первая такая аптека была на фирме у Станислава Березкина. У него «гулял» третий этаж, мы с ним на бумаге, так как остальные же деньги хотели получать, подписали договор, и таким образом адресом нашей первой аптеки стал проспект Промышленный, 1.

— Так что наличием части вашего бизнеса вы обязаны еще и Станиславу Березкину?

— Мы очень много лет в дружеских отношениях. К сожалению, сейчас не так часто встречаемся, как хотелось бы, но перезваниваемся. У него сейчас куча дел, у меня тоже… А раньше и Новый год вместе встречали, крепко дружили.

Потом мы организовали свое лечебное заведение — немного примитивное, маленькое, оно не выдерживало никакой критики, и мы это понимали. Но, если бы не было Куропятникова, 21, не было бы ничего. Это было время развала Союза, прекращали свое существование предприятия и организации, и одними из «погибших» стали ДНД — добровольные народные дружины. Вот в этом помещении находился опорный пункт милиции. А до этого мы были на Куропятникова,15 — арендовали часть помещения, где, кроме нас, в течение двух лет находились швейная и обувная мастерские. Вот так это было.

Потом уже начальник ЖЭКа предложил нам другое помещение, которое освобождалось, — две двухкомнатные квартиры, но перестроенные. И мы решили делать там лечебно-диагностический центр, назвали его «Ацинус» и разместили там стоматолога, гинеколога, УЗИ, кабинеты работали почасово. Но я считаю, что именно там мы сделали большое дело — создали фундамент для нашего коллектива. Тогда я еще совмещал этот бизнес с работой в областной больнице. А потом я сюда перешел, потому что создал лучшие условия для работы. До этого я не мог себе этого позволить, у меня сложные операции, тяжелые больные…

Потом мы обращались в гор­исполком, просили выделить нам подходящее помещение, нас расширили соседней пустующей квартирой для бейсболистов. А потом Михаил Цымбаревич и Людмила Дядечко (Александр Никулин, бывший до этого мэром, в то время находился в СИЗО) пришли к выводу, что это совсем не то. Прошло немного времени, и Людмила мне звонит: вот есть для вас прекрасное помещение, только нужно очень быстро оформить сделку. Это было вот это самое помещение…

Григорий Николаевич рассказывает, как в банке «Надра» ему помогли взять кредит и он смог выкупить это здание бывшей школы, как пять лет судился с фирмой «Барва» и выиграл суд, как проталкивали на всевозможные конкурсы инвестиционный проект, как «Райффайзен банк Аваль» предоставил очень выгодный кредит, как они попали под социальную программу, как отстроили это здание и начали работать… Это было 19 декабря 2007 года.

СЕГОДНЯ

— Давайте поговорим о дне сегодняшнем. Какие медицинские услуги НЕ оказывает Больница Святого Луки и какие никогда не будет оказывать?

— Во-первых, многие спрашивают у нас про роддом. Роддома у нас нет и, я думаю, нескоро будет. Может, дети мои построят… Там очень высокие требования, очень. Хотя у нас в проекте был предусмотрен и роддом тоже, но там очень большие требования, причем не по персоналу, с ним у нас проблем не было бы, а к самим помещениям. Для бизнесмена такое использование площадей не всегда рентабельно. Сейчас мы очень хотим и прилагаем для этого очень большие усилия, чтобы у нас была радиология — для применения лучевых методов лечения онкозаболеваний. Очень хочу кардиохирургию, и это желание номер один на сегодня. А все остальное у нас делается, даже кардиохирургия — но малая, на закрытом сердце.

Недавно у нас прошла конференция к 100-летию Амосова, и мы пригласили сюда тех профессоров, которые начинали вместе с Амосовым. А у нас начинал кардиохирургию Василий Фокич Савченко, и они помнят Василия Фокича, помнят, что у нас в области была кардиохирургия, и хотели бы все это возродить. Они предложили мне всяческую помощь, но в первую очередь нам нужно оборудование, причем дорогостоящее. А пока мы еще в кредитах, то не можем себе его позволить. Но мы, опять же, пишем инвестиционные проекты, предлагаем людям вкладывать деньги, разъясняем, что лучше вложить в такой проект, чем просто в банк, тем более в таких нестабильных условиях, как у нас в стране сейчас… А это живые деньги. Люди болеют, приходят к нам лечиться, а мы должны обеспечить им все лучшее. Кардиохирургии у нас в области, к сожалению, больше нигде нет. А людей, которые в ней нуждаются, — масса, так как самая большая группа больных — это страдающие сердечно-сосудистыми заболеваниями.

— Что сегодня вы предлагаете жителям Кировоградщины и всей Украины?

— У нас лицензировано девяносто восемь медицинских специальностей. Исключение составляют те, о которых мы только что говорили.

С нами сотрудничают 14 докторов наук, много кандидатов наук, среди которых те, кто выполняет эксклюзивные операции. Лучшие специалисты страны приезжают к нам, оперируют, спасают больных, а потом мы их выхаживаем. Но самая главная ценность — это наша команда, которая умеет работать с любой патологией.

Среди тех, кто очень активно сотрудничает с Больницей Святого Луки, — Н. Н. Велигоцкий — заведующий кафедрой торакоабдоминальной хирургии Харьковской медицинской академии последипломного образования, доктор медицинских наук, профессор, лауреат Государственной премии Украины, заслуженный деятель науки и техники Украины, оказывающий больнице и теоретическую, и практическую помощь; А. С. Дудниченко — онколог высшей категории, заведующий кафедрой онкологии и детской онкологии Харьковской медицинской академии последипломного образования, доктор медицинских наук, профессор; С. Б. Бесшапочный — доктор медицинских наук, профессор, заведующий кафедрой оториноларингологии Высшего государственного учебного заведения Украины «Украинская медицинская стоматологическая академия» (Полтава), главный ринолог Украины; И. Н. Кравченко — доктор медицинских наук, главный научный сотрудник отделения хирургического лечения патологии аорты ГУ «НИССХ им. Н.М.Амосова НАМН»; Г. Д. Жабоедов — член-корреспондент АМН Украины, профессор, доктор медицинских наук, заслуженный врач Украины, заведующий кафедрой офтальмологии Национального медицинского университета имени А.А.Богомольца, и многие другие. На прием, а также — при необходимости — лечение, в том числе и оперативное, к этим светилам медицины можно попасть, не выезжая из Кировограда. Нужно лишь обратиться в Больницу Святого Луки.

— А оказывает ли Больница Святого Луки ургентную помощь, особенно хирургическую? Можно ли при необходимости попросить, чтобы «скорая помощь» везла больного к вам?

— У нас абсолютно все настроено, чтобы оказывать ургентную помощь. Мы не стремимся это делать постоянно, так как нет смысла держать дополнительно целую армию людей, но в случае необходимости в течение получаса мы полностью разворачиваемся, чтобы оказывать помощь в операционной.

ЗАВТРА

— У каждого человека есть голубая мечта. Озвучьте голубую мечту Григория Урсола.

— На сегодняшний день моя голубая мечта — чтобы было мирно, чтобы не погибали люди. Всё. Это самая идеальная голубая мечта. Когда все это закончится, голубая мечта — получать радость от детей. Мы ведь и живем в этом мире для того, чтобы своим детям делать что-то хорошее, чему-то научить. А в плане работы — я хотел бы дожить до того времени, чтобы нашу клинику никто зря не хаял (а может, и нужно, потому что хают из зависти если ты никому не мешаешь — значит, ты ничего не стоишь). Хочу, чтобы нас оценивали объективно.

Беседовала Ольга Березина, «УЦ».

«УЦ» пообщалась с украинцем, полтора года проработавшим в останкинском телецентре.

СПРАВКА. Телевизионный технический центр «Останкино» им. 50-летия Октября – телевизионный и радиовещательный центр в Москве, а также прилегающий технический центр. В настоящее время экономически является Федеральным государственным унитарным предприятием (ФГУП).

Построен в 1963–1967 годах одновременно с Останкинской башней, поднявшей передатчики телецентра до высоты 525 метров. Крупнейший в Европе вещательный комплекс уже более 40 лет представляет собой единую, круглосуточно действующую технологическую систему.

В помещениях телецентра постоянно работают телекомпании «Первый канал», «НТВ», «ВИD», «НТВ-Плюс», «Спас», а ещё почти 200 вещательных компаний постоянно прибегают к его техническим мощностям.

– Лучше мое имя не называть. Я подписывал бумаги, что буду молчать об определенных вещах. Вроде и не собираюсь ничего такого секретного рассказывать, но вдруг обмолвлюсь о чем-то…

– Давай тогда с самого начала. Как ты попал в Останкино?

– В Останкино попал следующим образом. В очередной раз приехал в Москву. Около месяца был без работы. Затем дал объявление о поиске работы на специализированном сайте. Буквально через два дня позвонили и пригласили на собеседование. Взяли в контору, которая занимается разработкой специального программного обеспечения для телевидения: архивы, верстка новостей и т. д. Им нужен был инженер-интегратор – то есть человек, который все это ставит на место и настраивает. Работал около полутора лет.

Первый мой самостоятельный объект – я на многих был, имею в виду первый, за который отвечал сам, полностью, – «Час пик» на «Рен-ТВ». Монтировали там студию, ставили оборудование.

– Останкино большое?

– Ну… Академика Королева, с одной стороны – аппаратно-студийный комплекс один (АСК- 1), с другой – АСК-3. (АСК-2 тоже, разумеется, есть, но он находится на Шаболовке.) АСК-1 – пять этажей, здание в ширину метров пятьсот, наверное, а в длину – где-то триста. А еще два этажа – под землей. Это старый комплекс. АСК-3 строился под Олимпиаду восьмидесятого года, новее. Там, если не ошибаюсь, семь этажей и длина с шириной больше.

– Заблудиться, наверное, можно…

– Легко! Помнишь сцену из «Чародеев»? Когда чувак бегал по коридорам и кричал: «Да кто же так строит!»? Вот это как раз в АСК-1 снималось.

Между этими двумя АСК есть подземный переход. Кстати, говорят, что не один, но я только в одном был, официальном, если можно так его назвать. Когда меня впервые провели на четвертый этаж (в аппаратную, из которой выходила передача Листьева «Час пик»), я недолго там побыл. Наметил места, где надо было расположить стойки, и собрался назад. И заблудился. К лифтам добирался полчаса.

Первый этаж называется нулевым, из-за этого еще часто путаются. Спускаешься сверху на первый этаж – а на самом деле попадаешь на второй. Там тоже бродил, ступеньки вверх – ступеньки вниз… «Да кто же так строит!», короче.

В АСК-3 заблудиться еще легче, там три пешеходных коридора и четвертый – транспортный, по которому на грузовиках возят оборудование. При этом коридоры не совсем прямые, лабиринт такой своеобразный.

И такое еще ​​бывает: можно с левого крыла АСК-3 идти в правое по третьему этажу, а прийти на четвертый. Я долго не мог понять: как так? Оказывается, есть еще и технический коридор, пятый. Ранее туда охрана не пускала, а когда я уже работал в Останкино, охрана то была, то не было ее. Ну и можно было случайно забрести в него – а потом долго искать, как выбраться на свет божий.

– Ты на эфирах там работал?

– Да. «НТВ-Сегодня», на эфирах Первого канала был, еще на нескольких. А что – хочется какие-то прикольные истории услышать?

– Почему бы и нет?

– Приколов очень много было, все и не вспомню. Вот, например, мне рассказывали историю, которая произошла с ведущим программы «Однако» Михаилом Леонтьевым. Вернулся он из какой-то загранкомандировки. Привез отснятый материал. А система какая – кассета со смонтированным видеоматериалом отдается видеоинженерам, они вставляют ее в видеомагнитофон (вернее, это раньше так было, сейчас «цифра» почти везде), из которого потом это все идет в эфир. Короче говоря, все эти кассеты сносятся видеоинженерам, они их раскладывают, как им удобно, а потом выдают сюжеты в эфир. Принес, значит, он свою кассету, отдал. А ребята как раз что-то там отмечали. Наливают понемногу, выпивают, закусывают. И тут кому-то в голову приходит гениальная идея: а давайте снимем, как мы сидим, память будет. Схватили первую кассету, которая в руки попала, всунули в камеру… Пришел на следующий день Леонтьев, чтобы еще раз там что-то пересмотреть, включил кассету и, как бы это помягче назвать, охренел, увидев вместо своего сюжета совсем другой – пьянку в аппаратной.

– Да уж, тот еще сюрприз…

– Ага… О, я еще одну историю вспомнил. Вещание идет двумя потоками: один – основной, другой – резервный. Если на основном какие-то проблемы – переключают на резервный. Теоретически это должно проходить незаметно для телезрителя. Однако на практике так бывает очень редко – нет ничего идеального – обычно время «прыгает» вперед или назад, на секунду или больше. Сюжет, о котором я рассказываю, был о Владимире Путине (тогда – премьер-министре). Куда-то он там ездил, что-то комментировал. И как раз на его словах основной поток «виснет». Пацаны быстро переключают на резервный, а там видео непонятно почему начало отматываться на стартовую точку. На экранах это выглядело примерно так: Путин говорит, затем пленка резко отматывается назад, происходит какой-то «глюк» с цветом – премьер показывается зрителям почему-то полностью зеленым и начинает заново говорить.

А есть вообще история о видеоинженерах, которую для газеты как-то не очень удобно рассказывать…

– Да давай уже, вырежем, если совсем неприличная.

– Ну слушай тогда. Основные студии имеют свои «зеркала» – на случай ЧП всегда можно перейти в запасную, которая выглядит точно так же. Сигнал с основной подается в центральную аппаратную, а там уже его коммутируют, перенаправляют, куда надо. А видеоинженеры при этом обязаны находиться в резервной студии, ведь в любой момент может случиться, что именно они должны будут передать сигнал или принять ведущего и гостей. Просто так сидеть – скучно, поэтому они часто смотрят на вспомогательных мониторах передачи какие-нибудь. Ну и шел тогда как раз на каком-то из каналов порнофильм. Ребята вывели себе изображение на программный монитор – и наслаждались зрелищем. И тут звонок из центральной аппаратной: «Мать вашу, что у вас в эфире? Вы понимаете вообще, что творите?» Оказывается, с основным сигналом что-то случилось, и пошел сигнал из резервной студии. Ну а там я уже сказал, что транслировалось…

– Случаи цензуры были?

– Ты что, в России же нет цензуры! Если серьезно, то были, конечно. При мне случилось, когда сотрудники государственной службы охраны просто из эфира вывели выпускающего режиссера «НТВ-Сегодня». Выпускающий редактор, просто, чтобы ты понял, – это последняя инстанция. Именно он решает, что идет в эфир. Ну и в каком-то из сюжетов был момент, когда Путин в носу ковыряется. Мелочь вроде бы, но буквально через сюжет или два в аппаратную зашли двое в форме. И – к помощнику выпускающего, показывая на пульт: «Ты этим управлять умеешь?» – «Умею». Выпускающего – под руки и на выход. Больше мы его не видели. Причем это – нормальная практика. Не часто так бывает, но все же бывает.

Или такое еще​​. Какой-то родственник патриарха совершил ДТП: влетел на своей иномарке в людей на тротуаре, нескольких покалечил. Я слышал, как редактор кричала на журналистку, которая сняла об этом сюжет: «Ты в своем уме? Ты понимаешь, что с нами сделают, если мы это покажем?»

Все работники Первого канала трудятся под видеонаблюдением. Фиксируется каждый шаг. На компьютерах – программы, которые записывают всю деятельность пользователей. На перекуры – пятнадцать минут каждые два часа. Если нет работы – должен сидеть молча, уставившись в монитор. Поэтому, хотя у видеоинженеров Первого канала и хорошая зарплата – мне говорили, что тысячи по три с половиной долларов, – редко кто там долго задерживается. Все туда рвутся – и так же рвут оттуда.

– На Украину «гнали»?

– Да. Я, кстати, после того, как поработал в Останкино, телевизор не смотрю принципиально. Сейчас объясню почему. Не заплатила, например, Украина за газ. Показывают об этом сюжет. Через один или два – еще одно видео об Украине: в Крыму – массовые беспорядки, все в Россию хотят. Проходит неделя – Украина рассчиталась. Опять же – об этом сюжет, а через несколько – о том, что в Киеве появилась велосипедная милиция, как же это круто и прогрессивно. Еще неделя – оказывается, не полностью рассчиталась и еще немного «спионерила». Все – снова новости о беспорядках, менты на великах уже никому не интересны.

– Такое историческое место, как Останкино, не может не иметь своих легенд…

– Конечно, есть легенды. Рассказывают, что в том техническом коридоре, где очень легко заблудиться, когда в 1993-м Останкино эвакуировали (3 октября 1993 года перед зданием телецентра произошёл вооружённый конфликт между сторонниками Верховного Совета и подразделениями МО и МВД РФ, унёсший жизни, по меньшей мере, 46 человек. – Авт.), какая-то женщина выводила людей. Ее там застрелили. И она вроде бы и до сих пор там бродит, указывая правильный путь заблудившимся.

Ты, между прочим, зря так скептически улыбаешься, я эту историю не от одного человека слышал. Двое моих коллег там заблудились, долго ходили – пока не появилась белая фигура и не вывела их. Вернее, они сначала в противоположную сторону ломанулись с перепугу. А фигура – опять перед ними. Тогда мужики поняли, что надо за ней идти. Так и вышли.

А в АСК-3, если смотреть на задний дворик, видно здоровенные гермоворота. Бетонный спуск там также – понятно, что, по меньшей мере, еще ​​этаж вниз. Говорят, что не один даже, а пять этажей там под землей – на случай ядерной войны. Можно наглухо закрыться и вещать полгода или больше.

Вообще в Останкино очень много всевозможных подземных ходов, переходов. Мы вот когда-то искали что-то в подвале АСК-1. Не туда, видимо, повернули, идем по коридору, идем… Начинаем понимать, что уже вышли из-под здания. А с обеих сторон коридора – бронированные двери какие-то, все закрыты. На одной написано: «Д-6». Ничего тебе не говорит?

– Метро?

– Да, правительственные ветки метро, закрытые для рядовых граждан. Зайти в дверь с надписью «Д-6» мы не смогли, она закрыта была. Прошли еще немного прямо и через несколько десятков метров наткнулись на вооруженную охрану. Нам «вежливо» посоветовали разворачиваться и шуровать назад, потому что здесь и останемся.

– А на Останкинской башне был?

– Был, конечно. Ее тогда, правда, для посетителей закрыли – после пожара в ресторане. Но я входил в состав группы, которая снимала документальный фильм о башне, и у нас были допуски. Там наверху, где козырек такой круглый видно, – стеклянный пол. Стоишь на нем – а под тобой пропасть. Ощущение – словами не передать.

– Известных людей часто встречал?

– Часто, но все эти лица так уже в памяти в какое-то одно слились… Павел Воля, например, у нас бродил. Мы его полдня встречали то тут, то там, он дорогу постоянно спрашивал. С Никасом Сафроновым между съемками общались…

– А ЧП были какие-то, когда ты там работал?

– Ну, как тебе сказать… Я тебя предупреждал: могу рассказывать не все. Всякие ситуации были.

– Чувствовал какое-то предвзятое отношение со стороны россиян к тебе, украинцу?

– Да нет, массового – нет. Как и мы к русским относимся: кто-то нормально, а кто-то – предвзято. Правда, сталкивался иногда с идиотскими вопросами типа: «А у вас же на Западной Украине москалей режут?»

Очень интересно было там работать. Такая, знаешь, страна в стране. Люди – классные, креативные, много профессионалов, очень преданных своему делу, есть у кого поучиться. Мне вот говорили, и сам убедился: один раз попадаешь на Останкино – и оно уже навсегда с тобой, сердцем прикипаешь.

Да и отношение к тем, кто работает в Останкино, – особенное. Когда милиция задерживает кого-то, у кого есть пропуск на Останкино, то не в участок везет, а сдает внутренней службе безопасности канала, на котором этот человек работает. Это чтобы, не дай Бог, не сорвать эфир.

– Почему же не остался, если там так круто?

– Ну… Я Москву как огромный город долго выдержать не могу. Давит он на меня, я там дома себя не чувствую. Город хочет тебя сожрать на каждом шагу. Все едут туда, чтобы заработать денег, выбиться в люди – поэтому готовы подставлять друг друга, топить, ссориться, локтем толкнуть. Украину я люблю, а не Москву.

Хотя сама Москва, особенно ночная, – очень красивая, а коренные москвичи – хорошие люди. Вот атмосфера только там сильно нервная…

Беседовал Андрей Лысенко, «УЦ».

Устали от новостей? Не можете уснуть? Просыпаетесь с тревогой? Не надо пить успокоительное (или увеселительное). Для того, чтобы хоть ненадолго отвлечься от тяжелых дум, надо сходить на хороший рок-концерт. Те, кто в минувший четверг был в клубе «Виктория», могут подтвердить – это были два часа качественной, мощной музыки, потрясающей игры, «бомбезного» вокала, два часа без войны. У нас была николаевская группа GRIMOFF.

Это был чуть ли не единственный случай в истории агентства Edward Burn Gewa, когда приглашенных музыкантов публика вместо громких каверов просила играть собственную музыку. Потому что музыка группы GRIMOFF по уровню профессионализма не уступает известным хитам.

Получив огромное удовольствие от музыки, не меньшее мы получили от общения с Геннадием Гримовым, чем делимся с читателями «УЦ».

– Геннадий, страна на грани войны, а вы – с концертом. Это нормально?

– А что нам теперь – не жить? Олигархи делят бабло, бросают народ друг на друга, родные люди, сидя за одним столом, грызутся, как собаки, – это правильно? То, что творится сейчас, – это олигархи делают деньги, а люди страдают. Уже никто не говорит о погибших на Майдане, о беркутовцах, которых подставили…

– Сейчас масса музыкантов, начиная с Макаревича и Вакарчука, высказывает свою точку зрения. Интересно мнение Гримова.

– Я лично воевать не пойду. У меня и возраст не призывной, и я не хочу из-за каких-то дебилов – политиков и олигархов – отдавать свою жизнь. У меня есть семья, дочь, мне война не нужна. То, что творится, неправильно. Я стараюсь не смотреть новости – отрицательная энергетика мне не нужна.

Мы приехали сюда с концертом. Ребята опасались, не хотели ехать. Я сказал: «А если это будет длиться год, пять? Нам что, не играть?» Надо играть! Даже во время войны ездили с концертами, поднимали настроение. Люди, которые сегодня пришли, запомнят этот день, потому что он был в их жизни. Они не посидели перед телевизором, не съели тарелку борща, а послушали нас.

Когда я выхожу на сцену, получаю удовольствие от того, что делаю. Я остался верен своему стилю, и со мной стали все разговаривать, начиная от Артура Беркута и заканчивая Костей Шустаревым. Считаю, что я на правильном пути. Нас крутят в Америке, во Франции, в Бельгии. А Украина нас не крутит. «Радио-ROKS» – ни в коем случае. Директор радио в прошлом году приехал на фестиваль в Полтаву, сказал, что ради нас, потому что мы лучшие в Украине. Но ничего не изменилось. Зато нам пишут фанаты со всего мира. Понимаю, что в нашей музыке можно найти кучу тараканов, но мы растем и совершенствуемся. Мы добросовестно занимаемся своим ремеслом.

– Кстати, о ремесле. Это правда, что вы делаете мебель?

– Да. Я делаю мебель под заказ. У меня своя клиентура. Так, как делаю я, никто в городе не делает. У меня своя ниша. Проектирую сам, стиль у меня свой. Звонят из других городов, заказывают. Я делаю ее с удовольствием, потому что это тоже творчество. Как ни пыталась теща в свое время надеть на меня норковую шапку, ничего у нее не получилось. Она говорила: «Все нормальные люди на заводах работают, а ты ходишь с пейсиками, с сережкой»… Время прошло и показало, кто есть кто. Я вижу своих бывших дружков – старые, спитые мужики. А посмотрю на Маврина, Беркута… Рок-н-ролл, оказывается, – эликсир молодости.

У меня была депрессия, полтора года я не играл, даже в руки не брал гитару. Как-то пригласили меня в Киев музыканты. Мы пили пиво в пабе, и вдруг меня пригласили на сцену сыграть. Я согласился и увидел, что публика аплодирует, танцует. И понеслось. Потом мне стали звонить, приглашать. Люди стали меня подстегивать.

Я в школьные годы стеснялся своей фамилии, она мне страшно не нравилась. Это сейчас я знаю, что мой прапрапрадед, немец Грим, был личным кучером Петра Первого. Это типа «водилы» у президента, но все равно приятно. Но группа GRIMOFF зазвучала. И если бы не музыка, я не знаю, где бы и кем бы я сейчас был.

– Давайте о музыке. Кто ее пишет? Кто автор текстов?

– Музыку в основном пишу я и Дэн (басист), у него музыкальное образование. Пришел барабанщик Влад, и мы уже сделали три новые песни сообща. Второй гитарист Саша – переводчик по образованию, он пишет тексты. Сначала мы играли только инструментальную музыку, а потом взяли вокалиста Костю и стали писать тексты.

– Николаев в нашем понимании – крутой роковый город. Как живут рок-музыканты в вашем городе?

– Живут нормально. Довольно часто в разных клубах, которых много, проходят концерты. Можно играть хоть каждую неделю, но люди на своих ходят слабо. Нас любят в Одессе, в Севастополе. Надеемся, что теперь и в Кировограде.

– Подтвердите или опровергните легенду о том, что вы стали играть на гитаре из-за Боярского.

– Это правда. Я в 1981-м году пошел в армию, был художником и киномехаником. Читать особо было нечего, и я читал «Советский экран». Однажды прочитал статью о Боярском, о том, что он закончил музыкальную школу по классу гитары. И он сказал, что в двадцать лет уже поздно брать в руки гитару, что формироваться надо с детства. Меня это немножко зацепило, я взял-таки в руки гитару. Выучил я только Smoke on the Water группы Deep Purple. А после армии спустя какое-то время меня позвали работать в филармонию грузчиком-техником. И там я стал заниматься.

Был такой случай. Полчаса до концерта, а аппаратуры на сцене нет. Из техников я один. А концерт сборный, в первом отделении выступает Боярский. Он подходит ко мне и интересуется, почему на сцене нет аппаратуры. Я говорю, что все – великие музыканты, а я один не могу носить тяжелые колонки. И мы вдвоем с Михал Сергеичем стали носить эту неподъемную аппаратуру. Концерт состоялся. Потом мы выпивали в гостиничном номере, и я рассказал ему историю о гитаре. Он сказал, что в жизни бывают исключения…

– Зал сегодня, к сожалению, был неполный. Каким он вам показался?

– Мы в Сумах играли для двух человек – бармена и официантки… У вас было супер. До выхода на сцену у меня было плохое настроение, но на первой песне я вошел в строй. Приняли нас здорово, и мы получали огромное удовольствие. Наверное, по нам это было видно. Я вышел и получил такой заряд!

– Вы еще приедете?

– Конечно! Думаю, что в мае…

Беседовали Ефим Мармер и Елена Никитина, «УЦ».

«Что еще, если не фарфоровые статуэтки, сможет рассказать нам, как в 30–70 годы XX столетия одевались рабочие, крестьяне, красноармейцы, спортсмены, пионеры? Ведь советский фарфор – это зеркало советской культуры и быта, классических канонов искусства этого периода», – читаем на сайте для коллекционеров. Выставку, открывшуюся в галерее «Елисаветград», нужно посетить представителям всех поколений. Рожденным в СССР – чтобы вспомнить прошлое, «постсоветским» – чтобы заглянуть в глубь истории…

В галерее выставлена примерно половина личной коллекции Николая Цуканова. По его признанию, остались не выставленными наиболее хрупкие экземпляры – чтобы не разбились при транспортировке. Но и тех, что красуются на стеклянных полках, достаточно, чтобы восхититься, – насколько эти маленькие фигурки передают колорит эпохи!

Николай Николаевич может часами рассказывать о своей коллекции. Это его гордость, его слабость. Но мы попросили выступить в качестве эксперта Александра Мартиросяна – человека, который настолько в теме, что его рассказ был не менее интересным, чем созерцание фигурок.

– Статуэтки – это то же искусство. Их создают художники, ведь все начинается с эскизов. Представленные здесь олицетворяют эпоху СССР, и каждая фигурка обязательно выражает радость, доброту, жизнелюбие. Фарфоровый завод города Полонное Хмельницкой области специализировался в основном на детской тематике. Это школьники, пионеры, малыши. Представлены здесь статуэтки Киевского экспериментального художественного фарфорового завода, Ломоносовского фарфорового завода (это Ленинград). И это был один из лучших заводов Союза. Сделанные на нем фигурки в основном отправляли за границу, потому что над статуэтками работали хорошие, известные художники, к тому же материал был очень качественным.

Для коллекционеров сегодня важную роль играет не только возраст статуэтки, но и ее художественная ценность. Посмотрите, все эти фигурки обладают очень мощной позитивной энергетикой. Будь это статичная фигура, или сказочный сюжет, или животные, или групповые композиции. Многих коллекционеров интересует почему-то детская тематика, и такие фигурки на аукционах стоят дороже, чем другие.

Завод в Коростене был ориентирован на украинскую тематику. Это танцоры, вышивальщицы, казаки. В Украине до 1991 года было шесть или семь фарфоровых заводов. Потом это все остановилось. Если сейчас что-то работает, то это отдельные цеха, и они частные. Государство, к сожалению, этим не занимается. А частники восстановили формы и делают копии того, что делалось раньше. Они называются новоделами. И это уже не так ценится, хотя стоит дорого.

Потрясает процесс изготовления статуэток. Для одной фигурки надо подготовить несколько форм – по фрагментам. Затем эти «кусочки» выливаются и соединяются, после чего производится роспись. Трудоемкий процесс и потрясающий изяществом результат.

Каждая вторая украинская семья времен Советского Союза покупала, к примеру, Наталку-Полтавку или Одарку и Карася. Их же дарили друзьям и близким. Это очень ценилось, была своеобразная культура «ценительства» этого искусства. В каждой фигурке – идеология, как и в той большой стране в целом. И если живопись понимали и понимают не все, то статуэтка понятна каждому.

Несмотря на то, что вся эта красота, эти произведения искусства были в каждом доме, сегодня они – большая редкость. Виноваты во всем, как ни странно, евроремонты. Молодежь, получая в наследство квартиры родителей, начинала все разрушать, переделывать, при этом ящиками выбрасывая, по их мнению, хлам. Им это было неинтересно. И если кто-то успел это «подхватить», купить за копейки, сохранить, сегодня он обладает настоящим раритетом, который ценится во всем мире.

Записала Елена Никитина, «УЦ».