Привет, уважаемые читатели «УЦ»!
С первой строки – благодарю уважаемого главреда «УЦ», коллегу Ефима Мармера за любезное предложение написать для его газеты сериал мемуарных зарисовок, как мне видится, — путевых заметок о моих «хождениях по мукам» (и по кайфам тоже) и о встречах в лабиринте моей судьбы с ИНТЕРЕСНЫМИ и ИЗВЕСТНЫМИ в Александрии, Кировограде, стране и мире Людьми, ставшими одушевлёнными вехами на моей дороге к Храму. Не буду темнить и лукавить, я не стал «изобретать велосипед», а взял уже готовый материал, опубликованный в литературном альманахе «Вилюйские зори» (г.Мирный, Республика Саха (Якутия), №13 за 2007 год) и адаптировал его для еженедельника «Украина-Центр».
Известно: «мир тесен». Мне только и осталось, подтвердить ЭТО эпизодами моей жизни – авантюриста, волею журналистской судьбы заброшенного с берегов Днепра и Ингульца на берега Лены и Вилюя… А поскольку кировоградская диаспора в Мирном довольно многочисленна, я не исключаю, это экзотическое повествование станет призмой, через которую мои бывшие земляки по таёжному/алмазному краю заглянут в свою бурную молодость на Крайнем Севере…
С искреним уважением и надеждой на понимание, так называемая Жертва КПСС
из Александрии
Вилен Очаковский.
КИТАЙСКИЙ НАРОДНЫЙ ДОБРОВОЛЕЦ — ПОЭТ ИЗ ЯКУТИИ
Сергей Шевков, Владимир Серкин, Чагыл Мординов, Светлана Флегонтова, Владимир Дружинин… Старая молодая гвардия мухтуйско-якутских газетчиков.
В начале 60-х наши журналистские судьбы экзотически переплелись в якутской «Молодёжке», ленском «Соцтруде» и алмазностоличном «Мирнинском рабочем». Патриархом среди нас был тридцатилетний Сергей Шевков, будущий классик якутской русскоязычной поэзии. А десятью годами раньше Сергей воевал в форме китайского народного добровольца, защищая братский народ Северной Кореи во главе с её вождем, верным ленинцем Ким Ир Сеном, от американских агрессоров.
В 1961-м после подавления «комсомольской революции» в Ленском районе Шевков посвятил её лидеру (то бишь мне) стихотворение и принес его в «Молодёжку».
Редактор понёс стихотворение в обком комсомола на высочайшее «вычитывание» куратору молодёжной прессы Василию Кириллину. Естественно, Кириллин зарезал шевковское стихотворение, посвященное «пособнику мирового империализма», которому «нет места в коммунизме». Но редактор перехитрил куратора — шевковский крамольный стих всё же вышел в «Молодёжке». Без заголовка. С инициальным посвящением.
В.О.
Черноволос, с бородкой под Фиделя,
Живёшь мятежно, время торопя.
И если в этот час в кубинца целят,
То это значит — целятся в тебя.
Боёв и ран предречь тебе не в силах,
Но вижу я соратников с тобой,
В грядущей революции в России
И бредящих в санбатах Мировой.
Ты ищешь Правду. Дерзко. Неустанно.
Без корысти с надеждой на успех…
К береговым орудиям Гаваны
Тебя выводит Ленинский проспект.
МОЙ ЧЕТЫРЕЖДЫ ЗЕМЛЯК
Композитор алмазного края, автор «Гимна АЛРОСА» Олег Смирнов — музыкальная веха моей журналистской судьбы. Четырежды земляк? Да. По кировоградской Александрии, где его помнят как начинающего композитора, а меня как «подземного революционера», председателя стачкома шахты «Медвежеярская».
По Кировограду, где я сотрудничал внешкором с областным «Молодым коммунаром» («младокоммунарка» Света Орел не даст соврать), а Олег в Кировоградском музыкальном училище учился у замечательного педагога Кима Александровича Шутенко теории музыки и композиции. К слову, у того же Шутенко учился, только позднее, когда Олег в Удачном руководил ВИА «Карат», его молодой коллега, будущий король попсы Игорь Крутой. Насколько тесен мир, особенно для нас — александрийцев и кировоградцев, мирнинцев и удачнинцев. У Смирнова и Крутого — общий музыкальный папа — Ким Шутенко.
По Одессе, где я учился на опера в спецшколе милиции, а Олег — в консерватории — на композитора.
И, наконец, по алмазному краю, где мы впервые пересеклись в Мирном, на товарной базе УРСа «Якуталмаз», в бригаде грузчиков Николая Сидневца. Я «играл» кулями с мукой и ящиками с шампанским штатно, а Олег, преподаватель Мирнинской музыкальной школы, внештатно, подрабатывая на летних каникулах.
Но самое интересное, по крайней мере для меня, пересечение приключилось у нас с Олегом в 75-м в общежитии № 14, где он жил тогда и работал в клубе «Алмаз» худруком ВИА, а я раскатывал по карьеру трубки «Мир» на дежурном «ПАЗике» и писал внештатные строки в «Мирнинский рабочий» и «Молодежь Якутии» под псевдонимом В. Флеш.
— Вилен, напиши мне слова к песне о Мирном. Музыка уже готова, а слов нет. Заказал текст Лёше Васильеву, но его вариант мне не подошёл…
— Не понимаю, ведь Лёша у нас классик, прима-поэт всея Алмазии.
— Да, Лёша — талантливый поэт, пожалуй, самый талантливый в нашем алмазном крае, но его стихи — это чистая поэзия, классическая, как ты говоришь. К сожалению, его стихи не поются и, конкретно на музыку к данной песне.
Со временем композиторский взгляд Смирнова на стихи Васильева изменился — Олег написал немало замечательных мелодий на Лёшины стихи.
— Только учти, в этой песне должен быть обязательно рефрен: «Мой город, мой город, мой город» . Ну что, попробуешь?
— Давай, «рыбу» там видно будет…
Тут же, в красном уголке общежития, Смирнов наиграл на пианино свою «рыбу», а я уловил размер — шаблон, под который должен подогнать слова будущей песни.
— Когда сделаешь слова?
— Завтра получишь. За ночь на дежурстве в карьере напишу. Место — самое то, чтобы написать песню о Мирном…
Вот что у меня тогда в карьере трубки «Мир» выдалось на-гора…
Мой город
Песня о двадцатилетнем Мирном
Среди столиц, известных на Земле,
Алмазный Мирный славой не бедней…
Кого-то манят звезды на Кремле –
Мне улица Ойунского родней.
Мой новый дом построен на мечте.
Его тепло прогрело лютый холод.
Моё гнездо на вечной мерзлоте –
Мой город, мой город, мой город!
Сигнал Хабардина из диких мест
Донёс эфир на голубых крылах.
И стайки первых ласточек — невест
Слетелись на таёжный Ирелях.
И с той поры стоит Алмазоград.
Он братству новосёлов дорог.
Ты Комсомольску и Норильску брат,
Мой город, мой город, мой город!
Нет белого безмолвия тайги,
Когда стучат сердца: «Даёшь алмаз!»,
Когда под завывания пурги
Везёт руду на фабрику «Белаз».
Поёт норд-ост простуженным баском
О тех, чей дух задорен, крепок, молод.
Ударно Родине алмазы мы даём,
Мой город, мой город, мой город!
Олег запустил наш «Мой город» на орбиту областного фестиваля художественной самодеятельности, посвященного 350-летию вхождения Якутии в состав России. Увы. Наш совместный «спутник» сгорел, войдя в плотные слои «атмосферы испытания на популярность» в алмазном крае. Не все песни живут годы, десятилетия, есть и песни-кометы… А в мае 2000-го «Мой город» восстал из пепла, как птица Феникс. Его исполнил, уже на свою мелодию, в прямом эфире ТРК «Алмазный край», мой сын Фидель, птенец одной из тех «ласточек-невест», которые в 50-60-х «слетелись на таёжный Ирелях».
Ещё дважды, теперь уже в Удачном, я пересёкся с Олегом Смирновым на его звёздно-музыкальной орбите. В 2002-м я написал слова к смирновской «Музыкальной школе» — к сорокалетию мирнинской музыкалки, а затем в соавторстве с Юрием Полярным к песне-визитке ФК «Алмаз — АПРОСА» по заказу главного тренера «Алмаза» и сборной России по футзалу Владимира Анатольевича Проминского.
АПОСТОЛ ПЛАМЕННОЙ ПОЭЗИИ…
…и он же — поэт в России больше, чем поэт! Евгений Александрович Евтушенко. Женя — мой старший брат… Какое бахвальство?! Какая наглая фамильярность?!
Поверьте, нет! Именно так Евгений Евтушенко определил наше побратимство 23 августа 1973 года, когда я привёз его из аэропорта Мирного на своём гранатовом «Москвиче-427» в гостеприимный дом геолога Рудольфа (фамилию, к сожалению, запамятовал) в посёлке геологов. Привёз Женю, Олега Целкова и Леонида Шинкарева, когда они прилетели в Мирный из Айхала. На заднем стекле моего «Москвича», покрытом пылью поселка геологов, Женя начертал своим длиннющим музыкальным пальцем: I love people: they are my co-authors (Я люблю людей: они мои соавторы).
Я думаю, комментарии излишни…
— Рудик, знакомься — Вилен, мой младший брат, — представил меня Женя хозяину дома.
Собственно, ничего особенного в этом титуле «младший брат» нет: для всех нас, пишущих и живущих не по лжи, Женя — старший брат, апостол пламенной поэзии.
А началась наше знакомство летом 1966-го…
СЕАНС ГИПНОЗА
Однажды на улице Горького мне посчастливилось купить билет на творческий благотворительный вечер Евтушенко в Лужниках — в фонд помощи пострадавшим от землетрясения в Ташкенте.
Ночью, после вечера Евтушенко, я написал двести строк («Сеанс гипноза». Лирический репортаж из Дворца спорта «Лужники»). Подписал — В. Флеш и отправил авиапочтой в «Мирнинский рабочий». А через месяц моя Галя выслала из Мирного вырезку из газеты. Но, увы, под чужим заголовком — «Вечер поэзии».
Чертыхаясь по поводу редакторской кастрации лужниковского репортажа, я всё же опустил конверт с «Вечером поэзии» в почтовый ящик Евтушенко в доме на станции метро «Сокол», где жил тогда поэт. С приписочкой: «Дорогой Евгений Александрович! Передаю Вам мой материал о Вашем вечере в Лужниках. Буду очень рад, если он Вам понравится, и буду счастлив пожать руку моего любимого поэта. Вилен Очаковский. Внешкор газеты “Мирнинский рабочий” из г. Мирного, Якутия».
ПРЕЗЕНТ ЛУИСА САНДОВАЛЯ РАМИРЕСА
Мирный. Лето 67-го. Приезжаю домой из ВСЛ «Гренада», где работаю по протекции «Алмазпродснаба» завхозом и воспитателем в одном лице. С порога здороваюсь, как всегда, с моим Чудом:
— Сенсации есть?
— Есть. Твой кумир Евтушенко в Мирном. Сейчас он выступает в клубе «Алмаз».
Бегом, рысью — от 40 лет Октября до «Алмаза». Эффект тот же, что и в «Лужниках» год назад: я потрясен, загипнотизирован пламенем его поэзии, заряжен его белодемонической энергией. От этой энергетики впоследствии родились мои поэмы «День Победы» и «Дума о Сталине», посвященные ветерану Великой Отечественной войны и Французского Движения Cопротивления, бывшему политзеку колымских лагерей, водителю мирнинской автобазы «Алмаздортранс» Михаилу Пикалову и легендарному александрийскому учителю «Пал Ботанычу».
Дождавшись конца сеанса гипноза-2, я выскочил на сцену клуба «Алмаз».
— Евгений Александрович, будьте любезны. К вам — два вопроса. Первый — год назад я оставил в вашем домашнем почтовом ящике конверт с вырезкой из «Мирнинского рабочего» — там мой материал о вашем творческом вечере в «Лужниках». Как вы приняли его, если помните, конечно? Есть ли претензии, может, что приврал?
— Так это Вилен из Мирного? Материал твой нормальный, без привиралинки. Претензий нет. А что ты здесь, в Мирном, делаешь? Чем занимаешься?..
— Занимаюсь профессиональной тяжелой атлетикой — работаю грузчиком в «Алмазпродснабе». Это для тела. И внештатно сотрудничаю в «Мирнинском рабочем» и «Молодежи Якутии». А это для души…
— А второй вопрос у тебя какой?
— Евгений Александрович, пользуясь случаем, хочу получить автограф на вашей книжке, да вот беда, в спешке книжку дома забыл…
— Это поправимо, зайди завтра часам к десяти утра ко мне в гостиницу «Вилюй». Там меня найдёшь и получишь автограф…
В десять часов я уже был в гостинице «Вилюй». Евтушенко вышел из номера в сопровождении мирнинского поэта № 1 Алексея Васильева. В белой майке. На груди золотой крестик на крупной золотой цепочке… (Позднее этот золотой крестик сослужил поэту непредсказуемо каверзную службу, став притчей во языцех… Из мирнинского ГК КПСС в Москву, в Союз писателей, ушло подметное письмо о том, как «Евтушенко размахивал в гостинице “Вилюй” золотым крестом, как поп кадилом».)
— Принес книжку для автографа?
Подаю ему книжку E.Evtushenko. Selekted poems, изданную в Лондоне издательством Penguin poets — презент моего мексиканского друга Луиса Сандоваля Рамиреса, студента УДН им. Патриса Лумумбы. Луис привез её из Западного Берлина, где проводил летние каникулы. Но изюминка этого англо-германо-мексиканского презента была в дарственной надписи Луиса на испанском языке, где он увязал воедино «якутского революционера-фиделиста Комарадо Вилено» с «великим советским поэтом Еухенио Евтушенко, другом Фиделя Кастро и чилийского поэта Пабло Нерудо.
— Откуда у тебя эта книжка, да еще с таким посвящением?
Я поведал поэту историю сего экзотического презента, а он тут же без словаря перевел надпись Луиса. Испанским Евтушенко владеет совершенно свободно, как и английским, и грузинским.
— Фе-но-ме-нально…
И написал своим каракулеграфическим почерком на титульном листе: «Дорогому Вилену на память о встрече в Мирном. Евг. Евт.».
КАК ШОФЕР-ГРУЗЧИК ГОЛОДНОГО ПОЭТА НАКОРМИЛ
Мирный. Лето 73-го. Я — шофер-грузчик-экспедитор, на «ГАЗоне с будкой» привез с пивзавода в столовую №1 сосиски, лимонад и пиво.
У крыльца столовой нервно тусуются три парня (явно не мирнинцы!) в синих американских джинсовых костюмах. Один из «джинсового трио» потрясающе похож на поэта Евтушенко.
Подогнав машину под выгрузку, подхожу к двойнику моего кумира: не смог удержаться, чтобы не сообщить ему, на кого он похож, как близнец:
— Товарищ, извините, у вас потрясающее сходство…
— С кем? С Мухаммедом Али? С Жаном Полем Бельмондо?
— Не угадали. С поэтом Евгением Евтушенко…
— Это и немудрено. Я — он самый Евгений Евтушенко, собственной персоной. А ты Вилен? Я не обознался? Или ты тоже, как близнец, похож на Вилена, внештатника «Мирнинского рабочего»?
И снова я удивился, как в 1967-м в клубе «Алмаз», его феноменальной памяти — как он запомнил неизвестного грузчика и внештатника «Мирнинского рабочего», увиденного всего два раза шесть лет назад.
— Не обознались — я тоже «собственной персоной»… Непонятно только — как получилось, что вы в Мирном, а мирнинцы об этом не знают? Ни по радио, ни по телевидению, ни в «Мирнинском рабочем» о визите Евтушенко в столицу алмазного края ни гу-гу.
— Визит-то мой частный. К друзьям-геологам в гости заехал. А начальство ваше меня в гости не ждет, как и тогда, в 67-м, когда я «в гостинице “Вилюй” золотым крестом, как поп кадилом, размахивал»…
— А что это вы тут перед столовой тусуетесь? Проблемы?
— Проблема одна — пожрать охота, а столовка на перерыв закрылась…
— Перерыв — не для почетных гостей… Сию минуту вы отобедаете, как в московском ресторане «Арагви», и запьете пивком лучше чешского — мирнинским «Таёжным».
Директор столовой Виктор Еременко накормил Евтушенко и его друзей — художника Олега Целкова и журналиста Леонида Шинкарева — по высшему ОРСовскому разряду (на уровне секретарей обкома) в закрытой на перерыв столовой.
— Спасибо, Вилен, уважил странников.
— Евгений Александрович…
— Хватит выкать, старичок, я — просто Женя.
— Есть просьба — хочу взять у ва… у тебя интервью для «Мирнинского рабочего» и «Молодёжи Якутии» и наснимать фото и кинорепортажи по твоему визиту.
— На интервью нет ни времени, ни желания, а съемки можешь делать где хочешь и сколько хочешь Приходи вечером после восьми ко мне в гостиницу геологов.
В гостинице Женя предложил мне перенести съемки на завтра:
— Завтра в шесть утра мы летим в Айхал, а вечером возвращаемся в Мирный. Приезжай в аэропорт — проводишь и встретишь нас и поснимаешь попутно…
Вечером я встретил его из Айхала и пригласил в гости.
Продолжение следует.