«Украина-Центр» уже публиковала фрагменты воспоминаний участника освобождения Кировоградщины Лисицына Леонида Николаевича (1925-1986), касающиеся кровопролитных боев за Кировоград и выхода советских войск на Южный Буг у Первомайска Николаевской области. Читатели отметили правдивость воспоминаний фронтовика, его верность «окопной правде». Вновь возвратиться к воспоминаниям Лисицына Л.Н. меня вынудили следующие обстоятельства. Находясь в отпуске, я проехал тот путь от Днепра до Кировограда, которым прошел минометчик Лисицын. Каких-то полторы сотни километров, но в каждом населенном пункте есть братские могилы, в которых нашли последний приют тысячи воинов. Большинство из них значатся неизвестными — без фамилий, без званий, без дат рождения, с примерными датами смерти, соответствующими датам освобождения населенного пункта. Старожилы Новгородки, которую Красная Армия освобождала и оставляла под ударами гитлеровцев несколько раз, говорят, что поля под поселком обильно политы кровью советских солдат, многие из которых так и не похоронены по-человечески. Об этом подробно написано в воспоминаниях воина освобождавшей нашу область 63-й механизированной бригады 7-го мехкорпуса Лисицына Л.Н. Пусть читатели в канун Дня памяти и скорби 22 июня еще раз прикоснутся к «окопной правде».
Василий Даценко, историк и краевед.
Предлагаемые записи касаются боев на территории Долинского, Новгородковского и частично Александрийского районов. 63-я мехбригада после форсирования Днепра в октябре 1943 года в районе села Мишурин Рог Верхнеднепровского района Днепропетровской области вела бои на Криворожском направлении, а с начала ноября 1943 года – на подступах к Новгородке. Новгородка окончательно была освобождена 10 марта 1944 года. В боях за Новгородку, по официальным данным, погибло 1720 советских воинов.
4 ноября — 18 ноября 1943 г.
С утра сразу начались хозяйственные работы: чистка оружия, машин, приведение себя в порядок — на это уходило всё время. Один за другим потянулись однообразные, серые, дождливые дни, похожие друг на друга как две капли воды. Ничем не выделялись даже ноябрьские праздники, ничего не запечатлелось в памяти, кроме известия, что 7 ноября 1943 года освобождена столица Украины — город Киев. Мы радовались тому, что не одиноки за Днепром. Грязь, слякоть, сырость, дожди да первый снег, который сразу же таял, увеличивая распутицу и промозглость. Разбили людей по расчетам, по взводам и ротам. Все время уходило на утряску различных вопросов. По рекомендации старшины Манешина меня назначили комсоргом батальона и одновременно почтальоном, вместо Белобородова, погибшего на станции Гейковка вместе с лейтенантом Соколовым. Я ходил по расчетам, беседовал с ребятами, читал газеты, носил письма, часто бывал в штабе бригады, куда относил подполковнику Удалову политдонесения, написанные старшим лейтенантом Ляховым. Вся бригада переформировывалась. Укомплектовывалась за счет «местных ресурсов» — сапожников, тыловых команд и других солдат тыловых служб, которые передавались в стрелковые батальоны. При штабе бригады был создан «ночной отряд» — особый резерв комбрига, для выполнения особых задач в зависимости от боевой обстановки. За неделю до выезда к нам прибыл лейтенант Рудаков, назначенный командиром роты 82 мм минометов. Лейтенант Рудаков, москвич, закончил педагогический институт, лет 23-24, среднего роста, коренастый, с симпатичным, открытым лицом, произвел хорошее впечатление. Перед выездом на фронт, вечером, при свете коптилки, говоря о предстоящих делах, он вынул карту и подробно объяснил направление нашего дальнейшего наступления. Глядя на карту, я запомнил названия сёл Верблюжка, Грузское, раскинувшихся на много километров по балкам среди безбрежного простора степей Кировоградщины.
19 ноября 1943 г.
С утра выдался облачный, серый день. Ночью слегка подморозило. Дороги и поля застыли, превратились в камень, но к полудню всё опять развезло. Все шляхи и поля утопали в сплошной грязи из чернозема. Натруженно ревя моторами, машины медленно ползли по раскисшим от дождей полям и дорогам. Для наблюдения за дорогой на крыльях машин лежали солдаты. При повороте на переезд железной дороги машина, на крыле которой я примостился, подпрыгнула, и я, как лежал, так и слетел — плашмя в жидкое месиво грязи. Хорош был у меня вид! Дальше я продолжал путь уже в кузове. Во вторую половину дня приехали на рудник Шварца — небольшой рабочий поселок с белыми домиками под черепицей, рядом маленький заводик и серый копер шахты. И опять на дорогах серое месиво сплошной жижи. Машины пытаются ехать по полям, где меньше грузнут, и на сотню метров в ширину вся дорога разбита глубокими колеями, залитыми водой и жидкой грязью. В иных местах дорога суживается и колеса машин едут по узким колдобинам. Кузова всех машин закрыты брезентом. Посмотришь на колонну, кажется, что черные жуки, тяжело урча, медленно ползут по бездорожью, поглощая километр за километром. Три машины нашего батальона проехали в деревню Новая Алексеевка, пункт сосредоточения бригады. Но, не найдя там никого, вернулись обратно. Наступившая ночь застала нас в деревне Алексеевка, с правильными порядками хат по обе стороны широкой, утопающей в грязи, размытой улицы. Кончился бензин.
20 ноября 1943 г.
Переночевали и весь день, 20 ноября, просидели в хате, ожидая, когда прибудут машины с бензином, где-то застрявшие на дорогах. Только вечером, в бесконечном потоке машин пришли и наши. Поужинали, заправили баки машин горючим и в сумерках короткого ноябрьского вечера выехали из деревни. В кузове нашего «Студебеккера», накрытого брезентом, уложены ящики с боеприпасами, на которых сидело человек 20. За машиной прицеплен 120 мм миномет. Тесно, душно, темно. Все сидят молча. Перегруженные машины, по оси утопая в грязи, медленно ползут по бездорожью. Только в первом часу ночи достигли деревни Новая Алексеевка, где остановились.
Было облачно, темно. Изредка сквозь разрывы облаков показывалась луна, и бледные её лучи освещали белые хатки, черное месиво дороги и отражались в больших лужах.
Начальник штаба батальона лейтенант Новиков послал меня найти штаб бригады, расположившийся, по его словам, в районе школы. Школа стояла в центре деревни, перед ней была просторная грязная площадь. Обходя стороной лужи, еле вытаскивая ноги из грязи, пришел в школу, битком набитую укладывающимися спать солдатами. Они натащили вороха соломы, и все были заняты одним — как можно скорее уложиться спать. Это был ночной отряд, но толком никто не знал, где находится штаб бригады. Я только успел перейти на другую сторону площади и войти в тень хаты, как послышались глухие переливы мотора. Самолет шел низко, скрываясь в тени. Мотор умолк, и в наступившей тишине гулко разорвались бомбы. «Трах», «трах!», «трах!» — пронеслось на противоположной стороне улицы и площади. Ночной бомбардировщик, подобный нашему «кукурузнику», летел низко, медленно, его мотор уныло пел, потом замолкал, и на планирующем полете сыпал небольшими бомбами вдоль дороги, рядом с хатами, у которых стояли машины. Освещенные яркими языками пламени, бегали люди, тушили пожар. На одной из машин огонь разгорался. Рядом стоящие машины, разворачиваясь, уходили в темноту ночи. Я нашел штаб бригады и шел обратно, когда снова, но уже на стороне улицы, где я находился, с конца её послышались разрывы бомб. Всё ближе, ближе разрывы, вот совсем рядом со мной, и пронеслись мимо меня дальше. Скоро увидел лейтенанта Новикова, который стоял со старшим лейтенантом Ляховым. Они рассуждали, где может быть штаб бригады. Я подошел, доложил и отправился к своим спать. Наши машины и люди от бомбежки не пострадали.
21 ноября 1943 г.
Утром выехали за деревню и остановились в балке, возле заросшего тростником ручейка, протекавшего под обрывистым берегом. Танки, машины, боеприпасы — все разместили в складках оврага и замаскировали. Отрыли землянки, перекрыли их досками и всем, что только попало под руку. На высотке, километра за 4-5 от нас, у немцев проходила раньше оборона. Высотку вкруговую опоясывали траншеи с ячейками для стрелков. Во многих местах размещались капитально оборудованные дзоты и блиндажи. В блиндажах, перекрытых бревнами, с отделанными тесом стенами и деревянными полами, стояли кровати с пружинными сетками и перинами, столы и стулья. Все было перевернуто, но поражала капитальность сооружения и пунктуальность, которая проявлялась в заранее предусмотренных «мелочах» при сооружении этих блиндажей. Сначала выкапывались котлованы, которые отделывались, как комнаты. В них сверху спускали кровати, столы — всю необходимую мебель, затем перекрывали их в несколько рядов бревнами и засыпали землей. Солдаты ходили вокруг в поисках досок, дров и всего необходимого для жизни в степи.
Я ходил в степь за соломой к уметам, где встретил солдат-артиллеристов тяжелой артиллерии резерва главного командования. Они стояли за 18 километров от фронта и стреляли регулярно, никогда не видя цели.
Только успели обжить балку, через день, 23 ноября, под вечер выехали и через несколько километров остановились за деревней, в другой балке, под названием Стеречья. Балка голая, лишенная даже кустарника, начиналась у деревни. Дальше, в конце, она заросла акациями. Ближе к деревне в балке расположился штаб батальона с батареей 120 мм минометов. Наша рота располагалась немного дальше — среди акаций.
И опять вырыли землянки, огневые позиции, капониры для машин, ниши для боеприпасов. Землянки перекрыли акацией. Я уколол колючкой акации средний палец на левой руке, он через день стал нарывать. Землянку мы вырыли на двоих вместе с Ванштейном, на склоне балки, на 2 человека. В ней сделали печь, так что было тепло. В этой землянке вместе с Ванштейном и жили. Он ленинградец, лет 30, инженер. Питание было скверное — выручала кукуруза с окрестных полей. Колонны машин с продуктами, боеприпасами и со всем необходимым застряли в трясинах. С вечера без нормы засыпали в котел походной кухни кукурузные зерна, которые варили всю ночь. Всё, что оставалось после завтрака, варили на обед, а уж остаток от обеда доваривали на ужин. В котел перед раздачей клали консервы, выдавали хлеб и сахар.
Выпал небольшой снег, резко похолодало. На нас было летнее обмундирование: драные шинели, разбитые ботинки с обмотками, хлопчатобумажные гимнастерки, брюки и пилотки. От холода спасались в землянках, у печек, которые сделали прямо в земле, в противоположной стороне от входа. Печка представляла собой квадратную яму, шириной 40 см и глубиной в полметра. Вверх вывели трубу и в этой яме жгли акацию. Палец у меня здорово раздуло, пошел в санчасть, там вскрыли нарыв и перевязали палец в согнутом положении. С тех пор, в память о Стеречьей балке, палец так и остался согнутым.
Помню, как только вечером мы приехали в балку, был сильный мороз. Танкисты разожгли костер. Ящики от боеприпасов и акация, обильно политые газолью, ярко горели. Рядом с костром, обжигаясь, грелись солдаты. Некоторые из них готовили ужин. Невдалеке, в балке, лежали убитые лошади. Из них вырезали куски мяса, складывали их в пустые консервные банки, которые клали в горячую золу, а сверху жгли костер. Через час «консервы в собственном соку» были готовы. Мне они очень понравились. Проголодавшись, поел с большим аппетитом. Недалеко от штаба бригады я нашел пустую землянку, где стали жить втроем — я и два оружейника, Ванштейн и Логвиненко. Ванштейн — образованный и отзывчивый, черноволосый, среднего роста, немного полный, очень любил вспоминать довоенную жизнь. Жили мы очень дружно. Вечером занавешивали плащ-палаткой вход в землянку, жарко топили печку и блаженствовали в тепле. Днем я ходил в штаб батальона и бригады, получал и разносил письма и газеты. Под конец нашего пребывания в балке я потерял одно письмо для лейтенанта Елина, начальника боепитания батальона. Утром его нашли, и старший лейтенант Ляхов отстранил меня от должности и почтальона, и комсорга.
Я попал опять в роту к старшине Манешину в расчет заштатным номером. Здесь я устроился в землянке вдвоем с Пономаревым, невысокого роста, худощавым парнем. Жили очень дружно. Все дни проходили в различных работах: копали капониры для машин, счищали густую смазку с мин, запасали дрова для землянок. Особенно мне запомнилась баня.
В крутом откосе выкопали прямоугольный котлован — 1,5×2м. Сверху завесили плащ-палаткой. Узкий, зигзагообразный ход вел со дна балки в эту «баню». Снаружи стояли три бочки: с кипятком, холодной водой и для прожарки белья. Здесь же, у бочек, раздеваешься, холодный ветер обжигает. Кладешь белье в бочку для прожарки, берешь два котелка воды, один с кипятком, другой холодный, и осторожно, чтобы не запачкаться, идешь по траншее в «баню». Я зашел внутрь и увидел, как солдаты моются.
Желая согреться, выливают на себя кипяток, потом холодную воду и стремглав выскакивают назад, к бочкам. Но белье нужно ждать ещё минут 30. Поэтому набирают опять котелки с водой и снова заходят в баню. Самое удивительное, что никто после этой «бани» не заболел, но зато мы избавились от вшей. В Стеречьей балке, дожидаясь машин с Днепра, простояли до 1 декабря.
Вечерами часто вспоминали бои в октябре, жару «бабьего лета» Украины, рассказывали разные истории. Удивительно устроена память у людей, особенно в молодости, — всё плохое она вычеркивает, всё хорошее она изображает яркими, сочными красками.
Вечером, 30 ноября, — тревога
Все спешно собираются, машины выстраиваются в колонны, солдаты с чувством облегчения и подъема покидают надоевшие землянки, грязь и копоть в них, полуголодную жизнь. Ещё бы! Каждому из нас рисовался радужный блеск октябрьского наступления на Кривой Рог. Но действительность скоро вернула нас с неба на землю и этой же ночью заставила горько сожалеть о дымных земляных печках в землянках Стеречьей балки. Только машины отъехали километров пять и мы едва успели распрощаться с «улучшенной» и «усовершенствованной», размытой, разбитой и залитой толстым слоем грязи дорогой и выйти на полевую дорогу, только въехали в чистое, безбрежное, запорошенное искрящимся снегом поле с редкими клочьями полос подсолнуха и кукурузы и подъехали к двум курганам, как перед нами открылась страшная картина следов недавних боев. Широкие, параллельные следы «Тигров» прочертили в степи, сверкающей в лучах заходящего солнца кристальной белизной розовеющего снега, оборону нашей пехоты. Цепь небольших окопчиков не могли спасти. Люди бежали, и их останки, разорванные в клочья снарядами, раздавленные танками, густо усеяли степь. Метрах в ста от курганов остановились и получили приказ: за 24 часа окопаться, зарыть в землю всё — машины, минометы, людей. Сразу приступили к оборудованию огневой позиции и устройству землянок. Всю ночь, с первого на второе декабря, долбили мерзлую, как камень, землю. Километров за 7, изрядно проблуждав по степи, нашли акации и два раза сходили за ними. На рассвете огневая позиция полного профиля и котлованы для землянок были отрыты…
Продолжение следует.
