Рубрика: 03

Две недели, начиная с 29-го декабря, не выходила в эфир одна из частных телерадиокомпаний Александрии — «Контакт-ЛТД». Почему всё это время телевизионщики говорили, но не показывали, и кто устроил им вынужденные «праздничные» каникулы? Забегая вперед — ответ следует искать в действиях местной прокуратуры.

Каковы же они, эти действия? 29 декабря 2010 года из офиса ООО ТРК «Контакт-ЛТД» (г.Александрия) были вывезены системный блок компьютера и цифровая видеокамера. Как выяснилось, это прокуратура собирала материалы по небезызвестному «делу Белова», о котором уже сообщала «УЦ». Официально прокурорские работники хотели с помощью журналистов узнать, бил ли частный предприниматель C. Белов старшего следователя прокуратуры И. Попова — в рамках соответствующего уголовного дела Белова «закрыли» за пару недель до визита сотрудников прокуратуры к телевизионщикам, которые, как выяснилось потом, оказались «не в то время и не в том месте», засняв во всех подробностях общение хозяина-предпринимателя и гостя-следователя.

Чем обернулось выполнение своих профессиональных обязанностей для журналистов и, собственно, телерадиокомпании в целом? Об этом александрийские телевизионщики подробно и доходчиво рассказали генпрокурору Виктору Пшонке в письме, отправленном на его имя. Конкретно — о том, что не было нужды проводить обыск в компании, работники которой и так исправно сотрудничали со следствием. Потому что как до этого журналисты примерно давали показания, так намерены были и дальше помогать установлению истины — они уже по третьему разу ходят на «беседы» в прокуратуру. О том, что попытка установления этой самой истины свелась к банальной выемке аппаратуры — принудительной мере, применяемой в случае отказа от сотрудничества со следствием. В конце концов, о том, что — факт, известный даже семилетнему «чайнику» — видеокамера без кассеты в данном случае — бесполезная груда металла.

Понятно, что, кроме здравого смысла и элементарных технических знаний, журналисты апеллировали к норме закона. Тут, что называется, и к гадалке не ходи: «Служебная деятельность журналиста не может быть основанием для его ареста, задержания, а также изъятия собранных, обработанных, подготовленных им материалов и техических средств, которыми он пользуется в своей работе». (Ст. 17 Закона Украины «О государственной поддержке средств массовой информации и социальной защите журналистов»).

Примечательно, что сразу после Рождества апелляционный суд области освободил обвиняемого Белова из-под стражи — признав, что ни на следствие, ни на суд он влиять не намерен. Неужели, по мнению прокуратуры, ставить палки в колеса следствию собирались журналисты?

Иначе зачем было фактически «разоружать» телекомпанию, лишив её самой возможности выхода в эфир?! Ведь, по информации представителей компании, в распоряжении небольшой ТРК была всего одна профессиональная (не считая пары любительских) камера и один компьютер. Кстати, компании пришлось, не дожидаясь возврата имущества, купить новый компьютер и взять в аренду аналогичную изъятой камеру. Редакция в лице её директора Игоря Педаня уверена — их лишили возможности работать как раз из-за критического освещения работы прокуратуры. В качестве дополнительного аргумента Игорь Васильевич сообщил совершенно пикантно-абсурдный момент: после процедуры выемки аппаратуры выяснилось, что прокурорские работники…забыли забрать ту самую кассету, отснятую в процессе предполагаемого нанесения «легких телесных» их коллеге. И только тогда, когда директор вдогонку по телефону сообщил «экспроприаторам» об их упущении, вернулись за якобы главным материалом дела…

Кстати, о кассете. Телевизионщики искренне недоумевают — что же уже более двух недель так рьяно ищут в записи прокурорские работники? Ведь ни сам носитель информации, ни аппаратуру им до сих пор не вернули… К тому же из довольно короткого ролика ясно — никакой драки между предпринимателем и следователем не было. Момент монтажа, который могли бы предпринять коллеги «пострадавшего», журналисты и руководство канала исключают — понятно, что запись ко времени изъятия оригинала была ими предусмотрительно неоднократно продублирована…

Кроме генпрокуратуры, александрийцы написали об инциденте в нацсовет по вопросам телевидения и радиовещания. Кто из этих органов быстрее разберется с «камерой для прокурора» — будем держать руку на пульсе.

Надеемся, читатели «УЦ» еще помнят, как в прошлом году кировоградские журналисты и архитекторы вышли на акцию в знак протеста против застройки сквера Центрального торговыми павильонами. Нас тогда активно поддержала общественность, и, что немаловажно, на наши действия по сбору подписей и письма обратила внимание городская власть. Уродливому проекту было сказано категоричное «нет», начался процесс обсуждения приемлемых для города перспектив сквера. А потом власть поменялась…

О том, на каком этапе сегодня находится наша надежда на возрождение сквера, мы поговорили с заслуженным архитектором Украины, человеком, которому кировоградцы обязаны многими архитектурными шедеврами, Виталием Кривенко.

— Виталий Ефремович, давайте расскажем горожанам, каким может быть сквер в будущем при условии, что подключатся все, от кого могут зависеть перемены.

— С удовольствием. То, что сквер Центральный не должен стать продолжением рынка, вернее, базара, — это факт. И с этим согласно преимущественное большинство кировоградцев. Но и оставлять его в таком виде, в котором он находится сейчас, тоже недопустимо. Какой мы видим перспективу? В историческом центре Кировограда есть улица Гоголя. Ее название не раз изменялось: Беспоповская, Васильевская, Гоголя, Успенская и снова — Гоголя. Если вы заметили, никто не поднимает вопрос о ее переименовании. Наверное, это следствие уважения к гениальному писателю и его творчеству.

Более того, в советские времена с фасада одного из домов, расположенных на этой улице, был демонтирован бюст писателя, который изготовили из непрочного материала, с целью поставить на этом месте бронзовую или гранитную копию. Позже появилось желание вместо бюста изготовить полноценный памятник на гранитном постаменте и установить его на перекрестке улиц Гоголя и Карла Маркса… В общем, намерения остались намерениями: и бюст не реставрировали, и памятник не сделали. А на месте, где он должен был стоять, сейчас разрушается памятный знак, который не имеет никакой художественной ценности.

— В проекте реставрации сквера есть памятник Гоголю?

— В проекте много интересных идей. Мы предлагаем реставрировать и упорядочить сквер Центральный, отгородив его от рынка. Торговые павильоны, расположенные вдоль бывшей кондитерской фабрики, должны быть реконструированы с применением современных технологий и строительных материалов. Алюминий, из которого они изготовлены, — это уже даже не вчерашний, а позавчерашний день. Новые сооружения должны отвечать характеристике — парковые. Вся площадь сквера должна быть превращена в зеленую зону отдыха. На месте разрушающегося памятного знака необходимо установить долгожданный памятник Гоголю, а территорию сквера нужно посвятить гоголевской тематике — установить шаржевые скульптуры персонажей из произведений писателя.

— Под сквером есть подвалы. Их использование рассматривается?

— Исследования подвалов подтвердили возможность их использования. Безусловно, необходимы соответствующие укрепительные работы, после которых можно использовать подземный простор для размещения тех же точек торговли литературой, художественными произведениями и другими товарами.

В итоге, по окончании всех работ, после реализации этих идей в жизнь сквер Центральный станет продолжением Пашутинской площади и станет еще одним благоустроенным уголком Кировограда.

— На какой стадии сейчас реализация проекта?

— После смены власти предприниматели, которые могут быть задействованы в проекте, еще ни разу не собирались. Уже подходит к концу январь, весна наступит довольно скоро. Не хочется терять время. А упущенная весна в плане архитектурных работ — это упущенный год.

Возвращаясь к Гоголю, мне хочется отметить его величие не только как писателя, но и как публициста. Его наследие в статьях об изобразительном искусстве, театре, музыке, хореографии всегда вызывало живой интерес. Архитектуре он тоже уделял внимание. Я как-то наткнулся на его цитату, которая в силу своей актуальности и сегодня подтверждает гениальность Николая Васильевича. Еще в 1835 году он писал: «Мне всегда становится грустно, когда я смотрю на новые здания, беспрерывно строящиеся, на которые брошены миллионы и из которых редкие останавливают изумленный взгляд величием рисунка или своевольной дерзостью воображения»… После прочтения я задумался: а как бы он оценил нашу деятельность? В том числе в плане уничтожения зеленых уголков города…

В это время года здесь темнеет рано. Уже в 4 часа дня город уходит в сумрак, как по мановению волшебной палочки зажигаются все огоньки, освещая темное небо желто-оранжево-красным заревом. Пологие берега многочисленных рек, заливов и длинных озер, усыпанные разновысокими домиками и припаркованными на зиму большими и маленькими яхтами, вечером особенно красивы. А толстый слой снега, лежащего на кустах и деревьях, так и приглашает попробовать его на ощупь. Зеленым неоновым светом освещаются стеклянные шпили Сити-Холла, где проходят торжественные приемы в честь вручения Нобелевской премии, под бравурный звук барабанов сменяется гвардия у королевского дворца, на которую частенько выходит посмотреть сама принцесса, и где-то на покатой крыше одного из домов с деревянными резными узорами жил (а может быть, и сейчас живет) упитанный Карлсон, наравне с другими жителями Стокгольма просто обожающий мясные тефтельки.

Стокгольм на разных рекламных сити-лайтах частенько называют «столицей Скандинавии». Именно тут мне посчастливилось побывать и встретить Рождество и Новый год.

Две недели мы ходили, бродили, ездили по этому шикарному городу и были за его пределами, впечатлений накопилась масса, но самое яркое осталось почему-то одно, словно застывшей картинкой стоящее перед глазами.

… Вечер, канун Рождества. Двухэтажный желтый домик на два подъезда, резные крышу, балконы и подоконники которого украшает белый снег. Все окошки темные, только традиционные рождественские звезды, гирлянды и канделябры светятся в каждом из них, и все это так уютно, по-доброму, по-домашнему, что, кажется, загляни в это окошко – и увидишь там камин, маму с ребятишками, выпекающими пряники – джинжербреды, и папу – Санта-Клауса, или Герду с Каем, сбежавшим от чар Снежной Королевы. В общем, попадешь в скандинавскую рождественскую сказку, какой она представлялась мне в воображении с детства.

В Скандинавскую сказку я таки попала. Но обо всем по порядку. Во-первых, как?

Добро пожаловать в Швецию

Визу в Швецию открыть на самом деле легко. Без туристических агентств, агенств-посредников и всяких прочих помощников, услуги которых обычно обходятся очень дорого. Просто готовишь самостоятельно документы (паспорт, справку с работы, приглашение или бронируешь отель), платишь символический визовый сбор – и вперед, в Киев, лично отвозить набор немногочисленных бумаг. Посольство Швеции, в отличие от многих других, работает ежедневно. Там царит какая-то особая домашняя атмосфера, и процесс подачи документов не превращается в стресс. Тебя встречают сотрудники посольства или страховые агенты, которые популярно рассказывают, как все будет происходить. Само по себе знакомство с ними успокаивает, и люди перестают нервно дергаться. Кстати, раньше я не думала, что Швеция – настолько популярная для украинцев страна. Но, оказалось, ежедневно за визой обращаются десятки людей, и большинство ее получают.

Разговорившись с народом, пришедшим за визой, удивилась еще раз. Подавляющее большинство – молодые и постарше женщины – отнюдь не туристы, они едут в Швецию «к женихам». Так что, оказывается, «горячие шведские парни» довольно популярны среди наших невест, многие из которых впоследствии становятся женами. Но вот начинается прием граждан. И опять приятный сюрприз – сотрудники этого посольства очень лояльны. Если ты забыл привезти какую-ту бумагу или же не перевел ее на английский, не беда. Тебя просят не уходить, отдать то, что есть, а недостающие справки прислать электронной почтой или по факсу. Предварительно детально просматривают твои документы, чтобы все было в порядке (и не было поводов у них же для отказа), и душевно с тобой разговаривают. Времени это занимает порядочно, зато ты уверен – перед тобой не враги, которые просто мечтают не впустить украинца в свою драгоценную страну и смотрят на тебя, как на человека второго, если не третьего сорта.

Все, кто сталкивался с тягомотной визовой процедурой, поймут, насколько это психологически важно и нетипично. Периодически, в ожидании своей очереди, мы выходили на улицу, где делились впечатлениями с людьми, толпящимися под посольством Австрии, что находится через дорогу. Там народ чуть не плакал. С ними говорили сквозь зубы, через одного отправляли домой (хорошо, если ты киевлянин, а если из Крыма приехал?), при входе обыскивали металлоискателями и вели себя крайне высокомерно. Просящие и ждущие глотали слезы, искренне надеялись, что с ними австрийцы обойдутся не так сурово, как с незадачливыми товарищами, и нам, «шведам», тихонько завидовали.

Пройдя собеседование, которое проводил молодой сотрудник Густав, я удивилась еще раз. Швед попросил прощения за беспокойство («я просто обязан с вами поговорить»), задал пару уточняющих формальных вопросов и, прощаясь, искренне сказал «Добро пожаловать в Швецию».

… Через 7 дней я получила паспорт с визой, а еще через неделю улетела в Стокгольм.

God Jul!

Рождество в Швеции, в отличие от многих других католических стран, отмечается 24 декабря. Нет привычного Сочельника, 25-го утром ты не находишь подарки под елкой, как это принято в той же Америке. Только вечер 24-го, и на этом все.

Недели за две до Рождества, чуть ли не с начала декабря, начинается предпраздничная суета. Наряжаются елки, большие и маленькие, на главных площадях и в небольших скверах, а практически в каждом дворе, где растет сосна (их местные ЖЭКи специально высаживают), дерево оборачивают гирляндами, которые загораются каждый вечер. Да, еще практически возле каждого офиса, магазина, в снегу утопают свечи.

За несколько недель до Рождества магазины делают огромные скидки. Народ спешит купить подарки заранее, поэтому в канун праздника людей там, конечно, много. Подарки шведы просто обожают. Причем предпочитают дарить не практичные вещи, «чтоб пригодилось», а сувениры и всякие мелочи «со смыслом». Очень популярны игры (например, перед пати – вечеринкой с горячительными напитками – приятно поднять настроение гостям смешными конкурсами, которые написаны на картонках), игрушки (как мягкие, так и механические), конечно же, парфюм и дорогие спиртные напитки.

Повсеместно продаются елки – специально выведенный «рождественский» сорт с длинными неколючими иголками, очень пушистые, которые стоят в воде и не опадают недели две.

Украшения – стандартно западные: одноцветные шарики разного размера и минимум «дождиков». Многие игрушки ты должен доделать сам – это превращает процесс украшения елки в интересную забаву. То тут, то там стоят передвижные магазинчики с пышущим самоваром. Здесь раздают бесплатный безалкогольный глинтвейн и тоненькие хрустящие печеньки – pepparkaka, традиционное рождественское лакомство. Тоже бесплатно. Но народ за халявным угощением в очереди не стоит, разве что туристы подходят по нескольку раз. Душевный продавец – Санта-Клаус – насвистывает веселенькую мелодию и сам греется сладким ароматным питьем.

Кстати, безалкогольный глинтвейн – очень популярный рождественский напиток. Он продается уже готовым, в бутылках, в праздник шведы лишь разогревают его и наливают в специальные кувшины. Только заходишь в дом, тебе сразу же предлагают отведать его из миниатюрных чашечек. Специфическим праздничным напитком является и рождественское пиво. Выпускается оно только под Рождество и раскупается моментально. Это обязательный атрибут праздничного стола. На вкус – обычное темное, довольно мягкое. Также на столе изобилует всяческая рыба – например, селедка 5-7 видов, лосось, разнообразная икра. Мясо тоже есть – например, вяленые ножки барана, огромные куски ветчины (которую шведы советуют обязательно попробовать со сладким яблочным соусом), картошка, ну и как же без обязательных тефтелек, всеми любимых что в праздники, что в будни.

Как я поняла, шведский рождественский стол должен изобиловать яствами, вне зависимости от того, какой достаток у семьи. Ты можешь месяцами экономить, но стол обязан накрыть роскошный.

Рождество шведы празднуют, как, впрочем, и другие католики, в кругу семьи. Здесь, правда, есть небольшое отличие. Жители Стокгольма в большинстве своем атеисты, и этот по сути религиозный праздник не несет для них никакой религиозной нагрузки. По телевизору сплошные добрые старые диснеевские мультики, песни, юмористические программы. Никаких громких поздравительных речей, никаких литургий. Только и слышишь: God Jul! – «С Рождеством!» по-нашему. В церковь они как-то тоже не очень идут. Да, по поводу церквей. Понятно, что в этой стране ты не увидишь позолоченных куполов, культовые сооружения здесь напоминают обычные двух-трехэтажные дома, стенка в стенку стоящие рядом с жилыми. Название их потрясающие – «филадельфийская церковь», «мексиканская», «немецкая», «итальянская». Что имеется в виду, непонятно, но разнообразных храмов Божьих – преимущественно пустых – в столице Швеции навалом.

Как я уже говорила, празднуется Рождество исключительно дома. Никаких «вечерь», «посеваний» и походов к друзьям. Даже если ты одинок, то сиди себе и ешь тефтели в родных стенах. Но все, кто может, стараются поехать или пойти к родителям, предварительно накупив каждому подарков и в ночь перед Рождеством старательно их упаковав. Заворачивают подарки шведы дома, с детства овладев этим искусством, – что женщины, что мужчины. Упаковочная бумага в магазинах – на все вкусы, но нужно еще не забыть о стиках-самоклейках, на которых ты указываешь, кому данный подарок предназначается и от кого он. Наклеечки смешные, милые, и процесс упаковки превращается в радостное действо.

После сытного рождественского ужина начинается приятный обмен подарками, которые складывать под елку необязательно. Просто выносится весь этот ворох в сумках, и мужчина – «а-ля Санта» – торжественно зачитывает надписи. Не спешите разворачивать – пока все не получат свои подарки, интрига сохраняется. А потом бумага поспешно рвется, и народ искренне радуется каждой приятной мелочи.

Чаепитие с пирогом и дружеские разговоры в гостиной венчают рождественский вечер, после чего родственники расходятся по домам.

На следующий день ощущения праздника как и не бывало. Если у нас 25-го только начинаются корпоративы и подготовка к самому главному празднику года, то здесь к этому времени все уже отшумело. Корпоративные рождественские ужины прошли где-то в середине декабря, а новогодние не приняты. 25-го декабря улицы пустынны, как в Кировограде 1-го января, все кафешки закрыты, гуляешь по городу – и такое ощущение, что в Стокгольме ты живешь один-одинешенек. Только к вечеру потихоньку отоспавшийся народ (такое впечатление, что целую ночь гуляли, а не дрыхли, наевшись калорийных блюд) выходит на променад, и часам к 7-ми можно даже обнаружить место, где наливают глинтвейн.

Nytt Ar

Перед Новым годом (Nytt Ar — это он и есть) – полное затишье. В магазинах – пусто, скидки еще выше, 50-70%, народ вышел на работу и к празднику особо не готовится. Разве что наряженная елка и свечи напоминали о том, что holiday еще не закончился. Кстати, многие шведы работают как 31, так и 1-го, некоторые даже ночью, по обычному графику. Ну а те, кому посчастливилось получить выходные, на Новый год массово уезжают из города. Преимущественно на острова, коих в окрестностях Стокгольма немерено.

Мы с друзьями тоже решили не выделяться и забронировали заранее отель на одном из самых северных островов – Sandhamn. Так сказать, выбрали контрастную альтернативу теплому отдыху в санатории Сочи. Добираться туда сложно – вначале час на автобусе, потом столько же – на корабле. Вообще-то в теплое время кораблик отправляется прямо из Стокгольма, но зимой, когда столичные водоемы закованы во льды, народ едет на отдаленную пристань. С самого утра в метро не протолкнуться – шведы с огромными баулами, лыжами и санками движутся к автостанции. Там тоже километровые очереди – веселые мужчины, женщины разных возрастов – от юных влюбленных пар или семей с крохотными детками до морщинистых старушек (в лыжных костюмах, естественно) стоят, выстроившись в одну линию, дожидаясь свого автобуса. Никто не толкается – ждут себе спокойно, прихлебывая кофе. Они знают точно – никто не останется, автобусов подойдет ровно столько, сколько нужно, чтобы всем занять сидячие места.

Оказалось, народ едет в одном с нами направлении. Точно по расписанию – минута в минуту – автобус тронулся, а там и корабль уже поджидал. Часов в 9 утра стало понятно – нас ждет шикарный новогодний подарок от небес. За две недели я впервые увидела северное солнце. Весь пейзаж сразу же заиграл яркими красками, и стало понятно, что красивее шведской солнечной зимы я ничего раньше не видела. А уж как здорово стоять на палубе и смотреть на крохотные острова, засыпанные снегом, с небольшими уютными домиками, утопающими в хвойном лесу. Или на стеклянную поверхность Балтийского моря и наблюдать, как наш небольшой ледокол прорывается сквозь льды, кроша метровые глыбы. Периодически то тут, то там появлялись смешные мордочки морских львов (или котиков) – посмотрят, подышат да и уйдут снова под лед.

Народ на кораблике вел себя не по-новогоднему тихо – пару человек попивали пиво, остальные плотно завтракали. Ни тебе тостов, ни тебе бурного веселья в предвкушении. Обычный выходной, не более того.

Доплыли. Народ высыпал на остров, и только теперь все это стало похожим на праздничную кутерьму. Все разбрелись по отелям, забросили вещи и отправились гулять по этому сказочному зимнему острову, наслаждаясь солнечным днем.

Вдоволь нагулявшись по лесу и насладившись зимними красотами, ближе к вечеру гости перебрались к берегу. Картинка перед глазами появилась очень странная – зимний пляж, да и только. При -10°С люди разгуливали в бикини, шлепанцах, с пивом и в полотенцах, периодически падая на снег. Оказывается, рядом сауна – но не простая, а шведская. Парная — маленький домик, а рядом – большие бочки с горячей водой. Народ забирается туда в купальниках и сидит себе часами. Затем, разгоряченный, выходит пройтись или заглянуть в бар. Изредка – в парную. Мы тоже решили не остаться в стороне и, переодевшись, бодро потрусили в купальниках по снежному пляжу.

Вдоволь напарившись и даже окунувшись в море, пошли готовиться к праздничному ужину.

Новогодний ужин – обычный, несколько блюд, довольно специфических, преимущественно из морепродуктов, – затянулся часов на пять. Люди сидели за столиками, неспешно жевали, изредка переговариваясь, и ждали кульминации – Нового года. Ждали как-то без фанатизма – рано или поздно наступит. Минут за 10 перед 12-тью массово ринулись за шампанским и высыпали на улицу. Ни телевизора с новогодним поздравлением руководителей страны, ни часов с привычной стрелочкой. Просто фейерверк и отсчет секунд в один голос. «12, 11, 10…3, 2, 1!» Вот вам и весь Новый год, надеюсь, что встретили мы его вовремя. Массовые объятия, поцелуи, фотосессии – незнакомые люди поздравляли друг друга, желая обычного счастья.

От былой вальяжности ужина и следа не осталось. Гости острова от мала до велика (и 4-летние малыши, и пенсионеры с большим стажем) под громкие звуки начинающейся дискотеки начали плясать. Коктейли рекой, хороводы… Пьют шведы, надо сказать, не меньше нашего, и вся новогодняя вечеринка, если не знать, что ты на северном острове, в общем-то ничем не отличается от обычных украинских гулянок.

Званый ужин

…Прогуливаемся по центральной части Стокгольма. Вдруг слышу русскую речь, что в общем-то неудивительно – в новогодние дни в столице Швеции много русских. Их узнать легко, даже когда они молчат. Если барышня в кожаных высоких сапогах на каблуках, в мороз ходит без шапки, не кутается в пуховик и необъятный шарф, дрожит, но все-таки плывет лебедушкой в расстегнутой шубейке – точно наша. Заговорит – и догадки подтверждаются. Да, еще «наши» почему-то очень любят за границей публично «строить» мужей. В любой туристический магазинчик зайди – и увидишь, как на русском языке очень капризным тоном женщина поучает спутника, что и ведет он себя неправильно, и купить надо «воо-от этот свитер», обязательно. На них даже внимания не обращают, хотя большинство продавцов великий и могучий язык знают – самих много лет назад привели в Стокгольм любовь и брачные узы.

Возле красивого, какого-то массивного, стоящего на берегу бурлящей реки здания русскоговорящий гид торопит туристов: «Быстрее пойдем! Сейчас будет смена королевской гвардии!» Пропустить такое событие было бы просто преступлением.

Двор королевского дворца находится на возвышении. Этой резиденции лет и лет, еще король Оскар II здесь жил. Когда-то это был классический средневековый дворец, окруженным естественным водоемом, с отвесными стенами и поднимающимися на скрипучих механизмах мостами. Сейчас он немного модернизирован, но ощущение средневековья сохраняется. Во дворе пушки – скорее всего, бутафорские, рядом с ними выстроились гвардейцы в черных полушубках и белых меховых шапках. По команде дружно развернулись, прошествовали парадом нога в ногу с оркестром. Интересно, что, в отличие от смены караула возле Букингемского дворца, куда и близко не подпускали туристов, шведская гвардия прошагала метрах в пяти от нас. Секьюрити разве что мягко попросили людей не двигаться с места, а так – смотрите на здоровье, фотографируйте. Вся процедура заняла от силы минут двадцать. После чего туристы разбрелись по дворцу, мы тоже от них отстали – купили билет и самостоятельно стали бродить по королевским апартаментам. Живут члены правящей династии тут же, но в другом крыле. Говорят, что младшая принцесса частенько выходит полюбоваться на смену караула, и вообще она – барышня очень общительная. Например, девушку можно встретить в обычном стокгольмском ресторане с друзьями. Зал они не бронируют, сидят спокойно за отдельным столиком, и только наметанный глаз может узнать в мужчинах, пьющих кофе тут же, сотрудников тайной полиции.

К сожалению, фотографировать в королевском дворце категорически запрещено. Никто тебе об этом не говорит, только на картинках с перечеркнутой камерой это видно, однако когда мы, в силу украинского менталитета, решили не обращать на предупреждающий знак внимания и щелкнуть зал для приема дипломатических делегаций на мобильный телефон, к нам тут же подошла откуда-то материализовавшаяся служительница и настойчиво попросила телефон убрать. Ослушаться как-то в голову не пришло – законы шведы чтят, как Отче наш.

Сама обстановка во дворце роскошная, много комнат переоборудованы под музей, а некоторые используются до сих пор – например, зал для приема гостей, украшенный новогодними гирляндами, или «столовая» со столом на 160 персон.

Шведы почитают своих правителей, но как-то без излишнего пиетета. Они вообще исключительно благодаря масс-медиа стали частью гламурной жизни страны. Например, свадьба старшей принцессы, правопреемницы трона, стала настоящим событием. Магниты, брелки, картины с фотографиями молодоженов пополнили туристическую индустрию.

А вот младшие сын и дочь короля пока еще свободны. Об этом мы услышали шутку в Сити-Холле – месте, где проводятся ужины в честь вручения Нобелевской премии. На этот ужин продаются билеты разной стоимостью. Все равно что на самолет – ты можешь взять места в бизнес-классе, а можешь довольствоваться экономом. Желающих попасть на званый ужин с каждым годом становится все больше и больше, а Голубой зал (вообще-то он сделан из темно-бордового кирпича, но, как архитекторы назвали, так говорят и сейчас) не безразмерный. И если ты занял место в эконом-зоне, то расстояние между тобой и соседями будет занимать всего 60 см. То есть сел, прижал локти к туловищу и развернуться не можешь. Бизнес-класс попросторнее – здесь стулья стоят на расстоянии 90 см. Не фонтан, но все же. Кстати, рассаживают гостей, как Бог на душу положит, поэтому, шутят экскурсоводы, если холостые парни и незамужние девушки хотят жить в Швеции, они могут купить билет на Нобелевский ужин, сесть рядом с принцем или принцессой и попытаться им понравиться…

Голубой зал, в котором каждое слово отдается звонким эхом, кажется пустынным музеем. И сложно представить, что здесь 12 декабря 2011 года будут снова стоять шикарные столы, а нобелевские лауреаты – произносить благодарственные речи. После ужина вся званая тусовка перебирается не второй этаж, в Золотой зал – роскошный холл, сплошь выложенный мозаикой, на ночной бал. Говорят, частенько сами лауреаты, наплевав на каноны, отплясывают так, что члены королевской семьи только рот разевают.

Сити-холл знаменит не только нобелевскими торжествами. Здесь же проходят и церемонии регистрации браков для желающих. Но поскольку желающих очень и очень много, то максимальное время процедуры – 1 минута. Расписался, улыбнулся – и на выход. Следующий!

А в соседней комнате – сессионный зал Стокгольмского городского совета. Мягкие кресла амфитеатром с пультами (видимо, система «Рада» работает здесь давно), над головой – балконы для жителей и гостей столицы, которые пожелают присутствовать на заседаниях. Я пыталась расспросить стокгольмцев – какой у вас мэр? Но внятного ответа не получила – не интересуются люди местной политикой, даже имени градоначальника толком не знают…

Коммунальный рай

Хорошо это или плохо – судите сами. Все коммунальные службы работают без сбоев: ночью выпал снег – в 7 утра уже все дороги расчищены, маленькие тракторы ездят круглосуточно. Чистота везде такая, что на нее просто перестаешь обращать внимание. О том, что может не быть воды, они даже не слышали. Кстати, воду здесь все пьют из-под крана и очень удивляются моим попыткам ее закипятить. Процедура выбрасывания мусора – вообще отдельная тема. Народу в голову не приходит, что для личного удобства можно пластиковый мешок выбросить в первый попавшийся контейнер. Нет, вначале они его дома прилежно сортируют. Пластиковые бутылки сдают в ближайших супермаркетах (не потому, что семейному бюджету уж очень нужны скромные 10-15 крон, а потому, что эти бутылки пригодятся в производстве). Прозрачную стеклянную тару выбрасывают в один контейнер, а зеленую и желтую – в другой. Смешивать нельзя – никто за этим не следит, но шведы и не думают ослушаться неписанных правил. Обычный бытовой мусор – в мусоропроводы, которые очищаются два раза в день.

За время поездки я столкнулась с единственным коммунальным казусом – однажды пропал свет. И то как-то странно, только холодильник и телевизор выключились, все остальные лампочки работали. Народ – в полном шоке, куда звонить и что делать, они просто не имели понятия…

Швеция – не Голландия, но возле каждого подъезда стоят десятка два засыпанных снегом велосипедов. Без присмотра стоят, о том, что их могут украсть, даже и мысли нет. Кстати, ни одного патрулирующего полицейского я не видела, зато на глаза очень часто попадались люди в ярко-салатовой одежде, которые сбрасывали снег с крыш, собой ограждая тротуары.

За весь этот коммунальный рай платят стокгольмцы исправно и много. Более 1000 крон в домоуправление, еще 1000 – в двороуправление, потом – в управу микрорайона и еще кучу всяких учреждений. Это все – помимо чеков за свет, воду, тепло… Кстати, газ здесь не очень популярен – народ предпочитает электрические плиты.

Налоги тоже сумасшедшие – по нескольку тысяч. Для справки – средняя зарплата здесь 35-40 тысяч крон (по курсу 1 крона = 1 грн.) И еще для справки – обед в ресторане (а питаются они в основном не дома) обходится в тысячу, а то и больше.

И последняя зарисовка, учитывая любимый всеми нами восточный гороскоп. Вместо привычных нам бездомных кошек и собак в Стокгольме на улицах живут кролики. Да-да, обычные симпатичные пушистые кролики, которые то и дело шныряют по дворам. Одно время их пытались истребить, но бесполезно – уже очень быстро они размножаются. Летом – это просто беда. Норы, кроличьи домики, портят детские площадки, и даже коммунальные службы справиться с ними не в состоянии. А зимой кролики безобидны. Едят безбоязненно из твоих рук морковку – усаживаются тут же и мило ею хрустят.

А вообще здесь, в столице Швеции, ты не ощущаешь себя в гостях. Менталитет схожий, шутки одинаковые, условия для жизни комфортные, и слова знакомые. «Апельсин», «ананас», «лампа», «душ» звучат одинаково что на русском, что на шведском. А особое ощущение – от того, что повсеместно видишь желто-голубые флаги. Нет, это не территория посольства, а обычный старый город. Просто шведский флаг в уменьшенном варианте идентичен украинскому.

Так что, если у вас возникло желание, обязательно поезжайте в Швецию. Говорят, весной и летом там еще лучше…

Родительский дом, «батьківська хата»… Сколько песен и стихотворений посвящено этому святому для каждого человека месту! Слушаешь или читаешь – и слезы наворачиваются на глаза. Но что сделал каждый из нас для того, чтобы родительский дом остался не только в памяти, в детских воспоминаниях, но и в истории? В лучшем случае мы пересказываем своим детям семейные легенды, связанные с местом, где родились и выросли. Но ведь можно сделать гораздо больше. Как сделал, например, Иван Охрименко.

Иван Кириллович – уроженец села Нижние Верещаки Александровского района нашей области. Сейчас он – житель поселка Павлыш Онуфриевского района, но душой и сердцем – там, на своей малой родине. Он не только часто бывает в родительском доме, сохранившемся до сих пор, но и «роется» в истории, ища и, что немаловажно, находя в ней место своих предков. Историю своего родительского дома он поведал редакции газеты «Вперед» Александровского района. Наши коллеги посчитали, что его рассказ достоин более широкой аудитории, за что мы им очень благодарны.

Вообще-то Иван Кириллович Охрименко назвал свою историю «Загадкова хата». Он уверен, что дома, как и люди, имеют свои судьбы, но судьба каждого зависит от того, кто, где и когда его построил.

Хата, о которой пойдет речь, находится в селе Нижние Верещаки, на одном из пяти холмов, которые почти вплотную сошлись к реке Тясмин. Загадочность этой хаты началась с ее строительства. Когда стропила были уже на столбах, к строителям (а это был сельский мастер, Кирилл, с его тремя младшими братьями, которые были еще неженаты, и со своей молодой женой Марфиной) подошла незнакомая женщина и спросила у Охрименко-старшего: «Это ты, молодой человек, строишь тут дом?» «Да», — ответил удивленный Кирилл и спросил: «А откуда вы меня знаете»? Женщина сказала, что знает все, и добавила, что на этом месте строить нельзя. Кирилл поинтересовался, а где можно? «Идем, я покажу», — сказала неожиданная гостья и повела удивленного хозяина будущего дома метров на сто выше холма, где указала место новой застройки. Странная женщина отказалась от предложенной пищи, а тем более от платы за совет. Попила воды и ушла…

Родители Марфины советовали прислушаться к совету странствующей женщины, а вот братья Кирилла не очень поверили в ее рассказы о том, что новое место имеет Божье благословение и на нем уже происходили благословенные события. На переносе строительства настаивала и молодая жена Кирилла. Ее подкупило то, что незнакомка почти полностью пересказала детские приключения еще маленькой Марфины. Напророчила ей долгую, хоть и не всегда счастливую жизнь. (Кстати, мама Ивана Охрименко прожила 103 года.)

Решили дождаться утра. А утром было принято решение последовать совету незнакомки. Уверенности добавило и то, что, как будто на заказ, утром около строящегося дома остановились чумаки, чтобы напоить волов и напиться самим. Посоветовавшись между собой, они решили помочь молодым. И помогли. Одним словом, начатое строительство хаты за день было перенесено на новое место. Здесь же, около новостройки, все дружно поужинали и легли спать. Утром чумаки собрались в дорогу. Хозяева благодарили за помощь, а гости – за теплый прием.

Странным перемещением строительства заинтересовалась соседка, баба Олита Чумак. На то время она была очень грамотной, имела много книг и читала их. Когда она увидела, куда перенесли хату, пересказала местную легенду, которую рассказывал ее дед. И вот о чем узнали родители Ивана Охрименко.

Холм, на который была перенесена хата, имел интересную историю. Где-то под ним, а вернее, внутри него, была подземная церковь, в которой молились казаки, проходившие здесь службу. Здесь же неподалеку якобы служил и сотник Михаил – будущий отец Богдана Хмельницкого. Сотник был женат, но детей в семье не было. Земляки говорили, Михаил имел отношения с местной девушкой Марией, которая была служанкой. Она родила мальчика, которого подкинула под арку, овитую хмелем. Жена Михаила согласилась усыновить мальчика. Так как он был «данным Богом», то и назвали его Богданом, а фамилию дали – Хмельницкий…

Александровский краевед, член Конгресса литераторов Украины Василий Белошапка говорит, что в легенду можно верить или не верить, ведь документального подтверждения рассказанному не существует. Но уже в наше время бывший сосед семьи Охрименко при раскопках в своем дворе наткнулся на странные фундаменты: расстояние между ними и размеры очень напоминали, что на них опирались или массивные ворота, или какая-то арка. Кирпич с них, похожий на современный огнеупорный, хозяин использовал для перестройки домовой печи. К сожалению, позже, когда и хата, и печь перестали существовать, все остатки были сброшены в пустующий колодец.

Легенду про хату, которая защищена какой-то необъяснимой силой, подтверждают еще и такие факты. Во время немецкой оккупации села на место, где сначала воздвигался дом Охрименко, упала авиабомба. А когда фашисты отступали, сжигали все, что могло послужить советским войскам. Все до единой хаты на хуторе сгорели. Хату Охрименко немцы тоже подожгли, поджог был сделан изнутри. Видимо, для того, чтобы уничтожить документацию, которую немецкий штаб не смог своевременно эвакуировать. Но мать прибежала с соседнего хутора, и с помощью односельчан удалось погасить огонь. Позже в этой хате временно проживали почти все соседи, которые отстраивали свое жилье. Была еще одна причина, по которой дом уцелел: на чердаке сохранялась Плащаница из местной церкви, ее еще задолго до войны местный священник подарил главе семьи за то, что тот отказался разрушать храм по приказу местной власти. Тогда Охрименко-старший не только попал в немилость к власти, но и «частично» был раскулачен – забрали лошадь с телегой и «реманентом» для обработки земли.

Шли годы. Уже в послевоенное время, в грозу, молния расколола напополам грушу, которая росла рядом с домом, а сам дом остался неповрежденным, хотя по высоте и дерево, и строение были почти одинаковыми. И позже дом выдержал еще одно испытание – не подчинился хрущевской реформе, которая предусматривала избавление от неперспективных сел. Хутор таял на глазах – кто умер, кто выехал, кто поспешил разобрать родительский дом на стройматериалы для строительства в другом месте, кто просто оставил отчий дом умирать. А родители Ивана Охрименко продолжали жить в своем доме, на когда-то указанном им месте до тех пор, пока снова, как во время войны, хата осталась одна.

Уже больше двадцати лет она стоит одиноко. Но все-таки стоит! С весны она ждет гостей. Но бывает, что и зимой к ней наведываются непрошеные гости, которые, к огромному сожалению и огорчению, оставляют после себя следы вандализма.

Ежегодно в родительский дом приезжает старший брат Ивана Кирилловича Андрей. Приезжает из Донбасса, и жизнь в доме и вне его просыпается: звучит музыка из радиоприемника, который запитан, как и освещение, от примитивной, но вполне достаточной ветряной электростанции. Весной здесь оживает все! И даже пчелы дружно садятся на цветы хмеля, который снова вьется на воспроизведенной арке. А под аркой — Богдан, но уже не ребенок, а с усами и булавой…

Андрей Кириллович по-своему воссоздает в этом райском уголке жизнь. Из металла он вырезал фигуру прадеда Тимоша, который мотыгой обрабатывает землю. Есть здесь и сказочные герои: драконы, ихтиозавры. А в сарае, где когда-то стояла корова, теперь терпеливо ждет гостей Баба Яга. Летом Андрей планирует поставить символический знак первым девяти казакам, которые основали село Нижние Верещаки, часть которого до сих пор носит название «девятка».

Желающих все это увидеть немало. И приходят, и приезжают… И никто из посетителей этих мест не жалеет о своем визите. Для самых маленьких дед Андрей поставил качели. Правда, на них часто вспоминают свою молодость уже седовласые люди. Для жаждущих есть родниковая вода, которую гости называют целебной. Так и стоит скромная, но аккуратная хата, к которой тянутся мысли-воспоминания, наполненные историей, легендами, мистикой…

Иван Охрименко сейчас готовит материал об истории своего села – Нижние Верещаки. «Обидно, что пропал наш хуторок… Я хочу не только прославить родительский дом. Мы все должны повернуться лицом к своей генеалогии, к истории своего рода. Ведь дворяне знали истории своей семьи до семнадцатого колена, а мы и до третьего не знаем. Понимаю, трудно, но нам надо это делать. Это необходимо будущим поколениям», — уверен Иван Кириллович.

---

P.S. Уважаемые читатели! С удовольствием поместим на страницах «УЦ» историю вашего родительского дома. Пусть она сохранится для ваших потомков и станет частью нашей общей истории.

Это были незабываемые 12 дней. Мы увидели Польшу, Германию, Чехию, Францию, Швейцарию, Италию, Словению, Венгрию и привезли массу приятных впечатлений, рассказывать о которых можно бесконечно. И все же лучше все это увидеть. Хотя есть особенные моменты, которые могут показаться чуть отвлеченными, между тем я бы поделился именно ими. Настолько меня поразили европейские бомжи и пражская история, которую я теперь так называю.

В Праге мы сидели в одном из уличных ресторанчиков, и я наблюдал следующую картину. Вдоль тротуара стояло несколько мусорных урн. Через дорогу – стандартный «Макдональдс». Поначалу я даже не разобрал, что это представители местных бомжей, или малоимущих. Да и немудрено. Экипировка европейских нищих мало чем отличается от того, как одеты, скажем, наши учителя или медики. В хорошей обуви с нестертой подошвой (явно не секондхендовские), в чистых джинсах, стильных куртках, с небольшими рюкзачками за спиной. Сначала такой вот стильно одетый опрятный молодой человек подошел к мусорной урне и стал очень чинно и неторопливо перебирать отбросы. Вытащил пакет из «Макдональдса», пошарив в нем, извлек ломтик жареного картофеля и, положив в рот, отправился к следующей урне.

Рядом на скамье, сочувственно наблюдая, перекусывали хот-догами две девушки. У одной из них, видимо, сжалось сердце, и она положила в урну сосиску. Вскоре с урной поравнялся такой же опрятно одетый, с чистыми седыми волосами нищий в безупречной фетровой шляпе и очках, в общем, профессор. Заглянул в урну, достал сосиску, откусил половину и положил оставшуюся обратно в урну. Не понравилась, подумал я, или не голоден. Но, отойдя от урны, «профессор» отправился к следующей. Тут я озадачился. Отчего же не съесть было сосиску целиком или хотя бы взять про запас? Свежая, только что из «Макдональдса». Что-то нелогичное было в его поведении. Но это так кажется, когда ты представитель постсоветского пространства. Вскоре возле урны, в которой оставалась половина сосиски, возник еще один «страждущий» в джинсах, замшевых ботинках, вельветовом пиджаке, с таким же небольшим стильным рюкзачком на спине. Привычным движением он заглянул в урну. Достал половину сосиски, положил в рот и не спеша, пережевывая, отправился дальше.

Тогда-то меня и осенило. Их нищих существенно отличает не только гардероб, но и менталитет, они превосходят наших отечественных уровнем деликатности и, если хотите, культурой поведения в обществе, даже если это общество нищих, но это нищие Европы. Их солидарность и толерантность к себе подобным, так сказать, гражданская позиция просто обескуражила и восхитила меня — постсоветского гражданина. И я тут же решил – нам не надо в Евросоюз. Мы порушим и испортим сложившиеся безупречные моральные устои в их обществе. Мы не бросим в урну сосиску. А если найдем, то съедим всю без остатка. И мир капитализма, где человек человеку волк, не станет лучше.

Но главное впечатление оставила все же другая история.

В той же Праге среди толпы я обратил внимание на очень красивую, не похожую на других пару. Сказал своей жене Светлане, и мы тихо любовались их изяществом. Им было лет по шестьдесят. Очень аристократичны. Высокий, поджарый мужчина в элегантном летнем костюме, с ермолкой на голове, женщина в длинном восточном наряде – чтобы не расписывать ее красоту, кто помнит Беназир Бхутто, премьер-министра Пакистана, в ее лучшие годы, – вот что-то в этом роде. Ослепительная пара. Но вдруг неожиданно все омрачилось – в толпе появился пьяный необузданный немец, который творил что-то невообразимое. Кричал, ругался, цеплялся к прохожим, толкал мужчин, женщин, явно нарывался. И вот я увидел, как он сорвал с головы мужчины ермолку, напялил себе на голову и понесся дальше по толпе, расталкивая прохожих.

Это не могло не возмутить, и я стал преследовать парня, чтобы забрать ермолку и вернуть владельцу. Пока пытался это сделать, мужчина и женщина затерялись в толпе. Вскоре появились полицейские. На дебошира надели наручники, отобрали телефон, еще какие-то вещи и ермолку. Его приковали к скамье, съехались еще полицейские, «скорая», собралась толпа.

С чешской полицией пришлось изъясняться с помощью жестов. Мне удалось растолковать, что ермолка не принадлежит нарушителю. Наверное, я был очень эмоционален — полицейские мне поверили и отдали ермолку. Но задержали еще на полчаса, проверив по запросу на таможню паспорта, мой и жены. Видимо, не я ли Клайд и не она ли Бони.

Когда же нас отпустили, мы сразу стали искать мужчину и женщину, понимая, что в миллионном городе ищем иголку в стоге сена. Ходили по площади, заглядывали в соборы, зашли в несколько отелей. Искали, пока не стемнело, но среди тысяч туристов их не было. Мы были искренне раздосадованы. Но оставался еще один день. Утром мы снова отправились на площадь с надеждой отыскать их. Даже задумали – если найдем, значит, все последующее путешествие будет удачным. И продолжали поиски, все больше осознавая тщетность занятия. Потом я подумал, если они были здесь вчера, то, может, сегодня их следует искать на другом берегу.

Мы перешли Карлов мост и стали бродить среди толпы. После нескольких часов поисков жена устала, и мы вернулись к мосту. Время шло, вечером мы должны были уезжать в Париж, но еще оставалась надежда. И вот что-то меня заставило снова вернуться в старый квартал. Там-то и произошло чудо.

Я уже возвращался. Вышел на какую-то пустынную очень узкую улочку и вдруг увидел их. Они шли мне навстречу. Я подбежал к ним, глупо улыбаясь и не зная, как все объяснить, на каком языке. Было видно, что мое возбужденное состояние не оставило их равнодушными. Я снова стал применять жесты, стараясь быть как можно красноречивее. На меня смотрели, недоумевая. Сначала мне предложили общение на английском, но не тут-то было. Затем последовало предложение на французском, немецком — результат практически тот же. Неожиданно все разрешилось в один миг. «Юкрейнен» – произнес я, и они грустно улыбнулись. Но потом мужчина с акцентом, но очень пафосно вдруг процитировал начало Евгения Онегина, и вот тут-то я блеснул эрудицией в ответ. Вероятно, после этого доверие ко мне усилилось. Я стал манить их рукой, приглашая следовать за мной. Они робко, но шли.

Когда мы добрались до моста, жена увидела мою поднятую руку и пошла нам навстречу. А потом она открыла сумочку и вынула ермолку. Это надо было видеть. Вот в какие моменты знание языков абсолютно не нужно. Женщина обняла жену и со слезами на глазах стала что-то взволновано бормотать. Мужчина пытался мне что-то объяснить, показывал возбужденно на женщину и повторял: Анна, Иерусалим…

Потом он написал мне на листке имя, адрес и e-mail. Я тоже оставил ему электронный адрес и адрес своего сайта. Мы сделали снимки на память. А вечером уехали в Париж. После был Версаль, потом Женева, Венеция, Будапешт. В Киев мы вернулись через десять дней. В дороге я рассказал эту историю гиду и то, что мы обменялись адресами. Опытный турист-профессионал ухмыльнулся и емко констатировал: «Не напишут».

Не знаю, значила ли для них что-то эта ермолка. Но мое воображение почему-то вырисовывало мне некую тайную ее значимость. Ведь она явно была вязана крючком вручную, и не исключено, что именно ею, элегантной Беназир, Анной из Иерусалима. Еще я почему-то думал о том, что они — не семья, а скорей давние интимные друзья. Или так мне хотелось… Уже дома я зашел на электронную почту и обнаружил 80 писем. Многие прочел, стал удалять сомнительные, рекламные и чуть было не удалил еще одно, последнее. Потом все же решил открыть. Писал мне доктор Габриель, вспоминая чудесную пражскую историю, рассказывал о себе, о семье, друзьях и о том, что очень хочет встретиться в Иерусалиме, посидеть, поговорить, попутешествовать…

Бои под Кировоградом

Из воспоминаний Лисицына Леонида Николаевича (1925-1986 гг.), ушедшего на фронт в 1943 году, рядового солдата-минометчика 63-й механизированной бригады 5-й гвардейской танковой армии 2 Украинского фронта, из минометного батальона. На всю жизнь запомнил он названия сёл Верблюжка, Грузское, Марьевка, Северинка и других, раскинувшихся на много километров по балкам среди безбрежных степей Кировоградщины.

Вниманию читателей предлагаются фрагменты, касающиеся периода боев за Кировоград в начале января 1944 года и до завершения освобождения области в конце марта 1944 года. Мной внесены лишь небольшие правки, по большей части касающиеся названий современных населенных пунктов.

Василий Даценко, краевед, историк.

---

На рассвете 8 января на опушке леса, в полутора километрах от деревни Осиковата (с.Осиковатое Кировоградского района. – Ред.) , было замечено движение немецких машин и танков. Мы открыли беглый огонь из минометов. После завтрака здесь же, в окопах, поочередно спали. Я нашел в нишах погреба под остатками бревен несколько банок консервированной вишни. Мы с аппетитом её съели. Часов в 10 утра немцы стали вести редкий методический обстрел из орудий. Батарея 76 мм пушек, приданная пехотному батальону, и мы, минометчики, также отвечали методичным огнем.

Медленно текло время. Отдельные снаряды рвались в деревне: на огородах, улицах, в садах. Деревня Осиковата вытянулась километра на два по обеим сторонам балки. В середине балки протекал небольшой ручеек. Стрелковый батальон занимал оборону на северной стороне деревни. Батарея 76 мм пушек располагалась метрах в 100-150 левее нашей позиции. В 13 часов огонь немцев усилился. Кругом всё гремело. Одна за другой были разбиты все четыре пушки батареи. Мы вели интенсивный огонь из минометов, но немцы ничего не могли с нами сделать. Кругом нас рвались снаряды. Стоял пороховой дым. Стволы минометов накалились от беспрерывной стрельбы. Но вот все стихло. Очень хотелось спать. Тут же, у минометов, грязные от дыма и земли, каждый кто как мог, притулились, сидя в окопах, и заснули. Глаза сами собой закрылись — хоть бы часок поспать после трех бессонных ночей. Сквозь сон слышатся отдельные выстрелы пушек, бьют пулеметы, но после артобстрела кажется тихо. Неожиданно над нами выросла фигура командира роты старшего лейтенанта Каратаева.

— Спите, окаянные, чёрт бы вас побрал! Всё не выспитесь! Отбой! Живо всё грузить на машины!

Моментально разобрали минометы.

— Живо, живо! А ну, живей!

Никогда я ещё не видел его таким сердитым.

Машины стояли за хатой. Вмиг всё было погружено на машины, и они без людей, одна за другой, быстро помчались назад из деревни.

— Живо строиться! В колонну по два становись!

Нас было человек шестьдесят. Я два раза бегал на огневую позицию и очутился в конце колонны.

— За мной бегом марш! — скомандовал старший лейтенант Каратаев, и мы всей колонной побежали за ним.

Дорога шла вдоль хат. Слева была пойма речки, в середине которой, метрах в двухстах от нас, протекала речка. Не успели мы пробежать и двухсот метров, как в голове колонны разорвался снаряд. Все бросились врассыпную в сторону поймы. Старший лейтенант Каратаев был ранен в обе ноги. С ним остался ординарец. Оборона стрелкового батальона была смята атакой 70 немецких танков и бронетранспортеров. …Ещё утром, в 8 часов, командир бригады полковник Жуков послал бронетранспортер с нашим связным Рютиным с приказом отойти в Обозновку, где размещалась бригада. Водитель бронетранспортера наотрез отказался ехать в деревню, и сержант Рютин только в 16 часов разыскал нас. Он вручил приказ старшему лейтенанту Каратаеву в тот момент, когда немецкие танки вышли из леса в атаку. А сейчас танки перестроились, часть из них пошла в деревню, две другие группы стали обходить деревню с двух сторон и вели огонь с верхних кромок балки. Я бросился с дороги влево. Впереди меня бежал командир взвода лейтенант Глебов. Вот он добежал до угла мазанки, стоящей перед ручейком, и остановился на углу, обращенном в сторону немцев. Я побежал к нему. Он с испугом выглядывал из-за угла на ручеек — туда, куда надо было бежать и где не было ещё немцев. В тридцати метрах от хаты протекал ручей, заросший осокой и камышом. За ним, в сотне метров, располагались хаты другого порядка деревни. Я подбежал к лейтенанту Глебову и очень удивился, что он стоит на виду немецких танков и с испугом разглядывает путь, по которому надо было бежать дальше. Только он увидел меня, как сразу закричал:

— Вперед, Лисицын!

Не останавливаясь, я пробежал ручеек по льду и достиг мазанки. Здесь тихо. Разрывы гремят на другой стороне и сзади влево в деревне, куда уже вошли немецкие танки. Добежал до конца деревни — вот и последняя хата. Здесь собралось человек десять. Все рассуждают, как лучше спастись. Впереди голые склоны балки, по которой течет замерзший ручеек. В полутора километрах чернеет массив вишневого сада с левой стороны балки. Укрытий нигде нет. Кто-то предлагает залезть на чердак, кто-то — спрятаться в подвале, а вход засыпать. Но всё это самообман. Минут пять я пробыл с этими солдатами, посмотрел туда и сюда — типичная западня. Разрывы всё приближаются. Нет другого выхода — надо бежать по балке вперед. Я больше не раздумывал и пустился бегом. Через полкилометра достиг вишневого сада. Слева у ручья стоит сгоревший танк типа «Шерман» (такой тип танка поставлялся в СССР из США в порядке лэнд-лиза. – Ред.). Редкий камыш на ручье и такие же редкие вишневые деревья по склонам балки не могут укрыть — с верха косогора всё отлично просматривается.

С другой стороны ручья, в основном впереди меня, бежали толпами солдаты разбитого батальона. Я прошел шагом дорогу вдоль вишневого сада и только поравнялся с противоположной его стороной, как сверху с бугра, метрах в 150 от меня влево и вперед вышли немецкие танки и бронетранспортеры. Ураганный огонь из крупнокалиберных пулеметов прошил надо мной воздух. Я моментально бросился к ручью, метрах в десяти от дороги, в редкие камыши и лег рядом с кромкой льда. Немцы вели огонь по толпам пехотинцев, бежавшим по другой стороне ручья. Минут через десять танки и бронетранспортеры, поразив все цели, ушли верхом балки дальше. Впереди снова очереди, разрывы снарядов. Но вот послышался ответный артиллерийский огонь, болванки зашуршали над моей головой. Вперед по дороге прошли немецкие танки и бронетранспортеры. Орудийный огонь усилился. Залпом ударили «Катюши», и всё смолкло.

Оранжевый диск солнца медленно опускается за горизонт. Прошел всего один час после команды «отбой», но где теперь солдаты нашей минометной роты! Оглядываюсь — впереди, на той стороне балки, сплошь лежат убитые солдаты. На моей стороне — гораздо меньше. Как медленно ползет диск солнца! Время как будто остановилось. Решил переждать до темноты. Лег поудобней, автомат спрятал под живот. Опять идут по дороге, но уже обратно, немецкие бронетранспортеры. Один из них не доехал до меня метров пятнадцать, остановился. Немцы спрыгнули с машины и пошли в сторону Обозновки. В это время с другой стороны ручья, проехав метров 15-20 за меня, остановился второй бронетранспортер. Немцы спрыгнули с него и пошли в другую сторону — в направлении деревни Осиковата. Слышна немецкая речь, слова: «Хальт! Стахановец? Дер ист арбейтер?» После этого раздаются отдельные выстрелы из пистолетов. Наконец, минут через тридцать, собрали на дороге пленных — человек 15. Из деревни пригнали подводу для раненых, и колонна в сопровождении немецких автоматчиков направилась в деревню Осиковата. (Позднее я узнал, что обгоревшие трупы пленных обнаружат в полутора километрах от этого места — немцы их заперли в сарае и сожгли заживо.) Один из немцев, очевидно, командир бронетранспортера, который стоял с моей стороны, направился прямо ко мне и, не доходя шагов пять, начал разговаривать с немцем, который подошел от другого бронетранспортера. Они стояли прямо напротив меня, друг против друга на разных берегах ручья, и оживленно говорили о трофеях и пленных. Переговариваясь, немец прошел мимо меня через ручей к собеседнику. Так они разговаривали несколько минут. Остальные немцы залезли в бронетранспортеры и громко позвали своих товарищей. И опять мимо меня прошагали яловые сапоги немца. Очевидно, он принял меня за убитого. Ему некогда было рассматривать каждый из множества трупов. Бронетранспортеры укатили в деревню Осиковата. Наступил закат. Длинные тени упали в балке, наверху было ещё светло. Наконец, солнце село. Всё окутали сумерки, но я решил не торопиться. Впереди — к деревне Обозновка — прошло гораздо больше машин, чем вернулось обратно. Я не видел ни одного танка, а прошло их не менее двадцати. Редкие выстрелы у деревни Обозновка смолкли. Наступила темнота, и вместе с ней стало тихо — так тихо, что не верилось во все то, что произошло за последние 2-3 часа. Лежать на снегу было холодно, да и нужды в этом больше не было. Я приподнялся, вытащил из-под себя автомат, сел и стал ждать.

Мимо меня, не оглядываясь, пробежала согнутая пополам фигура человека, за ним вторая. Метрах в трехстах впереди раздался крик: «Хальт!» — и очереди из автомата. Всё опять смолкло. Неожиданно из темноты минут через пять появился ещё один человек. Шепотом спросил: «Кто?»

— Свои! — ответил я.

Передо мной коренастый мужчина, среднего роста, лет под 30. Разговорились. Оказалось, что он был старшиной стрелкового батальона, разбитого немцами у деревни Осиковата. Вместе с ним стало гораздо веселей. Мы решили переждать ещё немного. Так прошел примерно час…

— Ну, пора идти! Пойдем вправо по дороге, — решили мы. Перешли ручеек. Всюду лежали трупы убитых солдат. Немцы стреляли по толпам бегущих, и трупы лежали на снегу и наледи дороги — там, где их застала смерть. Не останавливаясь, прошли метров 200. Впереди слева из темноты осоки донеслось: «Хальт!» Очевидно, немец не видел нас и поэтому не стрелял. Мы сразу свернули вправо, поднялись по склону балки и метрах в двухстах увидели в поле умёты. Быстро подошли к ним. Вокруг лежали убитые, но нам было не до них. Очень сильный холод принесла ночная темнота. Мы решили переждать ещё немного, залезли в солому и стали чутко прислушиваться. Взошла луна. Она ярко светила, на белом фоне снега было далеко видно. Мы долго сидели молча, внимательно прислушиваясь, но вокруг всё было тихо. Наконец, уже за полночь, окончательно промерзли и решили идти в направлении города Кировограда. Взяв немного левее, быстро пересекли злополучную балку, вышли в поле и скоро, встретив опять балку — овраг, промытый талыми дождевыми водами, пошли по нему. Шли очень быстро. Я сразу, как только вышел, взял ориентир на красную планету и всю дорогу шел, глядя на неё. Наконец, кончился овраг. Мы выбрались в поле. Луна скрылась, вокруг было темно. Неожиданно, метрах в 30 впереди, мы увидели солдат, окапывающихся в степи. Сразу свернули вправо и пошли вдоль линии окопов. Им явно было не до нас — ни одного звука, кроме работы лопаток, не раздавалось, пока мы шли.

Кто они? Немцы или наши? Мы не знали. Обогнули позицию, и снова степь расстилалась перед нами без конца и без края. Опять повстречалась балка, и по ней мы прошли до конца. Наступил рассвет. Кончился овраг, вышли наверх — кругом степь, покрытая тощим покровом снега. Стало совсем светло. В пятистах метрах впереди увидели два умёта — быстрее к ним! Там можно переждать день.

9 января 1944 г. Солнце всходило над горизонтом. В километре-полутора впереди ходили в полный рост солдаты, виднелись бугорки окопов. Но кто там? Свои или немцы? Определить было невозможно. Решили переждать. Внизу умёта старшина нашел пустоты, быстро их расширил, и мы залезли туда. Лежать было тесно, но вполне возможно. Скоро мы увидели, как к нашим умётам приближается какой-то человек. Быстро залезли в нору, замаскировались соломой. Долго идут минуты. Старшина лежал с краю и наблюдал сквозь солому. Вдруг он закричал: «Свой! Свой!» — и выскочил из-под умёта. Он увидел обмотки и подол шинели и догадался, что это наш солдат. Солдат-связист сильно испугался столь радостных воплей и внезапного появления из-под земли нас двоих. От страха он не мог говорить и никак не мог понять, зачем нам потребовалось его пугать. Наконец-то он понял, кто мы и откуда. Он шел прокладывать связь с батальоном, оборону которого мы прошли ночью. На позициях перед нами стояла дивизия, в которой служил старшина. Старшина очень обрадовался, что нашел своих. Мы быстро пошли к передовой, и здесь я расстался со старшиной, позавтракал из походной кухни, расспросил про названия сел и деревень. Мне сказали, что километрах в трех к северу расположена Северинка, откуда мы начали марш. Я решил пойти в неё.

Северинку нельзя было узнать. После бомбежки многие хаты сгорели, везде были воронки, жителей не видно. Я быстро прошел её. Прямой грейдер ведет на деревню Мамаевка (Мамайка. – Ред.), откуда немцы нас атаковали с танками 6 января.

Вечером уже стемнело, когда я пришел в деревню Мамайка и остановился в одной из хат, стоящей перед обрывистым бугром. После всех похождений и переживаний, боев, бессонных ночей в степях на морозе я спал, как убитый.

Продолжение следует.