Рубрика: 19

Еще 3 года назад для меня такие слова, как «питчер», «беттер», «аут-филд» и «хоум ран», были пустым, немного пугающим звуком. Сейчас я спокойно ориентируюсь на поле, постоянно «сижу» на позиции «кетчер», на равных с профессионалами оперирую бейсбольной терминологией и, как пошутили в последнем «Вечернем квартале», самое страшное — понимаю, о чем говорю. Произошло это не сразу. Вот уже несколько лет мы с коллегами из «УЦ» два раза в год играем в бейсбол с американцами из Корпуса Мира, которые приезжают в Кировоград специально, чтобы сразиться с нашими журналистами. Поначалу мы, новички, были просто в шоке. «На пальцах» объяснить правила игры, которые изобилуют такими нюансами, что с ума сойти можно, просто нереально. «Куда он бежит?», «А что сейчас надо делать, чтобы выиграть?», «Аут – это очень плохо?» — так мы пытались ориентироваться на поле. Но, как оказалось, эту игру не надо объяснять. Чтобы ее понять, надо хоть раз на нее посмотреть. А еще лучше — поучаствовать…

Помню, времени на пустые разговоры не было – дали биту в руки, поставили на позицию и растолковали доступно: «бьешь и бежишь»… Как ни странно, я тогда даже по мячику попала. Но вот биту бросить забыла. Так, с железной палкой наперевес, и неслась метров 50, пугая абсолютно озадаченных поведением «русской бейсболистки» американцев. Эта ситуация сейчас пересказывается, как одна из легенд нашего соперничества, которых за время игр набралось уже очень и очень много. В копилку воспоминаний о встречах легли и несколько новых забавных эподов, случившихся совсем недавно, на эти первомайские праздники, когда проходил очередной Открытый Международный турнир по бейсболу среди непрофессионалов.

Хотя непрофессионалами некоторых игроков назвать сложно. Ребята, которые в свое время играли за ведущие украинские клубы, занимали призовые места на всевозможных первенствах, а сейчас по разным обстоятельствам уже не выступают, с удовольствием приходят на встречи с американцами, чтобы вспомнить прошлое и подкрепить нашу разношерстную журналистскую команду хорошим метким ударом и уверенными действиями на поле.

В этой «бейсбольной семье» царят свои правила. Некоторых из игроков видишь всего два раза в год, но встречаешься, как с лучшими друзьями. Здесь не приветствуются заносчивость и пренебрежение к новичкам. Наоборот, каждому пришедшему в первый раз дают попробовать силы, объясняют, подбадривают, учат. Здесь, на поле, ощущается настоящий дух команды, «плеча», взаимовыручки, страховки чужих ошибок и какое-то особенное чувство патриотизма. Мы – украинцы — играем против них – американцев. И вся дружба – вне игры. На поле две команды – заклятые соперники. И как бы это ни пафосно звучало, не раз к победе нашу команду, безнадежно проигрывающую, приводили звуки Гимна Украины, который начинали петь во весь голос болельщики, или строчки из «Дня Победы».

И хоть мы все понимаем, что это дружеский турнир, своего рода «развлекаловка», все равно спортивный характер проявляется в каждом из игроков. И занять хотя бы одну базу, а если получится и того больше — «прибежать в дом» и принести команде хоть очко – непередаваемое счастье! Не важно, где ты находишься в данный момент, стоишь ли в поле, или ждешь своей очереди на бите, проигрывает команда или выигрывает – каждого добегающего «в дом» все приветствуют объятиями, аплодисментами и криками. Не знаю, как экс-профессионалы, но мы – журналисты – в этот момент чувствуем небывалую гордость за то, что получилось, за то, что смогли! Не подвели! Научились!

Многие американцы уже не в первый раз приезжают в Кировоград. Их видно издалека — в прямом и переносном смысле. Толпы заокеанских гостей с самого утра в дни турниров обычно бродят по центру города, оккупируют маршрутки, идущие на стадион, и не узнать соперников невозможно. Представители Корпуса Мира отличаются от нас не только по говору, но и по внешнему виду, по слегка небрежной форме спортивной одежды.

Появились среди них и знакомые. Так, мы были искренне рады увидеть бессменного питчера одной из команд – красавицу Шэрон, которая за полгода ничуть не изменилась, разве что «немного поправилась», как отметил зоркий и наметанный глаз наших мужчин. Поприветствовали Джема – на вид настоящего арийца с характером спокойным и нордическим. Расстроились, что не приехала «мама Чоли» — пышная негритянка, которая раньше кормила всех булочками со сладкой «Нутеллой»…

И, конечно же, порадовались активности кировоградских любителей аматорского бейсбола. Несмотря на противный, постоянно капающий дождь, на мерзопакостную погоду и, главное – утро постпраздничного второго мая, – наша сборная собралась в полном составе. Желающих поиграть за «Кировоград-Антидопинг» (по ходу всего турнира все ребята, подтверждая название команды, активно боролись с употреблением допинга) оказалось даже больше, чем мы рассчитывали. За украинцев вышел играть даже приехавший в гости к семье наших игроков француз Пьер, который с удовольствием принял предложение попробовать свои силы в бейсболе.

Соответственно, команду приходилось формировать по принципу «все, кто хочет». Такая тактика, да еще и определенная несыгранность привели к печальному для нас результату. Одну игру мы кое-как продержались, вторую же «продули» вчистую. Настрой, царивший в это время в «Антидопинге», словами передать сложно. Питчер – наш спортивный обозреватель Юрий Илючек, — как настоящий спортсмен, психовал и ругался, я со злости швыряла на землю перчатки и уходила с поля. Перед третьей игрой были произведены вынужденные замены. Команду укрепили игроками «со стажем», извинившись перед аматорами, желающими рваться в бой снова и снова. Нашими соперниками в этой игре оказалась самая сильная из трех американских команд. И мы у нее выиграли! Обидно, могли бы так слаженно действовать и раньше. Что ж, первый день турнира по праву можно назвать американским. В знак уважения к мастерству гостей нескольких игроков из стана соперников мы даже пригласили к «послематчевому столу» и угостили их, чем смогли.

Но главный эпизод Открытого турнира состоялся в воскресенье. В наших кругах он называется суперфиналом. Суть: и мы, и американцы выставляем по 10 лучших игроков, которые всего за 7 иннингов должны показать, кто в этом сезоне «в доме хозяин». Ничьей быть не может. Переигровки тоже. После вчерашних сбоев кировоградцы были настроены серьезно и решительно.

Накануне суперфинала игроки нашей сборной заранее собралась на трибунах на импровизированную «летучку», чтобы обсудить причины неудач субботних матчей, выработать агрессивную стратегию на игру и во что бы то ни стало подтвердить титул чемпионов. Нужно отметить, что принятые меры значительно улучшили качество игры кировоградских любителей, что в итоге привело к желаемому результату. Победили мы американцев всухую. Слаженные действия наших бейсболистов не позволили соперникам занести ни одного очка. В защите мы стояли насмерть. А в нападении неслись так, что девушки из группы поддержки даже слегка подустали кричать и радоваться… 9:0 – таков итоговый результат суперфинала. Американцы, к счастью, вроде не очень расстроились, улыбались, фотографировались на память.

Уже после окончания поединка, чего греха таить, отметили мы это дело как полагается. «Антидопингом» послужили только товары отечественного производителя. В результате «разбора полетов» лучшим игроком по версии «УЦ» был признан экс-бейсболист Геннадий Солдецкий, который с лету брал даже самые неберущиеся мячи. Однако все ребята, кто вышел в субботу и воскресенье на поле, заслужили искренней похвалы. Жалко, что теперь мы переживем все эти эмоции только осенью. Хотя есть вариант – если наберется две команды по 9 человек каждая, мы сможем собираться поиграть и чаще. Поэтому приглашаем всех желающих пополнить ряды «Антидопинга». Уверяю, не пожалеете!

Первомайская демонстрация в Кировограде традиционно прошла с участием трудовых коллективов ведущих предприятий нашего города. Одной из наиболее массовых делегаций в праздничном шествии был представлен завод «Червона зирка».

Весьма показательно, что даже в этот непростой для заводчан период коллектив предприятия не остался в стороне от первомайских торжеств. Причем в колонне краснозвездовцев на приуроченной к Первому мая демонстрации присутствовали не только рабочие и служащие предприятия, но и весь топ-менеджмент: глава «Эльворти ГРУП» Павел Штутман, генеральный директор «Червоной зирки» Сергей Калапа, председатель наблюдательного совета предприятия Александр Саинсус, глава профсоюзной организации завода Владимир Моторный. По ходу митинга корреспондент «УЦ» поинтересовался у представителей руководства предприятия текущим состоянием дел на «Червоной зирке».

«Для нас Первое мая — это праздник солидарности всех трудящихся, всех тех, кто трудится сейчас или трудился в прошлом, — считает Павел Штутман. — Первомай был и останется праздником в любых ситуациях, в любых политических реалиях. В нынешних, непростых для экономики условиях, трудящиеся тем более должны проявлять свою солидарность. Конечно, мы отчетливо понимаем, что мировой финансово-экономический кризис, политический кризис в Украине дали о себе знать и сказались на жизнедеятельности “Червоной зирки”. Тем не менее, стабилизация рынка сельхозмашин, зафиксированная в апреле 2009 года, — в этом месяце мы даже перевыполнили план, реализовали примерно на 10% больше продукции, чем рассчитывали, — позволяет говорить о том, что ситуация в нашей отрасли несколько улучшается. Такое положение вещей определенно привносит нотки позитива в наше настроение. Сегодня на предприятии нет задолженностей по заработной плате, осуществляется ряд инвестиционных проектов, в частности, полным ходом идет процесс реструктуризации предприятия, направленный на сокращение издержек производства и улучшение условий труда».

Примерно тридцать лет назад тогдашним руководством завода было запланировано перенести производство из построенных еще в 1920-40 годах зданий западной площадки завода на современную восточную площадку. В те годы реализовать проект так и не удалось, и только в наши дни перевод производственных мощностей с запада на восток был успешно завершен.

За счет реформирования инструментального цеха, сокращенного до размеров участка, за счет замены морально устаревающего технологического оборудования на современные станки с ЧПУ и обрабатывающие центры (один такой новый станок позволяет вывести из производственной линии 7-8 старых) предприятию удалось перенести на восточную площадку производство всех пропашных машин, полностью освободив старые, довоенные корпуса. В процессе реструктуризации производства были построены для рабочих новые раздевалки общей площадью 1,5 тысячи квадратных метров с душевыми и горячей водой.

По словам генерального директора «Червоной зирки» Сергея Калапы, в результате проведенной на заводе реструктуризации были созданы три рабочие группы, ориентированные на отдельные виды сельхозтехники: команда пропашных машин, команда зерновых машин и команда широкозахватной техники. Несмотря на нынешнюю сложную ситуацию, на заводе постоянно ведутся работы по разработке и выводу на рынок принципиально новых машин. В первую очередь речь идет о двух модификациях «Сириуса» и двух видах многофункционального посевного комплекса (сеялка и культиватор) «Алькор», дисковых боронах. Силами работников предприятия поставлена в серию новая пропашная сеялка «Вега-8», позволяющая засевать подсолнечник, кукурузу и сою без предварительной обработки почвы. Первая партия этих машин разошлась мгновенно. Более того, уже сейчас завод получил дополнительно к собственным планам свыше ста заказов на «Веги-8» на 2010 год.

«Сегодня наше предприятие выходит на стабильные показатели работы, — говорит гендиректор “Червоной зирки”. — В течение апреля на складах существенно сократилось количество зерновых посевных машин, поэтому мы должны успеть вовремя подготовиться к осенней посевной кампании.

Кроме текущей работы мы продолжаем вкладывать инвестиции в производство, проводим плановую замену старого оборудования на современные станки с ЧПУ. Одним из важных для нас инвестиционных проектов является организация на территории 200-го корпуса целого завода по изготовлению широкозахватной техники, работающей по технологии нулевой и минимальной обработки почвы. Реализацию этого проекта наше предприятие намерено осуществить в содействии с Европейским банком реконструкции и развития.

Также мы продолжаем осваивать новые для себя рынки сбыта продукции. В данный момент, после успешного участия в агротехнической выставке в Румынии, “Червона зирка” проводит сертификацию своих машин для продажи на территории стран Евросоюза — Румынии и Польши».

«Машиностроительный завод — один большой организм, — говорит председатель наблюдательного совета предприятия Александр Саинсус. — И сегодня все мы должны приложить максимум усилий, чтобы сохранить жизнедеятельность всего организма. “Червона зирка” — это предприятие со 135-летней историей и богатыми традициями. Наш завод пережил две мировые войны, все кризисы, в том числе развал экономики в начале-середине 1990-х годов. Я уверен, что нынешний спад мы тоже переживем и к следующему Первомаю “Червона зирка” полностью оправится от последствий сегодняшнего кризиса».

История Великой Отечественной войны таит еще множество загадок. Особенно много их относятся к первым, наиболее трагическим событиям лета и осени 1941 года. В одном из хранящихся в Центральном архиве Министерства обороны России в г.Подольске документов за август 1941 года с грифом «Для немедленного доклада… Москва… Главковерху товарищу Сталину» указано, что штабом Южного фронта выделены группы специально подготовленных лиц для заброски на самолетах к окруженным в так называемом Уманском котле в районе с.Подвысокого Новоархангельского района частям 6-й и 12-й советских армий: «Группы обеспечены коротковолновыми радиостанциями. Люди одеты в гражданскую одежду. Задания групп: проникнуть в районы, занятые частями 6-й и 12-й армий, и немедленно доложить об их положении по радио установленным кодом». К сожалению, информации о результатах заброски групп в архиве не имеется.

В то же время в широко известной документальной легенде Евгения Долматовского «Зеленая Брама» есть рассказ кировоградца С.И.Чернова о заброске самолетом Пе-2 одной из таких групп в район сел Емиловка-Троянка. Якобы от этой группы до командования дошли несколько радиограмм о положении окруженных войск, но потом связь оборвалась. Долматовский высказал надежду, что, может быть, участники группы живы и, прочитав его рассказ, откликнутся. К сожалению, никто не откликнулся… О других группах никакой информации в архивах нет. Напоминанием о тех событиях служит лишь одинокая могила в Ульяновском районе, в которой, по рассказам старожилов, похоронена замученная гитлеровцами девушка-парашютистка, заброшенная для связи с окруженными советскими частями.

В одном из немецких солдатских альбомов, размещенных в Интернете, мне попались две фотографии, датированные 1941 годом, из которых следует, что немцами в плен были захвачены советские диверсанты. Их допрос ведут военнослужащие люфтваффе (это видно по униформе). Из переданного Долматовским рассказа Чернова следует, что его самолет попал под обстрел зениток немецкой противовоздушной обороны (ПВО). Система ПВО в гитлеровской Германии входила в состав люфтваффе. Не исключено, что на фото из Интернета – попавшие в плен к гитлеровцам бойцы одной из групп, направленных по заданию Ставки советского главного командования для связи с попавшей во вражеское окружение т.н. «группой Понеделина». Может, в могиле в Ульяновском районе и покоится прах неизвестной девушки-разведчицы, запечатленной на фото из немецкого альбома…

Еще не успев полностью освободить территорию Кировоградщины от оккупантов, органы государственной безопасности принялись за розыск разного рода гитлеровских пособников и карателей. Некоторых нашли довольно быстро, других — через несколько, а то и много лет спустя. Вот всего одна такого рода история, о которой узнали из материалов, хранящихся в архиве Службы безопасности Украины в Кировоградской области.

В 1948 году управлением Министерства государственной безопасности Кировоградской области было возбуждено уголовное дело, по которому проходило пять жителей Подвысоцкого района (сейчас — Новоархангельского): Задорожный, Байда, Балан, Гуцал, Стригун. Чем же могли провиниться относительно молодые (в годы войны им было от 20 до 30 лет) люди, трое из которых успели повоевать в рядах 2-го и 3-го Украинских фронтов, получить ранения и правительственные награды, а один побывал на принудительных работах в Германии? Оказывается, при немцах все они служили рядовыми полицаями, получая за это продукты питания и зарплату (350 оккупационных рублей в месяц), им даже трудодни записывали! Давали присягу на верность фюреру. Носили форму. Обучались около месяца в спецшколе в Гайвороне. Там немцы учили, как нужно вести борьбу против партизан и охранять определенные объекты, в т.ч. советских военнопленных…

Работы у полицаев хватало. Зимой 1942 года по селам собирали (точнее, отбирали у населения) теплые вещи для немецкой армии: у кого тулуп, у кого шинель. Кроме того, ходили по хатам и требовали, чтобы люди сдавали яйца и мясо, а также денежный налог: по 100 рублей с человека.

Весной оккупанты с их помощью забирали скот у населения. Кто отказывался, конвоировали в сельуправу, где после краткой «разъяснительной» беседы селяне вынужденно соглашались отдать последнюю корову.

Отправляли украинскую молодежь (1922-1925 годов рождения) на каторжные работы в Германию. Заходили в семьи, где проживали молодые хлопцы и девчата, и конвоировали в сельскую управу, а оттуда уже староста отвозил в Голованевск на сборный пункт.

Но самое страшное — участвовали в расстрелах еврейского населения (кто конвоировал, кто в оцеплении стоял, а кто и убивал). Так, зимой 1942 года в селе Покотилово Подвысоцкого (теперь Новоархангельского) района в массовом расстреле была задействована практически вся подвысоцкая полиция (около 70 человек) и жандармерия (около 100 немцев, вооруженных автоматами). Полицаи выводили евреев из домов, а затем конвоировали в школу, откуда уже вели на расстрел. Пока гитлеровцы расстреливали, стояли в оцеплении на берегу, на мосту и на льду реки Ятрань, чтобы перекрыть дорогу тем, кто попытается убежать из села на другой берег. На участок около мельницы выбежал один еврей, но сам возвратился назад в село, сказав, что, мол, ему уже все равно, детей ведь забрали… «Я, — объяснял на следствии один из полицаев, — когда всех (в документах дела приводится цифра 333) евреев расстреляли, в числе других полицейских подошел к месту расстрела…» Утверждает, что крики людей звучали продолжительное время и слышны были за километры. После полицаи пьянствовали…

Зимой же 1942 года проходящие по делу участвовали в расстреле четверых детей Марии Танцюры из Рассоховатки. Двое старших вышли сами, а двоих, меньшеньких, под душераздирающий плач матери вынесли из дома. Слезы вытирал даже один из полицаев. Везли на санях к месту расстрела в яр за село. Старшему — Лене — было около 14 лет. Девочке Марии — 12. А младшим мальчикам — Владимиру и Анатолию — 4 и 2 годика. Полицай по имени Аврам (!) взял младших на руки, а старшим приказал самим спускаться к яме за ним. …Яму забросали снегом. «Мои дети, — объясняла Мария Танцюра во время беседы со следователем УМГБ 25 августа 1948 года, — были расстреляны потому, что мой муж Ингер Ефим (убит на фронте) по национальности — еврей, и моих детей как евреев расстреляли».

Той же страшной зимой 1942 года в селе Лебедынка Голованевского района в предрассветной тьме расстреляли (из винтовок и карабинов советского образца) 7 евреев (двух стариков, одну пожилую женщину, одну девушку и трех мальчиков 12-13 лет). «Когда подвели их к яме недалеко от конторы колхоза имени Ворошилова, — рассказывал один из палачей, — то старший полицейский приказал всем лечь в яму и, когда они легли в яму, то приказал стрелять в яму. После расстрела мы закопали евреев землей и снегом. Землю брали из стоявшего около ямы разрушенного сарая».

Из дела видно, что иногда полицаев удавалось отговорить от убийств. Например, Фотий Задорожный чудом спас своих детей и жену-еврейку. В последних числах февраля в полночь пришли двое из упомянутых выше полицаев, вооруженных винтовками, и приказали его жене: «Собирайтесь вместе с детьми (5 и 7 лет. — Авт.) в сельуправу, а вы (Фотий) оставайтесь дома». «Я упал перед ними на колени, — расскажет он через шесть лет сотрудникам госбезопасности, — целовал сапоги, плакал и просил не забирать жену и детей…»

Они также участвовали в облавах на партизан. Например, осенней ночью 1942 года в Новоархангельском районе. Но якобы так никого и не нашли. Зато в начале 1944 года в составе немецкой карательной группы (штаб находился в селе Орлово Новоархангельского района) в их черной биографии был бой с партизанами, которые оказали сопротивление между селами Лощивка и Табаново Голованевского района, открыв пулеметный огонь по полицаям. Было убито около 10 полицаев, а остальные — разбежались.

…По приговору Трибунала войск МВД Кировоградской области от 17 ноября 1948 года всех перечисленных лиц подвергли заключению сроком на 25 лет с поражением в правах на 5 лет, с конфискацией имущества. Они не будут реабилитированы никогда…

Окончание. Начало в №18 «УЦ».

До последней минуты меня терзали сомнения: а правильно ли я поступаю, пользуясь, так сказать, служебным положением и рассазывая в канун 9 Мая о своем родном дедушке Виталии Георгиевиче Кузнецове — участнике двух войн, которому исполнилось в апреле 89 лет? Но реакция постоянных читателей «УЦ», коллег и хороших знакомых на выход первой части статьи убедила меня в правильности выбора собеседника. Рассказ деда о мерзлой земле Карельского перешейка и ужасах блокады никого не оставил равнодушным. Впрочем, а с кем же еще говорить о жизни и смерти, как не с самыми близкими тебе людьми?

ДЕНЬ ПОБЕДЫ

9 Мая дедушка встретил под Прагой.

— День Победы я не помню. Мы в лесу стояли, еще идти вперед надо было, когда объявили, что пакт о капитуляции подписан… Радовались, конечно…

Дедушка действительно подробностей этого дня не помнит. Только в кино и в книгах он сопровождался повсеместными фейерверками. В жизни солдат, 5 лет провоевавших, пропахавших тысячи километров, знавших цену каждого дня, этот день не был концом войны. Он был началом — нового, неведомого, неизвестного. Им еще надо было идти вперед. И, как и раньше, опасаться шальной немецкой пули…

После Победы дедушку направили в австрийский Амштетен, где его в звании капитана назначили комендантом города. А ему уже очень хотелось домой. Управлял австрийским городом Кузнецов с июня по декабрь 1945 года. И вот наконец его часть отправили в Вену, на переформирование, а после — в Украину…

Так, с двумя ранениями, орденами и медалями вернулся мой дедушка на Родину. Красавец, в военной форме, закаленный и отчаянный. Началась мирная жизнь…

НЕ БОГИ ГОРШКИ ОБЖИГАЮТ

Проходил первый шок после войны. Разруха, голод… Перво-наперво надо было восстанавливать инфраструктуру и давать людям еду. Квалифицированных управленцев, естественно, не хватало, и на руководящие посты ставили боевых офицеров, партийцев, которые, несмотря на молодость, имели опыт достижения поставленных задач и… характер. Чтобы наладить управление, в некоторых регионах проводилось разукрупнение районов. Так, дедушку, который после войны окончил Одесский кредитно-экономический институт и хорошо себя зарекомендовал в Кировограде, назначили председателем Еградковского райисполкома. Этого района сейчас нет, он вошел в состав нынешнего Александровского.

— Когда я приехал туда, в районе ничего не было. Одинокие разрушенные села, вместо дорог — месиво, люди живут впроголодь… — вспоминает он. — Мы стали создавать колхозы, активно привлекали туда людей. На общих собраниях, которые проводились в помещении бывшей церкви, переоборудованной под клуб, принимали решения — брать крестьянина в колхоз или нет… Не было таких, которым отказывали. Но и насильно тоже не заставляли… Люди сами понимали, что это единственная возможность получать продукты, мясо, зерно…

Работа пошла. Села постепенно приобретали нормальный жилой вид. Вместо грунтовых строились дороги из брусчатки, бани, детский садик. Дедушка уходил на работу в 6-7 утра, возвращался после 10 вечера. Семью толком и не видел. Дети после уроков коротали время на строительстве дороги, дружили со строителями, перенимали их лексикон, чем вводили в полный ступор интеллигентных родителей, или играли в прятки в воронках, зияющих живыми ранами в местном парке. Основным и единственным развлечением в Еградковке был сельский клуб, куда дедушка изредка выходил с женой посмотреть кино.

Его, местного руководителя, поселили в прохудившейся глинобитной хате. Окна дома — не выше 20 сантиметров от земли, в дожди жабы заглядывали в окна и веселили моих маму и дядю. Дверь открывалась с большим трудом. Однажды зимой, когда срочно надо было выехать куда-то, дедушка не мог выйти из дому — снегом все завалило. Он вынес плечом хлипкую дверь и помчался на работу. Так до вечера морозный ветер и гулял по темным комнатушкам… Жена председателя райисполкома — моя бабушка — работала обычной учительницей. Вместе с детьми обрабатывала огород, особенно тяжко приходилось весной, когда грязь налипала на кирзовые сапоги так, что ногу не оторвать от земли…

Был у руководителя и автомобиль — ГАЗ-67, переделанный на наш манер из какой-то американской военной машины. Дверки привязывались веревками, а летом, в жару, просто снимались. Так и ездил председатель на «Газике» без дверей. Однажды его машину обстреляли.

— Время тогда было такое — послевоенное, смутное. На местах не все были довольны моими реорганизациями, хотели восстановить «социальную» справедливость. Вот и подняли руку, думали, уберут меня, на мое место кто-то более сговорчивый придет.

После этого случая председатель райисполкома несколько месяцев носил с собой табельное оружие.

— Сложно было, безусловно, но кому тогда было легко? — говорит дедушка. Еградковка имела хорошие показатели, управленческую работу Кузнецова оценили и послали его повышать квалификацию в Москву, в высшую партийную школу.

Он отучился там 2 года. Конечно же, бросился в глаза контраст. Продуктов — море, дорогие, правда, но дефицита нет. Одежда на прилавках, магазины работают, столовые. Но главное — пообщавшись с одногруппниками из других республик, он понял: страна пережила период восстановления. И поверил: раз так живет столица, то скоро так же хорошо заживет и периферия. Они верили в светлое будущее тогда, наши дедушки, и имели на то все основания.

После окончания ВПШ Виталию Кузнецову предлагали работать в любой точке Советского Союза — от Молдавии до Прибалтики. Можно было даже поехать представителем СССР в одну из стран соцлагеря. Но дедушка от этих предложений отказался — вернулся домой, на Кировоградщину, где его ждали жена и дети.

МАЛАЯ ВИСКА

Новый район, новая должность. Дедушку избрали первым секретарем Маловисковского райкома партии. Район большой — на его территории находилось два крупных работающих завода — спиртовой и сахарный. Он осмотрелся вокруг и понял: перво-наперво надо бороться с прямым подчинением этих предприятий профильным министерствам и переводить их доходы в местный бюджет, чтобы заводы работали на благо региона. Ссорился, скандалил, судя по рассказам, был многим неудобен. Но своего добился.

Не забывал и о дорогах. Для иллюстрации приведу пример — из Кировограда в Малую Виску семья на машине добиралась 7 часов. Некоторые места просто не могли проехать, и тянул автомобиль трактор. После его ухода с должности это расстояние можно было преодолеть за пару часов…

Сажали лесополосы, привлекали к сельскохозяйственным работам школьников, в том числе и своих детей, которые работали на равных с другими. Район хорошо выглядел на фоне остальных, выдерживал всевозможные проверки сверху.

— Бывало, и «на ковер» приходилось подчиненных вызывать. Кричал? Да. Но по делу. Дисциплину надо было наводить…

В это время началась реорганизация областных управленческих структур. Дедушке предложили должность зампреда Кировоградского сельского облисполкома, который формировался наряду с промышленным. На должность первого секретаря в Малую Виску уже прислали человека, а с Кировоградом дело застопорилось. И наступил черный период. Люди из его партийного окружения подумали, что Кузнецова за что-то «сняли», и, боясь попасть в орбиту немилости, куда-то словно испарились. Телефон молчал. В гости никто не заходил… Зато когда он все-таки сел в кресло зампреда Кириченко, все как-то сразу нашлись. Дружеское расположение демонстрировали, на прием записывались…

НЕ РАДИ ОРДЕНОВ

В 1971 году дедушка стал делегатом XXIV съезда КПСС, поехал представлять Кировоградскую область в Москву. Это было очень престижно. Председательствовал на съезде Брежнев, докладывал Косыгин. Дедушка с уважением говорит о Генсеке. Вспоминает, что во время «застоя» жилось хорошо. В магазинах появились продукты, вещи, техника, зарплата наконец-то вышла на нормальный уровень. А главное — в стране была стабильность и порядок.

По итогам XXIV съезда КПСС дедушка в числе других делегатов был награжден орденом Октябрьской революции. Вручал его сам Леонид Ильич.

ЗВЕЗДНЫЙ ЧАС

— Ты рыбак? А может, охотник? Нет? Тогда поедешь не в Светловодск, а в Знаменку, — распорядился председатель облисполкома.

Так начался звездный час дедушки. Первый секретарь горкома партии был по нынешним понятиям мэром. За несколько лет он превратил захудалый городок в процветающий районный центр, куда приезжали перенимать опыт руководства и внедрения новых технологий специалисты со всего Союза.

«При дедушке» были построены хлебозавод, районная и городская больницы, роддом, молокозавод, школы. И предмет особенной гордости деда — Дворец культуры.

— Как-то попалась мне на глаза газета «Социалистическая индустрия». А в ней — фотография красивого здания, построенного где-то на Урале. И я захотел, чтобы в Знаменке было такое же. Один наш машинист, Малеев, был депутатом Верховного Совета СССР — депутаты тогда могли по всему Союзу ездить бесплатно. И мы отправили его в этот уральский город, собрать всю документацию по строительству. Привез два мешка бумаг. Посчитали, надо 2 миллиона рублей. Область, кончено же, не дала. И тогда я решил ехать и выбивать деньги в Министерство путей сообщения СССР…

С собой дедушка взял депутата Малеева. На всякий случай. И не зря. Пришли они в приемную министра, он как раз проводил совещание. Но по советским неписанным правилам, если к чиновнику пришел депутат, тот должен был оставить все дела и принять народного избранника, кем бы тот ни был.

— Знаменка?.. — министр задумался, стал припоминать. — Это же дорога на Одессу… Николаев… Херсон… Днепропетровск… Центр Украины! Конечно, деньги дам!

Подрядчиками строительства выступили специалисты треста «Одессатрансстрой». Они удивились, как за месяц дедушка смог решить вопрос с переселением жителей частного сектора в центре Знаменки, на месте которого вздумал строить дворец.

— Я им предложил выбрать любые квартиры в только что построенном многоэтажном доме тут, неподалеку. Но взамен эти люди должны были сами снести свои халупы, — такой вариант оказался более чем приемлемым. И началось строительство ДК…

Сейчас дедушка не может без внутренней дрожи проезжать по центру Знаменки. Ему больно видеть, во что превратилось с таким трудом созданное детище…

— Жалко, не успел я довести задуманное до конца. Я планировал рядом еще городской бассейн построить.

Да много чего он планировал… И построить детскую железную дорогу, которую увидел в Белоруссии, — красочный паровоз и три маленьких вагончика, — «зря только насыпь сделали». И открыть филиал Харьковского железнодорожного института — «уже и место нашли, корпус интерната, а детей договорились перевести в соседние Добровеличковку, Новую Прагу и Новомиргород», и… Не хочет вспоминать. Хотя вспомнить есть что.

Например, как строилась Знаменская бальнеологическая больница.

— Мы искали скважины, чтоб воду качать для скота. На пустыре, там только валуны лежали… Копнули, видим — минеральный источник. Приехали специалисты, провели экспертизу. Оказалось, вода обладает уникальными лечебными свойствами. На этом месте и стали строить корпуса, процедурные…

До сих пор дедушка поддерживает хорошие отношения с главврачом водолечебницы Анной Васильевной Шандрой. Она стала руководить больницей при нем, работает на этой должности до сих пор. Редко ошибался в людях дед…

А еще он помнит, как строил проезд под железнодорожным полотном. Договорился с местными военными, что они пророют тоннель. А потом всем от горкома партии на свой страх и риск вручил ордена. Прошло почти 40 лет, но до сих пор эти люди звонят дедушке и поздравляют его с праздниками. Или просто спрашивают, как дела… Добро не забывается.

Кузнецов одним из первых ввел практику специализации колхозов, которой обучился в Высшей партийной школе — отдельно создавал овцеводческий, отдельно молочную ферму, отдельно гусиную…

Посмотреть по передовую территорию приезжали партийные бонзы самого высшего калибра — Щербицкий, Шелест. С последним связан интересный эпизод.

Первый секретарь ЦК Компартии УССР Шелест дважды приезжал в Знаменку. Первый раз посетил город без проверки, просто так, по пути куда-то. Дедушка вспоминает, что прохаживались они с Шелестом по району, вдруг он видит — девочка идет, в белом халатике, совсем еще школьница…

— Ты кто? — спрашивает. — Доярка?

— Нет. Я — мастер машинного доения, за раз до 15 коров обслуживаю, — с достоинством поправила девушка первое лицо республики, чем ввела Шелеста в полный ступор. Потом его долго не могли успокоить — так от души хохотал.

Прошло время. Шелест приехал в Знаменку во второй раз, уже по собственному желанию. И сразу же поинтересовался, где же та самая «мастер»? Так запала ему в душу искренняя работница, не постеснявшаяся самого Первого. Отыскали. Девушка, стесняясь и явно боясь наказания, подошла к руководителю республики. И каково же было ее удивление, когда Шелест вынул из машины пакет и вручил ей… В этом пакете был шерстяной швейцарский костюм — предмет зависти всех окружающих девушку подруг и друзей…

Волевой руководитель, имеющий свою точку зрения на все вопросы и не стесняющийся в выражениях, не оглядываясь на какое бы то ни было начальство, не устраивал многих… Звездный час деда неумолимо близился к закату. В один прекрасный день его перевели из Знаменки снова в Кировоград на должность председателя областной сельхозтехники. После был школа переподготовки сельскохозяйственных кадров, областное общество автолюбителей…

НЕЗАВИСИМЫЙ ОТ НЕЗАВИСИМОСТИ

Горбачев, перестройка, крушение перспектив светлого будущего, и, наконец, судьбоносный «корпоратив» в Беловежской пуще стал для дедушки, равно, как и для многих его коллег по службе, большим ударом. Он, глядя на уверенное лицо ведущей из «телевизора», не мог поверить в Конец. Конец страны. Конец Эпохи. Конец всего, что связывало его с сильной и могучей страной, которой в один момент не стало, во имя которой в 1941-45 годах миллионы людей отдали жизнь. Не стало Родины. Не стало …всего.

Он не сломался. Выжил. Привык. Научился видеть в Коммунистической партии «независимой» (он до сих пор не поймет, от кого) Украины выход из той «непонятной» ситуации, в которой оказались мы все. Время рассудит, кто был прав. Рассудком он понимает, что Украина имеет право на независимость, на презентацию себя в мировом сообществе, что она «правова и незалежна держава», но сердцем этого принять не может. Он смотрит российские каналы и верит Путину, он пьет валокордин, когда речь заходит об ОУН-УПА, и не воспринимает «святую» культуру Триполья, а еще искренне не понимает, почему пчеловодство важнее скотоводства…

— Дети, пусть вам живется хорошо!

А верит ли он сам в это? Не знаю. Его жизнь научила не говорить о власти плохо.

Он занимал престижные должности… Что осталось у нас? Квартира в «обкомовском» доме, государственная, которую потом из-за финансовых трудностей пришлось продать. Машина, «Жигули» — «шестерка», купленная после ухода на пенсию, дачный участок на краю географии где-то в районе Злодейской Балки, который тоже ушел «в период независимости», чтоб прожить… Не хочу слышать о «коррупции во власти» в советское время. Не могу. Коробит.

P.S. Мы — внуки Великой войны. Когда я пишу эту статью, мы с коллегами говорим о том времени, о войне, о социализме, что бы кто о нем ни говорил, но мы многое ЗНАЕМ о том времени … А будут ли знать о нем её, войны, правнуки? И споют ли они песню «Краски войны» или «Алексей, Алешенька, сынок…»… И пойдут ли они в 17 лет, приписывая себе пару годков, на защиту Родины? Просто потому, что это — Родина… А правнуки войны — это наше будущее…

С Днем Победы, ветераны!!!

Его знают очень многие. И заслуженно считают легендой нашего края. Он — Василий Семенович Клюй, участник боевых действий в Великой Отечественной войне, лауреат Государственной премии Украины, заслуженный работник сельского хозяйства, почетный академик Академии аграрных наук, профессор НАУ, советник министра сельского хозяйства, член правления Кировоградского землячества, член Совета ветеранов Украины.

Сейчас он официально киевлянин. В душе же остается нашим, провинциальным, хотя давно уже дошел до столичного уровня мышления и понимания происходящего. В годы войны он призывался в армию с Кировоградщины. Служил на Черном море, на подводной лодке «217», был радистом-шифровальщиком. В 1948-м, после демобилизации, возвратился туда, откуда призывался. В то время намеренно направляли бывших фронтовиков в села для восстановления разрушенного народного хозяйства.

Выбрали его председателем колхоза имени Чапаева Компанеевского района. Тяжело было невероятно. Десятки местных жителей не вернулись с войны, многие были угнаны в Германию. Это не было восстановление, это было создание нового. Создавал. Вплоть до 1951 года. Потом по решению райкома был направлен в Красновершскую машинно-тракторную станцию на должность заместителя директора. Учил других, учился сам. По большей части — организации труда. Его, активного и инициативного, заметили. Надо было развиваться, учиться. Василий Семенович четыре года учился в Высшей партийной школе ЦК Компартии Украины, а затем его, уже выпускника, выбрали председателем Устиновского райисполкома. Чуть позже – первым секретарем райкома партии.

«Именно в это время, — вспоминает Василий Семенович, — была спущена сверху “дурость” – стали ликвидировать районы, в результате чего слились Бобринецкий, Устиновский и Компанеевский районы в один. Это был ад. 180 тысяч гектаров земли, больше ста хозяйств. Это было такое несчастье для людей, что трудно описать словами. Через два года до верхов дошел весь ужас произошедшего, и стали восстанавливать прежнюю систему. Тем, кто сегодня хочет сделать подобное — из 450 районов сделать 200, — хочу сказать, что это будет беда побольше той, которая была тогда. Я могу подтвердить, что потом районы восстанавливали крайне тяжело, почти десять лет. Не стоит повторять ошибки».

Василия Клюя избрали в областной совет, и он возглавил областное управление сельского хозяйства, где проработал 15 лет. «Во всем, что было достигнуто, что было создано, построено, — огромная заслуга людей из районов. Не чиновников высокого ранга, а тех, трудяг от земли. Кировоградская область занимала ведущее место в Советском Союзе. У нас были проведены первые в СССР соревнования пахарей в тракторной бригаде Гиталова. У нас организовали первые соревнования мастеров-наладчиков, ремонтников. Состоялся всесоюзный семинар во главе с министром сельского хозяйства по изучению работы механизаторских кадров. Наш регион был далеко не депрессивным, каким его считают сегодня. Мы, что называется, гремели на весь Союз», — вспоминает Василий Семенович, переживший в своей должности четырех первых секретарей обкома и трех председателей облисполкома. В конце семидесятых его «забрали» в Совет Министров, где он отвечал за подготовку и переподготовку кадров. И сегодня он — профессор института последипломного образования кадров агропромышленного комплекса.

Конечно, Василия Клюя отмечали наградами и званиями за все, чего он добивался на своем трудовом пути. Еще работая в Кировограде, он был удостоен Государственной премии в области науки и техники. А в Киеве ему присвоили звание «Заслуженный работник сельского хозяйства». Еще он — лауреат премии «Золота фортуна». «Но самое главное для меня, самое ценное — то, что кировоградцы через много лет решили, что я достоин звания “Честь и слава Кировоградщины”. Высшей награды для меня нет», — говорит Василий Семенович.

У него много боевых наград. Три ордена Красного Знамени, орден Октябрьской революции, орден «За мужество», медаль «За боевые заслуги», медаль Жукова. В канун праздника Великой Победы Василий Семенович Клюй с горечью говорит: «К сожалению, я сегодня остался один из экипажа подводной лодки “217”, в прошлом году похоронил последнего сослуживца. Все послевоенное время ежегодно мы в День флота собирались в Севастополе. Теперь я один…»

У него за плечами долгая, сложная, яркая жизнь. Он по-прежнему бодр и активен, неравнодушен ко всему, происходящему в стране и в мире. И еще он безумно любит Кировоградщину. Любой человек, сказавший, что он из наших мест, становится для Клюя родным и близким. Гиталов, Лисицын, Шлифер… Наши герои уже не с нами. Как здорово, что есть у нас люди, способные и желающие помочь советом и делом, чей жизненный путь являет собой неподражаемый учебник истории. Будьте здоровы, Василий Семенович, живите долго, учите нас, не то мы таких шишек понабиваем…

С 1 января 2006 года вступил в силу Закон Украины «О социальной защите детей войны». Этого закона пожилые люди ждали давно, ведь подписан он был еще президентом Кучмой. Документ установил правовой статус детей войны и определил основы их социальной защиты, гарантируя предоставление льгот и государственной поддержки. Как сказано в законе, ребенком войны может считаться гражданин Украины, которому на момент окончания Второй мировой войны (2 сентября 1945 года) не исполнилось 18 лет. Однако и до сегодняшнего дня не умолкают споры о том, что якобы ни к чему было устанавливать этот статус, что, мол, те, кто воевал, заслужили свои льготы, а дети войны – что они такого сделали, что должны иметь какие-то преференции от государства? Люди, приводящие подобные аргументы, точно есть, хотя мне и моим коллегам пока не довелось встретиться ни с кем из них лицом к лицу. А хотелось бы…

Общеизвестно, что большая часть тех, кому в годы войны было чуть больше 10-12 лет, наравне со взрослыми трудились на заводах и в колхозах, работая на фронт, на будущую победу. Другие, чуть постарше, приписывали себе год-два, всеми правдами и неправдами старались попасть на фронт, и зачастую им это удавалось. А что же те, кто по малолетству своему еще ни работать, ни воевать не мог, — как жилось этим детям и что им довелось пережить? Поговорить об этом я решила со своей мамой, Клавдией Александровной Березиной, учителем с более чем сорокалетним стажем, которой на момент начала войны только исполнилось 6 лет, и с ее приятельницами-соседками, также детьми войны. Я не приукрасила в их рассказах ни одного слова.

Мама моя жила в пос.Ольшаны Харьковской области со своими мамой, бабушкой и дедушкой. Отца ее буквально перед самой войной репрессировали, и семье приходилось очень туго. Мама ее шила, а дед сапожничал – так и жили. Как таковая война началась для них осенью 1941 года, когда немецкие войска подошли к Харькову.

— Мы в тот момент были в огороде. Взрослые что-то делали, а я играла рядышком. Вдруг услышали какой-то гул, а затем увидели огромное количество летящих самолетов. Чьи они были, сначала было непонятно, но, когда они приблизились, из них что-то посыпалось. Дедушка понял, что это бомбы, и вмиг загнал нас в дом. Мама хотела закрыться на щеколду, но он категорически запретил это и велел настежь открыть все двери. Бомбежка была страшная. Когда она закончилась, мы узнали, что погибли многие наши соседи. А буквально на следующий день в село вошли немцы. Мы стоим на крыльце и видим, как с горы едут мотоциклисты – все в черной форме, с автоматами…

Дом наш располагался на центральной улице и был очень большим, и его затем все – и наши, и немцы – занимали под штаб. Мы же все время оккупации прожили в сарае, а то и в погребах и окопах. В первый же день мама моя чуть не погибла. Она была очень красивой женщиной – темноглазая, с длинными черными волосами, и вошедшие в дом немцы приняли ее за еврейку. «Юда, юда!!!» — кричал один из них, направив на нее автомат. «Нет, нет!» – кричали мы все, и вдруг мама протянула руку и указала на портрет своего отца – Георгиевского кавалера, висевший в комнате на стене. Немец, взглянув на портрет и на стоявшего здесь же дедушку, опустил автомат и вышел из дома. Так дедушка спас от смерти мою маму.

Нас выселили в сарай, когда в доме обосновался немецкий штаб. В сарае была малюсенькая комнатка, в ней дед сапожничал, и мы там жили. А иногда и мы оставались в доме, в маленькой комнатушке рядом с кухней. Помню, поселился в доме немецкий офицер, высокий, холеный, у него была маленькая собачка. Он все время носил с собой небольшую железную коробочку с шоколадом и кормил этими шоколадками собачку. Однажды началась бомбежка, и этот немец загнал нас – меня и свою собаку – под кровать, а сам присел возле нее и, достав коробочку, стал кормить собачку шоколадками, ехидно глядя на меня и хохоча… А я плакала, боясь не его собачку, а взрывов бомб… Позже как-то у нас квартировал мадьяр, врач – он ходил в белом пушистом свитере и, поглаживая его, все время говорил: «Кошка, кошка…» Как-то он долго крутился в кухне у плиты, что-то делал, а потом ушел из дому. И вдруг в печи как рванет что-то – конфорки взлетели вверх, а сама печь чудом уцелела. Когда стали на следующий день золу выгребать, нашли гильзу от огромного патрона…

— Я сама не очень помню войну, мне тогда только два года было, — присоединяется к разговору соседка Светлана Ивановна Сирота, много лет проработавшая медсестрой, — но Валентин (Валентин Александрович — ее муж. – Авт.) рассказывал, что у них, а он жил на Донбассе, тоже квартировали немцы. И у одного из них, очевидно, был день рождения, потому что он принес в дом огромный торт с кремом и поставил в комнате на столе. А что такое торт для ребенка, который и хлеба-то вволю не ест? И вот Валентин тайком ходил вокруг стола и пальчиком снимал и слизывал кусочки крема. Когда немец увидел это, Валентина чудом удалось спасти…

Были среди немцев и хорошие, которые как-то потихоньку старались помочь, особенно старикам и детям, рассказывает мама. Ее дедушка очень болел в то время, так немецкий врач лечил его, давал какие-то медикаменты. А один немец (он как-то сказал ее бабушке, что он коммунист, и показывал фотографию своей семьи – жены и двух маленьких дочерей) все пытался сунуть маленькой Клавочке в руки коробку карандашей, но мама категорически запретила ей что-либо брать у немцев из рук. Так когда немцы уходили из села, он все-таки сунул эту коробку ей под подушку. А один из немцев все время тайком, по ночам, бросал в окошко сарая пачки газет, чтобы было чем разжигать печку, а однажды даже курицу бросил, чтобы было чем накормить стариков и ребенка.

Питались они в то время в основном с огорода – что удалось вырастить, то и ели, а зимой меняли на базаре какие-то вещи на зерно, мололи его на ручной мельничке и пекли лепешки. Кроме этого были моченая свекла, какие-то овощи… А еще маленькая Клава с матерью ходили за десятки километров от Ольшан менять вещи на продукты. Мама вспоминает, как она как-то между бомбежками выскочила из окопа, где они все прятались, на огород, быстро нахватала в подол платья каких-то огурцов, помидоров (есть ведь хотелось страшно) и только успела вскочить назад в окоп – и на том месте, где она минуту назад стояла, взорвался снаряд…

— А нам тоже немцы помогли. Нас было у матери трое, и у самой маленькой, шестимесячной Галки, началась дизентерия. Мы жили в селе под Кировоградом, и мама решила идти в город, чтобы найти какие-то лекарства. По дороге встретила немца, который стал расспрашивать ее, куда она идет и где ее дети. Она как могла объяснила ему, и он дал ей плитку шоколада, объяснив, что его нужно давать ребенку, и благодаря этому шоколаду Галку удалось спасти, — рассказывает Майя Алексеевна Ковердий, почти всю свою жизнь проработавшая на швейной фабрике.

— В 1942 году я пошла в школу. Парт не было, сидели по 5-6 человек за столом, тетрадей не было, писали на газетах, на кусках обоев – кому что удалось найти. А мне мама купила на базаре тетрадь в косую линию – это было настоящее сокровище. Она заплатила за нее 150 рублей, в то время как буханка хлеба стоила 75 рублей, — продолжает мама свой рассказ.

— А помните, как мы заклеивали в учебниках портреты Ленина, Сталина, Ворошилова – всех советских политических и государственных деятелей? – перебивает ее Альбина Николаевна Самусь, по профессии рентгенолог. – Учительница на первом же уроке взяла учебники, буквари и показала, что родители должны заклеить, чтобы, не дай Бог, немцы не увидели.

— А какие страшные были бомбежки! – снова включается в разговор мама. – Однажды нам сказали, что отступают немцы и наступают наши, и нам нужно уйти из дому. И мы с мамой отправились ночевать на соседнюю улицу, к знакомым. И вдруг среди ночи – ужас! – грохот, взрывы… Выскочили на улицу, и оказалось, что там стоит колонна немецких автомобилей с включенными фарами — это ее бомбили наши самолеты. Это был кошмар! Взрывы, дети и женщины кричат, сколько людей тогда погибло, я даже не знаю. Мы с мамой чудом уцелели… А следующую ночь решили ночевать у себя дома, так как уже в село вошли наши войска. Мама натопила печку, мы с ней даже головы помыли (а чем тогда мыли – щелоком, золой с водой), разделись, положили одежду рядышком с собой и легли спать. Это была первая ночь, когда мы крепко уснули, и вдруг сквозь сон мы услышали какой-то грохот… А когда вышли – ужаснулись: вокруг нашего дома взорвалось 5 бомб. Мама схватила меня, завернула в ватное одеяло, что-то с бабушкой на себя накинули и выбежали из дома. Мы перелазили через вырванные с корнем деревья, бревна, воронки… Кругом запах гари… Чудом уцелели…

Когда в селе находились наши части, женщины стирали военное обмундирование, белье – и грязное, и окровавленное, и мы тоже помогали им. А потом сушили – все деревья в саду были увешаны гимнастерками, галифе.

— А еще в войну многие прятали от немцев еврейские семьи, особенно детей, — в разговор снова вступает Светлана Сирота. – Старались спрятать их, не выдать немцам, потому что те угоняли евреев в какие-то овраги, в лес и там расстреливали. В Донбассе есть такая Еврейская Балка, где были расстреляны тысячи евреев. Люди не боялись прятать у себя детей. Но находились подлецы, которые шли прислуживать немцам, выдавали евреев, коммунистов, а когда немцы отступали, пытались бежать с ними, а те их не брали…

— Мы тоже прятали у себя в погребе евреев – у нас в селе была женщина-врач, к сожалению, не помню ни имени, ни фамилии ее, у нее была дочь Соня. Хорошо, что погреб был в сарае, где мы жили, и они ночью могли выбраться наверх, помыться, поесть. Помню, у Сони были шикарные длинные косы, и вот однажды Соне мыли голову, и я услышала, как мама с этой женщиной-врачом говорят: «Клавочка, иди сюда, посмотри, какие у Сони волосы!» Я глянула – а они совершенно седые… — со слезами в голосе вспоминает моя мама. Позже эта врач лечила ее маму, то есть мою бабушку, и только благодаря ей та осталась жива и дожила до 84 лет.

— У нас в селе за время оккупации Харьковщины несколько раз менялась власть – то наши зайдут, то немцы, потом опять наши. В 1942 году через наше село проезжал Георгий Константинович Жуков – так дедушка мой вышел его встречать, и Жуков пожал ему руку. Дедушка был страшно горд таким вниманием со стороны великого полководца. В 43-м, во время битвы на Курской Дуге (а это недалеко от Харькова), были самые страшные бои. Осколки от снарядов – и наших, и немецких – мы еще много лет после войны выгребали с огорода. А осенью 1943 года в селе стояла наша часть, очевидно, саперы, — продолжает мама.- И был среди них солдатик, которого я запомнила на всю жизнь благодаря песенке, которую он все время напевал: «Миня наш, Миня наш, а мы Минины. Миня ходит на винтах, а мы – на пружинах». Была уже глубокая осень, земля мерзлая, а он был босиком – только портянки намотаны на ноги. Бабушка моя лечила ему обмороженные раны на ногах и нашла какие-то опорки (сапоги с обрезанными голенищами). Так этот Миня обнаружил в нашем огороде неразорвавшуюся авиабомбу, которая наполовину торчала из земли, и разоружил ее. Представляете себе, что было бы? Она же могла рвануть в любую секунду!

К нашему разговору снова подключается Альбина Николаевна:

— А мы перед войной жили в Казахстане. Отец обслуживал самолеты, их аэродром находился недалеко от Актюбинска. Когда началась война, всех мужчин, естественно, перебросили на фронт, а семьи остались. Там был госпиталь, и в основном все женщины работали в этом госпитале санитарками, медсестрами, нянечками – кто кем. И вот через некоторое время к нам в поселок начали прибывать эшелоны с эвакуированными. Так их всех размещали по семьям, и казахи делились с ними последним куском. А основной едой у них в то время было очень интересное блюдо – я помню его вкус до сих пор. Они брали пшено, прижаривали его и заливали чаем. Так вот они сами ели и кормили всех детей, не глядя на то, свои это или чужие. А однажды пришел эшелон с еврейскими семьями – им было намного тяжелее, чем всем остальным. Очевидно, они были все городские, интеллигентные, не привыкшие к такому быту. Я по сей день помню одну пожилую даму, которая привезла с собой … живую курицу. Так она выводила ее гулять на травку на веревочке. Представляете, у нее не было никого, кроме этой несчастной курицы…

Позже, когда освободили Иваново, мы поехали туда, к дедушке. Ехали в теплушке, часто останавливаясь где-то в степи, на полустанках. Причем остановки были незапланированные, и никто не предупреждал, когда остановимся, сколько стоим, когда поедем – это могло быть и 2-3 минуты, и сутки — двое… Есть что-то нужно было в дороге, а нечего было. Хорошо, что мама захватила с собой небольшой мешочек с солью. Так вот она на каком-нибудь полустаночке, где какие-то тетки ходили что-то продавали, оторвет лоскуток, насыпет туда соли, завяжет узелком и, выглядывая из вагона, не выходя на станцию, что-нибудь купит. А продавали в основном дыни – длинные, ароматные. И вот протянет она соль – и не уверена, дадут ей дыню или убегут, но выйти было страшно, вдруг поезд тронется и отстанешь…

А в Иваново я помню свой первый новогодний утренник. На нем было много детей, в том числе из детских домов. Так вот там давали подарки – 4 галетных печенюшки, завязанные в лоскут ситца. В первую очередь их дали детдомовским детям, а нам лоскутков не хватило, поэтому наши печенюшки были завернуты в какую-то бумажку. Как я плакала от обиды! У меня этот узелок из белого ситца в голубой горох до сих пор перед глазами…

— Мне тоже сестра рассказывала, как мы ехали в эвакуацию, — подхватывает тему Светлана Ивановна. — На станциях каких-то останавливались, а вокруг – составы с цистернами с горючим, с оружием, госпиталя передвижные, и вдруг – бомбежка, все горит, взрывается. Первое время мама всегда выходила из вагона, взяв нас троих. Мне было два года, Лиле – 11 месяцев, и Неля, на 8 лет старше. А потом перестала выходить. Обнимемся все вместе, мама накроет нас руками – и сидим в вагоне: что будет, то будет, главное – что мы вместе. А самое страшное – мы все время хотели есть, говорили ей: «Ты забыла нам дать хлеба…»

Долго еще сидели мы на скамеечке возле дома, и они все вспоминали и вспоминали, как пришла долгожданная Победа и все плакали от счастья, что наконец-то закончилась эта страшная война, как ждали возвращения родных с фронта, как долго еще получали похоронки, как пережили голодовку 1946 года… Я давно уже выключила диктофон, а они все вспоминали и вспоминали, потихоньку вытирая набегавшие на глаза слезы. И подумалось мне: не дай Бог тем, кто рассуждает о том, заслужили ли они какие-то копеечные льготы от государства, кто буквально выкидывает стариков из маршруток, презрительно бросая им вслед «Подумаешь, дети войны… Они же не воевали!», кто рассчитывает, а не много ли это – 49 гривен доплаты к пенсии, не слишком ли они шикуют на эти деньги, а также тем, кто до сих пор пытается заставить стариков отнести последние копейки в суды, требуя положенной им по закону суммы, намного превышающей 49 грн. от щедрот государственных, пережить на своем веку хоть сотую долю того, что выпало тем, чье детство пришлось на страшные военные годы.

Более пятидесяти лет назад жители застраивающегося села Шестаковка, что недалеко от Кировограда, принимали активное участие в прокладывании водопровода. И деньги платили, и траншеи копали, и засыпали землю после того, как были положены трубы. Водопровод селу был нужен совсем не для того, чтобы «зарыть деньги в землю». Просто на территории Шестаковки невозможно выкопать колодец – даже на большой глубине нет родников.

Пришла вода (из соседнего села Украинка) – пришла жизнь, активная и полноценная. Работы было много: железная дорога, овощная база, свеклопункт, ХПП, мастерские, интернат, детский сад, магазины. Да и до областного центра рукой подать. В общем, жили! То, что происходит в Шестаковке сегодня, жизнью назвать крайне сложно.

Воды в сельских дворах нет абсолютно! То, что жители сел покупают газ в баллонах, дрова, уголь, никого не удивляет. Но покупать воду… Да, шестаковцы покупают воду, которую заливают в специально подготовленные бассейны. Хорошо, если приезжает машина-водовозка, но она ездит нерегулярно, время от времени. Один из жителей Шестаковки зимой топит снег и лед, талую воду сливает в бассейн, тем и живет…

Люди берут воду взаймы друг у друга, потом отдают – ведро или кружку, кто сколько взял. Если вы подойдете к любому двору с такой привычной, человеческой просьбой «Дайте воды напиться», хозяин в ответ заплачет. Нет воды. Те, кто едет к родственникам в Шестаковку из города, знают, что лучшим гостинцем будет баклажка воды. В чем же причина этой шестаковской беды XXI века?

Местные жители рассказывают, что перебои с водой начались после того, как к водонапорной башне стали подключаться новые пользователи. Сначала это был интернат, но никто не возражал – дети все-таки. Потом овощная база – тоже отнеслись с пониманием. Совсем недавно – местные фермеры и нефтеперерабатывающее предприятие. Все, мощности водопровода не хватает, чтобы обеспечить село.

Водопровод каким-то образом оказался собственностью предприятия «Газсервис», находящегося на территории Шестаковки. Хотя люди говорят, что обращались в районный совет с письмом, на которое получили очень противоречивый ответ. В одном пункте было написано, что водовод бесхозный, в другом — что сдан в аренду «Газсервису», в третьем – что находится в собственности этого предприятия. Очень сложно при таких формулировках найти ответственного за шестаковское безводье. Правда, деньги за воду (!) люди должны платить тому же руководителю «Газсервиса», шесть гривен с человека в месяц.

Сельсовет от решения проблемы устраняется. Районная власть говорит, что держит ситуацию под контролем. Областная, по словам местных жителей, пытается найти пути решения. Но очень уж долго. 503 жителя села, 130 воспитанников школы-интерната слишком долго терпят и ждут. В своем коллективном письме в редакцию «УЦ» селяне написали: «Нас спонукають на неординарні поступки, а значить, треба діяти. Траса від нас 500 метрів, а залізниця – 100. Як порадите?» Правда, в разговоре с журналистами сказали, что железную дорогу перекрывать не станут – слишком большие убытки могут быть. То есть они, страждущие, могут понять чужие проблемы. Кто же поймет их? Кто поможет?

Однажды приехали люди из Северинки, специалисты какого-то коммунального предприятия, предложили свои услуги по обслуживанию водовода. Но «хозяин» не разрешил, сказал, что это его собственность…

Шестаковку нельзя считать вымирающим селом. Тем более сегодня, когда активизируется тенденция приобретать жилье за городом. В селе живут не только старики, достаточно людей среднего возраста, молодежи. Есть детишки. Правда, давно уже нет детского сада, его постигла та же участь, что и многие сельские дошкольные учреждения – продали и перепродали. Из-за этого детям игровой площадкой служит трасса…

Совсем скоро начнется жаркая пора. Мы обращаемся ко всем, кто может помочь Шестаковке, и особенно к тем, кто обязан это сделать. Примите меры! Верните воду в водовод или организуйте регулярную подвозку! Кроме того, найдите виновных такого нечеловеческого отношения к гражданам Украины. Обещаем, что если ничего не будет предпринято в ближайшее время, мы — журналисты «УЦ» — встанем рядом со стариками Шестаковки, когда они будут совершать «неординарные поступки», о которых предупреждали в письме.

---

P.S. С удовольствием предоставим газетную площадь руководителям Кировоградской РГА, желающим сообщить жителям области и не только, что проблема решена и вода в Шестаковке есть и будет.