Рубрика: 08

Так совпало, что поводов к нашему разговору с известным в Кировограде, Украине и далеко за ее пределами хормейстером, дирижером и педагогом Юрием Любовичем набралось несколько. Во-первых, в этом году исполнилось 30 лет его хору, и в честь юбилея 15 февраля в областной филармонии состоялся концерт «Хоровые жемчужины мира», во-вторых, наше интервью состоялось накануне Дня Святого Валентина, и говорить хотелось, конечно же, о чувствах. Ну а о чем еще беседовать с человеком, у которого такая красноречивая фамилия – Любович? О любви – той самой, о которой сказано так много и так мало, о любви, наполняющей мир красками, о любви, без которой просто неинтересно жить, о любви к женщинам, к Родине и, безусловно, к искусству…

В самом начале разговора он дал свое определение любви – «Любовь – это то, что держит мир». Сказал сразу, не раздумывая, уверенно. Он любит, он любим, он увлечен, он счастлив. И, слушая своего собеседника, я открывала для себя новые грани этого непостижимого чувства. Надеемся, что и вы, уважаемые читатели, найдете для себя те слова и фразы, которые заставят вас по-новому взглянуть на этого хорошо известного многим человека.

…к женщинам

— Это одно из самых важных составляющих любви… Моей мамы, к сожалению, уже нет в живых, но она все время продолжает незримо быть рядом, продолжает быть образцом женщины. Даже будучи в преклонном возрасте, мама сохраняла удивительную особенность – любить всех вокруг. Это была удивительная женщина во всех отношениях – педагог, учитель по профессии и по призванию. Она преподавала в школе русский язык и литературу, и меня всегда поражало то, как ее любили ученики, еще 1956 года выпуска. Представляете, ей было уже 80 лет, она не могла ходить, а бывшие ученики, у которых мама даже не была классным руководителем, постоянно приходили к ней в гости, помнили наши семейные праздники, например, что у нее сегодня золотая свадьба. Помню, они привезли на капоте машины торт, потому что он из-за размеров не помещался в машину, накрыли стол, устроили праздник. Или выпускники встречаются где-то на природе, но обязательно заезжают за ней – она ходить не могла, — так ее эти уже взрослые люди на стульчике сносили вниз и везли на берег речки, в лес, и она в своей инвалидной коляске веселилась с ними. В ресторан на руках заносили…Это большой талант — делать так, чтобы любовь к себе заложить отношением своим и пронести ее через всю жизнь. Мама всегда всем писала открытки. Вы знаете, я – человек довольно известный, но, как ни загляну в почтовый ящик – он постоянно пустой. Но в ящике мамином всегда было полно писем.

В самом конце жизни она дала мне тетрадочку – я вообще не знал, что она ее вела – так вот на обложке этой тетрадочки было написано очень грустное слово «Эпилог». И в этом «Эпилоге» рядом с грустной поэзией были воспоминания еще молодой женщины, когда она была беременна мной. 1941 год – оккупация, она комсомолка, которую посылают на «Красную звезду», сбрасывать с крыши зажигательные бомбы. Слава Богу, в ее дежурства не бомбили… И здесь же — слова, в которых она трогательно описывает свое отношение, переживания, чувства ко мне, – еще не родившемуся мальчику. Без комка в горле это невозможно читать. Когда я боялся темноты, она мне читала «Беглец» Лермонтова — о преодолении страха, трудностей… Сколько раз я ни возвращаюсь к этой тетради, столько раз на меня буквально накатывает ощущение безграничной любви к ней, появляются угрызения совести, что я мало внимания уделял… За все то, каким я стал, я обязан маме.

— Юрий Васильевич, а мама одобрила вашу первую девушку?

— Ой, в таком возрасте не все маме и рассказываешь. Что-то ей знакомые рассказывали, где-то она меня случайно видела. Вы же сами знаете, что мамы всегда ревнуют своих сыновей к потенциальным невесткам. Но она всегда была толерантной.

— Во сколько лет вы в первый раз влюбились по-настоящему?

— «Садиковских любовей» я не помню. Любил где-то начиная с 8-9 класса. И предметы воздыхания я выбирал какие-то недостижимые. Меня прямо в дрожь бросало, когда я подходил к этой девочке, не помню уже, как ее звали. Писал что-то, как я берегу это чувство, как каплю воды, которая, как ее ни храни, все равно испаряется… Но я не был однолюбом. Все время копировал литературных героев, хотел казаться неординарным, чтобы привлечь к себе внимание. Меня привлекал образ Печорина, который говорил о женщинах, что их, как нераспустившийся цветок, к которому влечет, нужно сорвать и бросить на дорогу. Было и такое… Вы знаете, первые разочарования в любви приводят к тому, что ты привыкаешь к биению своего сердца. Думаешь: раз эта меня отвергла, значит, и я имею право отвергать. К тому же рано понял, что обладаю привлекательной внешностью, в то время ходил на престижные танцы в Дом офицеров. Поэтому можно было назначать свидания одной на субботу, а в воскресенье договариваться на среду уже с другой. Огрубел немного. Душу раздирали возрастные противоречия, я читал другие стихотворения: «Потеряла клятва силу, потеряла клятва власть. Поклялась и изменила…» Вот так…

— Как вы считаете, измену можно простить?

— По этому поводу очень хорошо сказал Эдвард Радзинский, когда его спрашивали, много ли женщин у него было. Он ответил единственное: «Всегда надо уходить так, чтобы женщина думала, что это она вас бросила». То есть джентльменом надо быть всегда. Простить ошибку и идти дальше.

— Что бы вы хотели сказать свой жене?

— Я бы, наверное, не сумел жить рядом с нелюбимым человеком. И хотел бы поблагодарить всех, кто сопровождал меня по жизни. Понимаете, я человек нетерпимый, насилия над собой не приемлю. Когда любимый человек рядом, то не важно, сейчас великолепный день или ссора какая-то, – все равно ты счастлив. Ты же понимаешь, что это не какой-то глобальный конфликт, а временная размолвка. Я поражаюсь некоторым актерам, певцам, которые направо и налево рассказывают о своей личной жизни. Это потаенная дверца на семи замочках. Я считаю, что не только женщина, но и мужчина должен быть загадкой. А когда ты все выплеснул – все, с тобой уже неинтересно. Бывает, к сожалению, часто, что любовь проходит. Как в стихотворении:

Еще недавно нам с тобой
Так хорошо и сладко пелось,
Но вот гляжу в лицо твое
И думаю: куда все делось?

Но память прошлое хранит,
Душа моя к тебе стремится.
Так в воздухе еще летит
Убитая в полете птица…

….к Родине

— Фридрих Горенштейн в своем романе «Псалом» хорошо сказал, что нет земли ни украинской, ни русской, ни польской, ни американской. Вся земля – Господня. Поэтому Бог или накажет, или возблагодарит за то, как вы этот кусочек земли сумели преобразить. Как нация смогла им распорядиться. Отношение к своей земле складывается из образованности ее представителей. Поэт Иосиф Бродский в своей Нобелевской речи приводит абсолютно замечательный пример: Гитлер совершил ужасное преступление, когда на площадях сжигал сотни тысяч книг. Но есть преступления и серьезней – когда нация перестает читать. И отношение к земле, то, что называется «патриотизм» — это не «национальная идея», как сейчас многие любят говорить… В Польше говорят так : «Я — католик, я — поляк, я — патриот». Все. И если бы в своей вере, в своем национальном самосознании укрепился бы каждый человек, все проблемы снялись бы сами по себе. А все эти политические баталии – это такой кошмар! Такой цирк, когда они признаются нам, людям, которые их выбирали, в любви!

— Если бы вам дали анкету, где надо заполнить графу: вы – гражданин… Чего?

— Мира. Космополит. Я бы поехал работать в любую страну, где мое искусство было бы востребовано, где его бы ценили. Но в то же время я не могу даже представить себе, что бросил бы Украину навсегда. Работать – пожалуйста. Жить – нет. Мои ученики укомплектовали оркестры Израиля, Австралии, США, и, когда они приезжают домой, я вижу их некую ущербность. Да, у них есть ностальгия, ведь не выбросишь то, что впиталось с молоком матери. Но я не понимаю человека, который говорит: «Ой, я так истосковался! Здесь такие помидоры вкусные, не то, что в супермаркетах… Ой, сало-то какое! А деревенская курочка!» И потом добавляют – вдруг: «Вот въехал на машине в Украину, а дороги-то какие ужасные. Сразу обратно вернуться хочется». Видно, что материальное преобладает. Курочки здесь вкуснее, овощи сочнее, цветы пахнут, а там, оказывается, ему комфортнее, и Родина для него перестает существовать… И это мне абсолютно непонятно.

— А с чего для вас началась Родина?

— Я вспоминаю, как мы, послевоенная пацанва, просыпаемся, я выхожу на улицу, солнце только-только всходит, зябко, а потом припекает солнышко. И я ложусь пузом на цементные ступеньки, беру книгу Катаева, Рыбакова, погружаюсь в мир этих мальчиков, переношусь в другое измерение… Я до сих пор животом помню тепло того цемента… Или помню, как хлеб пах. Это была великая роскошь — иметь кусок черного хлеба в руках, политого постным маслом и солькой посыпанного. Потом им надо поделиться, какие-то слова-заклинания говорить. Это особое ощущение Родины. И то детство, которое я вижу сейчас, намного хуже, чем-то, голодное и холодное, бедное, которое было у меня. Оно другое. И, если бы мне предложили поменяться, я бы ни в коем случае не согласился. Мы же трудностей не понимали. Мы были счастливыми! Хотя игрушками тогда были затворы от автоматов, связки гранат, гильзы, которые бросали в костер, слава Богу, никто не пострадал. Мы лазали на разбомбленный аэродром, выкручивали у самолетов циферблаты…

— Вы не жалели, что распался Советский Союз?

— Вы знаете, сколько тогда бензин стоил? За 1 руб 20 копеек можно было купить 30 литров! 4 копейки – литр бензина. Конечно, мы были счастливы. Заправился – и езжай, куда хочешь! Бутылка минеральной воды стоила дороже! Я все время тогда думал – какой же это парадокс. Сейчас рост цен впечатляет. Но КАК БЫ – подчеркиваю – КАК БЫ появилось что-то другое. Свобода слова. Писать и говорить можно о чем угодно, но кто к этому прислушивается? …Женщинам сейчас проще – могут купить все, что хотят, кому дешевле надо, кому дороже… Все есть. А раньше…Приведу пример. Вот прислали вам с Азовского моря воблы. И где-то из-под прилавка на окраине города тебе выдали пиво. И ты приезжаешь счастливый такой, с этим пивом. А оно оказывается – водой… Обидно. Сегодня же ты можешь купить спокойно и «Черниговское», и «Старопрамен». Но сейчас, несмотря на демократию, мне, как руководителю, надо все время балансировать. Прежде чем сказать слово, ты думаешь, как это отразится на коллективе. Как ни странно, раньше я этого не боялся. Поэтому, с какой стороны посмотреть на эту Родину…

… к искусству

— Искусство основано на взаимной любви. Разве можно в искусстве существовать и думать, что это для тебя работа? Мне очень нравится высказывание: «Искусство живо. Живо кровью принесенных жертв». Действительно, надо жертвовать всем, собой, чтобы искусство жило. Я не говорю о том, когда кто-то что-то намалевал и думает – это шедевр, или там «Жениха хотела, вот и залетела»…

Вот я смотрю фотографии – когда мы с хором где-то отдыхаем. Скажите, если они не любят дирижера, они с ним поедут куда-то?

— Жертвовать многим приходилось?

— Всем, скажу вам так. Я по-своему строю свои взаимоотношения с хором. Вот есть коллективы, которые по 5 произведений «гоняют» все время. Мы – нет. 30-летие начали праздновать в ноябре. 6 ноября сделали одну программу духовной музыки. Потом другую – «Украинская музыка XX столетия», теперь – «Хоровые жемчужины мира», только здесь около 80 произведений. Всегда сложно выбирать репертуар – концерты ведь не могут быть безразмерными. Я все время пою в одном отделении, потому что перерывы расхолаживают. У меня и репетиции такие – без перерывов. Я же, как руководитель, как дирижер — деспот во многом. Не демократ – это точно. Когда я выхожу из себя, тушите свет! Хотя один режиссер когда-то сказал, что, если на одну чашу весов поставить свой талант, а на другую — дипломатию, еще неизвестно, что перевесит.

… Я не люблю «консервировать музыку», записывать ее на диски. Это значит – нет живого общения с исполнителями. И я не понимаю, когда человек приходит на концерт, опускает голову, и, что бы там ни происходило на сцене, он не смотрит, а слушает. Это – ненормально, его надо выгнать из зала. Как можно себе позволить слушать Рихтера, но не видеть его?

Я никогда не понимал, когда поют аранжировки всякие. Когда мы начали Баха петь, тогда поняли все величие этой музыки. Когда наш коллектив был в Польше, в зале, где стоит самый большой орган в Европе, это было нечто. Звук обрушился, как лавина, как извержение вулкана, буквально раздавил тебя, сделал тебя ничтожеством. После этого моя супруга сказала: «Чтоб я эту музыку больше на баяне слушала? Никогда. Лучше выйду из зала». Поэтому живой звук ничего не заменит. Помню, я пел в Сопоте, в огромнейшем зале конкурсную программу, и когда после гробовой тишины шел мимо людей, меня чуть на куски не разорвали, дергали за пиджак, за руки! И когда видишь эту истерию, восторг, в который ты привел публику, то понимаешь, что этого эффекта никакая пластинка не даст.

— Что для вас слава?

— Лауреат Нобелевской премии Элиас Корнетти в книге «Массы и власть» описал дирижера. Он говорит, что, если вы хотите понять, что такое власть, посмотрите на дирижера на сцене. Он один – стоит, а власть всегда изображалась в положении стоя. Пока его нет, зрители беседуют, музыканты разыгрываются… Появляется он – и все замирают. Он поворачивается спиной к публике и оказывает на нее влияние больше, чем он стоял бы лицом. У каждого музыканта своя партия на пюпитре, свой закон. А у дирижера – свод законов. И только по мановению его палочки вы или начинаете играть, или прекращаете. И благодарить себя он позволяет только тогда, когда прервал музыку и развернулся лицом к залу. А славу дирижер хочет одну – в виде аплодисментов.

2006 год известный книгоиздатель и общественный деятель Дмитрий Капранов считает одним из самых трагических периодов в истории независимой Украины. В тот год культурные учреждения массово изгоняли из помещений, в здания музеев, картинных галерей, книжных магазинов, библиотек вселялись банки, фирмы, залы игровых автоматов, даже ломбарды. Именно тогда братья Капрановы поняли, что не могут спокойно смотреть на весь этот беспредел, и организовали движение «Украина — зона культурного бедствия». Теперь Дмитрий и Виталий активно участвуют во всех «культурницьких» мероприятиях и по приглашению кировоградского дирижера Юрия Любовича один из близнецов, Дмитрий, приехал в наш город на конференцию «Искусство принадлежать народу», чтобы рассказать студентам, преподавателям музучилища и журналистам о том, что на самом деле происходит, по его мнению, в государстве.

— Мы подняли голову, пообщались со знакомыми и поняли, что в тот год нам всем придет «гаплик». Сразу вспомнилась культурная революция в Китае, когда Мао Цзэдун поставил задачу уничтожить культуру, которая мешала его политике. Там при помощи хунвейбинов за 2 года была физически уничтожена вся культурная интеллигенция. В Украине происходило то же самое. Только на месте хунвейбинов были известные всем люди в белых сорочках с галстуками, менеджеры, которых рассадили по всем местам – в управления, отделы, на коммунальную собственность. Абсолютно холодные глаза, отсутствие любого разумения ценностей, эмоциональная убогость. И руками этих низовых украинских хунвейбинов была практически уничтожена вся культурная инфраструктура. И только после того, как мы провели форум «Украина — зона культурного бедствия», мы поняли, что в Украине есть люди, которым не все безразлично, которым кусок сала не закрывает глаза. Это наш костяк. Благодаря им мы возьмем штурмом свою Говерлу и станем счастливыми и независимыми от быдла. Если, конечно, нас не разведут по национальностям и мы с дуру не перебьем друг друга…

После конференции мы задали Дмитрию Капранову вопрос, на который «Украине-Центр» уже отвечали многие политики и общественные деятели:

— Почему после 2004 года в Украине «не сложилось»?

— Я не считаю, что не сложилось. Если мы будем рассматривать Украину как человека и будем считать, что она родилась не так давно, то сейчас у нее подростковый, если не детский возраст. Мы просто не готовы ни к чему, мы еще не доросли. То, что первая любовь не всегда приводит к браку на всю жизнь, – это нормально. Если мы научимся все так воспринимать, то следующая любовь уже будет продуктивной. Смотрите, 90-е годы – демократии как таковой не было. Потом типа научились. Появилась демократия абсолютная – массово выбрали директоров, моделей-красавиц, партии. Результат этой массовости нивелировался, и ею стали просто манипулировать. 2004 год – апогей всего. Или вы делаете, как мы хотим, или мы бунтуем, типа так не играем. Неправильно сделали выбор, будем выбирать по-новому.

Сейчас в политической ситуации демократию стали покупать. Не диктовать, а покупать. Демократия пошла в розницу. Вот здесь, перед вами, собрались люди, которые за мешок гречки не продаются. Может, и продаются, но за звания, и не массово. Среди интеллигенции эта самая демократия другая, нормальная, демократия авторитетов. Эдакий мусульманский шариат, когда власть властью, а рядом сидят деды, старейшины и говорят: «Не, так не пойдет». И с ними считаются, с ними нельзя договориться. Их нельзя порубать, как капустный лист. И мы до этого уже дорастаем, у нас потихоньку начинается диалог с политиками. А они там, наверху, растерялись. Что делать? Бабла на выборы нет! Они не могут голоса покупать, агитку нельзя привычно проводить, без бабок выборы – не выборы. Сейчас, слава Богу, кризис. Он, как любое испытание, дает шанс здоровой части организма выжить, а нездоровой отмереть. А у нас с вами на самом деле будет шанс. Вернуть диалог и с государством, и с бизнесом.

— Что будет дальше?

— Вот смотрите, я ехал в Кировоград и проезжал села. Там школы заваленные, обшарпанные, с грязными стеклами, в медпунктах крыши текут. Но обязательно посмотрите на церковь. Красивые, ухоженные домики, священник в позолоченном облачении. А теперь давайте подумаем – кто финансирует школы, больницы? Бюджет свыше. Кто финансирует храм? Община. Местная община. Подсказка лежит на поверхности. Люди добрые, победить должно сильное местное самоуправление. И тут вопрос: какой бы политический строй ни выбрали, вам что, школы не нужны? Медики не нужны? Чего вы не найдете лучшего учителя, не будете ему платить нормальные деньги и не поставите его учить своих детей? Почему это может делать церковь, а вы — нет?

Я за то, что называется МЕСТНЫМ. Это не сельсовет, а группа авторитетных людей, которые могут убедить собрать деньги на нужное дело. И руководить должны авторитеты. Если он не авторитет, снимать его надо и гнать в три шеи. Это будет формирование государственной идеологии снизу.

— А если народ дойдет до отчаяния и возьмется за вилы, чего многие боятся…

— А чего бояться? Нормальный процесс. На Майдане, к сожалению, до этого не дошло. Я – мужчина, и у меня от природы меньше гуманизма, чем у женщин. Но смотрите, сегодня суды принимают решения, какие угодно. Они там больные на всю голову. Прокуратура занимается рэкетом. СБУ промышляет централизованным бизнесом. Исполнительная служба – говорить не хочется… 4 ветви, которые должны обеспечивать справедливость в государстве, не работают. Какой выход? Две пули в интимной обстановке и почти натуральное самоубийство чиновника. Правильно? Правильно. И сейчас начнутся самосуды, увидите. Достали! Они должны испугаться. Потому что местная община возьмет и выступит против головы сельсовета, против того же прокурора, против местного мента и скажет: «Чуваки, что такое? Взяли, нормально заработали и не мешайте нам хорошо жить». А тех, кто не испугается, просто перебьют. Тогда, может, и суды судить начнут нормально…

— Картинку вы рисуете ту еще… Ну хоть символы у сегодняшней Украины остались?

— Символы есть внешние и внутренние. Они контрастные. Внешним символом Украины всегда был уголь. Это была такая культура на экспорт, условно конвертируемая. Образом Украины изнутри всегда был Шевченко. Он спиной стоял к границам, поэтому его остальные не видели. Точнее, видели какого-то усатого мужика, и все. Сейчас я могу говорить только про внутренние. Внешние я не знаю, может, Евро, может, Кличко, может, футболист, может, и Юлия Владимировна а-ля Марко Вовчок, или паралимпийская сборная, или яхтсмены… Внутренняя Украина – с этим сейчас очень сложно. Есть разрыв поколений. С одной стороны, недвижимые «забронзовевшие» фигуры, застывшая классика – Мазепа, Бандера, Петлюра, Хмельницкий. К ним можно относиться как угодно. Они – бронзовые, они тебя не накажут и не позовут к ответу. А подростки, молодежь формируют символику динамичную, она заражена энергией, она тянет за уши, не дает сидеть и обрастать мхом. И в ней сейчас основной дефицит. Серьезным объективным влиянием пользуются фестивали Скрипки, такие, как «Країна мрій». Это заразно и копировочно. На литературном уровне очень сильным, но ограниченным в перспективах выглядит интеллектуальная украинская литература Забужко, Андруховича и т.д. Она людей поджучивает, раскрашивает их жизнь яркими красками.

…Вы знаете, сегодня украинская культура развивается, как сектор российской. Украинская культура, как явление автономное, должна удовлетворять вкусы всех. Приведу пример книг, я в них больше всего разбираюсь. «Художка» на самом деле — это 20% продаж. Есть же и справочники, и методички, альбомы, монографии, и так далее, и тому подобное. И если я хочу, чтобы потребляли только украинское, я должен удовлетворить все группы читателей. А я не могу. 80% отдано соседям. Нормальная страна издает 100 тысяч книг, чтобы себя удовлетворить. Украина издает 17 тысяч. Выходит, что, если я хочу жить украинской культурой, если я ограничиваю себя этими 18%, я – сектант. Ну, короче, конченый. Отсюда украинский психологический феномен: или ты профик (профессор. – Авт.) или ты маргинал. Если ты на чем-то «поехал» – а мы, литераторы, все поехавшие, – значит, ты националист. И так во всех сферах. Мы как нормальная культура не отвечаем своим потребностям, поэтому являемся частью чужой культуры. Поэтому я всегда говорю, что «украинская культура» — это культура для людей «с особыми потребностями», паралимпийская…

По статистике каждые 5 секунд в мире рождается 300 незрячих людей. «Незрячий» – странное слово. Представьте, что вам надели на глаза черную повязку и ее невозможно снять. Хорошо, если повязка неплотная и сквозь ненавистную пелену ткани различаются силуэты, оттенки, предметы. Мир есть, но он тусклый, странно искаженный, неправильный. С таким представлением о мире на территории Кировоградской области живет около 2 тысяч человек. Взрослых, зарегистрированных в областном УТОСе. Сколько детей – сказать сложно. Им не ведется счет, на учет в УТОС ставят только достигнувших совершеннолетия.

В детском мире незрячих все по-другому. Мир сказок – только на слуху, игрушки – на ощупь, друзья – дома под присмотром взрослых, этих детей никогда не попрекнут фразой «Куда же ты смотрел?», и они, как никто другой, понимают значение высказывания «видеть сердцем». Какой путь слабовидящим предстоит пройти, чтобы хоть как-то суметь адаптироваться в этом темном царстве, мы и попытались узнать.

Отечественной системой образования для слабовидящих предусмотрены детские садики, школы-интернаты, вузов, естественно, для них нет. В Кировограде, например, есть два специализированных детсада – 46-й, на перекрестке улиц Гагарина и Луначарского, и 29-й возле старого автовокзала, где мы побывали. Туда ходят дети с нарушениями зрения. Полностью слепых сейчас среди них нет, а несколько лет назад была одна девочка, но сейчас родители увезли ее в Харьков, в специальную школу. Уютная, почти домашняя обстановка, в аквариуме плавают рыбки, щелкает клювом попугай. Ребята дошкольного возраста здесь приобретают первые навыки социализации. Общаются, готовят утренники и праздники, проходят необходимые лечебные процедуры в виде игр. Воспитатели говорят, что малыши очень любят процедурную, в которой нет пугающего «медицинского» духа. Некоторые родители приводят своих чад только на время коррекции зрения, а потом забирают домой. Все демократично, а главное – бесплатно.

Известную систему Брайля здесь не изучают. Рано. Да и хоть слабо, но видящим она в жизни может не пригодиться.

— Они замечательные, — говорит заведующая Юлия Катеринич, глядя на тихо посапывающих во время сонного часа детишек. – Добрые, отзывчивые, талантливые. Мало у кого этот порок врожденный. Многие малыши родились полностью зрячими, но потом, в результате осложнений после того же гриппа, зрение резко упало…

К сожалению, констатируют медики, естественный прогресс со зрением у этих малышей наступит, если случится чудо. Надо только не усугублять, поддерживать зрение на том же уровне и учиться жить с этой проблемой.

Жить, учиться, получить полноценное среднее образование дети с проблемами со зрением могут в Кировоградской специализированной школе при интернате, который находится на Новониколаевке, а также в Знаменском и Светловодском интернатах для слабовидящих. Здесь ребята учатся по полноценной школьной программе, по окончании школы получат стандартный диплом ООШ, только кроме обычных школьных предметов они еще изучают специфические – в частности, социально-бытовую реабилитацию. К примеру, в разделе «Продукты питания» учащиеся пробуют овощи, фрукты на ощупь, практически на ощупь учатся их готовить, в «медицине» школьникам показывают и рассказывают, как оказать себе первую помощь, как найти в городе аптеку. Когда дети изучают транспорт, то выходят на «экскурсии» — запоминают, как заходить в маршрутное такси, автобус, где размещены сиденья и т.д.

Как рассказали учителя Светловодской специальной общеобразовательной школы-интерната, у ребят с ослабленным зрением очень развита сенсорная память, интерьер и ландшафт они воспринимают по отношению к себе. В помещении для них очень важно запомнить, где находится центральный предмет, так называемая точка отсчета, которой могут стать стол, тумбочка, кровать. На улице эту же роль может играть обычное дерево. Расположение остальных предметов, домов, улиц запоминается относительно этого предмета, ситуативно выбранного центральным.

Например, одна девочка, практически слепая, наизусть знает количество ступенек и метров, разделяющих поворот от поворота в здании школы. И, глядя на нее, весело скачущую по коридорам, сложно представить, что она ничего не видит.

Такова особенность незрячих детей, что помимо дефекта зрения у них часто наблюдаются и недостатки в речи, движениях, они просто не могут копировать взрослых. Поэтому в школах работают также логопеды, которые постоянно занимаются со школьниками. Кстати, специалисты отмечают, что полная или частичная потеря зрения компенсируется развитием других способностей. В Светловодской школе-интернате, например, училась девочка, которая видела очень и очень плохо, зато изумительно вязала. На ощупь.

Весь дидактический материал адаптирован к особым потребностям учеников. Учебники здесь большие, с крупным шрифтом и громадными иллюстрациями. Для того, чтобы слабовидящие могли увидеть хоть что-то, в интернате есть мультимедийный экран, на котором можно воспроизводить каждую страницу текста. Кстати, таблицу умножения ребята запоминают на слух, как стих, или же зрительно, ориентируясь на изображение экрана. Привычными школьными досками здесь, естественно, пользуются очень редко. Весь необходимый наглядный материал преподаватели изображают на индивидуальных карточках – крупно, яркими фломастерами. Кстати, в таких школах есть и лингафонные кабинеты – они незаменимы при изучении гуманитарных предметов, особенно литературы. Здесь школьники слушают художественные книги, параграфы учебников. Но чаще всего им читают учителя. По нескольку раз, буквально «разжевывая» все, раскладывая по полочкам памяти. В классах интернатов мало детей, поэтому учителя могут работать с каждым фактически индивидуально.

Незрячие дети де-факто имеют все шансы получить нормальное среднее образование, которое можно при желании продолжить в профтехучилище или вузе. Де-юре тоже. Кировоградский интернат подписал договор с КГПУ им. Винниченко о квотах для своих детей, которые могут поступать сюда вне конкурса. После окончания Светловодской специализированной школы выпускники могут продолжить обучение в Новоукраинском ПТУ (по назначению врача), в Геническом медучилище, где готовят великолепных массажистов, или попробовать свои силы в педуниверситете. Но сегодняшние студенты, заезжая на время учебы в родную школу, жаловались – тяжело все-таки дается незрячим обычная образовательная программа, не адаптированная под «особые потребности» детей. А те, кто стал на учет в УТОСе, могут воспользоваться шансом и поступить в Харьковскую юридическую академию.

Председатель областной организации УТОС Борис Батехин говорит, что не часто, но сталкивался со случаями, когда незрячие люди после окончания вузов работали бухгалтерами, экономистами, юристами… Хотя, кажется, это скорее исключения из правил. Все-таки большинство слабовидящих находят работу в системе учебно-производственных предприятий Всеукраинского общества слепых, которые, к сожалению, во время кризиса остановились. В зависимости от степени сохранности зрения они становятся сборщиками электроарматуры и изделий из пластмассы, а также картонажниками — при условии предварительного обучения на рабочем месте:

— Мы даем незрячим возможность приоткрыть свой темный мир, общаться с людьми, не понаслышке знакомыми с одной и той же бедой. У нас есть хор, мы часто играем в шашки (со специальными выемками для фишек. – Авт.), разговариваем, — рассказывает Борис Леонидович. Он сам потерял зрение 9 лет назад, в 45 лет. Сложно было смириться с этой темной постоянной «повязкой». Годы депрессии, замкнутости, отчаяния. Говорит, ему помогли люди. Знакомые, которые не дали остаться один на один с горем, буквально через силу вытащили его в свет, выбрали председателем областного УТОСа. Теперь он живет практически полноценной жизнью. Пользуется «говорящим» мобильным телефоном, много рабочей информации держит в голове, ждет, что на специальные тифлокомпьютеры, которые уже есть в УТОСе, поставят программу Джауса… А еще членство в УТОСе дает право на отдых в ведомственных санаториях и киевском реабилитационном центре, который, по рассказам пациентов, творит настоящие чудеса, прежде всего — психологические.

— Очень обидно, когда самостоятельно не можешь человеку помочь. Вот недавно к нам мама привела 19-летнего сына. Я говорил с ним часа полтора, бился… Он кричит,
нервничает, повышает голос на мать: «Зачем ты меня сюда привела?» Я говорю, мол, родители не вечны, ты должен сам научиться деньги зарабатывать, а там, глядишь, и семью создашь! – говорит Борис Батехин. — Но все оказалось бесполезно. Отчаявшийся слепой мальчик отказался от социализации…

Но закончить хотелось бы хорошим примером. В Кировограде живет женщина, совершенно слепая. Она пишет стихи. И иногда читает их слушателям со сцены. Красивая женщина с великолепно поставленным голосом декламирует свои произведения, не глядя в блокнот. Пальцами рук она перебирает белую бумагу. Точка-точка-точка… Она пишет стихи шрифтом Брайля, которому у нас практически нигде не учат. И в разнообразии слегка выпуклых точек слепая поэтесса научилась в темноте видеть свет…

Рекламное агентство «Антураж А» в этом году будет отмечать свое пятнадцатилетие. Его директор Ирина Саенко полтора десятка лет назад первой в областном центре проторила дорожку на рекламном поле Кировограда и с тех пор просто вынуждена идти впереди всех, предчувствуя, предсказывая и испытывая на себе все веяния времени. «Антураж А» — это опыт, а значит, авторитет. Наше интервью — с Ириной Саенко.

— Ирина Анатольевна, говорят, рекламные агентства одними из первых пострадали от кризиса. Как живется вашему предприятию?

— Нашему — нормально. Объясню почему. Мы вовремя пришли к выводу, что в небольшом городе фирма, занимающаяся только одним родом деятельности, долго не продержится. Именно поэтому я стала развивать новое направление — полиграфия и рекламно-сувенирная продукция — и убедилась: сегодня выживут только многопрофильные рекламные агентства. А, например, «наружникам» именно в Кировограде придется тяжело. В ситуации, которая сложилась, наружная реклама пострадала первой. Но я могу заверить, что это временно. В условиях кризиса серьезные компании однозначно захотят выделиться. И «выделяться» они будут с помощью рекламы. Смею заметить, что кризис — не худшее время для подготовленных рекламистов.

— В таком случае, что собой представляет рекламный рынок Кировограда?

— Есть крупные рекламные агентства, которые занимаются «наружкой» (вывески, таблички, стенды и т.д.). К сожалению, очень мало агентств, специализирующихся на билбордах и сити-лайтах. Их можно по пальцам пересчитать. Я говорю о кировоградских. Все остальное — представители разных иногородних РА. В свое время я говорила о том, что нельзя на наш рекламный рынок запускать чужие агентства, это приведет к тому, что свои обанкротятся или этот бизнес будет для них невыгоден. Что и произошло.

— Как место прописки агентства отражается на бизнесе?

— Дело в том, что сетевики имеют свои биллборды по всей Украине и за счет этого выживают. А кировоградцы — только в своем регионе. Принят регуляторный акт, предусматривающий некое послабление для рекламистов. Если они будут размещать социальную рекламу, то за плоскости могут не платить в управление архитектуры. К этому можно относиться двояко (и я так отношусь). Если бы эти льготы были только для кировоградских рекламных агентств — было бы понятно и оправданно. Но это незаконно, ведь на рынке все должны быть в равных условиях. В то же время местные власти могли бы каким-то образом дифференцировать. Ведь местная фирма — это люди, семьи, а у представительств — один человек в городе, и все. Получается, что свои рекламные компании — банкроты, а сетевики развиваются. Я об этом предупреждала очень давно.

— Тем не менее, можно говорить о том, что кировоградский рекламный рынок прозрачный?

— Однозначно — да. Мы шли к этому много лет, и сегодня в Кировограде порядок в документации рекламистов идеальный. У нас все, как предписывают Закон «О рекламе» и типовые правила. Областной Союз рекламистов, который я возглавляю, нашел общий язык с управлением архитектуры и департаментом градостроительства. Договора такие, какими должны быть. К нам обращаются из других городов с просьбой поделиться опытом. В некоторых регионах разрешение на рекламу выдают на год. А по закону, должно быть — пять лет. Повторюсь: в документах у нас идеальный порядок. И к этому привела наша многолетняя борьба, мы все в равных условиях. Тем не менее, хотелось бы поблажки для кировоградцев. Кстати, в некоторых городах местная власть поступает именно так.

— «Антураж А» занимается наружной рекламой?

— Не всеми видами. Я убрала из своего бизнеса передачу своих билбордов и сити-лайтов в аренду и объясню почему. Не хочу себя хвалить, но получается, что всегда иду на шаг — два шага впереди. Вот очень много разговоров было вокруг экрана, который поставили на площади Богдана Хмельницкого. Но ведь это будущее. А не страшные металлоконструкции, завезенные из других регионов, которые не вписываются в архитектуру нашего города. Я на протяжении пяти лет говорю о том, что город надо привести в порядок. Это несложно. Надо взять карту города, определиться, в каких местах можно ставить конструкции, а в каких — нет. Мы же запрудили город так, что смотреть противно. Какой бы качественный клей ни использовали, после дождя постер отпадает и висят ошметки. И если «наружники» кировоградские, их без труда находит специнспекция. А иногородним дела нет, их и найти не так просто. Как всегда — кто работает, того и погоняют.

Конструкции должны быть одинаковые, единой формы. И в четко определенных местах. Добились мы порядка в документации, можно добиться порядка и в этом.

— А какие у вас отношения с властью?

— Нормальные. Мы говорили о билбордах, сити-лайтах. Но есть еще наружная реклама в виде вывесок. А еще есть архитектура. Хочу высказать точку зрения не архитектора и даже не рекламиста, а простого обывателя. Есть здания, имеющие архитектурную ценность, а рядом непонятные постройки и пристройки. Никто не против развития бизнеса, новых магазинов. Но ведь надо выдерживать стиль. Мы говорим о возвращении имени Елисаветград? Но зачем распространять этот архитектурный «суржик»? Мне очень жаль наш Кировоград. Я не коренная жительница города, но люблю его и сожалею о том, что происходит.

— Должен быть рекламный стиль?

— Обязательно. При горисполкоме существует художественный совет, где каждая вывеска должна согласовываться. Несколько лет мы успешно работали, но в последнее время имеет место какой-то обвал непонятной рекламы. И последняя капля (и Союз рекламистов готовит письмо по этому поводу) — это «панно» на здании Главпочтамта. Кто разрешил повесить рекламу на памятнике архитектуры? С двух сторон между оконными плоскостями на протяжении всего здания по ул. К.Маркса с поворотом на ул. Гоголя размещена немасштабная реклама, выполненная со всех точек зрения непрофессионально, т.е. имеется несовместимость формирующих элементов относительно пропорций, форм и цветового решения, что портит внешний вид здания. Есть масса рекламных агентств, управление архитектуры, которые могли бы помочь в разработке наружных вывесок. Это центр города! Как специалист могу сказать, что такую рекламу вообще давно уже не делают. Реклама — это элемент оформления фасада здания, но никак не его уродства.

Если бы все рассматривалось на художественном совете, где собираются специалисты, поверьте, город был бы намного краше. Но это уже зависит от порядочности рекламистов и заказчиков. Я свои проекты всегда выношу на обсуждение. Ведь несколько мнений — это всегда хорошо. И еще хочу сказать, что наше агентство никогда не делает того, что нам самим не нравится. Если у заказчика есть идея, которая, мягко скажем, «не совсем», мы его переубеждаем. В итоге от сделанного удовольствие получают абсолютно все: и заказчик, и исполнитель, и люди, которые на это смотрят.

— Можно ли сделать процедуру прохождения через худсовет обязательной?

— Нет рычага, методов воздействия. Попросту говоря — нет штрафов. Тем более сегодня, когда четко разграничивается, что такое реклама, а что вывеска. Владельцы зданий должны получать паспорт фасада. Внешний вид фасада утверждается специалистами. Этого нет, поэтому город так выглядит. Мы хотим узаконить худсовет, уже даже разработали положение. Будут штрафы — будут ответственность и порядок. Уверяю, что город преобразится и станет гораздо красивее.

Кстати, мы на художественном совете обсуждали очень интересную тему. Все знают, что проводится реконструкция площади перед горисполкомом, что там будет памятник Пашутину. В связи с этим было бы нелишним привести в порядок фасады напротив площади. Ведь там расположены магазины, хозяева которых оформили фасады в стиле «кто во что горазд». Так не должно быть. К нам будут приезжать гости, фотографироваться возле памятника. Противоположная сторона улицы должна составлять ансамбль с площадью. Было бы желание, а специалисты, которые это разработают и реализуют, найдутся.

— Вы в любых ситуациях просто-таки излучаете оптимизм. Какими будут ваши прогнозы насчет будущего?

— У меня растет дочь, которой в этом году будет пятнадцать лет. Я хочу сказать, что поколение нынешних пятнадцатилетних совсем другое. Они не такие, как мы. У них совершенно другие мозги, они более творчески подходят ко всему. Нас тяжело перестроить, а они более гибкие, лучше понимающие и воспринимающие изменения, новинки. Они живут по принципу «я докажу, я смогу». Как это здорово! Их много, за ними будущее. Это значит, что перспектива у нас есть. Следовательно, все будет хорошо. И в рекламном бизнесе в том числе.

Украинская политика насквозь символична. Со многим, например, с эффективностью в ней, есть большие проблемы, но зато с символичностью — все в порядке. Причем как наверху, так и на местах.

Возьмем, к примеру, здание Кабинета Министров на Грушевского в Киеве. Оно то ли полукруглое, то ли чуть эллипсовидное, но точно не прямое. Вот и в деятельности абсолютно всех правительств, там заседавших, прямой и понятной политики никогда не было. Дальше — больше. Все самые большие начальники, премьер и вице-премьеры, сидят на седьмом и восьмом этажах этого здания. Попав в него, ты сразу попадаешь под первую проверку, а потом — еще одну, это все на первом этаже. Но даже потом, когда уже едешь в лифте, на четвертом этаже он останавливается, и очередной грозный прапорщик вновь проверяет давно проверенные документы, двери закрываются, и лифт везет дальше наверх. Это категорически четко символизирует всю забюрократизированность всей нашей системы управления. Не бывает так, чтобы на пути к цели тебя лишний раз не остановили по совершенно бессмысленному поводу. Ну действительно, зачем, я же уже проходил через металлоискатель, меня тщательно проверили, да и заявился я сюда не чайку попить, а по делу, приглашен, люди знают, внесен в списки…

Напротив места работы нашего Президента, на улице Банковой, находится знаменитый дом архитектора Городецкого, известный как дом с химерами. Продолжать или вы все уже и так поняли с символами?

И так в любом городе Украины. Вот взять Одессу: далеко не каждый одессит скажет вам, где располагается областная государственная администрация. Редчайший случай – главная вроде бы власть в регионе обитает не в центре. Да и одесского губернатора мало кто знает, да и чего о нем знать, главное его достоинство в том, что он, Николай Сердюк, родом из села Хоружевка Сумской области. И администрация его располагается по проспекту Шевченко.

А вот мэра Одессы Эдуарда Гурвица знают далеко за пределами города. И сидит Гурвиц на Приморском бульваре (хотя точнее — на Думской площади), в самом лучшем месте Одессы. И это вполне точно символизирует, кто в Одессе настоящий хозяин, а кто из Хоружевки приехал.

Харьковом сейчас руководят два веселых товарища — Добкин и Кернес, прославившиеся знаменитым роликом в Интернете, про «текст как-то по-дебильному написан» и «тебе никто денег не даст». Так вот, в одном большущем здании в Харькове, на площади Конституции, располагается не только мэрия города, но еще и «Детский мир», и институт искусств, объединяющий консерваторию и театральный институт. И кто скажет, что эти два артиста таки не пропитались творческим духом от соседей-студентов? И теперь не по-детски зажигают?

А здание областной власти на площади Свободы — совсем другое дело. Раньше в нем располагался ЦК Компартии Украины, и аура сильной власти не покидает это здание, в котором много лет руководил ныне покойный Евгений Кушнарев. На сегодня Арсен Аваков – кажется, единственный во всей Украине губернатор, которого Ющенко как назначил после победы на выборах, так он и сохраняет за собой кресло. (В Кировограде за это время уже три губернатора и один и.о. сменились.) Так что, вероятно, здание областной харьковской власти передает что-то своему хозяину.

Практически по всей стране местные власти — как областные, так и городские — сидят в построенных в советское время зданиях. Часто это серые, угрюмые, несимпатичные бетонные коробки, и чаще всего горожане и жители регионов местной власти не симпатизируют. Такими смотрятся областные и городские обители власти в Полтаве, Сумах, той же Одессе. Но невозможно представить, чтобы в подобном «изделии» из стекла и бетона располагалась бы власть в старинном красавце Львове. И действительно – городская ратуша на площади Рынок, в которой сидит мэр со своей командой, — уникальное, великолепное, историческое здание. Не всем городам Западной Украины так повезло, разве что еще в Ивано-Франковске местная власть расположилась в неплохом доме.

А что родной Кировоград? И областная, и городская власть расположились в довольно симпатичных зданиях. Стиль их понятен – сталинский псевдоклассицизм, монолитность и надежность с высокими потолками, в гранитной и мраморной отделке.

Городской власти повезло. Далеко не во всяком городе мэрия имеет особое, специфическое обозначение, свое название. У нас здание горсовета и горисполкома называют Дом с колоннами. Мне почему-то, когда я слышу в очередной раз такое название, в голове рисуются колонны трудящихся, вышедших на какой-то коммунистический праздник. Колонны сами у нас какого-то смешанного стиля. Есть несколько видов классических колонн, так называемых ордеров – коринфский ордер, дорический, ионический. При каждом все расписано – наличие каннелюр и прочее. Наши колонны без каннелюр (это продольные выемки, бороздки, характерные для большинства ордеров). Так что их можно отнести к тосканскому ордеру, хотя долженствующие при таком быть капитель, абак и прочие детали подгуляли.

В общем, колонны гладкие и ровные. Как мозги некоторых кировоградских политиков, без лишних извилин. Такая же прямая и понятная политика многих наших руководителей. «Что бы ты сделал, если бы стал царем?» — «Нацарював бы сто рублів і втік».

А что с пристанищем власти областной? Она крепко сидит на площади Кирова. Мне само здание областной администрации кажется мрачноватым. Но в нем хорошо обороняться, держать осаду — так оно выглядит. Можно месяц против врагов продержаться. Лишь бы харчи были. Внутренность здания — стандартная из стандартных. Если бы предположить, что меня вдруг как-то неведомой силой забросило бы вовнутрь и я бы не знал, в каком я городе, то сразу бы и не определил, где я. Особенно похожа наша областная власть изнутри, то есть место ее обитания, на Харьков и Николаев.

Очень характерными и символичными выглядят на Кировоградщине обители практически всех районных администраций и мэрий или поселковых советов. Это торжество серости, неприглядности и бедности нашего региона. Я во всех районах бывал, за слова отвечаю. Да что говорить, если много лет в Смолино, поселке не самом бедном благодаря урановой шахте, поселковый совет располагался в бывшем детском садике? А в других районах страны я видел другие примеры. Например, в богатейшем райцентре на Виннитчине, в Немирове. Понятно, там весь городок работает на водочных заводах с миллиардным оборотом, и все очень неплохо себя чувствуют. Вот и от здания районной власти там просто веет зажиточностью, достатком. Это притом, что здание обычное. Но выдают мелочи, — добротные двери, пластиковые окна, свежая краска, недавно крытая крыша…

В Кировоградской области такого просто нет. Что ж, будем верить, что скоро и у нас где-нибудь в Устиновке будет радовать глаз новая черепица на здании власти. А пока все дома выглядят, как того и заслуживают. По Сеньке и шапка…