Александр Петик: «Принципы – это первое, что мешает удержаться в должности»

Наверное, это интервью надо было записать раньше, несколько месяцев назад — чтобы представить кировоградцам нового главу области, так сказать, изнутри. Но тогда наверняка не получилось бы такого разговора: все-таки сегодня председатель ОГА уже может оценить ситуацию в регионе, откровенно, по-свойски, рассказать о себе, о своем прошлом и планах на будущее. Впрочем, и отложить это интервью «на потом» мы не рискнули — на столе у Петра Порошенко в числе прочих прошений об отставке лежит и заявление Александра Петика.

В кабинете председателя Кировоградской облгосадминистрации на стене, где у его предшественников висел портрет действующего Президента, висит портрет Тараса Шевченко. Александр Петик сказал, что, где бы он ни работал, какую бы должность в каком кабинете ни занимал — Кобзарь всегда с ним. На лацкане пиджака губернатора — мини-герб Кировоградской области.

Наша беседа была продолжительной. Губернатор извинился за развернутые ответы на наши вопросы, но мы были абсолютно не против послушать то, что мало кто из кировоградцев знает.

— Александр Владиславович, получается так, что у вас есть все шансы стать самым краткосрочным губернатором Кировоградской области. Как вы к этому относитесь? И предвидели ли это в марте?

— Безусловно предвидел. Каждый чиновник должен «держать в ранце» заявление об уходе и в любой момент ждать указ, приказ, распоряжение. Это совершенно нормально. Более того, мы же как-то пытаемся приблизиться к Европе, а там все так и есть. У нас же чиновник в случае увольнения переживает маленькую социальную смерть. Это началось в сталинские времена: если тебя снимают с должности, значит, дальше последуют камера и конец жизни. И это сидит у нас в крови: держаться за должность зубами, любым способом, со страшным унижением, в том числе с нарушением моральных барьеров — то они в одной политической силе, то в другой. Это вообще-то деморализует и приводит к тому, что у нас в среднем и высшем звене формируется не элита, а контр-элита, люди по определению без принципов. Потому что принципы — это первое, что мешает удержаться в должности.

Если вы заглянете в мою трудовую книжку, увидите там сплошную пестроту. Мне, как любому человеку, должно быть не раз стыдно даже в течение одного дня, и бывает стыдно, безусловно, но я горд тем, что в жизни всегда мог сделать правильный выбор.

— Как вообще состоялось ваше назначение? Стало ли оно для вас такой же неожиданностью, как для нас?

— Любое назначение можно сравнить со словами, сказанными Блохиным: «Гол — это маленькое чудо». Все равно что-то решается на небесах. С одной стороны, назначение было воспринято мною спокойно, без эйфории, в соответствии с возрастом — все-таки полтинник уже есть. А с другой стороны, ситуация была крайне сложной: как раз в Крыму начинался «тяни-толкай», в правительстве не могли сообразить, что происходит. Я помню этот день. Бывает, история растягивается. А бывают сгустки, когда в один день или в одну ночь происходит много событий. Так все и произошло, и я оказался здесь.

К неслучайностям, наверное, относится то, что, как помощник депутата, я сюда часто приезжал, наблюдал, контактировал. И даже присутствовал на сессии, когда избирали Черноиваненко. И неслучайно то, что у представителей политической силы, к которой я отношусь (ВО «Свобода». — Авт.), не такой большой опыт управленческой и, если хотите, бюрократической работы. Но там достаточно людей, понимающих, что нельзя ставить какого-нибудь комиссара. Если все эти факторы свести воедино, получится, как писал Гегель, «через другую случайность пробивается необходимость».

— А что вы знали о Кировоградщине до своего назначения?

— Во-первых, в 85-м году, если бы мне дали диплом, я бы оказался ассистентом кафедры философии кировоградского пединститута. Наверное, я уже тогда интересовался Кировоградщиной. Во-вторых, я очень люблю страноведение. Спросите меня о любой стране, я вам расскажу ее историю, этнографию, народности, религию и даже как там кофе готовят. Может, не про все, но про многие.

— Очень любопытно. Не уезжайте, будет о чем поговорить в будущем.

— А я не уеду. Я никуда не денусь. Для того, чтобы остаться здесь, совершенно не нужно, чтобы непременным условием было пребывание в должности главы администрации.

— Многие моменты в вашей биографии удивляют. Например, как вы, мальчик из благополучной киевской семьи, студент-философ, оказались в Сыктывкаре да еще и в нефтяной шахте?

— Нас в семье пятеро детей. Два брата и две сестры в Киеве, и никуда не ездили. А я… Получилось так, что мой отец, будучи студентом харьковского университета, несколько лет жил в одной комнате с Иваном Светличным, который считается духовным отцом украинских шестидесятников. Кроме того, он крестный отец моей старшей сестры Людмилы. Когда в 73-м году была массовая посадка шестидесятников, в том числе Ивана Алексеевича, отец сделал свой выбор. Он выбрал более лояльный путь, «кухонную» оппозицию. Он потом не раз каялся. Не хочется проводить параллели с историей, но я вспомнил роман Фейхтвангера «Иудейская война». После разрушения Храма был выбор: одни замкнулись, держались своего, другие решили пройти через триумфальную арку в Риме, склонив головы, чтобы от много отказаться, но на самом деле сохраниться. Я, прочитав роман еще в школе, задумался. Оказывается, есть такое понятие: сохранение через уничтожение.

Мы с отцом говорили на эту тему, потому что он воспитал меня таким, какой я есть. Получается, что он, выходец из благополучной семьи партийного работника, стал сознательным националистом. Но скорее в понимании Махатмы Ганди, нежели того же Светличного. Это было мирное, но в то же время жесткое сопротивление, вплоть до потери здоровья. Отец остался в системе, но уже под «недремним оком». Очередной жертвой стал мой старший брат, который в 81-м году получил официальное предостережение прокурора УССР по делу об антисоветской пропаганде и агитации.

Я тогда был на первом курсе. Мы организовали проблемную группу, которую чекисты назвали «четверги». Ну, вы, наверное, помните те времена… В общем, к 85-му году девушка, с которой я был в студенческом браке, уже успела написать письмо Олесю Берднику в зону. И уже было дело времени, я стоял в очереди на «подстригание». И в конце пятого курса я получил справку о том, что сдал все экзамены и зачеты, но был исключен за поведение, несовместимое со званием советского студента. Она датирована 26 июня, когда все мои однокурсники получили дипломы. В тот же день я был исключен из комсомола — за незрелые политические высказывания и взгляды.

Потом я поехал работать на Север, в шахту. Для того, чтобы восстановиться на учебу, мне нужна была характеристика. Я ее получил, там было написано: «Политику партии и правительства понимает правильно». Но меня все равно не пустили.

Много чего было. Были обыски, гибель друзей. Я жаловался в ЦК комсомола Украины, в ЦК КПСС и в КГБ на то, что в Украине выдумывают врагов. Может показаться, что я был борцом. Ничего подобного. Я был обычным студентом. Просто вольнодумствовал, как все нормальные студенты, и не более того. А из нас пытались сделать сексотов, как из миллионов интеллигентов, чтобы держать в узде.

— У вас три высших образования…

— Хочу обратить ваше внимание, что высшее образование — одно. Не может быть несколько высших образований. Если говорить о количестве дипломов, то их у меня пять.

— Хорошо, убедили. Какое образование вам пригодилось в жизни? Чем семью-то кормили?

— Бывали ситуации, когда меня спрашивали, кто я по специальности. Я — в состоянии ступора, потому что, действительно, поднабрался специальностей. На самом деле я все эти годы работал депутатом. Будучи депутатом Киевсовета, я относился к этой деятельности профессионально, видел в этом свое призвание. Выборы я выигрывал не на деньгах, а на хитрости разума. Это не мое выражение. Есть силы, которые борются между собой, перекрывают того избирателя, которого покупают, а я должен заинтересовать того, который не покупается.

— И все-таки о специальности. Депутат у нас считается политиком.

— Я — философ. Это мое образование. И любой нормальный человек понимает, что образование как основу получают в молодом возрасте и, если позволите, на стационаре. Я на стационаре получил образование на философском факультете и в академии государственного управления.

— А с какими самыми большими сложностями вы столкнулись при вхождении в профессию губернатора? Был какой-то дискомфорт? Или step by step?

— Это странно, что я так скажу, но я ехал и ожидал, что все будет намного жестче. А вхождение произошло намного легче и быстрее, чем я предполагал. Тут много факторов сошлось, в том числе полученный мною опыт, как к таким делам надо приступать. Изучить расстановку сил, у кого какие интересы. Я согласен с вами — step by step.

Я еще далек от абсолютного вхождения в суть дела. Но получилось, что эти дни куда более насыщенные, чем в предыдущие годы.

— Вы приехали без команды. Означает ли это, что вы вписались в уже существующую систему?

— И снова хитрость разума. Изу­чаешь величины, которые между собой соприкасаются: взаимодействуют, дружат, а иногда противостоят. Зная все это, строишь свою позицию. А кто им еще нужен, этим силам, как не тот, кто не является представителем ни одной из них? Если он не мешает. Но не совсем не мешает, как английская королева, а знает, как организовать. Все довольными никогда не будут, но вместе с тем все довольны, что вопросы решаются таким способом, а не через войну.

Бывают такие люди, которые враз разрушают все, а потом годами восстанавливается равновесие. Общество ведь всегда делится на социальные группы. Они объединяются по профессиональному признаку, этническому, интеллектуальному. А кто такой общественный деятель, или политик, или управленец? Он должен разбираться как будто бы во всем, должен быть профессиональным дилетантом. И он должен эти соприкосновения обеспечить, как дирижер в оркестре.

— Вы никого громко не уволили, не стучали кулаком по столу, не устраивали разносов на аппаратных совещаниях. Это от ощущения временности должности или свойство характера?

— Наверное, если бы я был таким, каким меня сейчас здесь видят, то шахтеры в девяностом году не меня бы избрали в стачечный комитет и не избрали бы народным депутатом Коми АССР. Вместе с тем важно знать, чем живут разные «верстви» населения, и уметь говорить с ними на языке, который они понимают.

— И все-таки вы нетипичный свободовец: ни с кем не подрались, никого не блокировали, уважительно отозвались об инициативах предшественников. Вы, наверное, не дружите с Мирошниченко.

— Он только подошел ко мне и спросил, как же я мог извиниться за то, что он толкал этого Пантелеймонова? Я ему процитировал полную версию своего извинения, и он остался удовлетворен. А она звучит приблизительно так: «Мені прикро й соромно за однопартійців. Так само як мені прикро й соромно за тих журналістів, які жодного рядка не написали про те, що тут 26 січня «тітушки» молотками побили людей, які вийшли на акцію».

— А вам до сих пор не показали нашу газету со статьей о тех событиях?

— Показали.

— Вы здесь с кем-то подружились? Или со всеми только деловые отношения?

— Со многими подружился. Настолько, что с некоторыми можно даже сходить на концерт…

— У вас в России осталось много друзей, близких людей. Как вы сегодня с ними общаетесь? О чем говорите?

— Я вам скажу, что есть у меня друг, с которым мы вместе там основывали газету. Я с ним не общался где-то год и боюсь общаться на тему последних событий. Дочь моего российского друга была «В Контакте» в друзьях с моим сыном, и неделю назад она его из друзей удалила. Я думаю, что есть эмоции не только между отдельными людьми, но и между народами. Я считаю, что тот или иной народ имеет право крепко обидеться на другой, но это форма выражения и оценки, как люди вели себя в определенный период. Не конкретный Иванов и Петров или Иваненко и Петренко, а общность, поколение. Какие они принципы исповедовали, когда рядом гибли люди, или даже участвовали в этом уничтожении.

В ночь с десятого на одиннадцатое декабря, когда была первая атака «Беркута» на Майдане, было задержано десять человек. В их числе был я со своим сыном… Но я точно знаю, что ни я, ни мой сын ни камня, ни бутылки ни в одного правоохранителя не бросили.

— В вашей жизни был период, когда вы имели отношение к средствам массовой информации. Как вы оцениваете кировоградские СМИ?

— Высший уровень. Не скажешь, что это провинциальная пресса. Я точно не знаю, но кажется, что два фактора сыграли роль. Это общий уровень местной публики, и без страноведения я тут не обойдусь. Все-таки это территория, где много переселенцев, это определенная ментальность. Баланс между теми, кто укоренен, и теми, кто сюда пришел. И они в таком динамическом взаимодействии, формирующем способ говорить, общаться, юморить в ином темпе, чем в любой другой провинции. Наверное, и до меня вам говорили, что Кировоград — городок небольшой, а люди — как из мегаполиса: по общению, по взглядам. Первая основа — это запрос самой публики на продукт, каковым является средство массовой информации.

А второй фактор — я считаю, что в сфере пиара один из моих предшественников был талантливейшим человеком. И он способствовал тому, чтобы хорошенечко все информационное пространство области вывести на высокий уровень. И я вижу, что отсюда даже всеукраинские издания с удовольствием выхватывают как информацию, так и журналистов.

— Каким вы видите свое ближайшее будущее?

— Я его все-таки связываю с Кировоградщиной. Очень она мне интересна. И я многое о ней теперь знаю. Ничего не буду скрывать, Кировоградщина является интересной с точки зрения местной политики. После того как будут произведены реформы, здесь можно реализовать достойные проекты. Если я буду этому сопричастен, это будет неплохо.

Беседовали Ефим Мармер, Елена Никитина, фото Елены Карпенко, «УЦ».

P.S. После того как был выключен диктофон, наше общение с Александром Владиславовичем продолжилось. Пользуясь случаем, мы обратились к губернатору с просьбой. Она касалась проблемы диализного зала в областной больнице. Губернатор обещал взять ситуацию под личный контроль.

И уж совсем в заключение: от своего имени и от имени читателей «УЦ» выражаем благодарность руководителю области за открытость и искренность.