Непарадные размышления на подъезде к…

Окончание. Начало в № 35 «УЦ».

Наш давний автор Борис Ревчун в очередной раз съездил в США. Острым взглядом (и языком) писателя и экономиста он заметил и довольно пространно изложил некоторые новые аспекты заокеанского житья-бытья, сравнив их с нашими, украинскими. Приглашаем (и рекомендуем) прочесть продолжение заметок нашего земляка-путешественника и вместе с ним задуматься о реалиях отечественной жизни и о насущных кировоградских проблемах в частности.

Копты, копы и укропы

Можно было бы посвятить больше времени на изучение того, что еще есть в Америке (и почём), но у нас женой на подобные полевые исследования не было времени. Мы целенаправленно ехали помочь молодым, замотанным работой и вырвавшимся на 6 дней на моря родителям понянчить в их отсутствие маленького ребенка, а это уже работа ответственная и порой (особенно ночной) трудная. Поэтому, когда зять посадил нас в машину и повез в аэропорт им. Д. Ф. Кеннеди (JFK) для отлета на родину, мы сразу же расслабились. Но оказалось, что слишком рано.

У стоек 7-го терминала аэропорта, в котором квартирует наша авиакомпания UIA (Міжнародні авіалінії України, МАУ) и где обычно происходит регистрация пассажиров на Борисполь, конечно, на табло не горело Mission impossible (миссия невозможна), но было подозрительно малолюдно. Кучке толпящихся и ропщущих пассажиров нашего рейса противостоял один клерк JFK, пытавшийся осторожно объяснить причину отмены полета и его переноса на неопределенное время следующего дня. Из его путаных ответов на вопросы осаждавших клерка неудачливых пассажиров зять понял, что завтра всем пассажирам отложенного рейса надо прибыть на регистрацию к 13:00, а там видно будет, а также то, что у нашего самолета какая-то техническая неисправность… Эта новость тотчас заставила нас неслабо озаботиться вопросами: «Какой сложности поломка?», «Кто (наши или американцы) и какими подручными средствами будут эту неисправность устранять?» и т. д. Было 10 часов вечера. Мы не завидовали тем, у кого в Нью-Йорке нет родственников, у кого, возможно, перед отлетом потрачены последние доллары и т. п. Ничего не поделаешь – пришлось через весь огромный город возвращаться назад (почти час при несложном трафике).

Войдя в квартиру, находим в компьютере контактный телефон и пытаемся в представительстве МАУ в JFK узнать хоть какую-то уточняющую информацию. Автоответчик просит подождать, обещая живую связь в течение 10 минут. Через полчаса прослушивания ряда успокаивающих мелодий кладем трубку. Решив, что валерьянка и снотворное успокоят лучше, глотаем и ложимся спать в надежде, что необязательность работников МАУ объясняется тем, что их в аврально-ремонтном порядке бросили на помощь орлам Коломойского – поставить на крыло Боинг-767. С утра телефонная история повторяется.

В состоянии прежнего неведения выезжаем в JFK за час до объявленного предыдущим вечером. Однако на пути в аэропорт сплошные пробки, едем полтора часа. Переживаем. Напрасно. По приезде узнаем, что регистрации не было и нет: якобы зависли компьютеры. Информация показалась нам подозрительной для солиднейшего JFK. Впрочем, и на гранда аэроруха, возможно, бывает проруха. «Успокаивало» то, что к стойкам регистрации нашего рейса выстроилась громадная очередь уставших от недосыпания и прочих мытарств пассажиров. Всех вопрошающих работники JFK, обслуживающие наш рейс, успокаивают: полет состоится. Отпускаем зятя, становимся в хвост очереди, ждём-с. Долго.

С головы в хвост очереди передается благая весть: компьютеры заработали, регистрация началась. Но в течение получаса никаких признаков подвижки в конце очереди не наблюдается. Несколько израильтян, у которых в Борисполе стыковочный рейс на Иерусалим, требуют ясности (исправлен ли самолет, во сколько вылет), качают права, скандалят с невозмутимыми служащими JFK.

К пяти часам дня, после регистрации и пропуска через техсредства предупреждения терроризма и наркотрафика, все пассажиры скапливаются у отведенного нам гейта № 2 (Gate – коридор выхода на посадку). Выстраивается новая очередь. Не проходит и часа, как табло с нашим рейсом гаснет и всем пассажирам предлагается получить пятнадцатидолларовый ваучер МАУ на питание, который принимают в любом аэропортовском буфете или ресторанчике. Народ заволновался пуще прежнего: значит, опять задержка, причем существенная. Кроме того, второй гейт по расписанию должен обслужить вылет рейса исландской авиакомпании. Нас просят переместиться в Gate 3.

Отоварив ваучеры (доплатив за обед по несколько своих долларов к скромной подачке МАУ), отсидев и отлежав на полу (мест на креслах ожидания хватает далеко не для всех), выстраиваемся в новую очередь. На табло нового гейта загорается номер нашего рейса. Оживление. Вскоре реанимированная надежда измученных пассажиров гаснет вместе с табло: судьба нашего рейса опять неизвестна. Потом работники МАУ и JFK обнадеживают нас информацией о том, что самолет уже полностью готов, ждет, когда его перетянут через взлетно-посадочную полосу и припаркуют к рукаву нашего гейта. Часов пять «тянут, потянут – вытянуть не могут». Я грустно шучу: пару сотен пассажиров нашего рейса, как бурлаки, уже б давно бечевой притянули несчастный Боинг, улучив момент, когда бетонная полоса-разлучница свободна от взлетов-посадок.

Мы переспрашиваем причину задержки. Офицеров наземной службы JFK третьего гейта, а также сотрудников МАУ окружают плотным кольцом и с пристрастием допрашивают. Те клянутся, что прежде озвученная причина абсолютно правдива: мол, интенсивность эксплуатации полосы такова, что иголки негде вставить. Мол, надо набраться терпения и ждать: самолет вот-вот подтянут к гейту – в унисон божатся и наши, и американские офицеры аэропорта. Но пассажиры всё больше подозревают, что им врут, причем безбожно.

И тогда божьи люди не выдерживают. Православные, забыв про одну из семи христианских добродетелей – терпение («Бог есть Бог терпения и утешения» (Рим. 15:5), учиняют настоящий бунт, граничащий с дебошем. Вечер в третьем гейте перестает быть томным, перерастая в такой бурный скандал, что на место заварухи срочно вызывают полицейских аэропорта. Бьюсь об заклад, что в данный момент читатель подумал об украинских пассажирах, закаленных и вдохновленных героическими событиями майданов последних лет, укропах. Как бы не так! Наши ворчали в тряпочку, изливая друг на друга возмущения и стараясь как-то утешить себя по поводу своих рушащихся планов и надежд. У нас, например, накрылся заказ на вип-маршрутку, которая в неудобное вечернее время, сразу же по прилете, должна была подобрать измученных десятичасовым перелетом и семичасовым джетлагом (jet lag – синдром смены часового пояса) пенсионеров в бориспольском аэропорту и довезти их до подъезда родного дома. Жена сидела на аэропортовском полу, а я на нем лежал с безучастностью обреченного. В голове крутились заученные на память (и насмерть) в школе строки из некрасовского стихотворения «Размышления у парадного подъезда»:

В чем-нибудь

приискать утешенье…

Не беда, что потерпит мужик:

Так ведущее нас провиденье

Указало… да он же привык!

Впрочем, с другой стороны, украинцев можно понять и оправдать: не сильно рыпнешься отказываться от единственного прямого проплаченного рейса, который вот-вот состоится (не отменяют же), без гарантии того, что ты быстрее и хотя бы за те же деньги доберешься в Украину на перекладных через аэропорты других стран. Уж точно будет дольше, накладнее и напряжнее. И еще, главное: что в США дозволено американцу, не дозволено быку (я в данном случае про себя, Быка по гороскопу). Да и для шумного бунтаря любого другого знака зодиака-гражданина Украины, страны, с которой американцы не очень-то считаются (последние полтора года дают основания для такого подозрения), нет каких-либо весомых гарантий, что его не задержат не церемонящиеся в таких случаях аэропортовские копы. Поэтому все надежды были на коптов. Именно они и затеяли настоящую революционную бучу.

Поясняю. Среди пассажиров нашего рейса была туристско-паломническая группа из 55-ти американских коптов, этнических египтян из штата Нью-Джерси. Почти все они были в одинаковых голубых футболках. На спине указывалась их принадлежность к коптской православной христианской церкви соседнего с Нью-Йорком штата Нью-Джерси, а спереди – конечный пункт их паломничества – Иерусалим, куда верующие опрометчиво решили лететь через Борисполь. Группу возглавляли трое священников в черных рясах до пят, поверх которых висело по большому кресту с распятием Христа, образцом терпения для всех верующих. Святые отцы поначалу успокаивали своих прихожан, но с каждым последующим часом задержки все меньше ограждали рядовых членов делегации. Один из батюшек даже подошел к облепленной египтянами стойке гейта и подключился к прессингу его сотрудников, правда, не так эмоционально, как остальные копты. Переговоры шли с нарастающей экспрессией, несмотря на вмешательство в разборки по-боевому экипированных полицейских. Основным требованием православных из Нью-Джерси был немедленный возврат их багажа. МАУ под разными предлогами им в этом отказывали. Копты сыпали разнообразными угрозами, одной из которых было то, что протестная акция сейчас будет передаваться в прямом эфире какого-то телеканала. Об этом постоянно пугала одна очень экзальтированная египтянка. Другая выкрикивала номер для возмущенных текстовых телефонных сообщений на какую-то радиостанцию. Третья – во весь голос периодически призывно, поистине истерично, с методичностью попугая выкрикивала: Don’t fly to Ukraine! Don’t fly to Ukraine!… («Не летайте в Украину!») Легко сказать. А куда ж нам лететь?

Украинцы всё это долго слушали, пока не зааплодировали. Я сначала не понял: «Неужели так быстро и легко наши земляки предали свою Родину и подыскали себе в уме какую-то другую?» Конечно же, нет! Просто сквозь окно терминала они высмотрели подтягиваемый буксиром к нашему гейту самолет с логотипом МАУ на хвосте. Радость от посадки в самолет в полночный час вскоре сменилась на очередное возмущение. Даже в украинском самолете среди бунтующих вновь большинство составили горячие, но, видимо, утратившие в Америке свою генетическую жаростойкость египтяне. Температура в салоне Боинга была около сорока градусов, не меньше. Такая баня продолжалась минут 50. До отбуксировки на взлетно-посадочную полосу и включения двигателей самолета, а соответственно – и основных кондиционеров, были подключены дополнительные. Жара снизилась ненамного, зато в салоне завоняло горючим. Пожилому львовянину-колясочнику и еще одному копту стало дурно. Бортпроводники прибежали с кислородными баллонами и масками. Копты, которые поздоровее, повскакивали со своих мест и, что-то негодующе выкрикивая, то ли на арабском, то ли на коптском языке, стали на телефоны снимать реанимационные хлопоты стюардесс. Те умудрялись спасать их единоверца и одновременно призывать скопившихся в проходах коптов вернуться на свои места и пристегнуться, т. к. самолет уже выкатился на полосу и стал наращивать обороты для взлета. А имидж Украины в глазах американских и многих прочих иностранных пассажиров нашего самолета продолжал падать.

Самолет взмыл в воздух ровно в час ночи. Кроме одного неработающего туалета, весь последующий полет проходил в штатном режиме. Думаю, что затраты МАУ на ваучеры и минеральную воду в JFK в определенной мере окупились на борту самолета, т. к. во время первого завтрака (или очень позднего ужина?) бОльшая часть измученных пассажиров предпочла напиткам и еде сон. Надо отдать должное команде бортпроводников (той же, что и на полете Борисполь – Нью-Йорк): обслуживали превосходно. Так же профессионально отработали и наши пилоты, их мягкой посадке в Борисполе аплодировали даже копты.

Дорога – закачаешься!

С маршруткой в Борисполе нам повезло. Спустя 30 минут после приземления мы уже мчались домой. До Смелы. Вскоре после нее начинался довольно-таки продолжительный участок пути, в корне опровергающий поспешное, чересчур смелое утверждение о том, что в Америке всё есть. Я, конечно, не проехал и стотысячной доли тамошних широких хайвеев и проселочных двухполосок, но всё же рискну заявить: «Таких дорог в Америке нет!»

При въезде в Черкасскую область билборд с портретом Тараса Григорьевича горделиво извещал водителей и пассажиров о том, что их приветствует Шевченковский край. Кобзарь – бренд для Украины уникальный и завидный для всех других регионов. Но на нем без реального подкрепления реальными славными делами далеко не уедешь (по такой-то дороге, которую правильнее было бы назвать направлением). Иначе получается дискредитирующая Черкасскую область спекуляция на достижениях давно минувших дней. Конечно, никаких хитрых и коварных замыслов по отвлечению внимания от дорожных проблем у черкасских руководителей не было, когда они устанавливали въездной билборд, но сочетание плакатной гордости за своего гениального земляка с бесстыдным равнодушием по поводу убитой «дороги» невольно напоминало аналогичную кремлевской («Деды воевали») лукавую отмазку «Прапрадеды писали!». Между прочим, маслом тоже (это я о Т. Шевченко). Короче, «картина маслом». Именно так я бы назвал то, что запечатлелось в моей памяти в тот грозовой вечер: сбившиеся в длинную пробку машины, виляющие и взаимно слепящие друг друга фарами и «плевками» грязной дождевой воды из-под колес, шмякающиеся в многочисленные глубокие колдобины и рытвины, и болотный пар, поднимающийся от разогретого за день асфальта, внезапно накрытого проливным дождем.

Мы с женой сидели в одном ряду с водителем маршрутки. Когда встречные фары или молнии высвечивали нашего водителя, его лицо при скорости вихляния в 20 км/час по сосредоточенности и напряженности не уступало образу пилота Формулы –1, входящего в поворот на скорости 320 километров в час. А справа – лик измученной жены: рывки и резкие торможения зигзагообразного слалома ее изрядно укачали. Нет, пожалуй, такая картина лучше бы удалась не Тарасу Григорьевичу, а другому нашему земляку-живописцу – А. И. Куинджи. Ею, будь он жив сегодня, Архип Иванович затмил бы свои шедевральные картины «Лунная ночь на Днепре» и «Вечер на Украине». Покидая Шевченковский край, хотелось посоветовать местному руководству поставить с обеих сторон этого длинного отрезка трассы по билборду и шершавым языком плаката на каждом из них разместить двусмысленный (два в одном) слоган: «Черкащина – край цивілізації».

Что в имени тебе моем?

Когда отрезок полотна черкасского шоссе, который по степени разрушения превосходит взлетно-посадочную полосу оставленного украинскими киборгами Донецкого аэропорта, оказался позади, мое душевное равновесие восстановилось, но ненадолго. Вскоре справа на дорожном указателе фары высветили название ЕЛИЗАВЕТКА, которое заставило меня вновь пуститься в противоречивые размышления. Подпадает ли и это село под проводимую в стране топонимическую люстрацию? Может, и это название как-то связано с именем императрицы Елизаветы?

Впрочем, что мне село, в котором я никогда не бывал. Сейчас, на подъезде к городу, в котором я родился и вырос, уместнее было задаться вопросом: «А к какому, собственно городу мы сейчас подъезжаем?» Наши столичные доктора (исторических и прочих наук) давно уже поставили его теперешнему названию диагноз: не жилец. И я, кстати, с ними полностью согласен. Киров – не герой моего романа. У него были свои романы, преимущественно служебные. По утверждениям многих исследователей, этот маленький (на полголовы ниже Сталина, у которого рост был 169 см) гигант большого секса имел кучу любовниц, на одной из которых и был пристрелен мужем-рогоносцем, который, на беду Сергея Мироновича, оказался еще и оруженосцем (ну, в смысле носил с собой оружие). Вскоре после этого убийства по стране стала ходить смертельно опасная для исполнителей частушка: «Эх, огурчики-помидорчики, Сталин Кирова убил в коридорчике».

Солидные исследователи утверждают, что «в коридорчике» – рифма, подсказанная официальной версией убийства, а на самом деле обманутый муж Николаев положил конец адюльтеру своей жены в тогдашнем главном кабинете Смольного. Доктор исторических наук Борис Илизаров, опираясь на рассекреченные документы, доказывает, что выслеживавший Кирова Леонид Николаев дождался, пока обидчик вошел в свой кабинет и предался любовным утехам с его женой. Привожу цитату историка: «Он был убит, что называется, ну, как бы это сказать аккуратнее, в тот момент, когда он занимался любовью… Он зашел в кабинет, где его ждала жена Николаева, стал заниматься с ней любовью прямо там, на полу, это задокументировано все. Николаев открыл дверь, увидел эту пару, лежащую на полу; он даже не разделся, Киров; и он выстрелил, попал ему в затылок».

Но всякие амурные дела – далеко не главная претензия к Кирову со стороны ученых. Ох уж эти заумные писаки: дай им волю да гласность, они такого накопают и накропают! Кирова, например, историки и политологи обвиняют в куда больших, поистине смертных грехах. Например, в организации жестоких расстрелов невинных рабочих и красноармейцев (о чем потом состряпали официальную версию про якобы подавленный контрреволюционный мятеж), расстрела крестного хода в прославление Святого Иосифа Астраханского, ареста и расстрела митрополита Астраханского Митрофана и епископа Леонтия в мае-июне 1919 года. При Кирове в Ленинграде снесли большое число храмов. Он являлся одним из инициаторов погрома ученых Российской академии наук («Академическое дело» ЛенОГПУ). Прямое соучастие Мироныча во многих сталинских акциях кровавого переустройства советизированной России до 1934 года вообще принимается по умолчанию, потому что Киров входил в высшее руководство страны, которое всё, без исключения, было повязано кровью и исковерканными судьбами миллионов своих подданных.

Читателям может показаться, что автор ломится в открытую дверь: решение о ликвидации топонима «Кировоград» – окончательное и не подлежащее обжалованию. Ни в какой опросный лист по переименованию города это название включено не будет. Так-то оно так, но на примере живучести сталинизма (с учетом несравнимо большей одиозности и кровавости одного из жесточайших диктаторов всех времен и народов, а также Эвереста разоблачительных материалов о нем) можно смело предсказывать последующие длительные фантомные душевные боли симпатиков Кирова как якобы невинной жертвы Сталина. Хочется надеяться, что благодаря моим заметкам пыль уляжется чуточку быстрее, а пыл недовольных свержением как рукотворного, так и нерукотворного памятников Миронычу (соответственно – с гранитного постамента на главной площади областного центра и с виртуальных пьедесталов в головах определенных категорий населения нашего города) немного поостынет.

Намного актуальней, как мне представляется, является вопрос о включении/невключении в этот опросник изначального названия города. Елизавета Петровна Романова, возможно, была не менее любвеобильна, чем С. М. Костриков (взявший себе псевдоним в честь персидского царя Кира). Её называли «весёлой царицей», но кровавой (как, например, Николая II-го) – никогда. Да, в годы её правления применялась практика жестоких телесных наказаний как в армии, так и крепостных крестьян. Тем не менее, впервые за сотни лет при правлении младшей дочери Петра смертная казнь в России не применялась. В условиях унаследованного самодержавия она всячески прививала и развивала в России ростки парламентаризма, просветительства, культуры, цивилизованности. Да, это был абсолютизм, но просвещенный.

Мой коллега писатель Василий Бондарь считает первоначально данное городу имя «колониальным клеймом», завуалированным тезоименитством Святой Елисаветы. Несомненно, как и все другие окраины Российской империи, Украина имела колониальный статус. «Империализм» и «колониализм» всегда понятия взаимосвязанные, и не всегда колониализм является только лишь внешнеполитическим аспектом империализма. Бисмарковское государство, например, задолго до захвата колоний за рубежом называло себя империей, империями классического типа были намного более многонациональные Габсбургская, Романовская и Османская империи. Во всех них было характерным не только экспорт образцов мышления и поведения из центра империи на подвластную окраину, но и наоборот: центр импортировал с периферии многие эффективные идеи и практики. Украина тоже делала весомые инвестиции в формирование идентичности всей громадной Российской империи. При Елизавете Украина была далеко не самой зашуганной падчерицей.

«Возлюби меня, Боже, в царстве небесном твоем, как я люблю народ сей благонравный и незлобивый» – этими словами императрица приветствовала казацкую старшину и простой люд Киева в 1744 году, выказывая тем самым свою лояльность и доброжелательность к Украине. Саму же Елизавету Петровну, состоявшую в церковном браке (пусть даже тайном) с украинским казаком Алексеем Разумовским, трудно причислить к украинофобам. Да и вообще, стоит ли с бескомпромиссностью судей решительных и строгих выносить вердикты империям и императорам давно минувших лет без учета сегодняшних понятий и ценностей? Во всем мире наблюдается тенденция ко всё большему взаимопониманию и терпимости (за исключением тех случаев, когда примирительный консенсус невозможен в силу явной антигуманной или одиозной сущности определенных явлений, событий и персон). В той части нынешней Украины, которая входила в Австро-Венгерскую империю, сохранилось много названий, которые при строгом подходе подпадают под понятие «колониальное клеймо», но стоит ли на этих территориях проводить политику топонимического пуританизма?

Или взять Америку, являвшуюся колонией Великобритании. Там никому в голову не придет устраивать грандиозную по масштабам люстрационную чистку в пику своей бывшей метрополии. Отец-основатель США Джордж Вашингтон, хоть неоднократно публично высказывался против рабства и даже завещал отпустить собственных рабов после своей смерти, к 1774 году владел 135-ю рабами. В сегодняшней столице США потомки американских рабов, в разное время завезенных из колонизированной Африки, в 1970 году составляли 70% жителей Вашингтона. Казалось, им бы вспомнить/припомнить эксплуататору своих предков колониальное пятно в его биографии и, заручившись поддержкой всех чернокожих Америки, взять да и переименовать столицу. Но, как говаривал освободитель угнетенных женщин Востока красноармеец Сухов, «это – вряд ли».

Теперь о собственных наблюдениях. Приезжающим в Америку бросаются в глаза ее своеобразные автомобильные номера. У каждого штата, кроме девиза, обязательно есть свое второе, метафорическое название, своеобразное доброжелательное прозвище (nickname), которое указано почти на всех номерных знаках автомобилей: The Golden State (золотой штат) – у Калифорнии; The Garden State (штат-сад) – у Нью-Джерси; The Lone Star State (штат одинокой звезды) – у Техаса и т. д. Так вот, у штата Нью-Йорк – это The Empire State, т.е имперский штат. Понятие «империя» в современных США имеет негативную коннотацию. Однако вряд ли кому-то из жителей этого штата или США в целом вздумается инициировать референдум относительно изменения этого второго названия штата в целом или такой его достопримечательности-визитки, как Empire State Building (здание имперского штата).

Наш Кобзарь неоднократно политически некорректно высказывался насчет «москалей». Но вряд ли даже сегодняшние украинофобские кремлевские (потенциально – гаагские) сидельцы рискнут переименовывать московскую набережную Тараса Шевченко или сносить его памятник в столице РФ.

Сам же Тарас Григорьевич пенял Богдану Хмельницкому за принятое на Переяславской Раде решение, которое практически означало ликвидацию независимой казацкой державы и последующее более чем трёхвековое колониальное закабаление украинского народа Московским царством: «Ой Богдане, Богдане, нерозумний сину! Подивись тепер на матiр, на свою Вкраiну…» Ну и что теперь с этим делать – переименовывать город Хмельницкий?

В пользу возвращения нашему городу изначального имени можно привести еще один аргумент. Шекспир устами Гамлета за полтора столетия до основания Елисаветграда изрек слова, которые в определенной степени можно соотнести с историей нашего города: «Прервалась связь времен». На острове Эллис (Ellis Island), расположенном в устье реки Гудзон в бухте Нью-Йорка, сегодня работает музей самого крупного американского пункта приема иммигрантов, действовавшего с января 1892 г. по ноябрь 1954 года. На одном из его стендов мы видели упоминание Елисаветграда как одного из многочисленных доноров мощной иммигрантской инъекции в США. До своего первого переименования Елисаветград успел своим названием войти в громадное множество картографических, историко-архивных, литературных и многих прочих источников. Возвращая городу его исконное имя, мы теснее и органичнее свяжем времена, восстановим пространственно-временной исторический континиум. Многие горожане-прихожане лелеют надежду на то, что праведная Елисавета, мать Иоанна Крестителя, супруга священника Захарии, двоюродная сестра Девы Марии (согласно апостолу Луке) будет им покровительствовать и защищать от всяких напастей жителей города на Ингуле.

Кстати, активное педалирование названия «Ингульск» заезжими учеными и функционерами вызывает, как я не раз слышал, определенные сомнения и возражения моих земляков. Некоторые их контраргументы таковы. Если это, речнОе, название города будет распространено на всю область, то жители районов, через которые протекают более полноводные вод­ные магистрали, такие, как Днепр, Южный Буг, Синюха, будут иронично, а то и саркастично относиться к покушениям областного центра на такой топонимический империализм. Определенные притязания в этом плане могут появиться и у живущих на берегах реки Ятрань. В постсоветском зарубежье с этим названием больше идентифицировали наш край, чем с Ингулом. Справедливости ради следует признать, что в своем устье Ингул достаточно презентабелен, но у города корабелов уже есть свой патрон – покровитель моряков Святой Николай. Жителям этого областного центра повезло, что император Николай I родился после присвоения городу названия «Николаев», а то не ровен час там бы тоже завертелась люстрационная рулетка.

Вот если бы перед чисткой топонимов сделали чистку истоков и русла Ингула… Впрочем, после того, как еще в советские времена берега Ингула одели в гранит, белых ночей, как в Ленинграде, в Кировограде не случилось. Один мой знакомый земляк, определенное время преподававший латинский язык в педуниверситете, ожидает переименования в Ингульск с определенным скепсисом, поскольку при транслитерации этого названия на латиницу наш город будет писАться Inhulsk, провоцируя у знатоков широко разошедшейся по миру непочтительной песенки про Путина нежелательные ассоциации. В общем, не хулите, да не хулимы будете (да простит меня Господь за такой богохульственный парафраз в адрес столичных советчиков).

Такие вот невеселые ассоциации и непарадные размышления одолевали меня в маршрутке при подъезде к… родному и любимому городу.

Борис Ревчун.