Андрею Гуричеву. «Спасибо, что ты был…»

Настоящие мужчины должны держать слово. Обязаны. И чем сильнее мужик, тем больше спроса.

А если мужчина — чемпион мира, да еще по пауэрлифтингу?

Тогда сомнений никаких и быть не может. Его слово — нерушимо.

Тогда как же так вышло, Андрюша, неужели наш договор уже недействителен? Я ведь, когда волонтеры организовали тебе прибор ночного видения, просила не так много — совсем маленькое послевоенное интервью… Мы верили, что у нас — куча времени, ведь тебе в этом июне стукнуло всего 24…

Не состоялось.

Не состоится.

Вот, пишу из головы. Вспоминаю. Интервью не получится, получится эссе…

Помнишь свое детство?

А тебя в Новомиргороде помнят. Начиная с воспитателей детского садика и заканчивая директором гимназии, которую ты окончил, — все считали тебя любимчиком и не особо это скрывали. Может, потому, что любили тебя не за то, какие у тебя родители, а за то, кем являешься ты сам. Тебя звали в гимназию, которую ты окончил с золотой медалью, в члены жюри на интеллектуальных конкурсах. Там мы и познакомились. Симпатичный, умный, ироничный, артистичный студент Севастопольского национального университета ядерной энергетики  и промышленности, который еще не был чемпионом мира. Все у тебя было впереди — килограммы медалей и кубков, поездки со своими воспитанниками на международные состязания, диплом СНУЯиП и попытка получить второе высшее, для чего тебе не хватило только времени, нахальные местные журналисты, которые допрашивали тебя на предмет чудодейственных рецептов успеха. А ты ворчал, дескать, пахать нужно!

Никогда не забуду, как ты заскочил в редакцию с целлофановым пакетом, а в нем — награды звенят. Свежачок. Как ты смеялся, мол, какие мои килограммы, а я офигевала, какой вес «берет» этот сияющий непосредственный ребенок на состязаниях…

Тебя помнят преподаватели музыкальной школы. Ты там учился на вокальном отделении, был участником ансамбля. Потом говорил, благодарен «музыкалке», что не оставляла лишнего свободного времени и ты получил возможность распоряжаться временем уже в сознательном возрасте. Ты вообще умел быть благодарным, это в наше время редкий дар… О тебе вспоминают преподаватели, говорят, талантливый парень, удивляются, что не посвятил себя сцене…

А потом ты как-то очень резко вырос. Кто-то думает, что мужчиной можно стать с возрастом. Кто-то уверен, что мужчиной можно стать с женщиной. Но настоящим мужчиной становятся с появлением настоящей ответственности. Именно потому ты стал добровольцем.

Мы знали, ты не будешь отсиживаться за чужими спинами. Чего стоил один Донецкий аэропорт! Мы боялись тебе звонить. Боялись, когда был вне зоны или не брал трубку. Пару недель назад ты вскарабкался на тополь, чтобы поговорить с нами. Ты звонил изредка, потому что не хотел быть навязчивым. Обращался к волонтерам или отцу. Но не к матери — боялся, что предательский звуковой фон откроет ей «секрет» — а сын-то не в штабе! Мать общалась с тобой «по праздникам». О том, что ее сын на протяжении года выполнял сложные боевые задачи, она узнала только теперь…

Ты работал на износ. За год сбросил 30 килограммов веса. И все равно шутил: «Никак не могу определиться, у меня задница примерзла к БТР или пустила туда корни?» Ты просил о помощи зачастую не для себя, а для тех, кто был с тобой рядом, чем значительно упрощал нашу деятельность, если уж быть честными.

Помнишь тот далеко не лучший прибор ночного видения, который мы тебе приобрели? А как ты перезвонил с извинениями, что его осколком разбило? И утешал нас: «Но вы не беспокойтесь, я себе у сепаров уже новый отжал!» Но мы и так не беспокоились, мы радовались, что ТОТ осколок выбрал своей целью ПНВ, а  не того, кто этот прибор в руках держал.

Помнишь, как вы перегоняли технику и проездом побывали в Новомиргороде? Мы увидели армейские машины, поймали (сами не верили своей удаче!) тебя и затарили в спешном порядке всякими вкусностями со склада. Никогда не забуду, как ты в военной форме подходишь походкой уверенного в себе мачо к складу, а оттуда выскакивают две смешные тетки-волонтерши с воплями, что «ура, наши птенчики приехали!». Вот ни за что бы не подумала, что ты, геройский парень, так мило смутишься.

Дня через три ты звонил нам и сурово отчитал: «И кто же у нас там такой добрый волонтер?» Оказалось, что в закатанной трехлитровой банке было спиртное. А мы думали — сок… Или компот… Да мы в срочной погрузке вообще ничего не думали! Ну, такая банка была только одна, поэтому нам сие раздолбайство сошло с рук.

Помнишь, как просил не сигарет, а семечек, чтоб ночью на посту не курили, — так тебе было бы спокойнее за товарищей по службе?

Господи, сколько всего было, нелепого и незначительного, такого, о чем и говорить не стоит…

Помнишь нашу последнюю или предпоследнюю встречу, когда ты подарил нам флаг Украины ОТТУДА?

Ты приехал сдавать сессию. И немножко отдохнуть. И повидать родных, близких и не очень. Встретились, обрадовались, кофе-мороженко-мой день рождения… Помнишь, как ты бросил в трубку: «Буду через 20 секунд!»? Мы начали со смехом вслух отсчитывать секунды — и на цифре «ноль» дверь распахнулась… Это ты приучил нас, что за каждое, самое незначительное слово,  ты несешь полную ответственность.

Мы все время общения чувствовали себя виноватыми — потому что отсиживаемся за твоими плечами. Бестолковые «мирняки». Хоть нас этим и не попрекали те, кто на передовой, мы-то знаем, кто держит небо над нашими головами…

Ты тогда сказал, что тебя удивляют мужики в тылу, заявляющие, что будут воевать, если придут СЮДА. И вообще — придут сюда, тогда будут думать, что делать.

— Они не понимают, что, если придут сюда, — это значит, что мы, то есть те, кто за последний год чему-то научился на вой­не,  уже сложили свои головы, — сказал тогда ты. — Мы не будем отступать до родных городов. Каждый найдет СВОЮ высоту. И, если придут сюда, значит — в мирные города, где никто не знает, что можно противопоставить агрессорам, придут те, кто умеет убивать.

Не ручаюсь за точность цитаты, я же тогда рассчитывала на послевоенное интервью и ничего не фиксировала. Но смысл был именно такой.

Мы говорили по телефону за один день до твоей смерти! Ты удивлялся, что я смогла дозвониться, потому что связи у вас нет. А на предложение передать что-то родителям ответил: «Не нужно. Я говорю, что, если от меня нет вестей, — все в порядке. Если что-то случится, им сообщат»…

Когда мне сказали, что тебя уже нет, я не поверила… Мы все надея­лись, что это ошибка. Потом мы плакали, пилили себя, что не все сделали, чтобы тебя уберечь. И опять плакали. И пришли ночью встречать тебя. И на следующий день провели в последний путь — со всего района люди приехали! И, попрощавшись, опять плакали… И улыбались, вспоминая твои шутки и приколы, — ты в этом был мастер… И опять плакали, потому что новых шуток уже не будет…

А потом исчезла твоя страничка в соцсетях, куда сбежался весь генетический мусор с просторов Интернета, чтобы рассказать, что «хороший хохол — мертвый хохол». Люди, которые недостойны таковыми называться, пришли, чтобы отравить жизнь тем, кто скорбит по тебе…

Мне будет не хватать этого твоего несостоявшегося интервью…

И еще…

Спасибо, что ты был…

Елена Белинская, Новомиргород.